Попаданка в Зазеркалье

Попаданка в Зазеркалье

Ксения Акула

Пролог

В небесной долине по утрам солнце казалось особо мягким и нежным, касаясь лица осторожным лучиком. Злата любила это время дня, когда природа только просыпается, тишина нарушается лишь ветром, не стихавшим здесь никогда, и плеском млечных вод. На верхушках острых зубастых гор еще с ночи застыли каплевидные светящиеся потоки, остатки звездного сияния. Утром над ее домом всегда сгущались шапки-облака, но она все равно видела остывающую лаву, которая уже к обеду совсем истает от ярких солнечных лучей, а ночью образуется вновь. Только в ее мире возможны такие природные явления, и она никому не позволит нарушить гармонию, которая здесь царит.

Родители Златы построили ей этот замок, назвав его Храмом, но она не любила вспоминать об этом. Храм никогда не станет ее домом, а вот белоснежный замок, нареченный Небесной обителью, подходит под уютное гнездышко, в котором Злата привыкла коротать время. Это ее дом, ее Небесная обитель.

Здесь одиночество навсегда покинуло ее, подарив облачные долины, ледяные низины, которые оставляли в небе горящие кометы, и острые горы, чья гладкая порода без единой зазубрины, без единого уступа, грели ее своими огненными боками. В реках млечной реки Злата привыкла купаться каждое утро, ступая потом босыми ногами на мягкую серебристую траву, выстилавшую берега. И никто никогда не нарушал покой богини, рожденной под светом одной из звезд. Только не знала Злата, что ее покой не вечен, что вечность — понятие неоднозначное и непредсказуемое. Этим утром на вершине горы, которые уже скрывали мягкие воздушные облака, появился крылатый вестник.

Злата встрепенулась и отошла от окна, переплетая тонкие пальчики с розовыми ноготками. Она не видела всадников из-за гор с тех самых пор, как отец и мать запретили ей возвращаться домой и закрыли проход неприступными горами. Вон они — стражи ее покоя и молчаливые спутники жизни — стоят изваяниями, как напоминание о том, что Злате суждено коротать свой век в полном одиночестве. Она рождена под Темной звездой, несущей в миры только боль и горести, ее не приняли на Олимпе, ей не суждено создавать миры и управлять ими, потому что в таких мирах невозможна жизнь, а только смерть и разрушения.

Злата впервые за долгое время испытала смятение, не зная, чего ждать от крылатого вестника, но все же вышла на ступени дома. Семь широких отполированных до нестерпимого блеска ступеней, символ гармонии во всех мирах. Первая ступень — род человеческий. Самый любимый у богов. Многие миры боги населяют в первую очередь людьми, потому что только люди несут в своих сердцах истинную любовь к их создателям. Вторая ступень — хранители, приближенные богов, которым открыты многие тайны мироздания. Третья ступень — демоны. Сильные и властные, они созданы богами, как воины, призванные защищать слабых. Четвертая ступень — эльфы. Лесные жители, без которых мир сер, уныл и мертв. Эльфы одним своим дыханием даруют любому миру зелень деревьев и аромат цветов, благоухание долин и бурливость рек. Пятая ступень — маги. Коварные и во многом однобокие существа, но их очень любят боги. За непредсказуемость и, чего таить, за мощь и способность принимать силу богов и хранить ее в себе, как в драгоценных сосудах. И две последние ступени, по которым Злата ступала босыми ногами, это мать и отец, это два бога, без которых невозможно создание нового мира. Всегда мужское и женское начало.

Вокруг ее дома клубился утренний туман, а ленивые золотистые лучики облизывали казалось хрупкие прозрачные стены замка острыми язычками, отскакивая и тут же приближаясь вновь. Злата могла любоваться этим зрелищем очень долго, но крылатый вестник уже спустился в долину и огибал молочные воды реки, русло которой находилось глубоко в горах. Теперь она различила его длинные пепельные волосы, развевающиеся по ветру, и характерную для богов одежду — белое с золотым. Значит, к ней пожаловал чей-то сын. Странно, никогда еще Злата не ждала крылатого всадника с таким нетерпением и страхом. Отец и мать ясно выразились, что не желают ее больше видеть, что для нее навсегда утерян Олимп, но вот этот юноша здесь, у самых ступеней. Стоит, сложив крылья и устремив на нее пристальный взгляд золотых глаз. Голубой обод с драгоценными камнями украшает его голову и свидетельствует о божественном происхождении, а лицо чистое и открытое со светлыми бровями вразлет, тонким носом и яркой сочной улыбкой.

— Злата! — приветствует крылатый вестник девушку, склонившись до самой земли и прикладывая руку к сердцу. У него добрые намерения, поэтому Злата неслышно выдыхает, расцепляя затекшие пальчики. Он прилетел сюда не для того, чтобы объявить ей плохую новость, иначе тучи бы уже сгустились над головой незнакомца. — Меня зовут Аврелиан, и я хочу стать твоим супругом и создать с тобой новый мир.

Злата смотрела на юношу во все глаза. То ли он не знает, под какой она родилась звездой, то ли решил сотворить что-то ужасное. Злата молчит, но уже отрицательно качает головой, машинально пятясь к дверям замка. Она даже не станет слушать его, не станет и все! Потому что в глубине души Злата томилась невысказанной болью, тем, что ее предназначение, как богини, никогда не исполниться, тем, что она — пустышка, лишний элемент вселенной, выплюнувшей ее на окраины и оставившей одну среди неприступных гор. Кстати, о горах.

— Как ты попал ко мне? — прозвенел ее девичий голосок, и Аврелиан снова улыбнулся, отчего-то вздрогнув. Злата подумала, что давно ни с кем не разговаривала вот так, используя свой голос, и нахмурилась. Вдруг, ее голос стал настолько ужасным, что испугает крылатого вестника? Но юноша продолжал улыбаться и даже ступил на первую ступень.

— Преодолеть горы несложно тому, кто находится по ту их сторону.

Злата удивленно распахнула глаза, пытаясь разглядеть острые пики. Но нет, их уже скрыли ватные облака до следующего раннего утра. Значит, отец и мать могли прилететь к ней в любой момент времени, но не делали этого.

— Я расстроил тебя? — чутко отреагировал Аврелиан на грустное личико Златы. — Прости, но ты сама спросила, как я сюда попал.

— Разве тебе неизвестно, почему я нахожусь здесь? — спросила Злата, стараясь встать так, чтобы солнце не слепило ее. Из-за этих пробуждающихся лучей совершенно не понятно, куда смотрит Аврелиан, на нее или ей за спину. И какое у него красивое, сильное и вместе с тем нежное имя.

— Мне известно все о тебе, — серьезным голосом ответил Аврелиан, преодолевая еще одну ступень. Все внимание Златы сосредоточилось на юноше, даже глазам больно стало. — Но мне не посчастливилось так же, как и тебе.

— Ты родился под Темной звездой? — спросила Злата, — но, говорят, что такое возможно только раз.

— Я родился под Светлой звездой, — мягко рассмеялся юноша. — И это возможно только раз. Я не могу привнести гармонию в мир, созданный мною, потому что жизнь в нем превратиться в стазис вечного блаженства и ничегонеделанья.

Злата снова сцепила пальчики, стараясь не показывать, как удивлена. Так, вот, кто он такой. Ее полная противоположность, воплощение всего светлого и доброго, что только есть во Вселенной.

— Я хотел бы стать твоим супругом и создать с тобой наш общий мир, — Аврелиан встал на одно колено и преклонил голову. Он ждал, а Злата почувствовала, как по ее холодным щекам текут горячие соленые слезы. Разве такое возможно, чтобы ее глаза походили на грозовые тучи и исторгали влагу?

Девушка смахнула с лица слезы, которые упали на ступени и так и остались там вкраплением драгоценных почти прозрачных камней.

— Я согласна, — ответила Злата, спускаясь к Аврелиану, а он встал и подхватил девушку на руки, кружа в каком-то диком и совершенно незнакомом ей танце.

— Мы назовем наш мир Аврелией, как воплощение света, а мою тьму спрячем глубоко под землей, — предложила Злата и юноша с ней согласился. Так появился новый мир, который населили пять рас: люди, хранители, эльфы, демоны и маги.

Часть первая. На льду

Глава первая

На льду

В этом году Арину отобрали на Гран-при по фигурному катанию — ежегодный комплекс соревнований, который проходил под эгидой Международного союза конькобежцев. На данном этапе Гран-при участвовали лучшие фигуристы мира, элита мирового фигурного катания, и Арина стояла там, среди этих парней и девушек, пока я отсиживалась на трибунах. Ей предстояло через многое пройти: женское одиночное катание, парное фигурное катание и танцы на льду, но Арина верит в свои силы, и я верю в нее. А что мне еще остается делать?

— Это только первый этап, — вздыхает мама, а я тянусь и приобнимаю ее за плечи, пока комментатор объявляет имена тех, кто удостоился чести принимать участие в Гран-при. Среди общего гула вычленяю имя сестры — Арина Романова. Все, нервы срывает, я начинаю трястись вместе с мамой и сквозь шум толпы и крики болельщиков различаю клацанье ее зубов. — Впереди еще шесть этапов, шесть! — вымученно стонет мама, а в ответ я лишь сильнее сжимаю ее плечи. Так всегда. Она вся там, на льду, с Ариной, а я всего лишь тень сестры, для меня в сердце мамы отведен лишь крохотный уголок, в котором не место любви, но в котором столько жалости для «малышки Златы».

«Уууу! Ненавижу жалость, и себя жалеть тоже ненавижу!»

От дыхания идет пар, и я натягиваю рукава толстого свитера на пальцы, чтобы хоть немного согреться. Участники кланяются и скользят по льду в сторону трибун, чтобы прокатиться круг почета под общие аплодисменты. Скоро начнется мужское одиночное катание. В женском Арина выступает второй, а по жребию им с Богданом в парном катании выходить первыми. Я боюсь, что до этого момента протру себе дырку на попе, так сложно усидеть на месте. О себе дает знать старая травма, так всегда происходит, но объяснений этому не дал еще ни один доктор, а за свою недолгую жизнь я перевидала их очень и очень много.

У нас с Ариной разница в год, я — младшая. Когда нам исполнилось по пять лет, родители, подгоняемые модными тогда веяниями, стали задумываться о том, куда же нас отдать. Я просилась на лед, мечтала о фигурном катании, но папа и слышать об этом не хотел. Слишком опасно и все тут, а Арина не спорила. Куда отдадут, туда и отдадут, лишь бы не лишали сладкого и включали на ночь мультики. Ей бы на улице побегать, на качелях покататься и со сверстниками играть в «Акулу». Глядя на то, с какой скоростью сестра носится по детской площадке, я только вздыхала. Мне не нравились шумные игры ребятни.

— Злата, принеси мне попить, — отвлекает меня мама, дергая за рукав. Ее глаза подозрительно блестят.

«О, нет, она снова собирается заплакать» — думаю про себя, вставая с места и направляясь к выходу. Не люблю, когда мама плачет, отвлекая меня от зрелищных выступлений на льду. Несмотря ни на что я до сих пор обожаю фигурное катание и каждое выступление для меня, как экстаз, приумноженный знаниями в данной области. В отличие от мамы я знакома с каждой фигурой, мысленно вместе с танцором подлетаю в воздух и приземляюсь, высекая искры изо льда.

— Девушка, да что же вы так не во время, — шипит на меня какая-то дама в белоснежном кашемировом свитерке и меховой накидке.

Я только обреченно протискиваюсь мимо них, правая нога дрожит и подгибается, на спине выступает пот.

«Ты не станешь отдавать их на фигурное катание! — кричит папа, узнав о том, что мама уже записала нас в ФОК. — Не понимаешь, как лед калечит людей? Такого будущего ты хочешь для наших девочек?»

Папа очень вспыльчив и эмоционален. Арина унаследовала его темперамент и неплохо приспособила свое умение закипать, как лава, на льду. Ее выступления завораживают не только пластикой и четкими выполнениями всех элементов: шагов, спиралей, вращений, прыжков, но и страстью, артистизмом, которыми проникнуто каждое выступление Арины. Мама много отдала за то, что бы у сестры были лучшие тренера, пришлось продать папину квартиру.

Я на секунду прислоняюсь к холодной стене перед входом. Очереди схлынули и купить воду не составит труда, но нога совершенно не слушается.

— Вам помочь? — спрашивает меня какой-то мужчина. Он говорит по-русски с акцентом, но очень медленно и проговаривая каждую согласную. Я пытаюсь не улыбнуться и отрицательно качаю головой. Конечно, Гран-при привлекает немало иностранных туристов.

Резкая острая боль пронзает бедро и сосредотачивается в колене. Я полностью переношу вес на одну ногу и молюсь всем богам, чтобы меня отпустило. Почему на каждом выступлении Арины со мной твориться эта чертовщина? Разве я мало страдала? Разве не получила за свою смелость сполна?

Слезы отчаяния катятся по лицу, а я всхлипываю, больше не сдерживая их. Арина никогда не мечтала о фигурном катании, она пошла в секцию только потому, что мама не успевала водить нас в разные места. После работы она мчалась в школу, чтобы забрать детей с уроков, и везла в ФОК, а после тренировок приезжала бабушка, чтобы забрать меня и Арину к себе домой и только вечером, уже перед сном, за нами приезжал недовольный отец.

Я дошла до Чемпиона мира среди юниоров, когда в восемнадцать лет получила свою первую и последнюю травму. Отец вместе с мамой и Ариной болели за меня на трибунах, сестра дулась, что ее не отобрали на соревнование, ведь она старшая и ничем не хуже меня. Но это неправда. Если я жила льдом и танцами, если я дышала только фигурным катанием, то сестра занималась им скорее по привычке. Да, она много достигла! Да, ее отобрали для участия в Гран-при, но Арина едва ли попадет в шестерку лучших. Я знала ее предел, как и она сама.

Почему-то вспомнился Роман, его крепкие руки и гибкое тело. Он не удержал меня, его слабая поддержка привела к тому, что я на всю жизнь осталась инвалидом, но и его за это наказал злой рок. Рома сейчас отошел от катания и воспитывает дочку, тренируя малолеток. Разве об этом он мечтал? Ему бы сейчас стоять там, среди элиты, а не подтирать сопли малышам, чьи мамы тащат их на лед против желания детей.

— Не пойду туда, — шепчу себе, не принимая до конца своего решения.

«Я же люблю смотреть на выступления фигуристов, я хочу вернуться на свое место рядом с мамой!»

Но нога просто отнимается, я буквально прикована к одному месту и парализована. Каждый раз, глядя на выступления Арины, я чувствую эту боль. Сколько же можно?

После моего неудачного выступления папа больше не ездит поддерживать Арину. Он и от семейной жизни как-то быстро устал, бросил нас с Ариной, практически не общается и давно переселился на дачу, чтобы заниматься растениеводством. Папа — ботаник, но от преподавания в университете отошел и в неполные сорок лет сделался вдруг практически отшельником. Я его не виню. Мама у нас такая, что ее любви на всех не хватает, свое сердце после моей травмы она раз и навсегда отдала Арине. Я не виню ее за это, на мое лечение потрачено немало маминых нервов и денег. Она сделала все, чтобы я встала на ноги, но на душевное тепло и общение с мамой мне не приходилось рассчитывать.

— Извините, — окликаю какого-то паренька, который отчего-то тоже выходит наружу. — Я очень прошу вас помочь мне дойти до машины, что-то с ногой, совершенно не могу на нее ступить.

Парень оказался чутким и кропотливо пыхтел, пока я прыгала до гардероба. Чем дальше оставался лед, тем меньше болела нога и колено. Боль стихла, судороги сходили на нет.

— Спасибо большое, — поблагодарила я парня, который послушно придерживал для меня зимнее пальто. — Уже лучше. Наверное, вывихнула, поскользнувшись на лестнице. Возьму такси.

— Не за что, — поспешил ретироваться юный джентельмен, от которого так приятно пахло.

Я невольно улыбнулась, припоминая, как давно общалась с противоположным полом? После травмы на льду моим вечными спутниками стали мама и Арина. Сестра очень волновалась и, надо отдать ей должное, первое время забросила общение с друзьями и не отходила от моей постели, но надолго ее не хватило. Наступила весна, теплый май благоухал цветением, и Арина умчалась на улицу. Дворовая беготня сменилась посиделками в баре и игрой в бильярд. Сестра умела совмещать фигурное катание и простое человеческое общение.

— Мне в Твердь, — назвала я водителю известный каток в Тверском парке.

— И, девушка, далеко ехать и по пробкам, — поцокал языком Васген Васгенович, как гласила визитка водителя.

— Мне все равно, — махнула рукой, откидываясь на спинку сиденья. Боль в ноге совершенно стихла.

За что я любила Твердь, так это за малочисленность. Лед здесь заливали на совесть, а к девяти народ уже разбегался по неведомым мне причинам и на катке оставались лишь самые отчаянные конькобежцы. Может, играла свою немаловажную роль цена, дороговато для школьников и студентов, которые катались в Новаторе или в ФОКе «Южный».

— Мне тридцать седьмой, фигурные, если есть, то из новой партии. — Попросила я парня, чувствуя, как щеки и шею заливает стыд. Он часто смотрел, как я катаюсь, и восхищенно аплодировал на мои неуверенные пируэты, но я не хотела ничьих оваций. Известная когда-то Злата Романова стала теперь обычной трусихой. Я боюсь выходить на лед, я стала бояться даже собственной тени на льду, но я не поборола страсть к фигурному катанию.

— Вы сегодня снова поразите всех своими талантами? — бесхитростно улыбается парень, выдавая мне их лучшие коньки, я в ответ я улыбаюсь и качаю головой.

— Просто покататься, — произношу, убегая в раздевалку.

Коньки прижимаю к самому сердце, которое стучит, как загнанное в клетку раненое животное. Что-то внутри меня так и тянется на лед, а что-то осторожничает, заставляет задержать дыхание перед первым шагом на гладкую поверхность, от которой отражаются многочисленные огоньки-фонарики, развешанные по высоким деревьям парка. На небе зажигаются звездочки, как самые яркие и самые надежные огни Вселенной, я смотрю на них и отталкиваюсь зубцами, плавно скользя по льду.

— Злата! — слышится в голове мужской голос. Сколько в нем боли и гнева одновременно, сколько невысказанной любви. — Милая, остановись, — уже с мольбой и слезами. Я невольно останавливаюсь, оглядываясь по сторонам. Вокруг меня тишина и пустота, даже музыка смолкла. Такого просто не бывает, куда делся народ? Не могли же они разом исчезнуть.

Воздух вокруг меня сгущается, превращаясь в густое молоко, уплотняется и оборачивает словно в кокон.

— Помогите, — шепчу я, теряя отчего-то голос, а в голове снова раздается крик. Мужчина уже срывается на сиплый шепот, но не умолкая зовет меня по имени.

Злата! Злата! Злата!

Я затыкаю уши и падаю на колени. Больную ногу обжигает ледяным холодом. Судорога пронзает бедро и привычно останавливается в колене, парализуя дыхание. Я не могу вдохнуть и в панике верчу головой из стороны в сторону, а в глазах уже темнеет. Туман подхватывает мое падающее на лед тело и куда-то уносит. Далеко-далеко.

— Арина, — выдыхаю я последнее слово в этом мире облачком пара, а мысленно желаю сестре самых ярких выступлений и самых высоких наград. Она заслужила это, уж я-то знаю!

Глава вторая

Озеро Рух

Холодно, но не настолько, что зубы стучат, все же я в зимнем пальто, теплом свитере и вязаных перчатках. А голова пострадала, потому что при полете с нее слетел капюшон, и сейчас я лежала лбом прямо на льду. Это-то и привело меня в чувство.

Пощупав голову и убедившись, что с ней все в порядке, я медленно села и открыла глаза. То, что ожидаемое и реальность совершенно не совпадали друг с другом, вызвало такой диссонанс в моем сознании, что я зависла на несколько минут.

Каток пропал вместе с привычным антуражем парка. Исчезли фонарики и могучие дубы, белоснежное здание проката с покатой металлической крышей. Вокруг расстилался лед, огромное практически круглое пространство, покрытое гладким, идеально-ровным льдом. Клочья тумана скрадывали границы озера и поднимались до пиков гор. Снежные шапки оказались пепельными облаками, разорванными глянцевыми бутылочного цвета вершинами. Я выдохнула облачко пара и руками уперлась в толщу замерзшей воды, пытаясь найти ответ на главный вопрос.

«Кто тот мужчина, что звал меня по имени, и где он? Зачем забрал меня к себе?»

Лед потрескивал, я слышала его древние песни, когда лежала на нем, когда он заставил меня пробудиться, чтобы не замерзнуть и не остаться здесь навек. А глубина призывно отзывалась на мои беззвучные крики о помощи, успокаивая размытым человеческим лицом с длинными пепельными волосами. Нет, мне не казалось, под толщей льда сверкали золотом два огромных глаза-маятника. Мощные вибрации его голоса били теплом в ладони. Невероятные ощущения, словно лед разговаривает со мной, шепчет могучим басом, что я оказалась в правильном месте и в правильное время.

«Поднимайся, — толкает меня теплая волна с колен, — ты должна идти к замку»

Я пытаюсь понять, тот ли мужской голос общается со мной через толщу льда, что так отчаянно звал сюда, нагибаюсь, чтобы разглядеть черты лица. Это мужчина смотрит на меня оттуда, из черно-желтой глубины. Его лицо все в трещинах. Они рассекают лоб и щеки, словно морщины, превращая молодого юношу в старца. Скорбные складки около губ делают его таким печальным, что я ударяю по толще льда. Раз, другой. Я хочу позвать его по имени, спросить, зачем он забрал меня в свой мир, но не знаю, как к нему обратиться, а лицо мужчины расплывается все больше, пока совсем не исчезает. И уже не понятно, был ли то мираж, сон наяву, последствия удара головой или реальность. Я вообще сомневалась, что происходящее со мной реально.

— Эй, кто ступил на гладь священного озера Рух? — услышала я мощный бас, явно принадлежащий живому человеку, а не подводному мужчине. — Кто ты?

Я вскочила на ноги и побежала, вернее, поскользила к огромному человеку, стоявшему возле самой кромки льда. Инстинкты самосохранения молчали, пока я на всех парах неслась к своему спасителю. С чего мне показалось, что незнакомец окажется добрым и всезнающим мудрецом, который призван здесь и сейчас вернуть меня обратно?

— Кто ты? — прорычал он, протягивая руку и хватая меня за полы пальто, как только я оказалась в зоне доступности. Резкий рывок, и мое тело ставят на берег, поросший низкой серебристой травой.

— Оу, — я хочу присесть на колени и потрогать этот снежный ковер руками, но глаза незнакомца, его грубый голос и недружелюбное поведение быстро приводят мои инстинкты в норму, заставляя думать в первую очередь о спасении собственной шкуры. Он зол, разъярен и не желает мне добра.

Я дергаюсь в руках незнакомца, пытаясь отцепить его пальцы-клещи от воротника пальто, но он еще раз грубо встряхивает меня и дергает, отчего верхняя декоративная пуговка отлетает прямо ему в грудь.

— Кто ты? — настоящий рык из глубин мощного тела. — Почему ты ступила на священный лед озера Рух?

— Потому что я не знала, что он священный, — прошептала я, захлебываясь ужасом. Глаза незнакомца наливались кровью, но не в том смысле, в каком я привыкла использовать это сравнение, его зрачок и радужка краснели, пока цвет лица приобретал нездоровый землистый оттенок. Черные жесткие волосы, которыми поросла голова мужчины, встали дыбом, а рот искривился в оскале.

— Говори правду! — снова рык из самой глубины его тела.

— Я говорю правду, — прошептала, не понимая, то ли заплакать, то ли развернуться и бежать со всей мочи, куда глаза глядят.

— И то верно, — мужчина вдруг опустил руки и изумленно хлопнул ими по бокам, а я с трудом удержала равновесие. — Ты не врешь мне. Ничего не понимаю, — он покачал головой, — ты каким-то образом преодолела магический барьер вокруг священного озера Рух, ступила на лед и осталась жива.

— Я на него не ступала, я на нем очнулась, — сердито ответила незнакомцу, изумленно отмечая, что у него глаза красивого темно-синего оттенка с нормальным черным зрачком, а цвет лица ничем не отличается от моего, может, чуть темнее. Видимо, мужчина успел загореть на солнце.

Я подняла голову к небу и только сейчас поняла, что от поверхности озера до сих пор поднимался клочками туман, скрывающий местность. Где-то там, очень далеко, виднелись глянцевые пики гор, необычных на вид, словно высеченных из цельного куска бутылочного стекла, а клочок светлого неба с яркими точками-звездочками прячется в клубах молочной ваты, сырой и пронизывающей на ощупь. Мы стояли в коконе клубящегося тумана на серебристой мягкой траве.

— Невероятно, — произнесла я, ступая к границе тумана, — как же красиво.

— Стой, подожди, — попытался остановить меня незнакомец, но я уже протянула руку и резко провалилась в яму, выныривая из тумана, как заправский пловец из глубин океана.

— Ох, — машу руками, чтобы поймать равновесие, но картина, открывающаяся перед глазами, лишает опоры под ногами и выбивает из груди весь воздух. В который раз за этот бесконечный день я чувствую себя беспомощной и потерянной. — Где я? — поднимаю голову, чтобы столкнуться с вопросительным взглядом мужчины. Он поправляет широкий кожаный ремень, которым перетянут длинный бордовый плащ на меху, и топчет огромными грубыми сапогами мягкую серебристую траву, беспощадно приминая ее подошвами.

— Это долина называется Аврелия, как и наш мир. На пересечении границ континентов построена Академия для обучения всех рас, проживающих здесь. Я — маг и смотритель Академии берр Амикус Эль, а ты явилась к нам из просторов Вселенной?

Он удивленно рассматривал мою одежду и лицо, словно сканировал на узнавание.

— В горах время от времени открываются порталы и из них в Аврелию пытаются попасть страшные твари. Для них маги и демоны — самый лакомый завтрак, но ты не похожа на тех тварей. Схлопнувшиеся миры полны сгустками темной материи. Иногда она скапливается, нападая на границы живого мира. Появляется портал, отверстие из одного мира в другой, понимаешь?

Я отрицательно помотала головой.

«Нет! Абсолютно ничего не понимаю» — кричало мое подсознание, но говорить это вслух я постеснялась. И так ясно, что от меня мало толку.

— Странно, очень странно, — продолжал бубнить себе под нос берр Амикус Эль, а я рассматривала долину, восхищаясь неземным великолепием замка с прозрачными стенами и водопадом, низвергающимся с самой высокой башни. Словно сверкающие на солнце драгоценные камни, шумливые потоки неслись к подножию Академии и разбивались о хрустальные ступени, тут же испаряясь. Высокий шпиль уходил в небеса, соприкасаясь с пепельными облаками, цеплявшимися за острую золотую иглу. Смотреть на нее долго не хватало сил, слезились глаза. Вокруг замка расстилалась изумрудная равнина с сине-серебристыми расщелинами-реками, чуть дальше возвышались буграми-шапками холмы, поросшие короткими кустарниками и, наконец, горы.

На фоне бутылочных глянцевых гор, мрачными стражами возвышающихся до границы облаков, долина Аврелия выглядела хрупкой и прекрасной. Словно драгоценный камень, заключенный в благородный металл, но все портили темные каменные колонны. Кто придумал разрушить красоту хрустального замка такими нелепыми черными колоннами? Ровно пять колонн, увенчанных необычного вида часами. Я прищурилась, пытаясь рассмотреть, который час, но все циферблаты показывали совершенно разное время: на одних стрелки ползли в обратную сторону, медленно и казалось со скрипом. Одна и за ней еще одна, словно подгоняемые друг другом седые старцы. Белоснежные стрелки других часов и вовсе стояли.

— Сломаны? — спросила я берр Эля, указывая на часы, но тот снова покачал головой, удивленно вздергивая мохнатые черные брови. Берр Амикус Эль больше не казался мне страшным, но грубияном оказался еще тем.

— Пошли к ректору, — схватил меня маг под руку и потащил за собой по утоптанной серебристой траве. Я хотела возразить, что и сама могу ходить, но берр Эль так крепко держал меня и так быстро шел, что я едва успевала дышать, перебирая ногами, чтобы поспеть за могучим магом.