Предыстория

— Дуэль, дуэль! — прокричали два голоса.

— Хорошо. На чем?

Поднялась буря выкриков, из которых, наконец, выделился голос Горна.

Он, краснея, сказал:

— Пусть противная сторона выберет, а мы на своего Гая надеемся.

Согласились и на это.

Теперь стоял вопрос, как вызвать «этого аборигена» на ссору. Предложен был десяток средств. Спор о взглядах — не выйдет, он, кажется, правительственной ориентации, оскорбить национальное чувство — неудобно в доме, хозяин которого тоже славянин. Высмеять словесно — этот парень, пожалуй, ответит тем же и поднимет задиру на смех. Обвинить в непочтении к власти — нет, никто не поверит. К тому же он, как слышно, восходящая звезда.

Они спорили минут пять. Проснувшийся доктор с интересом смотрел на эту сцену и, наконец, не выдержал — вставил свои три гроша:

— Мне кажется, надо задрать его не словесно, а просто… ну, толкнуть, что ли.

На этом и порешили.

— Ну, за дело, господа. Надо хорошенько проучить этого наглеца. Можно не до смерти.

— Кстати, он умеет стрелять или фехтовать? Нет? Ну, тем лучше…

Врач покачал головой:

— Вряд ли…

— Это все равно. Мы его отвадим от этого дома и дадим возможность Гаю спокойно строить куры с этой хорошенькой девочкой, — по-французски сказал Мориц Гартман.

Веселая компания достойных офицеров повалила из курительной.

Мазурка уже кончалась. Танцевали ее по старинке — долго, и все, уставшие и потные, уже гораздо менее старательно выделывали ногами замысловатые па. Но так же стремительно носились Ян и Ниса, так же горели их глаза. Ими любовались, на них засматривались, и даже прожженный Штиппер с сожалением подумал о том, что, быть может, этому парню придется остаться хромым или изуродованным. И ведь будь он одной нации с Гаем, будь он плюс к тому военным, все закончилось бы благополучно. Тем более жаль, что он ее, как видно, любит, а для Гая — это причуда. Ну что ж, пеняй, голубчик, на себя.

Как раз в это время прозвучали заключительные аккорды, и Ян, легко опустившись на колено, повел Нису рукой вокруг себя. Они шли к месту взволнованные и счастливые, красивые красотой молодости и счастья. Ниса гордо поглядывала на других, она была счастлива, что на них так смотрели.

Они уже почти подошли к месту, когда увидели решительно приближающегося Рингенау, и Ниса невольно ближе прижалась к Яну.

Рингенау шел решительно, он не был намерен спускать этому шпаку, из-за которого его подняли на смех. Только бы рассчитать и наступить этому парню на ногу половчее. А потом… потом пройти и не извиниться.

Ничего не подозревавший Ян почти не смотрел на Гая, после этого жгучего танца он почувствовал, как устал, как жала тесная обувь на ногах. К тому же желчные и ласковые слова несчастного Шуберта исподволь говорили что-то в его душе. Он давно бы ушел, если бы рядом не стояла его милая — милая яблонька в цвету. Он ласково посмотрел на нее и… вскрикнул от внезапно пронзившей ногу боли. Это было невольно, совсем невольно. Офицеры, которые «создавали фон», дружно захохотали, и, привлеченные этим, к ним начали оборачиваться лица, глядевшие с явным интересом. Затушевать все было невозможно, а Рингенау шел дальше со своей деревянной посадкой спины и головы. Красный от боли и волнения, Ян крикнул ему вслед:

— Эй, вы, сударь, постарайтесь дать объяснения, если вы не считаете свой поступок хамским.

— Что? — тупо обернулся к нему Гай.

— Потрудитесь объяснить причину своего хамского поступка.

Рингенау взбесился:

— Да вы знаете, шпак вы несчастный, мужицкое отродье, что вы разговариваете с офицером, с гвардейцем.

— Так вы считаете, что все офицеры должны так поступать. Поистине приходится пожалеть наше офицерство.

Рингенау двинулся вперед и… р-раз. В воздухе пронеслась его рука, не встретив ничего: Ян отступил в сторону. «Дуэль все равно неизбежна, — пронеслось в его мозгу, — а если так, то лучше уж действовать решительно».

В следующую минуту он оставил руку Нисы и в воздухе прозвучали две хлестких пощечины. Голова Гая качнулась вначале в одну сторону, потом в другую и замерла с выпученными глазами: он явно не ожидал такого поворота дела. Потом его рука рванула из ножен шпагу, но тут на его пути встала Ниса:

— Господин Рингенау, вы, кажется, забываетесь. Это не площадь, и я не допущу расправы в своем доме.

Рингенау торопливо извинился и, хлопая шпорами, вышел из зала.

Яна позвал чей-то хриплый голос. Отойдя за колонну, увидел низенького, жирного, как кот, человечка в форме полкового лекаря и с ним двух шалопаев, очень похожих друг на друга. Это были Штиппер и Гартманы.

— Что вам угодно? — холодно спросил Ян.

Тогда лекарь конфиденциальным тоном сказал:

— Наш друг уполномочил нас условиться о месте встречи и способах дуэли.

— Это как вам будет угодно, — равнодушно ответил Ян.

— В таком случае, если это вас устраивает: на рассвете в 6 часов утра в лесу монастыря Франциска Ассизского.

— Хорошо.

— Рапира или пистолет? Предупреждаю вас, что если пистолет, то дальше чем с пятнадцати шагов Гай не согласится.

«Ага, предварительный сговор, — подумал Ян. — Вот сволочи. Из-за чего? Неужто из-за Нисы?» Но догадок строить было нельзя, надо было отвечать. Ян стрелял только вальдшнепов из старого ружья, пистолета не держал в руках. А рапирой пару раз баловался. И он сказал небрежно:

— Все равно. Я думаю — лучше рапира.

«Молодец, черт возьми, — подумал Штиппер, — так хорошо держаться. Парень не трус. Жаль будет, если Гай заколет его, как каплуна». Но вслух он этого не высказал:

— Вышлите ко мне двух своих секундантов, и мы условимся с ними.

Сделайте это сейчас же. Ну, я пока раскланяюсь. До приятной встречи на рассвете.

— А оружие у вас есть?

— Нет.

— Хорошо, мы снабдим вас своим.

Ян стоял и смотрел им вслед. Мысли метелицей кружились в голове, но особенно бушевало в груди негодование: «Подлецы, подлецы. Какова армия. Скоты, животные. И ведь обиднее всего умереть теперь, когда дома лежит незаконченный труд. А, дьявол с ним. Жаль только Нису».

В этот самый момент Ниса тронула его за рукав.

— Ян, что такое? Что тебе предъявил этот зверь?

— Дуэль, — коротко ответил он и не удержался от жалости при виде испуганного лица Нисы. «Как она за меня беспокоится, бедняжка», — подумал он.

— Ты извини меня. Я пойду отыскивать секундантов, — и он пошел искать первых двух знакомых.

А Ниса с грустью думала, что Ян, очевидно, совсем не любит ее, раз сказал, что будет дуэль, не успокоил ее. Перед перспективой бессонной тревожной ночи ее брала дрожь. Никогда еще в доме графов Замойских не зарождалось так открыто и не вершилось так быстро дело дуэли. К тому же ее мучила мысль, что она обидела Гая, и то, что Яна, может быть, убьют или, что еще хуже, — изуродуют. Что дело кончится именно так, она не сомневалась.

И зачем он только дал согласие на эту дуэль.

И тут же она чувствовала, что если бы он не согласился, она перестала бы уважать Яна. А так он стоял перед нею гордый, красивый, храбрый, лучший. Он своею красотой породил впервые в ее груди какое-то щемяще-сладкое чувство тревоги, радости и любопытства. Ей было приятно, когда он с нею — все равно — танцует или разговаривает.

Хотя нет, когда танцует, это все-таки лучше. Но дуэль — он и не взглянул сейчас на нее. Странно.

А в глубине души рождалось приятное чувство, что из-за нее люди ставят на кон свою жизнь. Она сама чувствовала, что это — дурная, нечистая мысль, она гнала ее, но та возвращалась все настойчивее и крепче, и под конец она со вздохом перестала сопротивляться ей.

Первого секунданта искать не пришлось: почти сразу попался навстречу Яну уже несколько пьяный Марчинский. Он улыбнулся Яну как старому знакомому: «А вы сегодня счастливее меня. Я только нарывался на дуэль, вы ее, как я слышал, получили, сами того не желая. Ну-ну. Но вы взрослый парень, и я посему предлагаю вам себя в секунданты».

— Да-да, благодарю вас, — подхватил Ян: — И, кажется, для этого дела нужен еще второй. Я очень вас прошу, найдите его.

— А его и искать не надо. Вон у колонны стоит ваш тезка Ян Паличка. Он храбрый парень и в этих делах дока. Здорово, Паличка!

Паличка поздоровался, узнав, в чем дело, сразу оживился.

— Ну да это здорово. Хорошо, что этот подлец Рингенау наконец нарвался.

— Скорее всего, дорогой мой, нарвался наш Вар.

— Это хуже, — искренне огорчился Паличка и шмыгнул носом. — Ну ничего, да спасет нас Ян Непомуцкий. Ну, давайте познакомимся.

— Да мы уж будто знакомы, — радостно сказал Ян. Ему уже не казалась такой неизведанно страшной предстоящая стычка с таким вот веселым парнем в роли секунданта. Паличка сразу понравился Яну: небольшого роста, плотненький, с толстым курносым носом, смеющимся большим ртом и крохотными серыми глазками, благожелательно смотрящими на мир.

— Вот и хорошо, — сказал Паличка. — Было бы здорово, если бы удалось укокошить эту свинью в павлиньих перьях.

— Вряд ли, — сказал Ян, и его веселое настроение несколько увяло — он боялся осрамиться.

— Хорошо, — весело сказал Паличка. — только для разговоров пойдем в курительную комнату. Так-то будет лучше.

В курительной комнате Ян изложил Паличке условия дуэли. И тот слушал, прерывая рассказ удивленными возгласами: «Свиньи, настоящие свиньи!» Забеспокоился он только тогда, когда Ян сказал, что будет драться чужой рапирой.

— Э-э, братец. А ведь так нельзя. Они способны на всякое предательство, а Гай скрытый трус. Они могут вам подсунуть рапиру недоброкачественной стали, и вы зашьетесь. Если рапира с незаметной трещинкой, а они могут сделать и это, или недостаточно закалена, я не поручусь и полушкой за вашу шкуру. А у вас нет рапиры?

— Я им ответил, что нет, потому что моя рапира (она висит у меня на стене черт знает для чего, ее принес мой друг Бага в подарок на именины, потому что у него не было ни подарка, ни денег), она старая очень.

— А какая фирма?

— Кажется, Марциновича.

— Дак это же чудесно, — восхитился Паличка. — Это крепкие хорошие рапиры, надежные всегда. Вот ее и возьмите. Это хорошая штука, и она равна по длине их гвардейскому образцу, так что все по закону будет.

Ян уже давно хотел что-то сказать Паличке, но стеснялся, и вот его прорвало:

— Слушайте, Паличка, сознаюсь только вам и нашему поэту, покажите, как держать эту рапиру и куда ею, черт возьми, тыкать, а то я в ней разбираюсь так же, как институтка в философии Спинозы.

Ян старался говорить грубо, как настоящий воин, но это у него выходило плохо, и он не выдержал, покраснел. Паличка не удивился и не испугался, как того следовало ожидать, а проговорил весьма спокойно:

— Знаете, Ян, перед смертью не надышишься. Держать рапиру надо вот так, как я сейчас держу эту трость. Повторите. Ну вот и хорошо. А за последнюю ночь все равно ничего не выиграешь и не выучишь. Посему погуляйте с девушкой, ежели она у вас есть, а потом ложитесь спать. Вот.

Ян возмутился:

— Но я же ни бе ни ме.

— Все мы были когда-то ни бе ни ме. Я вот когда родился, так грудь сосать не умел, а потом по интуиции так начал сосать, что все только диву давались, говорят. И ничего, жив Паличка, хотя сосать не умел.

Ян расхохотался, а Паличка продолжал:

— Главное, крепкие нервы и сон. А еще лучше, если бы вы воспылали к нему горячей ненавистью. Это сильнейшее орудие. Итак, сон и крепкие нервы — десять процентов, ненависть — еще десять, неопытность ваша, исключающая заученные приемы, а следовательно, предполагающая свои, новые, — еще пятьдесят, сила… постойте, покажите-ка вашу руку.

Ян заголил правую руку до плеча, и Паличка начал ее внимательно рассматривать, тиская сильными крепкими пальцами:

— Что ж, рука неплохая, хотя и белая, и интеллигентская, да ведь и у противника вашего не лучше, плюс к тому еще у вас даже лучше, видно, что ведете жизнь чистую и рабочую. Вот! Дельтовидная, бицепс, трехглавая мышца, лучевые и локтевые мышцы — все неплохо. Довольно сильная кисть. Кистью, значит, вы сможете ворочать неплохо. Это, право, лучше, чем я ожидал. Ежели вы устойчивы на ногах — это еще десять процентов в нашу пользу. Да чистая жизнь — пять процентов. Итого девяносто пять процентов, больше, чем у любого, самого отличного рубаки. Но только я вас должен предостеречь, вы не очень радуйтесь. Он тоже силен, и его приемы опасны, хотя и избиты. Вот, слушайте…

Ян слушал с вниманием, повторяя слова Палички в уме, а Марчинский сидел на стуле, и на лице его застыло все то же выражение пресыщенности и скуки.

Когда Паличка кончил, он похлопал Яна по плечу и сказал:

— Ну, мы сейчас идет к тем кабыздохам, вы пока танцуйте, а скоро домой. Утром мы за вами заедем. Помните мои советы.

— Благодарю вас.

— Э, благодарить будете, когда его повезут штопать в госпиталь Святого Маврикия. Если бы этому блудливому коту удалось отрезать кусок крайней плоти — было бы неплохо, но это, к сожалению, вещь трудная.

И Паличка подкрепил свое замечание известной фразой из «Кандида», искренне при это расхохотавшись.

— Вы оставайтесь тут, не провожайте нас.

Они ушли. Ян, почти успокоенный, смотрел, как во дворе они садились в обтрепанную карету. Он не знал о диалоге, который происходил в это время.

Марчинский, опускаясь на сидение, холодно спросил у Палички его мнение о Яне.

— Да так себе, невинный сахарный барашек, хотя, кажется, честный малый.

— Это да, но он пишет книжки о превосходстве культуры победителей.

— Ерунда, детское баловство. Эта история пойдет ему на пользу. Вот как постукает ему жизнь по всем соответствующим местам, как меня мой покойный пивовар батька, так он узнает, где раки зимуют и с каким перцем их надобно есть. Главное то, что он уже возненавидел этого Рингенау, значит, первый шаг есть.

— Он сегодня разговаривал с Шубертом.

— Ну? — удивился Паличка. — Это здорово. С этим дядькой, хоть он и потомок рыцаря, умному человеку нельзя поговорить и остаться таким же. Эх, этого бы Гая да укокошить, меньше было б работы.

— Эх, работа, работа, — вздохнул Марчинский, — почему это человек, если он не хочет жить как свинья, должен работать.