Помоги проекту - поделись книгой:
— Я тебя умоляю! Какая там любовь! — воскликнула Тереза и засмеялась. — Он чрезвычайно талантливый писатель, который безумно богат, и этим все сказано. Поверь мне, этой вертихвостке нужно лишь одно, и, должна признать, она умело получает свое…
Бенедикт же, взглянув на Джаспера Ноупа, подумал о том, что ему хотелось бы иметь хоть часть того, что есть у молодого актера, а именно: молодость, поклонниц и большие амбиции. Он прекрасно понимает, что его звездный час уже прошел, в то время как у Джаспера все еще впереди.
— Милая моя, да об этом знает каждый! Это вовсе не секрет и далеко не новость! Они уже восемь лет как не живут вместе и четыре года как развелись. У них и сын есть восемнадцатилетний, учится в Гарварде. Майкл и Лизи знали друг друга еще с самого детства, вместе росли, вместе учились… Странно, что ты об этом ничего не знаешь!
— Нет ну все-таки согласись, красивая пара! — вновь заговорила Долорес. — Эта Кристин вся такая…
Долорес решила ответить молчанием, на самом деле она и не знала, что сказать в свое оправдание.
— Если честно, — Долорес немного замялась, — то никогда.
Молниеносно выезжая из-за поворота и игнорируя красный свет, «Лексус» черного цвета резко затормозил возле самого дорого ресторана в городе. Небрежно припарковав машину, элегантный мужчина лет сорока в совершенно новом черном костюме от Хьюго Босс с алым галстуком галантно открыл переднюю дверь, вежливо подавая руку даме, которая была одета в ослепительно-шикарное платье от Дольче Габана под цвет галстука своего кавалера. На плечах у нее висела меховая накидка, в руке она держала маленькую сумочку, больше походившую на кошелек и придававшая ее образу окончательную завершенность. И хотя мужчина был старше своей дамы, находясь рядом с такой яркой и обаятельной женщиной, он вмиг казался значительно моложе. Нельзя сказать, что его женщина имела неземную красоту и божественное очарование, нет, ее внешность была довольно посредственной, но именно ее умение подать себя, некая гордость в глазах, грациозность походки заставляла окружающих оборачиваться ей в след.
— И чем она занимается?
Обступившие Майкла гости на пару минут оставили его одного, точно также поступила Кристин, отлучившись, чтобы поправить прическу. Майкл был полностью предоставлен самому себе, сидя спокойно возле закусок и попивая бренди, он, наслаждаясь одиночеством и делая паузу от общения, медленно окинул своим строгим взглядом огромный зал уже подвыпивших гостей. Среди всех этих лиц, Майклу попадались и те, с которыми в последнее время он встречался чаще остальных. Так, например, молодая девушка приблизительно двадцати восьми лет, стоящая возле окна и ведущая беседу с молодым актером Джаспером Ноупом, привлекла внимание Майкла. Он хорошо помнил, что прежде ему уже приходилось видеть это лицо. И сегодня, глядя на нее издалека, он в очередной раз понимал, как она прекрасна. Майкл не был знаком с ней. Единственно, он знал, что это была дочь известного продюсера, сталкиваться с которым ему раньше не приходилось. Майкл не мог оторвать глаз от этой девушки. Она была настолько красивой, веселой, открытой и молодой, что казалось, вокруг нее все расцветает. Майкл заметил, что она всегда в центре внимания. Такое впечатление, что весь мир в ее руках. У нее есть все: деньги, красота, наверняка, много друзей. И чего ей еще нужно? Что в эту новогоднюю ночь, под бой часов она себе пожелает? Майкл знал ответ — чтоб ничего не менялось и все в ее жизни было таким всегда. Он улыбнулся, почувствовав зависть где-то внутри себя, и слегка вздрогнул от прикосновения руки Кристин, которая вернулась, чтобы развеять одиночество своего кавалера.
— Ты думаешь, она его не любит? — с некой опаской задала вопрос Долорес, вновь переводя взгляд на Майкла и его спутницу, стоящих в окружении мужчин, среди которых был и ее муж.
— Его познакомил с ней их общий друг на праздновании дня рожденья, что ли?
Тереза резко засмеялась.
Айра же, та самая дочь продюсера, сидящая неподалеку от Майкла, пристально посмотрела на Долорес и ее мужа Бенедикта, а про себя подумала, что больше всего на свете ей бы хотелось найти свою половину. Ведь она так одинока. И то, что видят люди — смех, радость и блеск в глазах — лишь иллюзии. На самом деле, это все маска, которую Айра создала, чтобы ею восхищались, а под ней одно сплошное одиночество, от которого никуда не спрячешься. Девушка мечтает когда-нибудь прийти на подобного рода вечеринку, гордо держа под руку своего спутника жизни, показать всем, что ей никто не нужен, кроме этого человека, и больше никогда-никогда не видеть и не слышать всех этих знаменитостей и их жен, а вместо этого стать верной женой и хорошей матерью.
— Рим! Мадрид! Ну ничего себе! — воскликнула Долорес. — Мы с мужем в отпуск один раз в год выезжаем, и то время не можем найти, он постоянно занят. А она… Она с такими темпами скоро весь мир объездит.
Поздоровавшись со швейцаром, пара уверенно и деловито вошла во внутрь, где уже было куча народу. В эту ночь ресторан был забронирован заранее для проведения закрытой вечеринки, на которую пришедшие секунду назад гости были, конечно же, официально приглашены. Как только они появились, со всех сторон на них накинулись взоры уже знакомых, а также совсем незнакомых им гостей. В основном это были богатые и в некоторой степени знаменитые в своих кругах люди, довольно немалого добившиеся на данный момент времени. У каждого из них была своя причина для посещения подобного рода вечеринок: кто-то пытался таким образом напомнить о своем существовании, кто-то искал выгоду, новые предложения и знакомства, кое-кто приходил, чтобы просто похвастаться своими достижениями, другие видели во всем этом отдых и общение, а для кого-то публичность была целью и смыслом всей его жизни. В любом случае для большинства в эту ночь все причины рассеялись и главной стала довольно типичная — встреча нового года.
— Впрочем, — продолжила Тереза, — об этом сейчас уже почти никто не говорит. Забытая, заезженная история. А это, гм… — Тереза указала на спутницу Майкла, — Кристина Лоренс. Ты, наверное, слышала о ней?
— Не удивительно! — воскликнула Тереза. — О ней вообще мало кто слышал! Прошу заметить, что до знакомства с Майклом никто о ней знать не знал. Это сейчас ее имя становится уже более менее узнаваемым, а тогда… о чем ты говоришь… Зато теперь смотри как поднялась! Вся цветет и пахнет.
Фатум
(Посвящается Баранович Василь Васильевичу)
— Да, знаю я, Филипп! Я все знаю! — отгоняя состояние несговорчивости и молчания, выпалила девушка. — Просто… Мне так хотелось, чтобы все было идеально. И вот…
— Но он так плохо себя чувствует. Такой слабый, такой беззащитный… Я не привыкла и не могу видеть его таким, — женщина глубоко вздохнула. — Самое ужасное то, что ему становиться все хуже и хуже, время поджимает и может настать минута, когда будет слишком поздно. Это мой самый великий страх, который, уверена, мне не удастся перенести… Возможно, я не такая сильная и больше смерти боюсь остаться без Роналда. Я это признаю и хочу лишь одного — торопиться что-то предпринимать…
— Любимая, нельзя так раскисать.
Дэниел с дрожью в сердце достал телефон и взволнованными глазами посмотрел на загоревшийся экран. К счастью, это звонил Боб Тэроу, хорошо знакомый товарищ по работе, проявляющий желание общения внерабочей обстановке. Но, несомненно, данная минута была максимально неподходящей для пустой болтовни, поэтому с великим облегчением Дэниел отклонил вызов, небрежно бросая телефон на койку.
— Ты прав, — тихо проговорила женщина, вновь поворачиваясь к сыну. — Конечно, прав…
Габриель чувствовала, как усталость овладевает всем ее телом, и, возможно, девушка тоже не отказалась бы поспать, но дурацкие мысли не давали ей покоя. Идея о том, что сейчас она мчится к неожидающему ее визита человеку лишь для того, чтобы навсегда с ним попрощаться, просто ела ее изнутри. Габриель как никогда в своей жизни боялась опоздать. Она прекрасно понимала, что спонтанная встреча и искренние слова, которые она намеревалась произнести, не изменят сложившуюся ситуацию: ОН уедет, как это было запланировано, а она, довольная своей инициативностью и смелостью, останется здесь, чтобы однажды разделить свою судьбу с совершенно другим человеком, при этом до последних дней с теплотой и благодарностью питая в душе все то, что объединяло ее именно с НИМ. Так и будет. Каждый построит свою жизнь в такой степени, которая станет соответствовать его статусу, приоритетам, принципам. Оба найдут себя в этом мире и создадут все то, что люди накапливают годами, для того, чтобы в старости, оглянувшись назад, почувствовать где-то гордость, где-то умиление, а где-то спокойствие за прожитые годы. Они познают снова счастье, но на этот раз, увы, уже отдельно друг от друга, храня лишь легкие воспоминания о первой и страстной любви. Именно так все и будет…
— Мам, я знаю, сейчас тебе нелегко. Но ты главное не волнуйся и не паникуй раньше времени, — протянул парень, мельком глядя на беззаботно спящего мужчину на верхней боковой полке. — Папу сейчас поддержать надо. И нам с тобой слабыми становиться ну никак нельзя.
Филипп же предпочел ответить молчанием, по-видимому, осознавая, что всякие слова в эту минуту будут звучать нелепо. Мужчина нисколько не обиделся на резкость. Он хорошо знал свою супругу и слишком сильно ее любил, чтобы относиться ко всему без понимания. Молодой человек неуклюже спустился с полки, при этом задевая ногой забитый продуктами разложенный столик. Но, не придав подступившей от удара боли особого значения, Филипп, подойдя к жене, заботливо окутал ее выданным проводницей одеялом. Без лишних слов с теплотой и нежностью поцеловав молодую женщину в щечку, мужчина поспешил вернуться на прежнее место. Ада же, усердно разгоняющая навеянные расстроенные чувства, с глубоким вздохом тихонечко произнесла самой себе: «Вот и покатались на лыжах…». После чего девушка закрыла глаза на этот раз для того, чтобы попытаться заснуть.
Возвращенная из страны иллюзий, Габриель, словно разочарованный ребенок, обиженно смотрела на пустую обвертку доеденной шоколадки. Девушка уже давно заметила, что ее страсть к сладкому успела перерасти в маниакальную болезнь, поэтому в очередной раз Габби снова убедилась в том, что надо бы себя попридержать в отношении шоколада. Однако на основе предыдущего опыта девушка была уверена, что данная «безумная» мысль сохраниться в ее голове до следующего вкусного кондитерского изделия.
В то время, когда Габриель полностью растворялась в упоительном плену январского подарка, девушка с перевязанной ногой, по-прежнему лежащая в том же положении, грустно уставилась в одну точку, обволакивая себя тревожными мыслями. Лицо девушки выражало тоску и сожаление, а глаза — глубокую печаль. Ее муж, удобно разместившись на верхней полке и увлеченно переворачивая страницы последнего номера спортивного журнала, встревожено посмотрел на жену и спокойным, приемлемо-командным голосом произнес: «Ада, перестань», — на что девушка поспешила отвернуться, скрывая слезу, одиноко катившуюся по левой щеке. Откидывая изученный от корки до корчи журнал, мужчина заметно согнулся, приняв сидячее положение, и, внимательно посмотрев на супругу сверху вниз, добавил:
Девушка ничего не ответила. Она лишь вынужденно на время закрыла глаза в попытках подавить нагнетающее огорчение.
Молодой человек не нашел, как бы возразить данному замечанию, поэтому вместо этого с согласием кивнул матери головой.
Молодой человек снова посмотрел на мать, которая вопросительным взглядом впилась в лицо сына, при этом ожидая каких-то разъяснений.
— Знаешь, это все так легко сказать. Разум прекрасно понимает, а вот душа не перестает болеть. Я боюсь… Как ребенок, потерянный своими родителями, я безумно и жутко боюсь, — тяжело дыша и заметно снизив интонацию голоса, произнесла женщина, поправляя слегка растрепавшиеся волосы.
— Да, но всегда существует надежда! Ты же понимаешь, что это прежде всего шанс, который мы не должны просто так упускать! — возбужденно воскликнул парень, опираясь на серую стену купе. — У нас нет особо выбора: между бездействием и действием, я считаю, необходимо выбрать последнее.
— Риск очень большой, — практически шепотом произнесла женщина, отворачиваясь к окну.
Пассажирский скорый поезд, состоящий из одиннадцати вагонов, с предупреждением прибыл на пятую платформу, шумно испуская пар и предоставляя себе отдых равный лишь шестнадцати минутам. Как обычно на перроне уже успела собраться толпа болтливых людей, большая часть которой составляли общность тех, которые поставили себе целью, во что бы то ни стало войти внутрь поезда, остальные же, действуя скромнее, были ни кем иными как встречающими, особо не волнующихся о короткой продолжительности совершенной остановки. Словно по команде, практически одновременно двери вагонов неожиданно распахнулись, и оттуда один за другим начали выползать счастливые пассажиры, вежливо подгоняемые невыспавшимися проводниками.
Вагон под номером три, оказавшийся в хвосте поезда, собрал вокруг себя сравнительно наименьшие количество людей: две пожилые женщины с огромными сумками вещей, набранных для непосредственной реализации, и молодой человек чуть старше тридцати лет в меховой шапке и натуральной дубленке, застегнутой не на все пуговицы. Как только проводница подала знак одобрения, махнув к себе рукой, обе женщины уже было собирались влететь в достаточно заполненный вагон и занять положенные места, как вдруг двое мужчин, держащие с обеих сторон носилки, на которых, прикрыв лицо руками, лежала молодая женщина, подошли к двери. В нескольких шагах от них остановился супруг пострадавшей, неуклюже роняя тяжелые сумки на асфальт. Посчитав, что дело серьезное, пожилые женщины вмиг отступили, освобождая проход для пришедших. Двое мужчин, тяжело дыша, поспешили внести девушку в вагон, умело управляемые ее мужем, который тащил по полу свой багаж, создавая при этом противный, ноющий звук. Через минуту все трое, ожидавших возле двери, вошли внутрь, а уставшая проводница, несколько раз взглянув на часы, инертно закрутила головой по сторонам с неким скрытым и необъяснимым предчувствием того, что все-таки еще стоит кто-то подождать.
Молодой человек не успел еще ничего сказать, как вдруг с нарастающим эффектом из бокового кармана брюк парня заиграла иностранная музыка мобильного телефона, которая импульсом волнения отразилась внутри Дэниела. Ему вдруг вспомнилась родная сестра, которой было велено присматривать за больным, слабым отцом, пока остальные члены ее семьи будут трястись в душных поездах. Дэниел хорошо помнил уговор: за время поездки они не будут созваниваться друг с другом, а если все-таки Сесиль позвонит, то это будет означать только одно: жизнь любимого человека, за которую все трое готовы вечно бороться из последних сил, покинула измученное тело. Обычная договоренность, неизвестная другим и навесившая огромную ответственность на телефонный звонок, признанный сообщить о самом страшном горе. Простой, может быть, отчасти жестокий договор.
— Ты устала, и тебе надо бы поспать. А ты вместо этого терзаешь себя ненужными мыслями, — продолжил говорить мужчина, в принципе не ожидая никакой ответной реакции. — В конце концов, это ведь не самое страшное в жизни!
— Мамуль, это естественно. И мне тоже страшно. Но ведь папа у нас сильный. Верно? — заботливым и ободряющим голосом сказал Дэниел. — И он выдержит.
Вечно суетливый, шумный и жизненный вокзал ежедневно собирает вокруг себя десятки машин. Разноцветные иномарки останавливаются напротив главного входа величественного здания для того, чтобы выпустить на свободу опаздывающих и поспешно действующих пассажиров или наоборот, чтобы подхватить вялых и заметно уставших с дороги путников. Попадая в стены вокзала, люди спешат, наталкиваются друг на друга и задевают локтями, заговаривают или отмалчиваются, бегут или резко останавливаются, растерянно глядя по сторонам и отчитывая пролетевшие минуты. Здесь каждый слеп по отношению к окружающим. Все суетятся. Всем куда-то надо. В воздухе стоит извечный шум. Кассиры только и успевают переводить взгляд от экрана компьютера на озадаченные лица путешественников, после чего на полученную от них плату, а затем снова на монитор. С определенной периодичностью звучит выработанный голос диспетчера, анонсируя о прибытии или отправлении все новых и новых поездов. Покупаются билеты, разыскиваются необходимые вагоны, забитые чемоданы на колесиках с гордостью неуклюже следуют за своими хозяевами. Все метушиться. Все находиться в движении. Исключением лишь является грустная и тихая комната под названием «зал ожиданий». Кажется, здесь время останавливается, а капризные стрелки часов, по-видимому, нарочно не желают ползти в нужном направлении. Чтобы хоть как-то убить томительное время, каждый выкручивается по-своему: кто-то спит, кто-то читает, некоторые слушают музыку, другие общаются, и только единицы предпочитают, уставившись в одну точку, отдаться собственным мыслям, намереваясь навести порядок в разболевшейся голове. Да, вокзал посредственен, но в то же время он не похож ни на одно здание в мире. Трудно найти такое место, которое бы испокон веков собирало одновременно огромные толпы людей, преследуемые единой целью. Вокзал — это исходный пункт вашего пути, именно с него все начинается и на нем обрывается. Именно он встречает вас каждый раз, когда вы добираетесь в родной или малознакомый город. Именно он является местом горечи расставаний и радости свиданий. Именно он способен всего за несколько минут до отхода поезда сделать людей настолько близкими друг к другу, какими они никогда не были за все время знакомства. Несомненно, вокзал надоедает и утомляет. Но, не смотря на это, есть что-то в нем такое, что привлекает, чарует и заманивает, заставляя беспокойных и непоседливых людей каждый раз снова и снова возвращаться на прежнее место.
— Дэниел, пожалуйста, скажи, что все будет хорошо, — резко закрывая книгу и на этот раз глядя на сына, взволнованно заговорила женщина. — Ведь будет? Правда?
— Ты еще скажи свою коронную и вечную фразу: «Все, что не делается, делается к лучшему», чтобы мне вообще легче стало! — фыркнула Ада, наиграно размахивая в воздухе руками.
— Мам, ну мы ведь этим как раз и занимаемся. Смотри, наша поездка не оказалась напрастной. Консультация с врачами привела к решению об операции.
С облегчением сбросив куртку и повесив ее на крючок сзади себя, девушка с шумом разделяющихся липучек открыла сумку, довольно скромного размера по сравнению с багажом среднестатистического пассажира. Буквально через несколько секунд Габриель с видом гордой и самовлюбленной победительницы достала, шелестя обверткой, уже распечатанную плитку пористого молочного шоколада. Уплетая один квадратик кондитерского изделия за другим, девушка перебросила взгляд на другую сторону запачканного стекла. В то время, когда поезд слепо мчал по назначенному пути, унося пассажиров все дальше и дальше от типичного вокзала, проезжающих мимо деревьев, домов, машин и затурканных пешеходов, Габриель, застывшая как статуя из чистого льда, наблюдала самую удивительную и проникновенную картину великого творца, скрывающего себя под псевдонимом «природа». За местами обледеневшим окном огромными хлопьями шел первый снег нового года. Легкие снежинки одна за другой, хаотично кружась в ритме естественного танца, грациозно и завораживающе опускались вниз на утепленную снежным ковром, утоптанную землю. Казалось, ничто в тот момент не могло быть прекраснее, чем изливающее величие летящего снега. Перед ним все останавливалось, замирало, на время забывалось. Мельчайшие детали беспокойной повседневной жизни в этот откровенный момент просто перестали существовать для восхищенной Габриель, постепенно растворяющейся в полете исчезающих мыслей. Ничего не лезло в голову при виде великолепия природных сил, ничто не отвлекало, ничего не тревожило. Всего на несколько желанных секунд все мысли, чувства, эмоции развеялись как дым. Боль незаметно отступила. Создалось впечатление, что уже и самой Габриель здесь как будто не было. Остался один только снег. Самый безупречный снег, который перечеркнул все, что могло иметь значение на тот момент. Самый неожиданный снег, который пусть на секунды, но, тем не менее, так явно сумел изменить состояние страдающей человеческой души, как, возможно, не делал этого никто за длительную историю существования всего живого. Самый великолепный снег, который радует и восхищает. Одним словом, чистый, волшебный и неподражаемый снег.
Прошло несколько часов. Мужчина на верхней полке по-прежнему спал как убитый. Габриель в разваленном сидячем положении периодически дремала с надетыми наушниками, передающими убаюкивающую подборку стареньких баллад. Супружеская пара, размещавшаяся напротив, покинула поезд где-то в четвертом часу. Но через некоторое время после их ухода на свободные места того же купе пришли новые люди, державшие путь в своем строго обозначенном направлении, а также имеющие собственные веские причины подобной дислокации. Одной из прибывших была женщина сорока девяти лет, с коротко остриженными и аккуратно уложенными волосами, окрашенными в пепельный цвет, округлым лицом с минимумом косметики, однако с заметными кругами под глазами. Она путешествовала с сыном, который как преданный лакей послушно занес в вагон багаж, выполняя всякое поручение привередливой хозяйки. Расположившись на месте и пододвинувшись к окну так, чтобы изливающий свет был максимально использован, женщина принялась за свое любимейшее занятие — чтение. На этот раз жертвой ее внимания стала не раз перечитанная, однако, от этого ставшая еще более обожаемой, книга Джейн Остен «Доводы рассудка». Жадно внимая текст каждой страницы, женщина все глубже и глубже погружалась в удивительный мир воображения, абстрагируясь от внешнего реального мира. Ее сын, выложив на столик пакет с яблоками и горстку карамельных конфет на тот случай, если возникнет желание что-то пожевать, принялся разгадывать наиболее предпочтительный вид кроссворда — перечень различных слов необходимо правильно вписать в пустые клетки без каких-либо замудренных вопросов, которые вечно приводили парня в ярость, когда тот не знал верного ответа. То хмурясь, то расплываясь в самодовольной улыбке, молодой человек поспешно водил шариковой ручкой по газетной бумаге, каждые полчаса прерываясь и совершая прогулку к тамбуру для перекура. После очередного такого похода, когда молодой человек, окутанный табачным дымом, швырнул на столик измятую газету, хорошо убедившись в том, что все самое путное уже разгадано им, вдруг его мать, не отрывая взгляда от сто двадцать четвертой страницы, в одной тональности, размеренно произнесла:
— Ты слишком часто куришь. Тебе надо бы попытаться делать это пореже.
Действительно, она не ошиблась. Буквально за полминуты до отправления поезда из главного входа вокзала выбежала по направлению к третьему вагону девушка, лет двадцати, среднего роста с распущенными волосами. Она, плотно прижав к груди свою бирюзового цвета сумку со значком «Nike», не переставая, теребила над головой крепко зажатый в руке только что купленный билет, без остановки произнося прыгающим голосом одно только слово «подождите». Пулей влетев в вагон, девушка благодарственно протянула билет проводнице, замыкающей за ней двери. Следуя точно по расписанию, буквально через мгновение поезд, наконец, тронулся.
— Милая, но ведь так не бывает, — попытался снова взять под контроль беспокойный разговор мужчина, сочувствующе улыбаясь жене.
Молодой человек, лежащий на верхней полке над девушкой, вдруг громко закашлял. Тяжело и лениво меняя положение, он повернулся к продувающему окну лицом, а затем снова затих, погружаясь в глубокий сон.
Непривычная тряска заставила несколько раз невольно пошатнуться запыхавшуюся девушку, которая предпочла остаться в тамбуре до тех пор, пока не восстановится сбившееся дыхание. Глубоко вздохнув пару раз и закинув ручки любимой сумки на плечо, девушка, в конце концов, вошла в плацкартный вагон с общепринятым грохотом плотно закрытой двери. Аккуратно пробираясь вглубь, она старалась приспособиться к всеобщей качке и вскоре пробралась к нужному месту. Оглядевшись по сторонам, девушка обратила внимание на молодую женщину с перебинтованной ногой, лежащей на нижней полке купе и грустно наблюдающей за тем, как ее супруг пытался освободить проход от громоздких сумок. «Место 43. Боковушка… Повезло еще, что хоть нижняя полка… Так что, Габби, радуйся!», — про себя проговорила девушка с распущенными волосами, тихонько поднимая столик таким образом, чтобы не разбудить спящего над ней пассажира.
Через полминуты понимающего молчания Дэниел, схватив полупустую пачку облегченного Winston’а, вновь отлучился в тамбур, покидая слегка успокоенную мать, возвращавшуюся к прерванной истории любви.
Прошло еще некоторое время. Уставшая от безделья Габриель, выключая mp3-плейер, снова полезла в сумку, но на этот раз для того, чтобы достать совершенно иную вещь, а именно — полученный еще от бабушки старинный пасьянс: колода в двадцать маленьких карточек с изображением стрел, часов, змеи, якоря, сердца и прочего. Девушка размеренно одну карту за другой начала выкладывать на пустой стол, прокручивая каждую так, чтобы половинки рисунков совпадали. Данный пасьянс больше служил для Габриель ни как правдивое гаданье, а как всего-навсего способ чем-то себя занять либо успокоить растеребившиеся нервы.
В ту самую секунду, когда Дэниел, расстелив купленное спальное белье и переодевшись в легкие спортивные штаны и футболку, был уже готов погрузиться в глубокий сон, неожиданно уже звучавшая до этого иностранная мелодия мобильного телефона, словно ногтем по стеклу, зазвучала на весь вагон, заставляя сердце парня теребиться в несколько раз быстрее. Одного взгляда было достаточно молодому человеку для того, чтобы почувствовать, как внутри него все оборвалось, руки нервозно затряслись, а глаза моментально наполнились слезами.
Сидящая у потемневшего окна женщина, наконец-таки добравшись до финальных страниц незаурядного романа, вдруг почувствовала сильные и теплые объятья любящего сына, который ей на ушко по-доброму и обнадеживающе не переставал повторять желанные слова: «Все хорошо, мамочка… Все будет хорошо».
Поезд по-прежнему мчал по назначенному пути, как будто убегая сломя голову от невидимой устрашающей силы, в то время, когда мужчина, занимающий боковое верхнее место, внезапно проснулся и, поднеся последнюю модель телефона фирмы Nokia к уху, очень громко, не заботясь об отдыхающих пассажирах, взволнованно заговорил:
— Что?!.. Я тебя плохо слышу!.. Говори громче!.. Что?! Не слышу!.. Родила?!.. Кто?!.. Мальчик?!.. Ха-ха… О Боже!.. Как она себя чувствует?…
После этих слов, забывая о личном багаже и о том, что, несмотря на великолепие данного момента, на свете все же остались непорядочные люди, мужчина с лучезарным, хоть и заспанным лицом, метнулся к тамбуру в надежде на то, что там ему удастся более четко услышать своего собеседника.
По-прежнему сидевший возле матери Дэниел, став невольным свидетелем эмоционального монолога, искривился в горестной улыбке, при этом в очередной раз придя к известному выводу о том, что «все закономерно в этом мире, все совершается по законам природы».
Габриель же, проводив убегающего соседа сверху любопытным взглядом, задумчиво тасовала колоду карт, ощущая в себе некое спокойствие и приобретенную уверенность того, что она все же сумеет повидаться с тем, к кому так сильно спешит. Девушка понимала, что ее уже не ждут. Но, тем не менее, она знала, что поступает правильно. Это был момент, звучащий под смелым лозунгом: «сейчас или никогда». Поэтому Габби должна делать то, что делает. Она вынуждена не опоздать. Она обязана прибыть во время. И если надо будет, она прилетит, прибежит, приползет, но успеет.
Не прошло и минуты с возникновением у девушки позитивного настроя, как вдруг по абсолютно необъяснимым причинам скорый поезд резкими толчками поспешно остановился, издавая жуткий и разрывающийся крик испуганных колес.
В память…
Сегодня я умерла. В этом старом парке со скрипучими качелями и пенсионерскими дубами, шуршащими листвой еще в годы Великой Отечественной Войны, я вдруг упала на асфальт и начала медленно истекать кровью, когда ты величественно стоял надо мной, индифферентно глядя на мой позор. На мгновенье мне показалось, что я увидела легкую улыбку на твоем лице, несмотря на то, что ты неустанно твердил как тебе тяжело и мучительно больно говорить вещи, которые я никогда не желала и не готова была слышать. Однако ты, несомненно, солгал, поскольку тебе неподвластно было почувствовать и десятой доли моих страданий в совокупности с шоком, смятением и страхом, поглотившие мои внутренности и стремительно бегущие по венам прямо к сердцу. Да, вся моя уверенность, внутреннее спокойствие и жизнерадостность в одно мгновение были растоптаны банальными фразами и твоим безразличным тембром голоса. Несмотря на то, что я упорно пыталась не раскрывать своего душевного состояния, я почувствовала, как сердце начало выпрыгивать у меня из груди, дыхание участилось, а в глазах застыли слезы. Каждое слово, которое ты практически шептал, должно быть, наивно полагая, что таким образом его смысл сможет минимизировать удар, протяжным громом отпечатывалось в моем сознании, которое, как мне тогда казалось, вот-вот взорвется от непредвиденного информационного перенасыщения.
Ты не был слишком изобретательным и говорил все те стандартные реплики, которые приходилось слышать каждому заумному школьнику, осмелившемуся проявить чувства самой популярной девочке в классе. Посредственная наигранная гримаса, поглаживание по плечу, робкое «прости» и твоя спина — вот что осталось от тебя в то майское солнечное воскресенье, крестом перечеркнутое в моей памяти. Слезы, наконец-то, покатились по щекам, как только ты отвернулся. Я поспешно смахивала их ладонями, при этом ощущая на губах их соленый привкус. Мне не было дела до того, как я выгляжу, и смотрят ли на меня окружающие. Ты уходил от меня, а я, глядя тебе вслед, думала о том, что именно с этой минуты началась моя маленькая смерть.
Я не помню, как долго я еще стояла неподвижно, жалостно глядя на то место, где еще недавно ты поджигал очередную сигарету и отклонял входящие звонки на своем стареньком телефоне. Я тогда наивно надеялась, что ты вот-вот неожиданно появишься из-за угла и скажешь, что все это просто глупая и жестокая шутка. А я, немного позлившись, облегченно вздохну, прижимаясь к тебе как раньше и ощущая запах твоего лосьона после бритья. Но этого так и не произошло, и впервые за два с лишним года я вернулась домой одна.
Пробежавшись взглядом по квартире, в полном смятении я заметила отсутствие твоих вещей. Ты предусмотрительно подготовился заранее к нашему разговору. Машинально и монотонно двигаясь по кругу в спальной комнате, я вдруг пришла к выводу о том, что больше не смогу здесь оставаться, поскольку все, на что я натыкалась: шкаф в прихожей, книжные полки, диван, скатерть на кухонном столе, ковер и даже обои на потолке — абсолютно все будет мучительно напоминать о тебе. Я достала свой ярко-оранжевый чемодан, купленный однажды зимой в Норвегии, и принялась судорожно бросать в него все, что подворачивалось под руку. Только впоследствии я обратила внимание, что неумышленно прихватила с собой настольные часы, принадлежащие хозяйке съемной квартиры. Возвращая обратно случайно попавшее ко мне чужое имущество вместе с ключом от входной двери, я хорошо запомнила укоризненный взгляд семидесятичетырехлетней старушки, практически за бесценок согласившейся сдавать нам свои владения в замен на нашу смиренную заинтересованность в ее многочисленных рассказах о кровопролитном давлении УПА на польский народ в 1943 году. Обмениваясь прощальными репликами, практически уже на выходе из подъезда я искренне произнесла «буду скучать по вас», на что Людмила Андреевна лишь махнула рукой и поспешила плотно закрыть железную дверь квартиры.
Откинувшись на спинку заднего сиденья такси, в обнимку с именной подушкой, которая отказалась поместиться в чемодан, я непроизвольно назвала свой прежний адрес. Вероятно, нужно было предупредить мою бывшую соседку о своем неожиданном визите, однако, на тот момент мне было далеко не до такта. Дома никого не оказалось, поэтому я воспользовалась запасным ключом, таившийся по давней договоренности в почтовом ящике. Войдя в квартиру, я оставляю чемодан в коридоре, снимаю куртку и кидаю ее на пол по пути в ванную комнату. Включив холодную воду на полную мощность, я прямо в одежде становлюсь под бодрящий душ, в один момент разрушая утреннюю укладку, макияж и хорошо выглаженное белоснежной платье, которое сегодня я одела впервые специально для тебя. Из-за потока воды перед глазами вдруг все начинает плыть, и я мысленно переношусь в день, когда мы с тобой познакомились.
Шумная вечеринка в полном разгаре ночи. Около двадцати человек разных возрастов и социального статуса веселятся в двухэтажном загородном доме моей сотрудницы. Кто-то танцует, кто-то целуется в уголочке, кто-то курит на балконе, а кто-то побежал в супермаркет за дополнительным алкоголем. И вот когда я уже пресытилась каждым лицом с подвыпившей гримасой, неожиданно появляешься ты — такой высокий, подтянутый, опрятный и жутко обаятельный. Первое что ты произносишь это «Позвольте мне смотреть только на вас. Говорят, зеленый цвет успокаивает глаза». Довольная покупкой привлекшего внимания джемпера, я расплываюсь в улыбке и ощущаю, как сильно я смущаюсь. Тебя порядком удивило мое имя, а как только ты узнал, что я приехала из США, тут же обрушил на меня ряд вопросов касательно моего происхождения и цели пребывания в постсоветской стране. Я охотно объяснила, что не являюсь чистокровной американкой, поскольку моя мать — украинка, собственно благодаря кому я и знаю русский язык на довольно достойном уровне. Услышав, что я приехала сюда на профессиональную стажировку, ты мигом поинтересовался о том, как долго я намерена остаться в Украине, на что я задумчиво произнесла: «Как масть пойдет». Окунаясь всем телом и мыслями в твои бездонные глаза, у меня возникло ощущение, что именно с этого момента мне поистине начнет чертовски везти в этой негласной карточной игре.
Сквозь пелену просроченных воспоминаний и горьких слез передо мной вдруг начинает вырисовываться образ моей прежней сожительницы, которая с округленными глазами и скрещенными на груди руками окидывает меня взглядом с ног до головы. Без лишних вопросов сообразительная Ольга перекрывает краник с водой, берет меня за руку и со словами «пора тебе переодеться» помогает мне вылезти из ванны. Закутавши волосы в полотенце, а ноги в теплый махровый плед, я выпиваю чашку горячего чая с лимоном, медом и кусочками имбиря, пока Оля ищет в шифоньере запасной комплект постельного белья. Отключив мобильный телефон, я падаю на расстеленную кровать, накрываюсь одеялом с головой и, едва закрыв глаза, проваливаюсь в сон. Мне видятся странные места, где рано или поздно я отыскиваю тебя облаченного в различные образы: то ты мой сосед, то школьный директор, то мой отец, то продавец семечек. Я не знаю, в каком амплуа ты появишься через минуту, но некоторые твои роли заставляют меня улыбаться. Сны меняются с невероятной скоростью. Я часто кручусь. Сейчас ты — киллер, получивший задание меня убить. Ты стреляешь в меня из револьвера, в то время как я со всех ног бегу по какому-то лесу в надежде уклониться от мимо пролетающих пуль. Прячась за деревья, я вдруг понимаю, что мое бегство бессмысленно, так как все равно ты отыщешь меня, где бы я не пряталась. Неожиданно мы оказываемся в кинотеатре. Посреди сеанса транслирующего очередной мультфильм Walt Disney мы начинаем громко ссориться. Однако никто не обращает на нас никакого внимание, будто мы невидимки. Все зрители устремлено наблюдают за тем, что происходит на большом экране. Я истерически кричу и бросаю в тебя тарелки, хранящиеся в клеенчатой сумке, которую, как я помню, у меня украли на вокзале в Манчестере. Картинка снова меняется. Ты пригласил меня к себе домой. Мы сидим у тебя в комнате на полу и играем в монополию. Я выигрываю четвертый раз подряд, и тебя это жутко злит. Мы пьем мартини, и я закусываю оливками, опустошая банку самостоятельно, поскольку ты не переносишь даже запаха этого плода. Неожиданно ты убегаешь на кухню и возвращаешься ко мне с букетом белых ромашек. А я вместо того, чтобы отреагировать привычным для тебя образом, вдруг резко начинаю плакать, обвиняя тебя в том, что ты, как мне показалось, охладел ко мне будто бы из-за того, что я набрала лишний вес. Меня одолевает страх вызванный твоим предполагаемым уходом. Я начинаю безумно паниковать, а ты заливаешься смехом.
Я снова переворачиваюсь на другой бок, прерывая этот бредовый сон и мысленно умоляя небеса перестать мучить меня какими-либо сюжетами, где можешь появиться ты. Однако моя бурная фантазия никак не унималась.
Я проспала практически двое суток. Лишь периодически открывая глаза, я наблюдала потолок, рисунок которого мигом напоминал мне о том, где именно я нахожусь. После чего я, снова ограждая себя от реальности, проваливалась в сон, где ты встречал меня в роли еще более неординарной, чем все предыдущие.
Иногда просыпаясь, я замечала Ольгу сидящую на кресле возле моей кровати с ноутбуком на коленях. Она что-то печатала. Монотонный звук нажатия клавиш действовал на меня с еще более усыпляющим эффектом. Заботливая соседка не забыла поставить в известность моего начальника о том, что я внезапно простудилась, из-за чего на ближайшие пару дней мне спокойно выделили отгулы.
Когда я, наконец, проснулась для того, чтобы поднять себя с постели, я почувствовала, как у меня ломят кости и чудовищно болит голова. На часах было начало пятого. За окном лил дождь. «Сегодня небо плачет вместе со мной», — подумала я, перемещаясь на кухню. Не зажигая свет, я включила электрический чайник и села на подоконник. В предвкушении горячего кофе я принялась наблюдать за постепенно отмирающей ночной тьмой. В доме напротив освещалось лишь одно окно. По-видимому, у кого-то была бессонница.
Честно признаться, я весьма удивлена своим разбитым состоянием и крайне шокирована собственной реакцией. Я никогда бы не подумала, что я могу позволить себе быть настолько слабой. Растерянность и внутреннее опустошение в один голос кричат на меня. Я чувствую себя маленьким, выброшенным на улицу котенком, который мечется по сторонам, не понимая, что ему делать дальше. Ведь еще недавно было тепло, уютно и так спокойно, а сегодня невыносимо холодно, и это совсем не из-за поднявшегося ветра и по-утреннему недружелюбного дождя.
Весь рабочий день прошел в каком-то тумане. Глаза были на мокром месте. Я делала механические движения, абсолютно бездумно и безразлично. Постоянно подсвечивала экран телефона, проверяя, не звонил ли ты. Но список входящих вызовов был пуст. Я с ужасом поняла, что как оказалось кроме тебя мне и звонить-то стало особо некому, и вот в момент, когда ты покинул мою жизнь, мне в ней стало чересчур тихо. Перерыв я провела в непривычном молчании, гуляя по набережной и наблюдая за беззаботно плавающими утками. Впервые за все время моего существования я не отказалась бы поменяться местами с этими пернатыми, продолжительность жизни которых не больше тридцати лет.
После работы я зашла в супермаркет в надежде поднять себе настроение чем-нибудь вкусненьким. Однако оказалось, что в период глубокой депрессии даже шоколадные конфеты меня не радуют. Поэтому, бестолково перемещаясь из одного отдела в другой, я взяла бутылочку воды «Aquarte» и земляничный Orbit. Добравшись домой и полчаса пощелкав каналы скучного телевизора, я отправилась спать с повисшим среди недоуменных мыслей насущным вопросом — «неужели так теперь будет всегда?».
Снова выходной. Я хожу по квартире, плавно перемещаясь из одной комнаты в другую, не зная, куда себя деть и чем заняться. У меня создается такое впечатление, будто мне удалили какой-то маленький, но жизненно важный внутренний орган, без которого теперь я не способна нормально функционировать. Все вокруг мне кажется каким-то другим: бесцветным, пресным, банальным и скучным. Музыка вдруг стала чрезвычайно плаксивой, фильмы слащавы, а книги эмоционально однобоки. Вещи, которые раньше сводили меня с ума своей притягательностью, сегодня не представляют для меня ни малейшего интереса. Я изменилась. Смотрю на себя в зеркало и вижу сплошную безликость, разбавленную гигиенической помадой розоватого оттенка и дневным кремом с запахом алое. Мне приходит в голову мысль о том, что, потеряв тебя, я теперь элементарно не в состоянии отыскать себя. Меня пугают собственные выводы. Я перестаю себя ощущать. Мне нужен воздух. Оставив входную дверь нараспашку, я босиком выбегаю на улицу.
Первый час бодрствующей субботы в разгаре ночи. Я в самом дорогом клубе города в компании малознакомых мне людей пью водку с бывшим коллегой по работе. На столе из закусок остались только сомнительного вида селедка, несколько кусочков голландского сыра и кружечками нарезанные соленые огурцы, которые стремительно поглощает какой-то парень в рубашке с бабочкой, сидящий справа от меня. Я не успеваю следить за собственной рюмкой, которую то и дело ожидают в воздухе подобные ей фужеры для ритуального звука звенящего стекла. Тосты уже никто не произносит, все поводы давно испиты. Меня огорчает выведенная закономерность: чем чаще я пью, тем больше я понимаю, как же сильно я хочу к тебе. И кто сказал, что алкоголь помогает забыться? Он не то что не спасает, он просто-напросто заостряет твое внимание на конкретном объекте, стирая все постороннее и заставляя тебя мечтать о том, чтобы тебя прямо здесь на месте пристрелили, избавляя от неизбежной боли.
В зале со слабой вытяжкой очень накурено, но меня это не смущает, поскольку я сама сижу с сигаретой в руке. Жадно обхватывая фильтр губами, я ощущаю в горле горечь никотина. Сегодня мне не хочется думать о своем здоровье — оно и без того достаточно хорошо пошатнулось в последнее время. Звучит песня Дэвида Гетта «Titanium». Я поднимаюсь из-за стола и ватными ногами пробираюсь к танцполу. В глазах все плывет. Голова кружится в ритме музыки, но мне удается сохранять равновесие. Кто-то совершенно чужой обхватывает меня за талию, подталкивая к себе, задает такт и, прошептав что-то совершенно неотчетливое, нежно целует меня в ухо. Я невольно улыбаюсь, наблюдая, как с потолка начинают сыпаться хлопья сверкающей пены. На небольшой мостик за спиной ди-джея выходят полуобнаженные девушки, как вдруг я резко отталкиваю своего партнера по танцу, с горечью осознавая, что кто бы ни был этот таинственный незнакомец, он все равно никогда не сможет стать тобой. Игнорируя какие-либо восклицания, адресованные мне вслед, я возвращаюсь к столику, прошу официантку вызвать мне такси и напоследок закуриваю очередную сигарету.
В машине пахнет цветочным освежителем. Негромко играет радио, отбивая гитарное исполнение композиции Моцарта под названием «Музыка ангелов». Я закрываю глаза, и тут же появляешься ты. С разноцветными шариками ты встречаешь меня на перроне возле десятого вагона Киевского поезда точь-в-точь как прошлой зимой прямо в канун Рождества, когда я возвращалась с утомительной командировки. Ты ослепительно привлекателен в своем новом пальто и сером шарфе, который я тебе связала на годовщину нашего знакомства. Я замечаю, как блестят твои глаза, когда ты мне улыбаешься. Я кидаю сумку на асфальт и окунаю тебя в свои объятья, мысленно растворяясь в отзвуках самой желанной фразы на свете «я так соскучился по тебе».
Неожиданно меня начинает тошнить. Я прошу водителя остановить машину. Жадно глотая воздух, я бросаюсь к ближайшему дереву. Прислонившись к его стволу, в полусогнутой позе я, не отрывая взгляда от своих запачканных туфель, слышу адресованный мне смех от проходящих мимо тинэйджеров, которые, увидев меня, тут же находят новую тему для обсуждения. Однако я не отвечаю на их язвительные комментарии, а лишь, чувствуя, как силы покидают меня, опускаюсь на землю, вытягивая вперед ноги и закрывая лицо руками. Мне нет дела, что подумают обо мне другие, мне важно чего конкретно никогда не подумаешь обо мне ты. Я окончательно потеряла какой-либо смысл. Его вдруг не стало, при чем во всем, что я делаю и чего не делаю, я не могу отыскать повода своих усилий. Зачем мне это лето, если оно меня не греет? Зачем мне деньги, если мне не на кого их тратить? Зачем мне время, если я не знаю чем его занять? Зачем мне красивая одежда, прическа, косметика и маникюр, если ты всего этого не оценишь? Какой смысл мне торопиться с работы, если ты меня не ждешь? И, наконец, в унисон с Татьяной Зыкиной я спрашиваю «Нахер мне город, в котором больше не встретить тебя?». В голове одни вопросы и все без единого толкового объяснения. Что же это со мной происходит? Если бы ты только видел мое теперешнее состояние, то, быть может, пожалел бы меня, утешил, помог, а, возможно, прошел бы мимо, даже не остановившись. Я пропадаю без тебя, падаю в пропасть, где нет ни малейшего просвета, лежу на дне, в километрах от места, в котором ты наверху радуешься своей новой жизни без каких-либо воспоминаний и сожаления о прошлом, движешься дальше, строишь будущее, в котором не может быть меня. Прошу тебя приди ко мне. Ты мне так нужен. Я задыхаюсь. Я исчезаю. Я опять умираю. Так больше не может продолжаться. Скорей спаси меня! Я отключаюсь…
Девятнадцатое июля. Вчера был твой день рождения. Под конец рабочего дня я отправила тебе заранее заготовленное сообщение, на что получила сухое и весьма предсказуемое «спасибо точка». Поспешные слезы покатились по раскрасневшимся щекам. Я вытерла их сухой салфеткой, сделала три глубоких выдоха и удалила твой номер из своей записной книжки. Я отдала тебе должное. Больше нет смысла хранить тебя в памяти. Нужно, наконец, привыкать жить без тебя. Прощай. Точка.
Половина третьего. Мне снова не спится. Лирическое настроение не прекращает провоцировать бодрость. Этой ночью я чрезмерно поэтична. В обнимку с ветреной музой я конспектирую мысли, ворвавшиеся в мое сознание так стремительно, и так четко передающие мое душевное состояние. В своем дневнике, обводя зеленым маркером, я написала:
Пессимистично, конечно, ну а что делать, если в реальности отсутствует какой-либо позитив. Радует одно — моя вселенская печаль сменилась злостью. Это верный признак приближающегося миллиметровыми шагами излечения. Идем на поправку.
Сегодня мне неожиданно стало хуже. Включен компьютер, запущен Winamp и на всю квартиру Наталья Лапина призывает свое плаксивое «Спрячь меня от холода в своей постели…». Весь мой оптимизм в один момент был сброшен с высокой скалы и разбит на тысячу мелких осколков, по которым я сейчас хожу в бесполезных поисках жалкого подобия клейкого вещества, что еще совсем недавно создавал во мне целостность и надежду. Я вдруг подумала, что в данную секунду, когда я в таком растрепанном состоянии теряю последние капли позитивного самовнушения, ты, возможно, находишься сейчас в компании своей новой пассии, обсуждая планы на будущее, смеясь над ее шутками и отпуская весьма тривиальные комплименты. Неожиданно я представила, как ты держишь ее за руку, заглядываешь ей в глаза, трогаешь ее волосы, губами прикасаешься к ее коже, шепчешь на ухо приятные слова, при чем все те же, что когда-то слышала я. Обнявшись, вы гуляете с ней по городу, пока не стемнеет, затем ты провожаешь ее домой, и вы страстно целуетесь на прощание в плохо освещенном подъезде. А быть может она останется сегодня у тебя, смиренно и без задней мысли положит голову на подушку, которая когда-то хранила запах моих духов, искусно уговорит тебя посмотреть понравившийся ей фильм, поиграет с твоей шиншиллой по имени Марта, поможет тебе приготовить сутра завтрак, накинув твою светло-голубую рубашку в клеточку. А самое интересное во всем этом то, что ты, отдав ей мою роль, правдоподобно делаешь вид, что с тобой весь этот спектакль происходит впервые. Как? У меня просто в голове не укладывается: как у тебя получается так легко переключаться на новые отношения, в то время как я элементарно не могу даже представить возле себя кого-то другого. Сейчас мне просто хочется собрать все свои слезы, грусть и боль, что остались после твоего ухода, в одну большую коробку и отослать ее на твой домашний адрес, предварительно пометив галочкой просьбу о повторной доставке и штампом с текстовкой «сдачи не надо».
От одной только мысли о том, что тебя обнимают посторонние руки, заставляет все внутри меня сворачиваться. Мне становится тяжело дышать. Чувствуя слабость во всем теле, я опускаюсь на пол, сворачиваюсь калачиком и представляю себе свой дом в Америке. Мамочка, родная, ну почему ты сейчас так далеко? Мне здесь так одиноко без тебя. Этот город, который никак не славит меня гостеприимством, уже окончательно осточертел. Несмотря на то, что я вполне гармонично вписываюсь в его образ жизни, все по-прежнему для меня здесь чужое. Мне нужна Миннесота. Мне нужна моя улица. Мне нужен Франклин. Мама, мне нужна ты!
Конец сентября. Среда. Разгар рабочей недели, а я ныряю в холодную воду Черного моря и, отплывая подальше от берега, наслаждаюсь видом массивных гор, неба и бескрайней глади вокруг себя. Честно признаться, мне не свойственна спонтанность, однако, два дня назад, когда Ольга предложила выбраться куда-нибудь из города, я, не раздумывая, поехала на вокзал и купила билеты до Симферополя. Не знаю, что конкретно подтолкнуло меня настоять на Алуште при выборе места отдыха. Возможно, я просто хотела выяснить, как это быть здесь без тебя.
Отплыв на то расстояние, когда люди на пляже превращаются в мелкие точки, я опрокидываюсь на спину и закрываю глаза от яркого солнца, пытаясь законсервировать ощущение релакса. Недолго еще поплескавшись в море, я выхожу из воды, сажусь около спящей Ольги, накрывшей лицо моим полотенцем, и открываю учебник. Ты не поверишь, но я начала изучать французский язык. Произношение у меня крайне паршивое, конечно, но ты мог бы мною гордиться.
Засидевшись на пляже аж до начала восьмого, когда кроме нас остались только пустые бутылки из-под пива и несколько кочанов кукурузы, мы уставшей походкой, попивая молочные коктейли, побрели обратно в сторону своей съемной квартиры возле автовокзала. Прохаживаясь по набережной, куда уже начали выползать различного рода развлекательные зазывалы, практически ни за что выманивающие деньги у подвыпивших отдыхающих, я четко увидела нас с тобой идущих за ручку ровно год назад. Я в своем любимом бирюзовом сарафане, ты в желтых шортах и белой боксерке. Мы много смеемся, абсолютно не обращая внимания на окружающих. Я снова иду по той же дороге, которую мы вместе протаптывали когда-то, но мои теперешние ощущения совершенно иные. Меня переполняет спокойствие вперемешку с катастрофической ностальгией.
Мы с Олей заходим на рынок, где когда-то ты покупал дедушке рыбу. Я вспомнила, как она под воздействием жары начала издавать неприятный запах на весь вагон Луганского поезда, и я улыбнулась. А вот выставка гигантских динозавров, при чем все с теми же экспонатами, что были здесь в прошлом году. Ничего не изменилось, за исключением того, что нас больше нет.
Приняв душ и слегка подкрасив ресницы, я надела все тот же свой любимый летний сарафан и подняла волосы наверх, заколов их крабиком чуть ниже макушки. Затоварившись двумя бутылками недорогого вина, от которого, вероятнее всего, наутро будет болеть голова, нарезкой сыра и персиками, мы снова пошли к морю. К тому моменту на небе появились звезды. Шумящие волны, играющий свет луны, звуки музыки, доносившиеся из кафешек, создавали невероятно опьяняющую атмосферу. А это вино, выпить которое у себя дома я бы ни за что не осмелилась, здесь, в Крыму, показалось на удивление вкусным.
Мы долго с Ольгой беседовали. Создалось впечатление, что мы сумели обсудить все, что можно было, в тот единственный вечер. И вот когда морской пейзаж нам окончательно надоел, мы пошли в ближайший ресторан танцевать. В определенный момент мне казалось, что я не чувствую землю под ногами. Но это заблуждение длилось недолго. Временами я теряла Ольгу, которая то и дело бегала к барной стойке. После пары часов, когда последние капли хмеля уже окончательно выветрились, а ноги гудели от усталости, предвещая крепатуру на последующие несколько дней, неожиданно я обнаруживаю нас с Ольгой в компании двух мужчин кавказской национальности и уже далеко не в первой поре своей юности. Они угощают нас шампанским. Один из них постоянно пялится на грудь моей подруги, которая так убедительно болтает Бог весь что, выдавая каждое слово за чистую правду. Я осматриваюсь по сторонам. Танцевальная площадка оказывается пустой. Официанты вальяжно убирают соседние столы, при этом обозлено подсчитывая весьма скудные чаевые. Я снова перевожу взгляд на собеседников. Господи, что же я делаю? Ведь это совсем не то место где я должна быть, более того это совсем не те люди, которых я хочу видеть возле себя. Не раздумывая больше ни секунды, я на полуслове Ольгиного монолога беру свою подругу за руку и, пропуская мимо ушей недовольные и возмущенные возгласы покинутых мужчин, двигаюсь по направлению к выходу. Начинает светать. Ночь закончилась, а значит, самое время для сна.
Будучи коренной дончанкой, Ольга никогда раньше не была в Крыму, поэтому пассивный отдых на пляже мы решили разбавить близлежащими и наиболее примитивными достопримечательностями. Мы походили по Ялтинскому ботаническому саду, изучили интерьеры Воронцовского дворца, а на обратном пути заехали к Ласточкиному гнезду, где Ольга сделала сотню фотографий, ровно таких же, какие можно найти в альбоме чуть ли не у каждого третьего украинца на личной страничке социальной сети. Казалось, если у тебя нет фотографии с этого места на вид моря, скалу Парус, гор и проплывающего мимо катера, то считай, ты ничего не видел в Крыму. Я сфотографировалась лишь единожды и то чисто для галочки, поскольку на самом деле у меня с прошлого года на винчестере пылится целая фотосессия Крымских красот.
Пробежавшись мельком по сувенирным лавкам, обратный путь мы осуществили на теплоходе, стоимость которого нам обошлась чуть ли не в четыре раза дороже первоначального пути, но, честно сказать, оно того стоило. Ветер, создающий неописуемое чувство свободы, кажется, выбивает все мысли из головы. Выпрямив руки самолетиком, я ощущаю себя Кэйт Уинслет из кинофильма «Титаник». А вокруг море, море, море. Все постороннее в один миг перестает для меня существовать. Остается только этот пейзаж, небо и капитан теплохода, который сейчас заправляет музыкой, играющей внутри меня отзвуками взволнованного сердца. Впервые за столько месяцев я нахожусь в гармонии с собой.
Поделиться книгой: