Помоги проекту - поделись книгой:
Это тоже хорошая новость, просто замечательная для Наташи, которая вот уже который день ходит, опустив голову. Ее глаза вспухли от слез. С мамой мы очень тяжело прощались, особенно сестра. Она была буквально привязана к маме, которая не позволила себе проронить ни слезинки за время отъезда.
Пока я шла домой, над головой пролетело сразу несколько самолетов. И это стало обыденностью, ежедневно один или два проносятся с гулом. Но в этот раз один из самолетов горел. Я что-то крикнула людям, шедшим в ту сторону, но было поздно, рядом с главным фонтаном на центральной улице упал огромный самолет с таким грохотом и взрывом, что меня и всех рядом стоящих откинуло. Я заткнула уши, а сердце колотилось, как безумное.
Привстала и гляделась: много огня, крики и слезы. Я бежала туда, в надежде, что кто-то выжил, все внутри сжималось, я останавливалась от ужаса, который сковывал. Марию Семеновну, преподавателя по литературе, придавило деталью, нога была вся в крови, истерзана. Я звала на помощь, но люди в хаосе бежали кто куда и никому не было дела до умирающей женщины. Подошел мужчина и помог мне приподнять железяку, ногу освободили. До сих пор горел участок дороги и где-то в самолете слышались небольшие взрывы.
Я не смогла больше находится там и побежала домой, когда удостоверилась, что все в безопасности и к месту происшествия мчится мед. персонал.
Дома двери полностью открыты. Сестру нашла на летней кухне.
— Наташка! — Я подошла к сестре, она обернулась вся в слезах и дала мне пощечину. От неожиданности я пошатнулась, дотронувшись к горящей щеке я спросила:
— За что..
— Я тебе говорила? Не ходи так далеко! Нельзя, опасно это! — ее трясло от страха и рыданий.
Она все еще плакала, затем обняла меня и поцеловала в макушку. Я только сейчас осознала увиденное, этот шум мотора, я была так близко, и, казалось, чувствовала на себе огонь и боль. Я увидела человеческое горе и столько крови. А эти глаза, полные благодарности за спасение у преподавательницы.
— Страшно мне, Соня, очень страшно жить в таком мире. Страшно. Я не выдержу, закрою глаза, а там огонь, открою, и тишина.
— Я письмо принесла, от Сережи. — Хоть как-то попыталась утешить сестру.
Она мигом утерла слезы. Поднесла к окну листок и улыбнулась, пробегая взглядом по корявым строчкам.
«Наташенька, со мной все хорошо, не переживай и вытри слезы, которые текут сейчас по щекам. Я не пропаду, я же обещал. Помнишь, ты говорила, что я слабенький и вообще как мужик не гожусь, так вот, гордись мной, я сегодня двух врагов из автомата убил, не бойся, так было нужно, или они меня, или я их. Теперь ты просто обязана меня поцеловать. Тут страшно и холодно, хоть и лето на улице. Холодно от убийств и крови, холодно от понимания, как ничтожна человеческая жизнь. Наташенька, поцелуй Сонечку и маму, ждите своих победителей».
Я расплакалась. От увиденного и услышанного, от того, что застала такие времена. Сережа убил человека, отнял у кого-то жизнь, чтобы самому не оказаться присыпанным могильной землей. Мимо пронеслась скорая, а за ней и пожарная машина. Внутри все похолодело. «Ждите своих победителей». а сколько человек умрет прежде, чем победители найдутся?
— Наташа, почему так все плохо? — Сестра вытирала письмо от слез. — Я видела, как посреди улицы, вот так просто обрушился самолет. Ты представляешь? Обрушился на землю, просто на жилую площадь.
— Никогда больше не ходи туда, никогда. — Строго приказала она мне.
Весь день я провела рядом со своими собаками, смотрела на небо, боялась опять увидеть нечто горящее, нечто страшное, несущее огонь и смерть. Мои собаки пытались хоть как-то пытались утешить, клали головы на мои колени, и смотрели с ужасной болью в глазах, будто знали что-то страшное, пытались скрыть от меня все несчастья. Пошел мелкий дождь, он был теплым, просто прибивал к земле пыль. Но я все еще сидела на крылечке.
— Горе! — кричал тот мужчина из столба, а я и не заметила, что он там находится.
— Какое горе? — собаки насторожились, а я подошла ближе и посмотрела в ту же сторону, что и он.
— Немцы в город идут! — Он ловко соскочил со столба, и помчался по улице и словно полоумный орал.
— Не ври, немцы далеко! — Крикнула какая-то женщина. Я невольно начала догонять его, приказав собакам остаться.
— А если и придут, то что случится? Мы же мирное население, зачем им сюда, солдатов ведь нет? — На меня странно посмотрели горожане.
Та самая женщина подошла ко мне вплотную и взяла клок моих волос.
— Нас не тронут, возможно, а тебя.. — Она резко замолчала.
Остальные закивали головой, я все еще не понимала, оттащив черные, словно смоль, волосы из ее рук. Я не стала их дослушивать их разговоры. Нужно идти обратно в дом, мужчина же тем временем заглядывал в каждое окно с одним только громким словом «Немцы». Сестра в этот момент доставала воду из колодца. Ничего не слышала об этом. Она немного посвежела на лице после прочтенного письма. Если бы еще от мамы хоть весточка была..
— Наташа, люди сказали, что немцы сюда скоро придут. — Крикнула я так неожиданно, что девушка выронила ведро, ледяная вода разлилась по моим ногам, покалывая.
Наташа посмотрела на меня перепуганными глазами. А затем резко взяла меня за руку и потащила домой. Я еле успевала ногами перебирать.
— Спрятать тебя нужно, подальше. — Оглянулась она. Я попыталась дернуться, но хватка сестры была просто железной.
— Я все равно не понимаю, почему? Что я сделала?
Но она не ответила, только привела в дом, поставила возле зеркала и сказала, глядя на мое отражение. На меня смотрела темноволосая девочка с большими круглыми глазами темно-шоколадного цвета и слегка припухшими губами, роста я гораздо ниже моей красавицы сестренки.
— Корни в тебе еврейские, убивают таких как ты, убивают мучительно и зверски..
18 июля 1941
Немцы все-таки пришли в наш городок, и это не было неожиданностью, все их ждали, не со страхом, они просто были насторожены. В это долгое время никто не верил. Они вошли позавчера, мы с Аней услышали лай собак, а затем говор мужчин. Хорошо, что успели спрятаться и смотреть на них через дощечную щелку. У них была другая одежда и взгляд, странный, хищный. А по возрасту практически не отличаются от наших парней.
Только немцы не трогали мирное население, мы для них своеобразный рубеж между городами. Солдаты приходили мирно в дом и взамен просили поесть, только не за просто так, а взамен кололи дрова и носили воду и выполняли другую мужскую работу.
Их принимали женщины, потому что верили, что однажды и их сына кто-то вот так же накормит и приютит дома. Поначалу я их боялась, они совсем не похожи на нас, глаза как небо, разговор непонятный, смотрят на нас, будто мы вчерашний хлеб в магазине. А потом поняла, что они такие же невольники в чьих-то руках. Мужчин у нас практически нет, только старики, поэтому никто не отказывался от дополнительной помощи. Они такие же дети, недавно окончившие школу.
Я спрятала своих собак в укромное место, мало ли что может с ними случиться, вдруг они бросятся на них, как однажды на того парня. Да, и сама старалась на глаза не попадаться, как мне и велел почти каждый сосед. Сестра ежедневно ходила на хлебокомбинат, сейчас везде нужны рабочие руки, зарплату ей не выплачивали, а давали едой, нам и этого хватало, плюс ко всему, еще и из огорода были свои продукты.
А я помогала нашему почтальону, мы с ним в последнее время очень сблизились, он рассказывал мне о войне, о том, как вести себя нужно, как бежать и где прятаться. Бегала по всему городу с этими конвертиками, газетами. Первыми отдавала хорошие письма с поздравлениями или из фронта от сыновей и мужей. Но, когда видела треугольную похоронку, вручала дрожащими руками, и, по возможности, не старикам, а их дочерям и внукам. Затем сразу же убегала с полными от слез глазами, чтобы не видеть их мучений. За это ненавижу себя.
В этот раз я зашла на почту, взяла в охапку стопку писем, стараясь не смотреть, какие из них хорошие, а какие плохие.
— Стой, Соня! Тебе тоже письмо, вот. — Павел Егорович протянул мне конвертик. Не треугольный, я облегченно вздохнула. — Можешь дальше не разносить, беги домой.
За столько дней, это для меня радостная новость, на почте одна женщина на меня с завистью посмотрела. Старалась не думать об этом, поэтому поспешила домой, но остальные письма все равно взяла с собой, работать тоже нужно.
Уже был вечер, Наташа, наверняка дома, она приходит не так поздно и ее волосы всегда пахнут свежей пшеницей, чем-то теплым и приятным. Она не жаловалась и почти со мной не разговаривала. Я уже собралась кричать через дорогу, что письмо наконец-то пришло, но заметила в нашем дворе двух немецких солдат, которые улыбались моей Наташе, планируя зайти к нам в дом, девушка вела себя спокойно, старалась улыбаться мне, а затем взволнованно, как бы случайно, перевела на меня взгляд. Я, не раздумывая, двинулась в сторону дома, чтобы не оставлять сестру одну с ними, но чья-то рука меня потянула обратно.
Я возмущенно обернулась и встретилась взглядом с голубыми глазами, такими знакомыми. Юноша поднес к губам палец, приказывая одним взглядом замолчать. Густав тоже здесь, даже не думала, что когда-нибудь его снова увижу, как он оказался именно в нашем городе. Внутри опять что-то сжалось, и пробежало приятное тепло где-то в желудке.
— Не иди туда, пересиди. — Приказал он на ломаном русском, сколько раз слышала русские разговоры его соотечественников, этот был наиболее для меня приятен.
— А как же моя сестра. — Я опять посмотрела на дом.
— С ней ничего не сделают. Мы сюда пришли не впервые, нам приказали разузнать, есть ли в селах евреи, немцы и предатели. — Он до сих пор держал меня за руку. А потом перевел взгляд, с акцентированием на слове «евреи».
— Зачем..
— Чтобы однажды вернуться вновь. — Он сказал это с каким-то сожалением. Долго думать не нужно, чтобы понять, что следующий визит не будет дружеским. Об этом нужно сказать другим, подготовить их.
— Что мы вам сделали? — Спросила я, давясь слезами, это слезы обиды. Сколько раз уже я слышала о чистоте нации, о том, что евреям, цыганам здесь не место, что их нужно истреблять. Но никто до сих пор не дал ответа на вопрос, за что?
— Есть люди, которые решают, кому жить, а кому нет, эти люди чтят чистоту нации — Отрезал Густав. — Не задавай больше вопросов, ясно? — я замолчала, больно прикусив губу.
И мы сидели за домом, ожидая, когда же выйдут немцы, я думала только об одном, только бы с Наташей ничего не произошло. Я искоса смотрела на Густава, он такой серьезный, сконцентрированный. Как и при первой нашей встречи, он и тогда держался как истинный ариец, о которых я читала в книгах. У него красиво очертаны скулы, ровный нос, острый чуть приподнятый подбородок, придающий ему мужественный вид. Я раньше не смотрела на мужчин и парней, не замечала их так подробно, как сейчас. Я немного отвлеклась.
— Ты что смотришь? — Я испугалась, что он заметил мое внимание, я действительно очень явно его рассматривала.
— Ничего, просто ты…симпатичный. — Я опустила глаза вниз и больше не поднимала. Краска пробиралась до ушей, я нервно перебирала пальцами.
— Сколько тебе лет? — его голос немного смягчился.
— 14.. — Он поднял бровь.
— Маленькая еще, поэтому такая добрая и наивная. Мне 19. — Я слегка улыбнулась. Действительно, наивности во мне с лихвой.
Когда дверь дома открылась, Густав подтянул меня ближе к себе, от сего я даже дышать перестала. Они уходили. Но мою руку все еще держали. Его ладонь очень теплая.
— Теперь иди, аккуратно. — Он выпустил меня, но я остановилась. Посмотрела ему прямо в глаза. Не могла подобрать слов, от чего еще больше терялась.
— Спасибо тебе…я тебя еще увижу когда-нибудь?
— А ты этого хочешь? — Он улыбнулся.
— Хочу. — сразу же ответила я и осмелилась взглянуть на него.
— Тогда встретишь, а теперь беги, пока не увидели. — Он тоже начал уходить, только в противоположную сторону.
Я осторожно вошла в дом, сестра убирала со стола. На глазах испуг, руки дрожали, поэтому предметы валились на пол.
— Они что-то сделали тебе? — Я помогала ей мыть посуду.
— Нет, ничего, просто ужасно непривычно. — Наташа устало потерла переносицу.
Я вспомнила про письмо, достала его, развернула и начала читать вслух, улыбаясь.
«Девочки мои любимые, держитесь вместе, меня перевели в Москву, теперь я там в госпитале, много раненных и больных, но мы справляемся, я в безопасности. Как вы? Все ли хорошо, я слышала, что к нам в город немцы ходят. Надеюсь, вас они не тронули, я ужасно скучаю вечерами по вам, вы мне снитесь, Наташа такая румяная и счастливая, в платье свадебном и Соня, танцующая и заливисто смеющаяся. Держитесь вместе, не отпускайте ни на шаг друг дружку. Люблю вас, ваша мама».
— Вот видишь, все хорошо! Наташка.. — Я посмотрела на нее.
— А от Сережи нет писем уже 5 дней…
20 июля 1941
— «Повестки!!!» «Новые повестки!»
Крик заставил меня проснуться, я и не заметила, что проспала целый чай. Все из-за Ани, которая засиделась у меня дома допоздна. Сумбурно оделась и поспешила выглянуть в окошко, мимо пробежал с горой газет и какой-то коробкой Максимка, сын почтальона, он тоже иногда мне помогает. Он оббежал босыми ногами улицу. А Аня все еще мило посапывала на кровати, растянувшись снежинкой, она даже не слышала того, что на улице творилось. Пришлось на улицу выйти одной, на полпути остановила мальчонку.
— Что значит повестки? — В недоумении покосилась я на сумку на плечах мальчика, где виднелась куча бумаг, и все они имели одинаковый вид, как под копирку.
— Нужны люди на фронт! Не справляются наши солдаты. Девушки тоже могут идти, но по желанию. Жаль, что мне нельзя, маленький еще. — с досадой подытожил Максим.
— Вы что, ироды, всех мужчин наших забрать собрались, что за напасть? — Взревела тетя Тоня. Она выбежала из дома, как и сотни людей, за спиной ее показался сын, единственный сын, который выжил, и ему едва исполнилось 17.
А потом начались спор, проклены, крики. Каждая женщина начала отстаивать своего ребенка. Но, что толку от их комментариев и ругани несчастных матерей? Это все равно не остановит поезда, ведущего детей на фронт. Это от нас не зависит, когда-то уже они также ругались во время начала голодомора, но он их все-равно одолел.
Я побежала будить Наташу. Но ее в комнате не было, только записка «На почте», она все ждет его письма, каждый день перечитывает то от мамы, то от Сережи. Но одно хорошо, после родной весточки она немного посвежела, на лице иногда появлялась улыбка, она даже разговаривала со мной. Но все реже выпускала на улицу одну и ей очень не нравилась моя подработка почтальона.
Я поела, умылась и вышла на уже притихшую улицу. Люди разошлись к тому времени по домам, кто-то еще ходил по улице и проклинал немцев, власть. По дороге я встретила деда, который нелестно отзывался о войне и немецких убийцах. Я понимала, что этого делать нельзя, предчувствие меня не подвело. Мимо проходил немецкий офицер, я едва успела спрятать лицо в капюшон. Немец ударил старика, что тот упал навзничь. У меня вырвался стон, но я вовремя закрыла рот рукой. Бедняга еще что-то буркнул и зло посмотрел на врага. Я отвернулась со скрипом в сердце и побежала вперед, опасаясь, что увижу что-то страшное. Я знаю, что ужасная трусиха, что нужно было помочь старику, но во мне сыграла жажда собственной безопасности.
Срочно нужно найти сестру, пока я еще до кого-нибудь не нарвалась.
— О, Соня, рано ты на работу. Сестру твою видел, письмо ей. я не осмелился отдать — Он резко замолчал и переменился в лице.
— Нет, дядь Паш, ну не может быть этого.. — Я посмотрела на треугольник в его руке.
Руки почтальона дрожали. А я попыталась угомонить приступ паники. Теперь только две догадки, или это мама, или Сережка. Так взять письмо из его рук я и не осмелилась.
— Сонечка, их бригаду подорвали прямо ночью. Бери скорее, а показывать сестре или нет, тебя никто не осудит, я понимаю, как это страшно. — Я не решалась взять конвертик, стояла и прикусывала губу, почувствовала железный вкус крови.
— Как это подорвали? Так просто взяли и подорвали, разве так можно? Дадь Паш, разве можно так. подорвать людей, и рука не дрогнула?
— На войне нет правил, здесь не думают о человеческих качествах, не знают о доброте, и никто не спросит, страшно ли умирать. — Почтальон вручил мне похоронное письмо и похлопал легонько по плечу.
Я медленно подошла к месту, где спрятала собак, они радостно выбежали мне навстречу. Осторожно села на крыльцо и достала письмо, которое уже нагрелось в моих цепких руках.
«Погибший рядовой сержантского состава. благодарность..» Дальше не хватило сил, я всхлипнула, попятилась и вспомнила про маму. А что будет, если и ее письмо я получу в таком же виде. Если еще один треугольник вручат тоже мне, как самой сильной духом из нас двоих? Я невольно заплакала. Подошла одна из собак и начала лизать мне руку, как бы подбадривая. В груди что-то сжалось и давило, не выпуская достаточно воздуха. Ни вдохнуть, ни выдохнуть не получается, хотелось забыться или попасть на пустырь, где нет ничего и никого. Дальше читать не хочу, поэтому решила пройти в дом, тем более, уже начинает темнеть.
Я прошла в комнату, сестра еще была на заводе. Присела на кровать, осмотрела комнату, как здесь пусто стало, мебель будто постарела за несколько недель, а свет и вовсе не попадает в это помещение.
Начала готовить кашу, нарезала овощи, порезалась, посмотрела на алую кровь и опять заплакала, а сколько там было крови? Сколько там умирает, какие жертвы еще будут после этих повесток. А прошел только месяц..35 человек из нашего городка умерли на фронте, среди них парень, которого любит моя сестра, парень, который ни в чем не виноват, за всю жизнь и мухи не обидел, слова плохого не сказал. А сколько у него планов на жизнь?
— А ты чего в темноте сидишь? — А я и не заметила, как стемнело на улице, совсем не слежу за временем. А тем временем зашла Наташа.
— Да… о своем задумалась. — я утерла слезы и постаралась отвернуться.
— Ты плакала?
— Нет, порезалась. — Соврала я. А в кармане письмо давило и напоминало о себе. — Как там на почте?
— Да, ничего, привезли повестки, забирают последних мужчин у нас. — С горечью сообщила она. — Людей не хватает, а Сережа. от него ничего, наверно нет времени, там же не продохнуть, как будет время, так и даст о себе знать. — Она себя переубеждала, слегка улыбнулась мне. Я бросила в мыску нож и упала на колени, взявшись руками за голову.
— Наташа, не во времени дел, письмо пришло.
— Что? Так давай сюда. — Она радостно потянулась. А затем отстранилась. Ее зрачки расширились, она медленно присела рядом со мной, взяла за руку, которая потянулась за письмом.
— Он и его команда подорвались. они погибли. — Я достала письмо, но сестра его моментально порвала на несколько маленьких кусков, даже не сделав попытки развернуть.
— Не верю! Ложь. Он жив! Он вернется, как и обещал, мы сыграем свадьбу и будем жить долго. — Она выбежала из дома. А я от страха и неожиданности попятилась назад.
Ей нужно побыть одной, просто проплакаться, придти в чувства. Меня саму начала бить дрожь, а встать я так и не смогла с места. За что на нас обрушилось столько горя и боли? Неужели мы достойны все умереть?
Это ужасно больно и грустно, терять человека. Ты жил, ты дышал, думал, улыбался, ты мечтал, планировал свой день, видел сны и просыпался с какими-то мыслями, а однажды наступала темнота, а что за нею? Что видно за смертью? Есть ли тот рай, про который нам все твердят, есть ли Бог? Почему он допускает такие мучения и столько жертв. А люди верят, что попадают в мифическое место со спокойствием, где мы встретим своих родных и близких. Если это так, то почему же вы все плачете, потеряв? Неужели гнить тут лучше, чем радоваться в мире, названном рай?
Сестра вернулась только ночью, она отказалась от еды, молча пошла спать, слегка пошатывалась от бессилия. Сквозь сон я еще слышала ее всхлипы.
Поделиться книгой: