Мир Колодца Ангелов [СИ] (ознаком)

Ника Ракитина

МИР КОЛОДЦА АНГЕЛОВ

Я так люблю танцевать

— Не убивайтесь вы так, Алексе-ей Юрьевич, — ассистентка Верочка вплыла в кабинет, излучая всей округлой сдобной фигурой в зеленом халатике уют и спокойствие. Впихнула подносик с кофе между навороченной техникой на столе. Отобрала у секретарши, чтобы подать лично. Хотя, Сонечка сегодня выходная. Вот черт!

— Уберите это, — ученый указал на рюмку валокордина. Омерзительный запах, напоминающий о старости. А ведь еще совсем немного, и старость забудут, как дурной сон. И смерть забудут, и болезни. Черт, что ж так не везет перед самым финалом? Словно сама природа сопротивляется проникновению в важнейшую для мыслящих существ тайну мироздания. Хотя при чем тут природа! Млять!

А кофе его тоже успокаивал, о чем Верочка отлично знала. Вся из округлостей, сладкая, в халатике, под которым ничего, кроме французского белья и колготок; из-под шапочки дозволенная распорядком кокетливая прядь, и сама, точно сдоба, пахнет ванилью.

Алексей поймал себя на том, что мысль старается увести его от неприятностей, и разозлился.

— Уберите, я сказал!

Ассистентка закивала. Вылила лекарство в раковину за японской ширмой, побрызгала освежителем и слила воду.

— Не надо так, Алексей Юрьич. Серия экспериментов у нас удалась, образцы, записи, графики, гистограммы, лекарственные формулы в наличии. Компьютерная модель прекрасно работает. Животные лабораторные живы и здоровы. И с человеком можем повторить в любой момент, с любым из контрольной группы, подходящим по параметрам. Ученый совет и спонсоры видели результат и остались довольны. Да и мертвое тело вполне еще может послужить науке.

Она выдала длинную речь на одном дыхании и положила полную руку начальнику на плечо.

— Да вы только свистните, и к вам армия таких набежит, маргиналов. Хиппи с героином, рыдающие эмо… И эти, эскаписты. Вот ужас-то! Вообразить себя эльфом и думать, что от этого станет лучше жить. Другое дело мы, — ворковала она, — вы… мы двигаем науку, пытаемся спасти население от болезней и перенаселения. И раз уж наши звездолеты не могут двигаться со сверхсветовой скоростью, мы постараемся изменить людей так, чтобы они сами могли пережить столетний и более перелет!

Он окрысился:

— Хватит! Хватит повторять мои лозунги и пояснительную записку к программе на грант! Я и сам прекрасно ее помню!

Верочка стушевалась:

— Извините.

— Как она смогла уйти из охраняемой зоны? Под автомобиль кинуться?

— Говорят, наехал в темноте, чисто случайно, — ассистентка пальцем стерла пыль с углубления на сканере. — Следователи работают. Весь наш коллектив свято уверен, что вы не виноваты. Нестабильность яркой личности, — Верочка поджала пухлые губы. — Я бы к таким применяла лоботомию.

Он еще раз глянул — и ассистентка замолчала.

— Зато вам никогда ее не заменить.

— Ну и отлично! Скопытился дерганый подросток — возьмите цыганенка в таборе. Они там все колдуны через одного живучие! Идеальный объект.

Алексей Юрьевич потянул к губам чашку остывшего кофе.

— Жаль, что мы не увязали это прежде. Ведь я же искал! Все — и легенды, и позднейшие фэнтези… твердили один к одному, что сцеплены звериное начало, тяга к искусству и бессмертие. Как общий ген отвечает за длинные ноги и длинную шею. Что бы мне догадаться раньше…

А я все больше становлюсь дельцом от науки, стремлюсь к наградам и званиям, а не к поиску истины. Продался за чечевичную похлебку. С оливками и лобстерами — так и х… с ними.

— Когда будем проводить вскрытие? Нас уже торопят.

Он поморщился:

— Назначьте на шестнадцать сорок. Пусть приготовят технику и все проверят. И патологоанатом от следствия ассистирует. А я проведу сам. Образцы немедленно к исследованию. И часть на заморозку, на будущее.

— Вот такого я вас обожаю!

Верочка насмелилась послать начальству воздушный поцелуй.

А он ушел мыть руки и разглядывать себя в зеркало над раковиной.

— Старею. Вон, виски седые.

Алексей Юрьевич кокетничал. Седина ему шла. Резкие складки у губ придавали мужественности.

Волосы густые, лоб чистый, глаза пронзительные и ясные. И фигура спортивная. Ее не портили ни тривиальные джинсы с джемпером, ни лабораторный халат. А когда он снялся в рекламном ролике «Гений рядом» и выступил во вполне солидных научных передачах, телефон раскалился от женских звонков… О письмах в сети и не говоря.

Когда Алексей нашел Настьку в городских трущобах… Она чуть кособочилась и гнула спину: то ли результат школы, то ли подросткового стеснения.

Было темно. Пахло дешевым табаком и перегаром, в бочке горела смола. Но когда кто-то из компании ударил по струнам, а кто-то ритмично застучал в маленькие барабанчики… Как она танцевала!

— Ты бы могла пойти в балерины.

— А зачем? — девчонка пожала худыми плечами. — Мордоваться всю жизнь, не есть досыта, портить желудок и ноги, потому что хрен знает когда, в восемнадцатом, что ли, веке, кто-то придумал балет на потеху богатеев?

Она усмехнулась.

— Я танцую, как дышу.

Алексей Юрьевич выкупил разрешение у ее опекунов и забрал Настьку в Зону. Охраняемый объект в средней полосе, мало заселенной, пока еще лесной, подальше от других подобных объектов; рядом из жилья вымирающая деревенька в четыре двора. И все равно «Экспериментальный комплекс по пересозданию человечества для полета в космос» называли Зоной, иногда Зоной бессмертия. Запустили журналисты. Хотя до Настасьи с бессмертием человека ничего не получалось. Алексей подозревал, что ген бессмертия парный гену счастья, и один без другого не живет.

И еще был твердо уверен, что нечто по-настоящему новое можно найти лишь на стыке разных наук. И в своем поиске опирался, как на трех китов, на фармацевтику, нанотехнологии и генную хирургию.

А девушка бегала по лесопарку, кормила синиц с руки, восхищалась цокающими белками, гладила кухонную кошку и какое-то время не чувствовала себя в тюрьме.

После она несколько раз пыталась бежать, ее ловили, и график занятий, тестов, экспериментов уплотнялся. С Настькой работали психиатры, психологи, валеологи; бдили средний медперсонал и охрана.

Алексей наконец-то добился результата, а что глаза у девчонки стали кошачьи и ушки заострились, так Париж стоит мессы.

И вот бессмертная, переставшая болеть, живучая — сбежала и сбита машиной.

— Алеша! Она сбежала!

— Что ты несешь?! — он выскочил в кабинет. Верочка была в панике, и оттого обратилась к нему не по отчеству.

— Из морга, из холодильника!! Аааааааааааааааааааааа...

Он оплеухой прекратил истерику.

А охрана?

Идиот! Смысл стеречь покойника?! Ну кто же знал!

— Полицию подключай, ФСБ, холера! Собак служебных! Служба безопасности смотрит куда?! — орал он.

Девчонка выбралась из холодильника, разгромила лабораторию и исчезла.

Алексей метнулся в лабораторное крыло. В боку кололо, сердце билось в горле. Похоже, сам он до бессмертия не доживет.

В хранилище все было разворочено, шкафы разбиты, стеклянное крошево перемешалось с порошками и растоптанными таблетками. Цветное толокно размокало в ручьях бегущей из кранов воды.

Алексей Юрьевич сел на пожарный ящик. Промокнул лоб.

— Это она, она лечилась. Ей нужны были материалы для восстановления. Но мозг… Шесть минут без кислорода — и изменения необратимы. Был случай до тринадцати часов без вреда для интеллекта, но… Имеем: бессмертный безумец.

Ученый откашлялся.

— Начальника службы безопасности ко мне. Образец надо поймать и обезвредить. Лучше всего отрубить голову.

— Как в «Горце»! — ахнула ассистентка.

— Ну, пока управляющий центр у нас в голове, и этого даже религии не отменили, — сухо огрызнулся он. — Только нас ждет не прибавка силы, а большие неприятности на задницу.

Верочка скривилась.

А Алексей вздрогнул, как наяву, услышав Настькино: «Я так люблю танцевать». И тупо кольнуло внутри чувство, называемое совестью.

Практиканты

По столу, стуча копытцами, бегал туда-сюда розовый слоник. Думаете, не бывает? Тумбо с романтичным именем Офелия О'Нимфа еще и багровел, и раздувался от возмущения, словно огромная зефирина. Ременная сбруйка, поддерживающая кожаные шортики с картинкой Биг-Бена на заду, подозрительно потрескивала. Переводчик-«кирпич» на пузе захлебывался, вместо внятной речи все чаще выдавая судорожные «буль-буль». А едкая слюна разлеталась, оставляя дымящиеся пятна на полировке стола. Казалось, еще мгновение, шортики лопнут, и дело закончится галактическим конфузом. Максик[1] на всякий случай прикрыл глаза. Но обошлось. Одежки оказались эластичными, и бумца не случилось. Офелия уселся на хвост, сморщил хобот и хрустальным голосом толмача объявил:

— Мне стыдно за людей. Я полагало, человечество, породившее Вильяма нашего Шекспира, можно назвать цивилизованным. Я преодолело половину галактики, чтобы воочию… озаботиться его наследием. Инвестировать в театр «Глобус» в вашей провинции. Приобщить к величайшему искусству тех… — слоник наморщил хобот, — кому не нравится Лондон с его телефонными будками и туманами. И подумать только, они перенесли реплику «Глобуса» на целых двести пятьдесят метров от исторического фундамента! Вас, вот лично вас возмущает это вольное обращение со святыней?

Максик согласно кивнул. Альберт Мухин отрицательно покрутил головой. Тумбо раздраженно дернул ушами.

— Не имеет смысла говорить вам о высоком: о предназначении мецената, катарсисе и поэтике Аристотеля.

И заговорил. Не меньше четверти часа перечисляя способы скоростного выращивания деревьев для театральных стен, влагостойкие качества ланкастерского тростника для крыши. Описывая воспроизведение технологии гобеленного ткачества семнадцатого века, эталонные цветовые решения шекспировских пьес и проблемы клонирования театральной крысы. А под конец наизусть процитировал арендное обязательство актера и директора Бёрбеджа с поправками и дополнениями, вынудившее оного директора разобрать по бревнышку и перевезти свой «Театр» в Лондон, где тот и получил громкое название, хотя на деле был вовсе не круглым, а восемнадцатигранным…

Следователи тупо кивали, изо всех сил стараясь не утратить нити повествования.

«Подумаешь, — глухо бурчал Максик себе под нос, — я с выносной памятью тоже работать умею».

Следователи — звучит гордо. Особенно если это следователи по делам таинственным и необъяснимым, с бритвой Оккама охраняющие реальность от «лучей Лазаря» и летающих тарелок, скрупулезно отделяющие зерна от плевел по методу Сандрильоны. Но! Максим Лебединский и Альберт Мухин стояли в начале своей карьеры. Даже ступенькой ниже — у них была преддипломная практика. И почему многомудрый глава управления следственного комитета доверил зеленым практикантам дело галактического резонанса, оставалось только гадать. Может, эти двое ему категорически не нравились. А может, потому что солидные и надежные сотрудники сейчас находились в отпуске. Гадай — не гадай, а дело поручено, и точка.

— А почему он говорит о себе в среднем роде? — ошалевающий от избытка информации Бертик уцепился за простодушное и земное.

— У тумбо девять полов, непонятно, как переводить, — отшепнулся Максик.

Мухин икнул и вцепился в стул:

— И как они… договариваются о…

— По скайпу, видимо, — Лебединский пожал плечами.

— Эх, молодые земляне! Я подозревало, что пошлая проза для вас важнее шекспировского стиха! Совсем не зря великий отказался от актрис в пользу мальчиков! — выдал возмущенную реплику Офелия, раздуваясь и опадая. — Он избавил себя от множества проблем. Но… снисходя к прискорбному невежеству и достойной жалости дуали… в этом году я буду основой, могучим фундаментом, собирателем света для юной семьи, базовым черным.

Стол под слоником подозрительно затрещал.

— Позитивный цвет, — вклинился Максик, показывая напарнику кулак. — У Шекспира он обозначает постоянство?

О'Нимфа сделался серо-золотистым — признак снисходительной благосклонности — и предложил практикантам следовать за собой.

Марш-броском они миновали туристическую зону, где голограммы в коротких повторяющихся циклах представляли сценки английской жизни семнадцатого века или поставленных в «Глобусе» пьес. Офелия, как огромный шмель или Карлсон, живущий на крыше, жужжал впереди.

Максику с трудом удалось увести Мухина от Гамлета, с энергией экскаватора выбрасывающего виртуальную землю из виртуальной могилы. Бертика интересовало, с какой периодичностью на отвале возникает череп бедного Йорика.

— А сейчас мы с вами вступаем в храм! — пафосно объявил тумбо, отпирая квадратные зеленые ворота. Но не вступил, а влетел. Следователи синхронно шагнули следом.

Коренастый Бертик: широкий торс, короткие ноги, бритая голова, — и Максик: исхудавшая цапля в белом льняном костюме, — походили друг на друга, как отражения в кривых зеркалах. Но замерли, задрав головы, и восхищенно выдохнули одинаково. По обе стороны от них подковы трехъярусных деревянных галерей сходились к двухэтажной сцене, подпертой круглыми столбами с капителями и укрытой тростниковым навесом. Перед ними лежало круглое ристалище — на таком мог бы проводить домашние рыцарские турниры некрупный феодал. Или даже крупный.

Чувство сдержанной гордости окрасило тумбо в миртово-зеленое.

— Полная идентичность историческому зданию. На входе каждый наш зритель получает модуль для создания виртуального костюма семнадцатого века согласно купленному билету и бутылку сливового безалкогольного эля. Оплатившим стоячие места в «яме» вручаются также сувенирный пенни — цена за такое место при Шекспире — и на выбор орешки или апельсины. Ну, пройдите вперед. Послушайте, как хрустит! Граундлинги[2] лущили орехи себе под ноги, при раскопках нашли просто залежи скорлупы и апельсиновых косточек. А мы следуем традициям.

Практиканты охотно похрустели скорлупой, и Мухин прошептал:

— Фигасе! Семнадцатый век, а у них нищие апельсины трескают. Они ж в Англии не росли, или я чего-то путаю?

Тумбо насторожился, и Максик, еще раз погрозив приятелю кулаком, спросил громко:

— А почему эль?

Слоник погрустнел и усох.

— Двадцать шестого июня тысяча шестьсот тринадцатого года «Глобус» сгорел. На «Генрихе XIII» дала осечку театральная пушка. От зароненной искры вспыхнула кровля и подпирающие ее балки, огонь перекинулся на деревянные конструкции галерей... Единственный пострадавший зритель — на нем загорелись кюлоты — залил огонь элем.

— Так это ваш способ пожаротушения?

Офелия громко протрубил:

— Я оценил вашу шутку, молодой землянин. Увы, в данном случае мы пожертвовали достоверностью ради безопасности зрителей, заложив в крышу системы пожаротушения и грозозащиты. А так даже искусственное освещение не предусмотрено, пьесы, как и при Шекспире, играют днем. А сейчас я вынужден вас покинуть. Будьте бережны с храмом, хоть он и осквернен.

Стоило Офелии вылететь за ворота, как Максик деловито потер руки и запустил в воздух дрон с камерой.

— Реплика театра «Глобус». Шестнадцать, — сверился со служебным наладонником, — тридцать семь по местному времени. 9 августа. Год две тысячи надцатый.

— Координаты добавь.

— Автоматом вставятся. Чем займемся? — Лебединский поводил глазами. — Визуальным осмотром места происшествия?