Триумф безголовых

– Мы с Горшком спрячемся снаружи за углом, – предупредил Баррелий курсора. – А вы, святой сир, выманите из-под земли тех, кто оттуда явится, и подадите мне сигнал. Это важно. Потому что если они почуют опасность и успеют закрыть выход, второго шанса у нас не будет.

Что ж, Псина не солгала. Вскоре после того, как горящая бумажка упала в щель, послышался глухой скрежет, и один из саркофагов – не тот, где треснула плита, – стал медленно выезжать вперед. А когда он остановился, между ним и стеной склепа в полу зияла прямоугольная дыра. Такая, в которую можно было протиснуться лишь боком.

Напортачив ночью, на сей раз Таврий не подкачал. И сыграл отличную приманку для наших врагов.

– Эй, вы! Хулиганы, которые отобрали у меня блитц-жезл! – взвизгнул он, держась в стороне от дыры, откуда могла вылететь стрела. – Мне известно, где вы прячетесь! Эй, я к вам обращаюсь! Верните жезл, и я уйду. Клянусь, я никому не расскажу про ваше подземелье. Мне нет до вас ни малейшего дела! Просто отдайте жезл и все! Вам его никому не продать, а для меня он очень ценен! Я могу за него заплатить! Да, конечно! Скажите, сколько вы хотите киферов, и я принесу!

Расчет курсора оказался верным. Придав голосу страх и волнение, он дал понять, что его никто не защищает, и что он по-прежнему тут один. Как он выпутался из веревок и открыл тайник, было не столь важно. Куда важнее, что священник разоблачил убежище молчунов и стал нежелательным свидетелем. А это значит, что отпустить его восвояси они теперь не могли.

Сигнал Таврия не заставил себя ждать.

– Ну наконец-то! – воскликнул священник чуть погодя. – А я было решил, что не докричусь до вас двоих!

Последние слова курсора оповещали кригарийца о том, сколько противников выбралось из-под земли. Неизвестно, как долго еще прожил бы Таврий, но молчуны не успели ему навредить. Потому что когда в гробницу ворвался Баррелий, вред был причинен уже им.

Ван Бьер не задавал вопросов. В правой руке он держал «эфимец», а в левой увесистый булыжник. Который был немедля брошен в щель, откуда как раз показался второй молчун. Все, что он успел, заметив летящий камень, это бросить арбалет и закрыть голову руками. Что ему не слишком помогло. Удар отбросил его назад, и он стукнулся затылком о край прохода, после чего скатился вниз по узким крутым ступеням.

Первый мнимый гариб не растерялся и тотчас напал на монаха. Но тот отразил его саблю мечом и пнул врага в коленную чашечку. Поэтому второй выпад молчуна получился неуклюжим. Баррелий даже не стал отражать эту атаку. Уклонившись, он подскочил вплотную к противнику и вонзил тому «эфимец» в левый бок. А потом столкнул жертву в щель на упавшего соратника. После чего спрыгнул туда сам, опасаясь, как бы другие молчуны не успели закупорить вход.

Судя по дальнейшему шуму, опасался Баррелий не зря – внизу у лестницы был кто-то еще. Мычание, которое издавал явно не кригариец, вскоре умолкло. Но поскольку мы с Таврием не видели дерущихся, эти мгновения показались мне долгими. Ван Бьер кинулся в неизвестность, где его могло поджидать все, что угодно. И быстро отступить у него не выйдет – два тела на узкой лестнице загромождали ее почти целиком.

Курсор в волнении переминался с ноги на ногу, поглядывая то на вход в подземелье, то на меня. Кинжал в моей руке и угрюмые взгляды, которые я бросал на слугу Громовержца, тревожили его. Вряд ли я походил на убийцу, но скрывать свои чувства я не умел и не пытался. Если Баррелий не выберется обратно, Таврию подавно не стать моим союзником. А если он попытается меня схватить, я покажу ему, чему успел научиться у кригарийца.

Вскоре шум утих и наступила тишина, продлившаяся еще какое-то время. И когда ее нарушил голос, он к моему немалому облегчению был мне знаком.

– Идите сюда, святой сир! Вам надо обязательно на это взглянуть, – позвал курсора монах. Про меня он тоже не забыл: – И ты, Горшок, спускайся. Надо закрыть вход, чтобы никто сюда больше не нагрянул.

Дабы мы не споткнулись, ван Бьер убрал с лестницы тела, попутно добив мечом молчуна, который был лишь оглушен. Еще один труп мы обнаружили, когда присоединились к кригарийцу. Третьего противника он зарубил возле деревянного механизма, упирающегося в потолок рукотворной пещеры. Довольно просторной, надо заметить. Бревенчатая крепь, не позволяющая ей обвалиться, достигала высоты в полтора человеческих роста. И была изготовлена не тяп-ляп, а очень надежно. А приделанные к столбам факелы разгоняли здешнюю темноту.

Едва мы спустились, Баррелий начал вращать огромное колесо-ворот. Сам же механизм упирался в дно закрывающего щель саркофага и двигал его от стены и обратно.

Таврий тем временем осмотрел трупы, но к своему огорчению не нашел у них блитц-жезл.

– Что там в глубине? – поинтересовался он, глядя в шахту, которая дальше шла под уклон. В ней тоже горели факелы, но вскоре она сворачивала вправо, и ее конец был отсюда не виден.

– Вы спрашиваете меня, как будто я тут раньше бывал, – отозвался ван Бьер, продолжая крутить ворот. – Я разглядел в конце коридора какой-то зал. Там темно, но он великоват для обычного тайника. Я бы даже сказал, он слишком огромен.

– Там кто-нибудь есть? – насторожился курсор.

– Очевидно, нет. Иначе он давно примчался бы на шум.

– Но вы не уверены, что перебили всех, кто здесь прятался?

– По моим сведениям, их было восемь. Впрочем, кто-то из них мог ночью уйти.

– Или к ним могло подойти подкрепление.

– Или так. Поэтому я лучше закрою выход от греха подальше. Если что, мы знаем, как его открыть. А так по крайней мере нас от него не отрежут.

Я взглянул на нависшее над нами дно саркофага. Даже несмотря на свет факелов чудилось, будто мы очутились в могиле. Тем более, что наверху и впрямь было кладбище.

В обнаруженном кригарийцем зале действительно царил мрак. Но мы забрали из шахты факелы и рассмотрели место, куда на сей раз угодили.

Оно разительно отличалось от шахты с ее крепями и неровными стенами. Это помещение было высотой уже в три человеческих роста и полностью отделано каменными плитами. Его потолочные своды поддерживались колоннами и арками, отчего казалось, будто мы пришли в храм. Вот только что за храм упрятан глубоко под землю? И где в нем алтарь, статуи и прочее ритуальное убранство?

– Это не канализация, – заметил ван Бьер, принюхавшись. – Вони нет и вообще тут сухо.

– Канализация под кладбищем не проложена, – согласился курсор. – Все это напоминает Боденлоз – древнейший город, на месте которого был когда-то основан Тандерстад. Под столицей и по сию пору много таких пустот. Например, подвалы нашего главного храма. Не секрет, что это фрагмент катакомб, построенных тысячу лет назад во времена Боденлоза. Однако я не слышал, чтобы под Тотенштайном находили нечто подобное.

– Ну вот, теперь нашли, – заключил Баррелий. – Ага, вижу дверь! Надо полагать, раз здесь пусто, самое интересное прячут за нею.

Не считая входа в шахту, дверь в зале была одна. И она, в отличие от ветхой двери склепа, выглядела почти как новая. А прямо над ней в стене имелись два узких окошка, похожих на бойницы в крепостной стене.

Или это и были бойницы?

В последнем Баррелий не усомнился. Едва разглядев дверь и окошки, он тут же велел нам спрятаться за колоннами. Впрочем, если бы кто-то следил за залом из бойниц, он бы уже нас заметил, ведь мы несли факелы. Но за дверью не слышалось оживления, и ван Бьер рискнул подойти и проверить, не заперта ли она.

Замок на двери был не из дешевых: врезной, сделанный в мастерских Хаммерстада. Такие же замки стояли на сундуках в вейсарских банках, а значит следующее помещение не пустовало и там хранилось что-то ценное. Или кто-то ценный. Например, связанный пленник-кригариец.

Толкнув дверь, Баррелий удостоверился, что она заперта, после чего подозвал меня:

– Горшок! Сумку с инструментами сюда.

Инструменты, которыми снабдила нас Псина, я носил в торбе за спиной. Был среди них и набор отмычек, с которыми монах умел обращаться. Не так ловко, как Вездесущая, но поковырявшись в замке, ван Бьер в конце концов что-то подцепил, и тот, щелкнув, открылся.

Таврий, нахмурившись, глядел, как язычник не стесняясь использует при нем воровские навыки. Иными словами, делает то, за что в Тандерстаде ежегодно отрубали руки десяткам воров. В иное время святой сир наверняка осудил бы подобный грех. Но обещание ван Бьера отыскать блитц-жезл заставляло курсора помалкивать.

Однако когда с замком было покончено и кригариец взялся за дверное кольцо, на него вдруг нашла оторопь. Он посмотрел сначала на бойницы, а затем прильнул ухом к двери.

– В чем дело? – осведомился полушепотом Таврий. – Там кто-то есть?

– О да, – уверенно кивнул монах. – Ваша птица, святой сир, пение которой вы слышали минувшей ночью.

– Не понимаю, – удивился курсор. – Какая еще птица?

– Та, что издает щелканье вроде кастаньет, забыли? – напомнил Баррелий. – Я до последнего надеялся, что вам померещилось, но теперь вижу, что нет. Похоже, люди без языков умеют приручать себуров. И эта гномья тварь поджидает нас прямо за дверью…

Глава 8

– Зачем ты открыл замок? – Глаза священника расширились от ужаса. – Закрой его немедленно!

– Ваша правда, святой сир. – И кригариец, вставив отмычку назад в замок, снова начал в нем ковыряться.

– Ты разве не знаешь язык себуров? – спросил я у Баррелия. – Поговори с чудовищем. А вдруг оно не злобное и поможет тебе?

– Знать-то знаю, – подтвердил соратник. – Только болтать с этой дрянью лучше все же через закрытую дверь, чем…

Дверь распахнулась с такой силой, что не успевший отскочить монах был отброшен аж на середину зала. Выпавший у него из руки меч забренчал по полу, а мы с Таврием вжались от испуга в стену у дверного проема. И вовремя. Потому что в следующий миг оттуда вырвался некто, на кого я боялся даже смотреть, а не то, что стоять у него на пути.

Это гномье отродье не походило на уродливых слепых криджей и великанов-громорбов. Себуры были крупнее первых, но значительно меньше последних, и тоже мало походили на человека. Скорее, в них было что-то от насекомых: костлявое туловище и неимоверно длинные конечности. Но не слабые, а представляющие собой жгуты из крепчайших жил.

А венчала это тело еще более мерзкая голова. По форме вроде бы человеческая, но непропорционально большая, с выпученными глазищами и такой огромной пастью, что назвать ее ртом язык не поворачивался. Распахнись она на всю ширину, в нее запросто влезла бы голова ван Бьера, а я и вовсе провалился бы по грудь.

Я скончался бы от разрыва сердца там, где стоял, кабы себур, выйдя из двери, взглянул на меня. Но к счастью для нас с курсором, все внимание чудища сразу обратилось на Баррелия. Который, к счастью для него, не был оглушен дверью и защелкал языком сразу, как только страхолюдина переступила через порог.

Родная речь – если можно так выразиться, – удивила себура. Он остановился и что-то ответил монаху, который, встав на ноги, продолжил издавать щелчки и начал мало-помалу, без резких движений, подбираться к оброненному «эфимцу».

Прежде я слышал, как ван Бьер говорил и с громорбами, и с криджами. Иными звуками, но даже когда монстры выражали ему эмоции, все равно было неясно, чего они хотят. Те же громорбы рычали от удовольствия так, что у меня душа уходила в пятки. Да и криджи завывали почище волков по любому поводу.

Себур выглядел самым спокойным из них – его щелчки звучали не угрожающе. Что, впрочем, меня не успокаивало. А все из-за Баррелия. У него, небось, уже мозоль на языке натерлась – так много он успел наговорить монстру, – но монах не перестал выглядеть настороженным. И все также подкрадывался к валяющемуся на полу мечу.

Предчувствия меня не обманули.

– Святой сир! Горшок! – Внезапно кригариец перешел с гномьего языка на человеческий. – Прячьтесь за дверь и заприте ее! Парень, брось на пол факел – мне понадобится свет! Похоже, эту тварь не уговорить и сейчас тут станет жарковато…

Таврий рванул наутек так быстро, что даже опередил меня. Ладно, хоть не захлопнул перед моим носом дверь, а дождался, когда я тоже окажусь за нею.

Я оставил факел Баррелию, но у священника был свой, и мы смогли осмотреться. Это помещение было не таким просторным, но и не маленьким. Ни молчунов, ни их пленника здесь тоже не наблюдалось. Правда, следы чьего-то присутствия были. В другом конце продолговатого зала – видимо, это была часть перегороженного коридора, – валялись какие-то пожитки. Также там стояла большая статуя, а на стенах висели флаги.

Однако разглядывать все это было некогда. Во-первых, требовалось как-то запереть дверь, поскольку на ней не обнаружилось засова (видимо, чтобы себур не заперся изнутри). А во-вторых, у ван Бьера назревали крупные неприятности, и его судьба интересовала нас куда больше, чем здешнее убранство.

Первая задача решилась легко. Торба с инструментами была со мной, а в ней лежал короткий ломик. Я пристроить его в дверном кольце, а другой конец ломика упер в косяк, пока священник держал дверь, чтобы она не открылась. Сооруженный на скорую руку засов получился ненадежным, но это было лучшее, что мы смогли изобрести.

Со второй задачей тоже разобрались. Прямо над дверью нависала дощатая площадка, с которой можно было стрелять из бойниц. Но арбалет я не захватил, поскольку монах нагрузил меня инструментами, так что мы не могли пускать стрелы в себура. Зато могли видеть, что происходит в зале, благо кригариец, подобрав факел, больше не выпускал его из руки. Глаза подземных тварей были непривычны к огню даже несмотря на то, что они, по легендам, видели пламя самих Гномьих печей. Что Баррелий и использовал в схватке с превосходящим его по силе врагом.

Переговоры язычника с отродьем завершились сразу, как только я и Таврий сбежали. И когда мы, забравшись на площадку, выглянули в бойницы, чудовище уже гонялось за монахом, будто кухарка – за шкодливым котом, укравшим колбасу.

Последнее – не преувеличение. Именно так выглядело начало этого боя. Даже несмотря на худобу, себур все равно был тяжелее кригарийца раза в четыре. Ну а про размеры не стоит и заикаться.

Однажды ван Бьер признался, что не рискнул бы драться в одиночку с громорбом или себуром. С криджем – еще куда ни шло, да и то с полудохлым, ибо взрослый кридж тоже был силен и смертоносен. Но если с огромными громорбами кригариец прежде находил общий язык, то с себуром этот номер не прошел. И Баррелий ввязался в неравный бой, так как отступать было поздно, а другого выхода отсюда не существовало.

Тактика монстра была на первый взгляд простой. Монах слепил его огнем, и он вертелся, размахивая конечностями и пытаясь выбить факел из рук противника. Двигался себур для своих габаритов очень стремительно. Замешкайся Баррелий на чуть-чуть, и в следующий миг гигантский «волчок» зашиб бы его, размазав по стене или колонне.

Иногда кригариец выгадывал момент, дабы полоснуть мечом по мелькающим перед ним ручищам. Пару раз это удалось. «Эфимец» делал на себуре зарубку, и тот с громким стрекотом отдергивал конечности, но не ослаблял натиск. И ван Бьеру снова приходилось убегать, так как он пока не мог подобраться ближе и распороть чудовищу брюхо или глотку.

И все-таки монах отыскал слабину во вражеской защите. Смекнув, что от беготни мало проку, он начал кружить вокруг одной из колонн – туда-сюда и всякий раз внезапно меняя направление. Эти танцы давались себуру труднее. Вдобавок торчащая между ним и человеком колонна мешала ему наносить удары.

Громорб на его месте своротил бы колонну, но себур был для этого мелковат. И отбив о нее руки, рассвирепел еще больше, чем от порезов. После чего стал бросаться на человека с такой лютой одержимостью, что из пасти у твари полетела пена.

Ярость вымотала монстра быстрее, чем суета. Вскоре его стрекотание стало прерывистым, а дыхание хриплым. Прежде себур все время двигался, но теперь стал делать остановки. Сначала короткие и редко, но затем они стали все продолжительнее и чаще.

Баррелий тоже вымотался. Но он, в отличие от противника, сохранял хладнокровие – насколько это удавалось, – и следил за своим дыханием. Что и позволило ему вскоре контратаковать, когда чудовище снова остановилось на передышку.

Привыкнув, что человек лишь бегает да изредка отмахивается мечом, себур растерялся, когда монах вдруг ринулся прямо на него. Само собой, растерялся он лишь на миг, но ван Бьеру этого хватило. Прежде чем тварь опять замахала ручищами, он подскочил к ней и сунул факел в ее раззявленную пасть.

Себур издал совершенно невообразимое стрекотанье, похожее на треск рвущейся ткани, но намного громче и…

…И в зале наступила тьма.

– Факел! – крикнул я стоящему у другой бойницы Таврию. – Дайте факел, святой сир!

– Что?! – переспросил ошалевший курсор. Он тоже следил за язычником, затаив дыхание, ведь в этом бою от победы человека зависели и наши жизни. А что творилось во мраке, можно было определить лишь по шуму. То есть почти ничего. И все же сам по себе шум давал понять, что бой не прекратился.

Не став повторять вопрос, я просто вырвал факел у священника. Но он не возмутился, ибо был слишком впечатлен зрелищем и напуган. Встряхнуть его могла разве что пощечина. Но мне не было до него дела, ведь я спешил на помощь кригарийцу. Оставшись без огня, он стал беззащитен против чудовища, видящего во мраке. И моим долгом было снова уравнять их шансы.

Однако я опоздал.

Выброшенный из бойницы факел не долетел до середины зала – туда, где ван Бьер и гномье отродье играли в догонялки, – а упал ближе. Поэтому я напряг зрение и слух, дабы понять, что там творится.

Стрекотанья больше не слышалось, равно как ударов мечом. Движения в отблесках огня тоже не наблюдалось. Вконец сбитый с толку, я окликнул ван Бьера, хотя если он погиб, а себур выжил, это была не самая удачная мысль.

– Я жив! – донесся из темноты усталый голос. – А бледный тощий парень свое отбегал. Опасное, но все же глупое создание. Ему бы не погасший факел из глотки выковыривать, а под ноги смотреть, но он решил иначе. Вот и наткнулся пузом на железяку. Надеюсь, святому сиру не станет дурно – тут теперь весь пол в склизкой требухе. Проклятье, как же она смердит!

– Не беспокойся, я не чистоплюй. Мне доводилось видеть выпущенные кишки и даже копаться в них, – ответил Таврий после шумного вздоха облегчения, означавшего, что он тоже рад победе язычника.

– Уверен, в такой горе кишок вы точно не рылись… Ну хорошо, что там насчет пленника?

– Его здесь нет, – доложил я. – Никого больше нет. Наверное, пленника увели отсюда до того, как мы пришли на Тотенштайн.

– Гном их всех побери! – Баррелий выступил из мрака с мечом, заляпанным черной кровью. Руки его также были по локоть в крови монстра. – Ладно, впускайте меня. Поглядим на то, что тут осталось…

Глава 9

– О каком еще пленнике шла речь? – спросил Таврий, когда ван Бьер к нам присоединился.

– Да ищу я одного пропавшего человека, – ответил тот с неохотой. – Была догадка, что его держат здесь, но я ошибся.

Разило от Баррелия, как от выгребной ямы. После того, как он вспорол себуру брюхо, содержимое кишечника твари выплеснулось ему на сапоги и отчасти на штаны. Помимо крови руки кригарийца также были испачканы дерьмом, и перед возвращением в город монаху не мешало бы привести себя в порядок.

– Может, расскажешь мне об этом человеке? – предложил курсор. – А вдруг я сумею тебе помочь?

– Вряд ли, святой сир. Вы же, как и я, понятия не имеете, за кем охотитесь… Кстати, а что это за место? – Баррелий решил перевести разговор на другую тему. – Не то какой-то храм, не то казарма.

– Я думал ты, язычник, разбираешься в капищах лучше меня, – съязвил Таврий, осматривая странную безголовую статую высотой в полтора человеческих роста. Любопытно, что голова у нее не была отколота – именно такой статуя ваялась изначально. Потому что свою голову она держала в левой руке, а в поднятой правой – меч, чей повернутый горизонтально клинок нависал аккурат над срезом шеи. Так, будто этот человек сам себе отрубил голову, но по какой-то причине не умер.

– А это разве капище? – удивился Пивной Бочонок. – По-моему, я гляжу на вашего Громовержца. Ну а то, что он без головы… хм… Возможно, бог показывает одно из своих чудес – у него же их в запасе превеликое множество.

– Но-но, кригариец! Не кощунствуй! – Священник погрозил ему пальцем. – Посмей кто-нибудь изобразить Господа в таком виде, сего богохульника прилюдно высекли бы молниями. Да так, что всю оставшуюся жизнь он гадил бы от страха в штаны при звуках грома… Нет, мне неизвестен этот обезглавленный человек. Хотя постой-ка…

Курсор подошел к изваянию вплотную и всмотрелся в отрубленную голову.

– Напоминает одну историческую личность, – заметил он, продолжая изучать статую. – Затрудняюсь сказать, кого именно, но я определенно встречал в архивах портрет этого человека. Только там, разумеется, его голова была на месте. Кстати, надо полагать, на флагах нарисован он же.

Два одинаковых флага, висящих на стене справа и слева от статуи, походили на пиратские. Оба были черными и на них был нарисован скелет. Такой же странный, как статуя – безголовый и с мечом. И в такой же позе. Свой череп скелет держал в левой руке, а вздетый над шеей меч – в правой. У подножия статуи и под флагами также были разложены человеческие черепа. Только уже настоящие, и на всех были прилеплены огарки свечей.

Еще перед изваянием стояла большая каменная жаровня. Угли в ней погасли, но сама она была еще теплой. Но курсора и кригарийца больше интересовала не жаровня и не соломенные тюфяки, что были разбросаны у стен, а большой сундук. Он стоял в дальнем углу зала и был не заперт, поскольку на нем отсутствовал замок.

– Осторожней, святой сир! – предупредил Баррелий Таврия, когда тот подошел к сундуку. – Не забывайте о том, кто хозяева этого убежища. Я повидал такие ловушки и в Канафире, и в Промонтории. Вы видите большой сундук, радуетесь, что вам не надо ломать замок, открываете крышку, а там – ба-бах! – сюрприз. Один мой знакомый остался без обеих рук, когда прельстился таким ящичком в доме какого-то богатого купца.