Помоги проекту - поделись книгой:
Общественная поддержка антибольшевистских сил в Москве была достаточно ощутимой. Существенную помощь Комитету оказал Совет объединенных домовых комитетов, создававший вооруженную домовую охрану, входившую в состав добровольческих антибольшевистских отрядов. Поддержку Комитету общественной безопасности пытались оказать также члены Совета общественных деятелей, находившиеся в здании Александровского военного училища (Н. Н. Щепкин, С. А. Котляревский, П.Н. Новгородцев, секретарь Совета И.Н. Сахаров). Члены Совета составили делегацию к генералу Брусилову, призывая его встать во главе военных и гражданских властей (генерал, прямо не отказываясь «принять командование», сослался на то, что он может сделать это только по приказу Временного правительства). Подразделения революционных батальонов волонтеров тыла пытались сосредоточить в Москве представители Центрального Исполнительного Комитета революционных батальонов (Аристов и Люби). После окончания вооруженного сопротивления Ценикревбат и работавший совместно с ним Областной Московский комитет по формированию Добровольческой армии еще публиковали объявления в газете «Утро России» о записи добровольцев-волонтеров в своем здании на Тверской улице (дом № 34). Неофициально предполагалась их последующая отправка в распоряжение формировавшихся антибольшевистских центров на Юге России.
Активность общественных организаций и городского самоуправления отличалась от позиции официальных структур. Подразделения московской городской милиции, несмотря на распоряжения помощника городского головы П. Филатьева, объявили нейтралитет. Оказалось, что представители Временного правительства (комиссар московской милиции А. Н. Вознесенский, губернский комиссар А. А. Эйлер) имели гораздо меньший авторитет, чем Комитет. Посредничества правительственных комиссаров оказалось достаточно лишь для связи со Ставкой, которую они извещали об отсутствии «руководства» воинскими частями, верными Временному правительству. Московский Комитет использовал прямую телеграфную связь со Ставкой и требовал оперативной отправки войск с фронта. По приказу генерала Духонина в Москву были отправлены части 3-й гвардейской кавалерийской дивизии и батальон ударников из Брянска. Духонин и Дитерихс предполагали также обеспечить продвижение к Москве эскадронов 17-го драгунского Нижегородского полка и еще нескольких ударных батальонов с Западного фронта, однако данные подразделения оказались задержаны в Орше и Калуге, где их использовали местные Комитеты для противодействия советской власти.
Одновременно с этим по центральным и южным городам России рассылались телеграммы, извещавшие о необходимости признания властных полномочий Комитета общественной безопасности. Эту работу вело специально созданное Информбюро Комитета в составе Руднева, товарища военного министра поручика В. В. Шера и члена городской управы инженера Л. К. Рамзина (9). Сравнительно широкая система демократического представительства, повсеместная готовность к поддержке Временного правительства сделали земско-городское самоуправление фактически единственным носителем «законной власти».
Именно петроградское городское самоуправление впервые в истории российской гражданской войны выступило с идеей созыва Земского Собора. Всероссийский Земский Собор был созван по инициативе петроградского городского головы Г. И. Шрейдера из представителей земских и городских самоуправлений. Но к 9 ноября (дате открытия Собора) в столицу прибыло лишь 80 депутатов из Петроградской, Новгородской, Тверской, Московской (в частности, Руднев и Минор), Владимирской и Нижегородской губерний. После этого Шрейдер решил именовать Собор «Совещанием представителей местного самоуправления». Главной идеей Земского Собора стала попытка организации власти на основе выборных всеобщим, равным и тайным голосованием земских и городских структур. Подобная структура должна была осуществить тесный контакт власти и общества, по сути своей противостоящий советской системе представительной демократии. В своих выступлениях 9 и 10 ноября Шрейдер подчеркивал: «Когда отсутствует центральная власть, местные самоуправления, избранные на основе всеобщего голосования, являются единственными законными органами, которые полномочны при решении вопроса о власти… единственной законной властью до Учредительного Собрания». Он убеждал депутатов Собора в «необходимости объединиться, выявить свою волю и бросить в страну лозунги, которые могли бы вывести Россию из того ужасного положения, в котором она очутилась благодаря насилию большевиков». Минор и Руднев повторяли тезисы Шрейдера, добавляя, что в Москве ради защиты суверенных прав Учредительного Собрания не остановились и перед военным сопротивлением большевикам. Полномочия местного самоуправления подтверждали также оставшиеся на свободе представители Временного правительства. Избежавший ареста товарищ министра внутренних дел А. Богуцкий в телеграмме губернским комиссарам заявлял: «Все городские и земские самоуправления, являющиеся ныне единственными органами государственной власти, должны противопоставить самое энергичное сопротивление». Итогом работы Земского Собора стало принятие нескольких постановлений и обращений к «гражданам России» с призывом игнорировать распоряжения Совета народных комиссаров. Утверждение постановлений о незаконности Совнаркома стало формальной причиной для распоряжения Петроградского военно-революционного комитета о закрытии «Комитета спасения» и городской думы (10).
Всероссийский Комитет спасения Родины и революции стремился к максимально возможной пропаганде сопротивления большевикам – захватчикам власти. В первом номере бюллетеня были опубликованы воззвания «К солдатам», «К рабочим Петрограда», «Балтийскому флоту». Основное содержание этих обращений сводилось к призывам не подчиняться распоряжениям Петроградского Совета и военно-революционного комитета. При том, что выступление большевиков оценивалось как «авантюрное», «преступное», «насильственное», призывы о безусловном «подчинении Временному правительству и товарищу Керенскому» были лишь со стороны военных организаций, Ставки Главковерха и РСДРП меньшевиков-оборонцев. РСДРП объединенцев выдвигала тезис о необходимости «реконструкции Временного правительства» на началах «образования однородного социалистического правительства». Тезисы об «организации однородного Правительства, состоящего из представителей всех социалистических партий революционной демократии», разделяли также Союз почтово-телеграфных служащих, Всероссийский учительский союз и, что особенно важно, Общеармейский Комитет при Ставке Главковерха (11).
И в Москве, после окончания «кровавой недели», продолжались заседания городской думы. Стремление к созданию единого координирующего центра выразилось в создании здесь Всероссийского Земско-Городского Объединения. Его учредителями выступали А. И. Астров и Н. В. Макеев. Основной его задачей провозглашалась «борьба с большевиками и воссоздание демократических земств и городских управлений, образованных по закону Временного правительства». Позднее структуры объединения возобновили свою работу на белом Юге (12).
Комитеты, аналогичные петроградскому и московскому, создавались в Пскове (Комитет спасения революции), Пензе (Совет спасения революции), Харькове (Комитет спасения революции), Оренбурге (Комитет спасения Родины и революции), Вятке (Верховный совет по управлению губернией), Калуге (Комитет спасения революции), Иркутске (Комитет общественных организаций, Комитет защиты родины и революции) и многих других городах (13). В полном соответствии с предписаниями Богуцкого и по самостоятельной интерпретации своего статуса, эти комитеты объявляли себя «единственными полномочными органами власти, постановления которых обязательны для всех граждан». Следуя данной установке, земские и городские структуры объявляли «незаконными» распоряжения военнореволюционных комитетов и «большевизированных» советов. При своевременной и четкой координации действий комитетов их действительно возможно было противопоставить «захватчикам власти». Но на практике подобная «деятельность» земско-городского самоуправления прекращалась запретами со стороны местных большевистско-левоэсеровских военно-революционных комитетов, так как в их распоряжении имелась, как правило, реальная сила в виде отрядов красной гвардии, большевистски настроенных солдат местных гарнизонов.
Тем не менее деятельность многих «Комитетов спасения революции», «Комитетов общественной безопасности», ведущих преемственность от постфевральских Общественных Исполнительных комитетов, оказалась реальной попыткой стать, в условиях начинавшейся гражданской войны, своеобразными «центрами притяжения» для всех противников «большевистского переворота». Главное требование комитетов сводилось к «ликвидации большевистской авантюры», восстановлению полномочий Временного правительства, но, как правило, уже реорганизованного (в «новом составе»). Следует признать, что данные структуры могли объединить максимально возможное количество общественных элементов, настроенных против т. н. «контрреволюции слева», и создать действенную общественную поддержку исполнительной власти, восстановив «снизу» вертикаль управления, усеченную после ареста Временного правительства.
Нельзя не отметить, что в ряде случаев земско-городское самоуправление устанавливало коалиции с местными советами (как правило, там, где большевики не пользовались еще преобладанием), принимало на себя полномочия региональной законодательной и исполнительной власти. 20 ноября в Симферополе губернский съезд городского и земского самоуправления сформировал Совет народных представителей, в Благовещенске было созвано Амурское областное земское собрание, в Чите, вместе с представителями советов, начал работать Народный Совет, ставший высшей властью в Забайкалье (14).
Однако существенным изъяном в начавшемся «антибольшевистском сопротивлении» стало отсутствие сколько-нибудь прочных контактов земско-городского самоуправления, общественных союзов и объединений с военной средой и, соответственно, ее поддержки. У советов и военно-революционных комитетов такая «сила» была в виде многочисленных отрядов красной гвардии или «распропагандированных» запасных частей местных гарнизонов. Военные организации эсеровской партии были немногим сильнее аналогичных «военок» у большевиков. Подобная слабость контактов земско-городского самоуправления с антибольшевистскими военными структурами, военным подпольем была очевидным следствием «подавления корниловщины», во время которой «демократическая общественность» отказалась от поддержки «реакционных военных». Лишь там, где «комитеты» координировали свои действия с военными (Петроград, Москва, Оренбург, Иркутск, Калуга), был достигнут, хотя и временный, успех, и «триумфального шествия советской власти» не состоялось. Но развить этот первоначальный успех оказалось невозможно как по причине обоюдной отчужденности «военных» и «гражданских», так и по причине слабости военных организаций осенью 1917 г. Проблема нередко заключалась в том, что формально обладающие властью структуры военных округов не обладали фактической военной силой (части гарнизонов подчиняли себе военно-революционные комитеты), а имевшие влияние подпольные и полулегальные военные структуры, уцелевшие после «разгрома корниловщины», не торопились поддерживать Временное правительство.
Пример «кровавой недели» в Москве доказал, что в условиях, когда «Комитет» и штаб округа не смогли организовать оперативного, действенного сопротивления, фактическим боевым и политическим центром становилась не городская дума, а Александровское военное училище. В училище работала группа членов Совета общественных деятелей во главе со Щепкиным и Новгородцевым. Начальники подразделений юнкеров, а также офицеры-добровольцы, оказавшиеся в эти дни в Москве, действовали по собственной инициативе, нередко даже вопреки указаниям «комитета» и штаба округа (например, продолжали боевые действия во время т. н. «перемирия» 29 октября 1917 г.). Один из организаторов боевых отрядов т. н. «белой гвардии» (впервые в начинавшейся гражданской войне было использовано это название) полковник Л. Н. Трескин, не получая полномочий со стороны командующего Московским военным округом полковника Рябцева, называл себя «начальником гарнизона» г. Москвы. Начальник штаба Московского военного округа полковник К. К. Дорофеев (член Центрального правления Союза георгиевских кавалеров) взял на себя организацию добровольческих офицерско-юнкерских отрядов. Но и в Москве немало военных отказалось участвовать в боевых действиях (например, отклонивший предложения «возглавить сопротивление» генерал Брусилов). Но вот Совет офицерских депутатов, также располагавшийся в здании Александровского училища, придерживался тактики «прекращения кровопролития», чем вызывал большое недовольство со стороны «радикальных» военных. «Непротивление» Рябцева сыграло в его жизни роковую роль. Проживая в 1919 г. в Харькове, он был арестован после вступления туда Добровольческой армии и убит «при попытке к бегству».
В Калуге после ликвидации городского совета фактическая власть сосредоточилась не у городской думы, а у начальника гарнизона, которым объявил себя командир расположенного в городе Нижегородского драгунского полка полковник Брант (затем эту должность занимал его заместитель полковник Петин).
В Иркутске, после ареста красногвардейцами губернского комиссара И. А. Лаврова, «нейтралитета» окружного офицерства, вся «защита и охрана революционных завоеваний и гражданских свобод» оказалась под руководством военных (фактически возглавившего юнкеров Иркутского военного училища полковника Д. Г. Лисученко и атамана Иркутского казачества генерал-майора П. П. Оглоблина). Однако в результате ожесточенных боев 21–30 декабря действия антибольшевиков были сломлены, и военные структуры перешли на нелегальное положение (15).
Как уже отмечалось, немаловажной для формирования антибольшевистского движения в конце 1917 г. стала позиция различных общественных организаций, выражавшаяся в их участии в вышеназванных Комитетах и в самостоятельных заявлениях и действиях. Показательна в этом отношении позиция юридических союзов, однозначно выразивших свое отношение к происходящим событиям. Всероссийский Союз судей, зарегистрированный в Петрограде в начале октября 1917 г., включал в себя «по два представителя и по одному кандидату от каждой группы: сенаторов, членов Палаты, членов суда и судебных следователей». 12 ноября собрание Союза судей под председательством сенатора М.П. Чубинского, «выслушав информационные сообщения всех представленных групп судебных деятелей, а также делегатов от кандидатов на судебные должности и от канцелярских чиновников… единогласно вынесло резолюцию, предлагающую всем судебным деятелям держаться стойко и, исполняя свой долг, не подчиняться узурпаторам и насильникам и охранять, по мере сил, закон и правду».
На тех же позициях стояли зарегистрированный в Москве Всероссийский Союз юристов и Московское Юридическое общество. Формально Союз юристов включал в свой состав всех «юристов по образованию» и призван был «объединить адвокатуру, магистратуру, прокуратуру» (однако чины судебного ведомства, за исключением мировых судей, прокурорского надзора, в силу особой корпоративности, не принимали участие в работе Союза). На собрании в богословской аудитории Московского университета 25 ноября выступали будущие участники Белого движения юристы Н. И. Астров, В. Н. Челищев, Н. В. Тесленко. Они «всесторонне рассматривали происшедший переворот и квалифицировали его как акт преступного насилия, как тяжкое государственное преступление». «Соответствующая резолюция была принята собранием без единого возражения».
«Контрреволюционность» российских юристов очень хорошо отметил в своем секретном докладе член французской военной миссии полковник Пишон: «Юристы и бывшие судебные деятели в ноябре совершенно порвали с большевизмом, так как юридические принципы новой власти ни в какой мере не представлялись приемлемыми. Этих людей обрабатывать нам (союзникам. –
Позиции учащихся мужских и женских гимназий, прогимназий, реальных и коммерческих училищ должна была выражать созданная в марте 1917 г. Организация средних учебных заведений Петрограда (ОСУЗ), имевшая наибольшее влияние в гимназической среде. Члены ОСУЗ, учащиеся старших классов создали свои фракции в партиях кадетов и эсеров. В октябре 1917 г. они не только официально осудили «большевистский переворот», но и участвовали в выступлении юнкеров, а после его подавления поддерживали акции сторонников созыва Учредительного Собрания, помогали работе петроградского антисоветского подполья (16).
Что же касается самого Временного правительства, то в октябрьские дни оно не показало ни организаторских возможностей, ни военной решимости. Противоречивость, «бестолковость», «отсутствие элементарного государственного смысла» (оценка правительства П. Б. Струве в выступлении в Совете Республики 20 октября) были налицо. Хотя еще 13 октября, исходя из статей В. И. Ленина в газете «Рабочий путь» («штрейкбрехерское» заявление Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева в газете «Новая жизнь», которое считалось первой информацией о восстании, было опубликовано 18 октября) и информации от членов ВЦИКа Советов р. и с. д., правительство на «частном совещании» решило «в случае выступления большевиков подавить его, не останавливаясь ни перед какими мерами, вплоть до применения вооруженной силы». Но при этом делалась весьма самоуверенная оговорка, что «раз план большевиков совершенно разоблачен, то весьма вероятно, что они не решатся выступить». Переговоры с представителями Петроградского Совета р. и с. д. должны были вестись на уровне уполномоченных от правительства и от ВЦИКа. Уже в этом сказалась ошибка правительства, допустившего «утечку информации» о своих намерениях и вступившего в переговоры с представителями ВРК 21–23 октября.
20 октября было опубликовано предписание министра юстиции П. Н. Малянтовича прокурору Петроградского окружного суда об аресте Ленина и о начале расследования его деятельности, которое поручалось следователю по особо важным делам П. А. Александрову. Этот следователь уже вел дело «о событиях 3–5 июля 1917 г.» – о предыдущей попытке «вооруженного антиправительственного выступления в Петрограде» (17). Одновременно с этим Малянтович намеревался прекратить следствие по делу об июльском выступлении и освободить всех еще содержавшихся в тюрьме большевиков. На свободу вышел Л.Д. Троцкий, бывший товарищем Малянтовича по партийной социал-демократической работе еще в годы первой русской революции. Арестованным предъявлялись обвинения по статье 108-й Уголовного уложения – «способствование неприятелю в его военных или иных враждебных против России действиях» и по закону Временного правительства от 6 июля 1917 г., наказывавшей «за публичный призыв к неисполнению законных распоряжений правительства». Проявить власть попытались и военные. 24 октября распоряжением по Петроградскому военному округу предусматривалось, что «все, выступающие вопреки приказу с оружием на улицу, будут преданы суду за вооруженный мятеж», но военной силы для реализации этой угрозы явно не было. За «распространение воззвания с призывом не повиноваться властям и деятельность, направленную против власти», Керенским было возбуждено уголовное дело против Военно-революционного комитета. Расследование по все той же статье 108-й Уголовного уложения («государственная измена») поручалось следователю по особо важным делам Б. Гудвиловичу. Выступив утром 24 октября в Совете Республики, Керенский заявил, что «те группы и партии, которые осмелились поднять руку на свободную волю русского народа, подлежат немедленной, решительной и окончательной ликвидации», и потребовал «немедленного содействия всех партий и групп, представленных в Совете Республики» (18).
25 октября Керенский решил перейти к еще более радикальным, с его точки зрения, мерам. Снова, как и при подавлении «корниловщины», он заявил о своих диктаторских полномочиях. В Пскове, в штабе Северного фронта, им был подписан приказ от имени Верховного Главнокомандующего (он занял эту должность после ареста Корнилова). Приказ № 314 ясно обозначал угрозу власти со стороны на этот раз «контрреволюции слева»: «Наступившая смута, вызванная безумием большевиков, ставит государство наше на край гибели, требует напряжения всей воли, мужества и исполнения долга каждым для выхода из переживаемого Родиной нашей смертельного испытания…» Далее премьер-Главковерх, выступая в качестве носителя высшей военной и гражданской власти в стране, заявлял: «… в настоящее время, впредь до объявления нового состава Временного правительства, если таковое последует, каждый должен оставаться на своем посту и исполнять свой долг перед истерзанной Родиной…».
Следует отметить фразу о предстоящем возможном формировании нового кабинета (уже пятого по составу с марта 1917 г.). При смене правительства Керенский, вероятно, рассчитывал усилить исполнительную вертикаль, опираясь на свои полномочия главы военной власти. Единоличные решения допускались в пределах полномочий Верховного Главнокомандующего и вполне могли относиться к судьбе Временного правительства в случае объявления Петрограда на военном положении (именно этот вариант власти пытался осуществить в августе 1917 г. Корнилов). В то же время слова: «приказываю всем начальникам и комиссарам во имя спасения Родины сохранить свой пост, как и я сохраняю свой пост Верховного Главнокомандующего, впредь до изъявления воли Временного правительства Республики», можно расценить как проявление приоритета гражданской власти над военной, что, в общем, соответствовало статусу Временного правительства, утвержденному еще в марте 1917 г. В любом случае попытка «усиления власти» (хотя и запоздалая) для противодействия «безумию большевиков» была налицо.
Как и «прощальный» приказ Государя по армии в марте 1917 г., и последний приказ Корнилова, приказ Керенского призывал к сохранению боеспособности армии: «Необходимо сохранить во что бы то ни стало боеспособность армии, поддерживать полный порядок, охраняя армию от новых потрясений, и не колебать взаимное полное доверие между начальниками и подчиненными». Другим своим приказом, написанным в Гатчине 27 октября, Керенский от имени министра-председателя Временного правительства предписывал «всем частям Петроградского военного округа, по недоразумению и заблуждению примкнувшим к большевикам, немедленно вернуться к исполнению долга». Но при этом в приказах Керенского не содержалось прямых указаний на необходимость именно вооруженного подавления «большевистского бунта». Сдержанность в возможности применения оружия отчасти объяснялась возможной сдачей Главковерху «взбунтовавшихся» частей Петроградского гарнизона. 30 октября Керенский также от имени «министра-председателя» «предлагал» «никаких предложений и распоряжений, исходящих от лиц, именующих себя народными комиссарами или комиссарами военно-революционного комитета, не исполнять, ни в какие сношения не вступать, а в правительственные учреждения не допускать».
Резко обличая «темную кучку невежественных людей, руководимых волей и деньгами Императора Вильгельма», с призывом к «гражданам, солдатам и доблестному казачеству Петроградского гарнизона» высылать депутатов для переговоров выступил командир 3-го конного корпуса, в расположение которого прибыл Керенский, генерал-майор П. Н. Краснов. 27 октября 1917 г. приказом Керенского № 146 будущий донской атаман получил назначение на должность «Командующего всеми вооруженными силами Российской Республики Петроградского округа на правах командующего армией». В приказе от 25 октября Краснов предписывал направить в распоряжение Полковникова полки 1-й Донской дивизии. Его же приказ-призыв от 27 октября отмечал: «Временное правительство, которому вы присягали в великие мартовские дни, не свергнуто, но насильственно удалено со своих постов». В частном телеграфном сообщении в адрес Комитета Спасения Родины и революции Краснов был более конкретен: «Завтра в 11 час. выступаю на Петроград. Буду идти, сбивая и уничтожая мятежников… Прибытие в Петроград вполне зависит от активности верных присяге войск гарнизона».
Однако, не без влияния известных призывов Викжеля «о прекращении междоусобной войны», тон приказов Краснова становился все более сдержанным. 31 октября в Гатчине он заявил, что «кровопролитие не является задачей наших действий» и следует начать переговоры на условиях обоюдного освобождения пленных (прежде всего арестованных министров Временного правительства) и восстановления «законного правительства». Этот принцип восстановления власти подтверждало и телеграфное распоряжение Керенского от 31 октября: «Озабоченное скорейшим восстановлением обороноспособности армии и законной жизни в стране, правительство готово приостановить подавление восстания силой оружия и ликвидировать мятеж путем переговоров Временного правительства в полном составе с руководящими общественными организациями и партиями о воссоздании законной революционной власти в стране» (на основе «социалистической коалиции») (19).
В самом Петрограде после отъезда Керенского представителями верховной власти оставались: исполняющий обязанности министра-председателя министр торговли и промышленности А. И. Коновалов, полковник Полковников и назначенный Керенским 25 октября генерал-губернатором Петрограда министр государственного призрения Н. М. Кишкин. Полковников стал проявлять активность уже после 25 октября, а накануне «низложения» правительства он лишь констатировал в телеграмме в Ставку то, что «положение в Петрограде угрожающее… идет планомерный захват учреждений, вокзалов, аресты. Никакие приказы не выполняются… Временное правительство подвергается опасности потерять полностью власть…». Примечательно, что Коновалов пытался, хотя и безуспешно, созвать в Зимнем дворце (для «поддержки» правительства) представителей общественных организаций и Совета Республики, вынужденного прекратить свою работу по решению Петроградского военно-революционного комитета. Кишкину предоставлялись «исключительные полномочия по водворению порядка в столице и защите Петрограда от всяких анархических выступлений, откуда бы они ни исходили, с подчинением ему военных и гражданских властей». Очевидно, при выборе кандидатуры Кишкина в качестве «диктатора Петрограда» учитывался его, хотя и небольшой, опыт административной работы в должности комиссара Временного правительства в Москве, а также его контакты с общественностью (по линии сотрудничества с Московским Советом общественных деятелей). Но наделение Кишкина «чрезвычайными полномочиями» запоздало, авторитетом у военных он не пользовался и мог занимать лишь пассивную, оборонительную позицию. «Продержаться 48 часов, и подоспеют идущие к Петрограду войска» – слова министра иностранных дел Терещенко хорошо передавали настроение Временного правительства в последние часы легальной работы. Однако надежды правительства не оправдались. Показательны настроения, отразившиеся в телеграфной переписке комиссара Северного фронта Войтинского с графом П.М. Толстым, начальником политотдела военного министерства. На требования штаба округа отправить войска в столицу Войтинский требовал ответа от Петрограда: «Что касается до применения вооруженной силы, то этот вопрос сводится опять все к тому же: является ли эта мера актом самозащиты смелых людей, группирующихся вокруг Керенского, или же здесь демократия отстаивает определенным методом свое положение от посягательств… Если в Петрограде вы политически изолированы, то никакими усилиями не удастся создать вам поддержку на фронте» (20).
После ареста министров Временного правительства в ночь на 26 октября на свободе оставались: Керенский, выехавший в Москву министр продовольствия С.Н. Прокопович, освобожденный вместе с министром труда К. А. Гвоздевым после кратковременного допроса в Смольном 25 октября. Пока Керенский под Петроградом намеревался действовать, опираясь на свои полномочия Главковерха, в Москве начались попытки создания всероссийской «гражданской» власти. В Москве с Прокоповичем вели переговоры Комитет общественной безопасности и Совет общественных деятелей. Сделать Москву «филиальным отделением правительства» намеревались и оставшиеся на свободе товарищи (заместители) арестованных министров Временного правительства. Переезд в Москву формально предполагался еще в начале октября, в связи с высадкой немецкого десанта на Моонзундских островах и его приближением к столице. По воспоминаниям бывшего московского городского головы Н.И. Астрова, московские гласные-кадеты, во главе с бывшим в Москве товарищем министра финансов А. Г. Хрущевым, предложили министру «образовать в Москве, которая еще вела борьбу с большевиками, новое Временное правительство, которое было бы возглавлено Прокоповичем как единственным представителем упраздненного Временного Правительства. Этим была бы сохранена традиция власти». Показательно, что полномочия даже одного министра считались достаточными для обеспечения «традиции власти». Помимо Хрущева, в Москве находились также товарищ министра вероисповедания, член Совета общественных деятелей Котляревский и товарищ министра торговли и промышленности инженер Райский.
Возможности поддержки Временного правительства, хотя бы даже и в форме кабинета, составленного из товарищей министров, были достаточно перспективны. 25 октября председатель Донского правительства М. П. Богаевский отправил в Москву одного из членов Совета общественных деятелей П. Соколова с поручением «собрать там товарищей министров, по сведениям с Дона, укрывшихся в Москве, предложить им, чтобы они объявили себя Временным правительством и немедля телеграфировали бы атаману (Каледину. –
Однако Прокопович «категорически отклонил это предложение». После 25 октября поддержка правительства кадетами стала вполне определенной. ЦК кадетской партии 27 октября выпустил воззвание, в котором говорилось о «насильниках-большевиках», захвативших власть, о том, что «сделана предательская попытка прервать преемственность власти, берущей свое начало от первых дней революции, и вместо правительства, признанного всей страной, навязать стране волю ничтожного меньшинства». Завершалось воззвание призывом восстановить «законную и преемственную власть, созданную Революцией» (21).
В тот же день, 27 октября, в ряде газет было опубликовано воззвание Временного правительства, в котором опровергалось сообщение Петроградского военно-революционного комитета и заявлялось, что власть будет передана только Учредительному Собранию, тогда как «армия и народ» призывались «ответить на безответственную политику большевиков». 28 октября с призывом к губернским и уездным земельным комитетам не допускать исполнения декрета о земле выступил Главный земельный комитет при Временном правительстве. Центром, взявшим на себя правительственные полномочия, стало Совещание товарищей министров, т. н. Малый Совет Временного правительства, во главе с товарищем министра юстиции А. А. Демьяновым. В своих воспоминаниях он отмечал, что после ареста министров именно Малый Совет «сделался единственным представителем законной Российской власти, хотя и низвергнутой».
По мнению советских исследователей 1920-х гг. (М. Флеер), данная структура, озабоченная собственной легитимностью, «задним числом» утвердила (а по существу, сфальсифицировала) особый журнал заседаний (№ 157а от 17 августа 1917 г.), согласно которому «в деловых заседаниях» товарищи министров получали право, «в случае отсутствия кого-либо из министров», «пользоваться решающим голосом», а «в политических заседаниях» могли участвовать «с решающим голосом в отсутствие соответствующих министров» управляющие и временно управляющие министерствами. «Присутствовать», но не «участвовать» (то есть не принимать решений) в «политических заседаниях» могли также представитель Юридического Совещания, начальник кабинета МИД, директор Петроградского телеграфного агентства. Предположения о фальсификации журнала все-таки сомнительны, учитывая, что в условиях ареста и исчезновения большинства министров преемственность в любом случае переходила бы (до созыва Учредительного Собрания) к любому из представителей Временного правительства (хотя бы даже и к товарищам министров).
Т. н. «подпольное Временное правительство» стало собираться на квартире Демьянова, а затем в доме члена ЦК кадетской партии графини Паниной. Освобождавшиеся из Петропавловской крепости министры-социалисты присоединялись к работе «комитета» (министры – кадеты и «цензовики» оставались под арестом). Малый Совет пытался осуществить «управление министерствами за отсутствием министров» и санкционировал саботаж большевистского Совнаркома чиновниками. Попытки Малого Совета наладить контакт с Комитетом спасения, однако, закончились неудачно. На заседания Совета приглашались сопредседатель Комитета эсер А. Р. Гоц и председатель Совета Республики Авксентьев, но никто из них не явился. Намерения Демьянова «объединить» все три организации (Совет министров, Комитет спасения Родины и революции и Совет Республики) как «выразительниц русской общественности» столкнулись с желанием
Комитета действовать автономно. Подобная позиция «общественности» по отношению к «чиновникам» низложенного правительства объясняется тем, что Комитет стремился стать единственным носителем власти, отчего и объявлял себя «всероссийским». Большое влияние в нем имели социалисты (Гоц, Шрейдер), поддерживавшие провозглашенную ЦК эсеровской партии программу о создании «однородного социалистического министерства без большевиков и цензовиков» для реализации планов «социализации земли» через посредство земельных комитетов и «скорейшего мира без аннексий и контрибуций на основе широкого самоопределения народов». Другим вариантом, выдвигаемым представителями Викжеля во время работы т. и. Общедемократического Совещания по организации власти, было создание «ответственного перед Парламентом» правительства, во главе с Черновым, на основе представительства от Советов и от Московской и Петроградской городских дум, профсоюзов, Викжеля, Союза почтово-телеграфных служащих (Почтеля) и «всех социалистических партий, от народных социалистов до большевиков включительно». Данный вариант обсуждался на заседаниях т. и. Общедемократического Совещания по организации власти.
Ясно, что такая программа, принципиально не отличавшаяся от большевистской (особенно в отношении «земельного вопроса»), не могла разделяться представителями прежнего состава правительства. В конце концов и Комитет Спасения отказался от идеи создания власти на основе коалиции с большевистской партией, подтвердив «насильственный характер переворота» и призвав «все города, земства, крестьянские, рабочие, армейские и другие революционные и демократические организации» «не признавать большевистского правительства и бороться с ним», а также «образовывать местные комитеты спасения родины и революции, которые должны объединить все демократические силы для содействия Всероссийскому Комитету Спасения». Малый Совет как осколок правительства коалиции с кадетами не устраивал многих социалистов. Комитет, как и большинство структур земско-городского самоуправления, считал себя полноценной местной властью и, возможно, предполагал сформировать правительство на основе собственных полномочий, причем среди представителей местного самоуправления властный авторитет подпольного правительства и общественного «комитета» не противопоставлялись. В резолюции земского собрания Петроградского губернского земства выражалось: «Протестуя против захвата большевиками государственной власти и отказываясь работать с назначенными ими «народными комиссарами», впредь до восстановления деятельности Временного правительства, служащие земства отдают себя всецело в распоряжение Комитета спасения Родины и Революции и продолжают свою работу для населения Петроградской губернии, выражая вместе с тем надежду, что, несмотря на внесенную большевистским заговором дезорганизацию, Комитет Общественного Спасения или Временное Правительство примут все меры к тому, чтобы Учредительное Собрание состоялось в назначенный законом срок» (22).
Малый Совет до конца ноября еще пытался восстановить правительственные полномочия, тогда как Керенский после провала попытки привести войска 3-го конного корпуса к Петрограду через министра внутренних дел А. М. Никитина прислал письмо, датированное 1 ноября 1917 г., содержащее отказ о снятии с себя звания министра-председателя Временного правительства (правда, при этом он продолжал считать себя членом Временного правительства). Данное письмо было кратким по форме, написано от руки, на обычном листе бумаги, но объявляло, по существу, идею правопреемственности: «Слагая с себя звание министра-председателя, передаю все права и обязанности по этой должности в распоряжение Временного правительства». В ответ на это Малый Совет постановил «освободить согласно заявлению Министра-Председателя Временного правительства и Верховного Главнокомандующего (хотя об отставке с поста Главковерха Керенский не просил. –
Совершенно очевидно, что эффективность «сопротивления большевикам» напрямую зависела от координации действий Совета и Комитета. По свидетельству князя Оболенского, Кишкин из Зимнего дворца вплоть до момента ареста информировал думу о положении дел по телефону (что опровергает, кстати, мнение о полной изоляции Зимнего дворца после занятия отрядами Военно-революционного комитета телефонной станции). Несмотря на оппозицию социалистической части Комитета, Малому Совету все-таки удалось добиться проведения нескольких совместных заседаний, главными участниками которых стали, помимо Демьянова и Прокоповича, меньшевик Ф.И. Дан и энес Л.М. Брамсон. Комитет спасения в середине ноября все же признал полномочия Малого Совета, что позволило объединить финансовые возможности правительства и общественное влияние Комитета, прежде всего, при проведении саботажа чиновников.
Саботаж как средство противодействия советской власти не мог продолжаться долго. Накануне выступления большевиков, 20 октября, прошла очередная выдача жалованья служащим министерств, что позволяло без особых затруднений проводить акции саботажа, но через месяц, в условиях контроля Наркомфина за банковскими счетами, возможности выплаты денежных пособий саботажникам ограничились. Вооруженное сопротивление в Петрограде после подавления юнкерского выступления 28–29 октября также становилось бесперспективным. 9 ноября был запрещен Комитет спасения. Из-за боязни антисоветских выступлений, вызванной распоряжением «подпольного» правительства относительно открытия Учредительного Собрания, утром 28 ноября были арестованы видные деятели кадетского ЦК (графиня С. В. Панина, Ф. Ф. Кокошкин, А. И. Шингарев и князь П. Д. Долгоруков). Вечером того же дня был издан декрет Совнаркома «Об аресте вождей гражданской войны против революции», устанавливающий, что «члены руководящих учреждений партии кадетов как партии врагов народа подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов». Местные органы советской власти обязывались установить «особый надзор» за кадетскими группами. Распоряжением Совнаркома от 29 ноября аннулировались удостоверения членов Всероссийской по делам о выборах в Учредительное Собрание комиссии (Всевыборы) у членов комиссии от кадетской партии (М. М. Винавера, В. М. Гессена, Б.Э. Нольде, В. А. Маклакова, В.Д. Набокова). Всевыборы стала одним из легальных антибольшевистских центров, учрежденных Временных правительством для подготовки и проведения избирательной кампании в российскую Конституанту. Все сведения с мест, требовавшие отступления от избирательного права, должны были санкционироваться Временным правительством. После его низложения участники Всевыборов также отказались признать законной властью Совнарком, заявив, что «Всероссийская Комиссия постановила безусловно игнорировать Совет народных комиссаров, не признавать его законной властью и ни в какие отношения с ним не вступать» (24).
В этой ситуации наметился раскол и без того неустойчивого антибольшевистского фронта в той форме, как он сложился в Петрограде в октябре – ноябре. 23 ноября был создан Союз защиты Учредительного Собрания на основе объединения партийных комитетов эсеров, меньшевиков и народных социалистов, небольшевистских фракций 1-го состава ВЦИКа, социалистических фракций городской и районной дум, делегатов от заводов и частей Петроградского гарнизона. «Однородно социалистический» состав Союза предполагал также «приглашение» в его состав кадетов и «несоциалистической общественности». На платформе «защиты Учредительного Собрания» удалось создать Объединенный комитет социалистических партий и демократических организаций. Таким образом, активность социалистов сосредотачивалась исключительно на предстоящей работе российской Конституанты. Действенных выступлений в защиту «запрещенных» кадетов, потерпевших к тому же очевидное поражение на выборах (за них проголосовало 4,7 % избирателей), социалистические партии не предпринимали. Правда, осуждались декреты советского правительства, вводившие цензуру, устанавливавшие ограничения на «свободу собраний», «митингов, шествий и демонстраций», а также начавшиеся переговоры с Германией, не обещавшие «всеобщего демократического мира» (25).
Декреты и распоряжения советской власти закономерно ограничивали возможности легальной антибольшевистской работы, вынуждали или «уходить в подполье», или менять формы работы. Уже 1 декабря на заседании Петроградской городской думы член ЦК кадетской партии А. В. Тыркова констатировала, что «Петроград политически проигран». По оценке князя Оболенского, «сознание ненужности пребывания в Петербурге, при постоянной опасности ареста, становилось у членов ЦК всеобщим, и многие стали разъезжаться, главным образом на Дон, где вокруг генералов Каледина и Корнилова сгруппировались разные общественные деятели, подготовляя вооруженную борьбу с большевиками». Одновременно с этим ЦК «пришлось заняться непривычной конспиративной работой по организации вооруженного сопротивления». В начале декабря 1917 г. в партии была создана военная организация во главе с бывшим начальником санитарного отряда Земско-Городского союза, депутатом IV Государственной Думы К. В. Герасимовым (в 1919 г. возглавлял военную работу петроградского отделения Национального Центра) и с бывшим комиссаром Временного правительства в Кронштадте В.Н. Пепеляевым (в 1918–1919 гг. – глава Восточного отдела партии, министр внутренних дел и последний глава Совета министров Российского правительства адмирала Колчака). Через Пепеляева и Герасимова осуществлялась связь с офицерским подпольем, был налажен контакт с формировавшейся на Дону Добровольческой армией. В течение декабря 1917 г. – января 1918 г. большинство членов кадетской партии переехало в Москву, где участвовало в работе Совета общественных деятелей и в организации Всероссийского Национального Центра. С весны 1918 г. их главная политическая деятельность проходила уже в регионах, контролируемых антибольшевистскими правительствами (26).
Стремление к активизации работы, понимание невозможности выйти за пределы бесконечных «заседаний» при отсутствии реальной власти и вооруженной силы побуждало и подпольное Временное правительство искать поддержку среди более «правых» (как считалось тогда) структур. В начале декабря Демьянов, следуя маршрутом многих участников антибольшевистского сопротивления в Петрограде, выехал на Дон для переговоров с атаманом Калединым. Глава донского казачества, не колеблясь, предложил представителю Временного правительства переезд на Дон. По свидетельству Демьянова, Каледин «сказал, что не желает ничего лучшего, как переезда Временного правительства в Новочеркасск, что он будет защищать правительство, как самого себя». Для правительства и Сената Каледин считал возможным выделить часть здания Новочеркасской судебной палаты. Однако при этом атаман отметил невозможность «стать в подчиненное положение» по отношению к Временному правительству в условиях формирования Юго-Восточного Союза, не исключая, правда, такой возможности в перспективе. Демьянов сообщил о своих переговорах Прокоповичу, однако ответа получено не было. Подпольное Временное правительство закончило свою деятельность в Петрограде, заявив о формальной передаче своих полномочий предстоящему Учредительному Собранию. 20 ноября Совнарком принял декрет о роспуске Петроградской городской думы и постановление об аресте всего состава подпольного Временного правительства. Возможностей для легальной антибольшевистской работы в столице практически не оставалось (27).
«Борьба с большевизмом» проходила и в форме создания новых центров сопротивления, опирающихся на органы местной (краевой, национальной) власти. Они обладали (до большевистского переворота) необходимой легальностью и легитимностью, были созданы на основе выборных органов (краевые и областные парламенты) и представляли различные политические структуры с полномочиями законодательной или исполнительной власти. Они же аккумулировали и потенциал земско-городских структур, поскольку в областные и краевые думы и правительства входили депутаты местного самоуправления, что показал опыт Сибири, Дальнего Востока, Урала. Так постепенно формировалось движение «автономизма», или «областничества», означавшее в условиях гражданской войны, по словам Управляющего делами колчаковского правительства Г. К. Гинса, не только «любовь к определенному району, горячее и искреннее стремление способствовать его экономическому и культурному расцвету», но и возможность создать на основе «здоровых клеточек распавшегося государственного организма» мощное антибольшевистское движение во всероссийском масштабе (28). Этот путь оказался более реальным и использовался до осени 1918 г., до момента созыва Уфимского Государственного Совещания и образования Всероссийского правительства.
Опора на местные органы власти придавала с политико-правовой точки зрения, устойчивость антибольшевистскому движению в условиях отсутствия единого центра. С другой стороны, эта позиция постоянно требовала равновесия интересов региональных властей и центрального военно-политического руководства, корректировки национальной политики. Эмоциональное возмущение «преступными», «захватными» действиями большевиков в отношении Временного правительства, стремление отстоять его права ценой отказа в признании советской власти и нередко вооруженного сопротивления «захватчикам»-большевикам быстро прошло. Состав и программа действий последнего Временного правительства не устраивали многих представителей региональной («областной») антибольшевистской оппозиции. И тем не менее «областничество» не противопоставлялось в качестве альтернативы будущему государственному единству и территориальной целостности России. Напротив, сбалансированная государственная модель, построенная при максимально возможном соблюдении интересов центра и регионов, могла бы стать наиболее оптимальным вариантом политического устройства не только в условиях противодействия жестко централизованной модели Советской России, но и для последующего развития российской государственности.
1. О «правовой квалификации» октября 1917 г.: ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 807. Лл. 152–193; Дело народа. Петроград, № 202, 7 ноября 1917 г.;
2. О реакции «военного командования» на события октября 1917 г.: ГА РФ. Ф. 5827. Оп. 1. Д. 26. Лл. 1–3; Октябрьский переворот и Ставка // Красный архив, т. 1 (8), 1925, с. 154, 161, 165; т. 2 (9), 1925, с. 161–162;
3. О реакции «дипломатического корпуса» на события октября 1917 г.: Из архива организаторов интервенции в России // Исторический архив, № 6, 1961, с. 61–62;
4. Вестник Временного правительства. Петроград, № 1 (46), 5 (18) марта 1917 г.
5.
6. Вестник Временного правительства. Петроград, № 80, 15 июня 1917 г.; № 147, 6 сентября 1917 г.
7. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 541. Л. 223; Дело народа. Петроград, № 190, 27 октября 1917 г.
8. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 541. Лл. 227–228;
9. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 145. Лл. 38–41; Д. 702. Лл. 1-28; Ф. 6611. Оп. 1. Д. 1. Л. 286; Бюллетень № 18 Ставки Верховного Главнокомандующего //
10.
11. За Родину и революцию. Петроград, № 1, 29 октября 1917 г.;
12. ГА РФ. Ф. 6611. Оп. 1. Д. 1. Лл. 294–296;
13. Псковская жизнь. Псков, 31 октября 1917 г.; Дело народа. Петроград, № 190, 27 октября 1917 г.; Дело народа. Петроград,
14. Народная газета. Благовещенск, 24 ноября 1917 г.; Амурское эхо; Хабаровск, 19 декабря 1917 г.
15. О «контрреволюции» во время «кровавой недели» в Москве см.: ГА РФ. Ф. 6611. Оп. 1. Д. 1. Лл. 286–290;
16. ГА РФ. Ф. 5881. Он. 2. Д. 807. Лл. 160–162; Д. 282. Лл. 1-12; Ф. 6611. Он. 1. Д. 1. Лл. 295, 304; Доклад Пишона. Союзническая интервенция на Дальнем Востоке и в Сибири. ГИЗ, 1925, с. 37.
17. ГА РФ. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 4. Лл. 18–35.
18. ГА РФ. Ф. 6611. Оп. 1. Д. 1. Лл. 284–285; Дело народа. Петроград, № 180, 14 октября 1917 г.; № 185, 20 октября 1917 г.; № 186, 21 октября 1917 г.; № 188, 25 октября 1917 г.; № 199, 4 ноября 1917 г.;
19. Приказ генерала Краснова //Донская летопись. Белград, 1924, № 3, с. 355; Подготовка и наступление на Петроград // Красный архив, т. 5 (24), 1927, с. 205–207.
20. Октябрь на фронте // Красный архив, т. 4 (23), 1927, с. 149, 153, 156; Последние часы Временного правительства // Красный архив, т. 1 (56), 1933, с. 135–138;
21.
22. Дело народа. Петроград, № 193, 29 октября 1917 г.; Власть народа, Москва, № 15, 27 октября 1917 г.;
23. Временное Правительство после Октября // Красный архив, т. 6, 1924, с. 202–203.
24. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 541. Л. 218; Декреты советской власти. М., 1957, т. 1, с. 162;
25. Бюллетень Всероссийского Союза защиты Учредительного Собрания. Петроград, № 1, 19 декабря 1917 г.; № 2, 20 декабря 1917 г.; № 4, 22 декабря 1917 г.; № 9, 30 декабря 1917 г.
26.
27.
28.
Глава 5
Как было показано в предыдущем разделе, ни отдельные управленческие структуры, органы власти (Ставка, Сенат, аппарат российских посольств и дипломатических представительств), ни структуры представительной власти (земско-городское самоуправление и создаваемые при них Комитеты общественной безопасности) не оказались сколько-нибудь устойчивыми центрами антибольшевистского сопротивления. Для этого требовался не только «статус», но реальная экономическая и политическая база, территория, ресурсы, в том числе и в первую очередь – военные, опираясь на которые можно было бы начать и вести «борьбу с большевизмом». Такой базой применительно к концу 1917 г. оказались казачьи области, не признавшие советской власти, но и не заявлявшие о своем отделении от России. На Юге политической опорой для Белого движения объективно становились Донское, Кубанское и Терское казачьи войска, восстановившие в 1917 г. свое самоуправление. Еще 14 марта 1917 г. военный министр А. И. Гучков издал приказ № 134, предусматривавший реформирование системы гражданского управления казачества: «… законоположения, действовавшие в отношении гражданского управления казачьего населения, заключают в себе разного рода ограничения гражданских прав этого населения, причем правоограничения эти не только не имеют оправдания в сложившихся бытовых условиях, но и находятся в прямом противоречии с историческим прошлым казачества…». Приказом предусматривались «скорейшая отмена всех правоограничений казаков, не оправдывающихся особыми условиями их военной службы», и «реорганизация местного управления казачьими войсками на началах самого широкого самоуправления, как вполне отвечающего историческому прошлому казачьих войск». Правовая легитимность гарантировалась выборностью возрождаемых структур законодательной (Войсковые Круги, Краевая Рада) и исполнительной (Войсковые правительства) властей, а также войсковых атаманов.
В качестве основы этого реформирования предлагалось использовать, в частности, съезды «выборных от станиц» по примеру Уральского казачьего войска. Причины, по которым был использован опыт именно уральского казачества, заключались в наличии в этом войске отличного от других российских регионов порядка проведения выборов в Государственную Думу. Согласно гл. 6. «Положения о выборах в Государственную Думу», депутат от войска выбирается «избирательным собранием выборщиков от всех станиц войска. Выборщики эти избираются станичными сходами из числа членов станичных обществ войскового сословия по два от каждой станицы» (гл. 6, ст. 366). Главной основой создаваемой в казачьих областях системы управления, таким образом, становился принцип избрания, а не назначения. Съезды «выборных от станиц» обязаны были проводить предварительное обсуждение не только устройства центральной власти, но и местного казачьего самоуправления – «казачьих общин». Подобный «низовой демократизм» стал преобладающей чертой управленческих моделей российского казачества, проявившейся позднее, в условиях гражданской войны.
Одновременно с этим в военном министерстве началась работа над проектом примерного образца войскового самоуправления. К концу августа данный проект был разработан. Он предусматривал ограничение компетенции войсковых атаманов исключительно вопросами «чисто хозяйственными», тогда как «военные и войсковые» вопросы передавались в распоряжение военного округа. Предполагалось введение контроля над атаманами со стороны комиссаров Временного правительства. Тем самым летом 1917 г. в отношении казачьих войск начала проводиться политика их «включения» в состав федеративного Российского государства (1).
Помимо воссоздания управленческих структур, немалое значение имело также создание, в условиях массового «союзного» строительства, Союза Казачьих войск России. Эта организация изначально самоопределилась в качестве единой для всех казачьих войск России. Во время первого общеказачьего съезда (23–29 марта 1917 г.) делегаты от шести казачьих войск (донского, кубанского, терского, астраханского, оренбургского и уральского) поддержали приказ Гучкова о восстановлении казачьего самоуправления («все вопросы, касающиеся самоуправления Войск, должны разрешаться каждым Войском самостоятельно на местах»), заявили о «доведении страны до Учредительного Собрания» и о важности «указания ему… нужд и прав казачества». Для подготовки учредительного съезда был создан Временный Совет Союза Казачьих Войск, по принципу представительства от каждого из казачьих войск, соответственно с численностью войскового населения: 6 делегатов от Дона, 5 – от Кубани, 4 – от Терека и Оренбурга. Уральское, Сибирское и Забайкальское выдвигали по три делегата, а Семиреченское, Астраханское, Амурское и Уссурийское – по два. Нужно было сочетать интересы фронта и тыла. При выборах делегатов следовало, чтобы в него вошло «не менее одного от фронта». Сверх избранных от Войск 36 делегатов в Совет входили, в качестве «непременных членов», казаки – члены IV Государственной Думы, а также все члены оргбюро по созыву съезда. Новообразованное «иркутско-енисейское войско» приобрело статус, равный с остальными (в состав Совета был введен один делегат).
На съезде было утверждено несколько резолюций, наиболее важными из которых считались: «по земельному вопросу» (в которой все земли в пределах Войск признавались суверенной войсковой собственностью), по вопросу о военной службе (предлагалось перевести на государственное финансирование снаряжение и вооружение казаков). В резолюции «Об отношении к Совету р. и с. депутатов» признавалось, что он «должен содействовать Временному правительству в его работе по водворению и укреплению свободы в Российском Государстве».
Временный Совет, включавший в свой состав десять комиссий (в том числе военную, юридическую, финансово-экономическую, земельную, по подготовке казачьего населения к Всероссийскому Учредительному Собранию, по самоуправлению), разработал «Программу Союза». Было решено созвать Учредительный съезд Союза в мае 1917 г. Делегаты отправлялись на него все по тому же принципу представительства: от каждого из казачьих войск в зависимости от численности. Программа провозглашала в качестве основной цели «объединение Казачьих войск для выяснения их общих интересов и проведения необходимых реформ». Признавалось важным «укрепление нового государственного строя на началах декларации Временного правительства», «разработка норм и оснований, на которых должна быть построена будущая государственная и общественная жизнь казачьих войск», а также «подготовка казачества к Всероссийскому Учредительному Собранию» и «разработка неотложных реформ, касающихся казачьих войск до созыва Учредительного Собрания». Власть стремилась к сотрудничеству с Союзом, введя его представителей во все действовавшие при Временном правительстве совещательные комиссии, предоставляя возможность делегирования членов и в Московское Государственное Совещание и, позднее, в Совет Республики. Три представителя Союза официально работали в Ставке Главковерха. При непосредственном участии Союза правительством были приняты решения об упразднении должности походного атамана (в 1919 г. она будет восстановлена в белой Сибири), об увеличении вознаграждения за потерянное на войне имущество, о назначении на должности в казачьих структурах, исходя из принадлежности к соответствующему сословию. Финансирование постоянно действующих структур Союза происходило за счет специальных отчислений от каждого казачьего войска, в зависимости от численности населения и размеров территории (2).
На съезде 7—13 июня 1917 г. был окончательно сформирован Союз казачьих войск, во главе которого стал будущий оренбургский атаман, войсковой старшина А. И. Дутов. Если на первом съезде из представителей власти присутствовал только командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов, то на втором съезде выступали Родзянко, Гучков, Керенский. Неоднократно выступали представители казачьих частей с фронта, зачитывались резолюции. Общим мотивом выступлений были призывы к власти незамедлительно «положить конец анархии», «создать единую, крепкую власть», «призвать всех к защите свободы». Совет Союза обратился к Керенскому с просьбой о переносе выборов в Учредительное Собрание на январь 1918 г., объективно объясняя это невозможностью проведения «правильных» выборов на фронте во время войны, а также «расстройством транспорта и почтово-телеграфных сношений, брожением на местах». Во время «июльских событий» в Петрограде Совет Союза во взаимодействии с командующим Петроградским военным округом генерал-майором П. А. Половцовым руководил действиями верных Временному правительству казачьих полков (3).
6 августа Союз казачьих войск заявил категорический протест против возможной отставки Корнилова и о «полном подчинении и всемерной поддержке герою, вождю армии генералу Корнилову и герою революции Керенскому». Одновременно с готовностью решительными мерами спасать Родину, честь армии и свободу народа» Союз отмечал, что он «совершенно отрицает право Совета р. и с. д. вмешиваться в дело реорганизации армии генералом Корниловым и командования ею». На Государственном Совещании Союз представляли 10 делегатов, решительно выступавшие против «развала фронта» (4). Во время т. н. «мятежа Ставки» Союз формально не заявил о своей поддержке действий Корнилова. Очевидно, этот фактор, а также стремление Керенского сохранить лояльность казачества по отношению к Временному правительству не привели к запрету его деятельности (в отличие от Союза офицеров), и после событий августа 1917 г. Союз оставался влиятельной политической силой, претендовавшей на представительство общеказачьих интересов.
В конце октября – начале ноября казачьи области заявили о своем отношении к советской власти. Принципиально важное для формирования Белого движения решение было принято 28 октября и опубликовано в т. н. «Донской декларации» 7 ноября 1917 г., когда донской атаман Каледин заявил, что ни он, ни Войсковое правительство «власть большевиков не признают Всероссийской властью». Донская область провозглашалась «независимой, впредь до образования общегосударственной, всенародно признанной власти». Эта «декларация» не предполагала «отделения», в отличие от ряда «государственных новообразований», заявивших о своем «стремлении к независимости» после прихода к власти большевиков (Финляндия, республики Прибалтики, республики Закавказья). Более того, Каледин говорил о готовности принять на Дону Временное правительство. Как отмечалось выше, именно это вызвало надежды Малого Совета на возможность продолжения своей работы на Дону. Кубанский атаман Филимонов не имел полномочий для единоличных деклараций об отношении к советской власти, и только в начале декабря 1917 г. Краевая Рада окончательно «стала на точку зрения непризнания советов» (5).
Атаман Дутов приказом по войску № 816 от 26 октября 1917 г. объявил о «преступности» захвата власти большевиками и готовности «в тесном братском союзе с правительствами других казачьих войск… оказать полную поддержку коалиционному Временному правительству (очевидно, имелся в виду отказ от принципа «однородно-социалистической» власти, декларируемого сторонниками свергнутого правительства А. Ф. Керенского. –
До 8 февраля 1918 г. продолжала свою работу, не признавая советской власти, Войсковая управа Сибирского казачьего войска. 2-й Войсковой Круг Семиреченского казачьего войска 2 ноября 1917 г. постановил «не признавать советскую власть и принять Верховную власть в Семиреченской области на себя». Избранный войсковым атаманом 26 февраля 1918 г. генерал-лейтенант А. М. Ионов подтвердил это решение.
На Дальнем Востоке основные антисоветские центры были представлены амурским и уссурийским казачеством. 27 октября 1917 г. бывший член Государственной Думы, ставший атаманом Амурского казачьего войска, И.М. Гамов телеграфировал о полной поддержке Временного правительства и о готовности выступить на его защиту. Примечательно тесное взаимодействие земско-городского самоуправления и казачества. Полномочия Гамова подтвердил и Комитет общественной безопасности Амурской области, утвердивший его в должности председателя войскового правления, и Войсковой Круг. 11 декабря 1917 г. краевое земское бюро в Хабаровске приняло власть от комиссара Временного правительства А. Н. Русанова и выехало в Благовещенск. В январе 1918 г. 4-й Войсковой Круг подтвердил полномочия Войскового правительства на осуществление власти в Амурской области. Аналогичная позиция «доверия» Временному правительству и необходимости созыва Учредительного Собрания высказывалась Войсковым правлением и атаманом Уссурийского казачества, заявившего, что войско «в тесном единении со всеми казачьими войсками всемерно поддерживает все требования единственно законного Временного правительства». Войсковое правление и войсковой атаман осуществляли в Уссурийском казачьем войске полномочия исполнительной власти, однако после того, как атаманом стал генерал-майор И. П. Калмыков, многие решения (в частности, судебного порядка в отношении представителей советской власти) принимались им единолично, без согласования с войсковыми структурами. 18 ноября 1917 г., используя свой мандат комиссара Временного правительства по организации добровольческих частей на Дальнем Востоке, в Забайкалье, во главе формируемого Монголо-Бурятского полка, против советской власти выступил есаул Г. М. Семенов (6).
Таким образом, казачество, как считалось, могло обеспечить российскому Белому движению ожидаемую поддержку. На Дону формировались кадры будущей Добровольческой армии. Начинался «корниловский» период организации южно-русской белой власти. В уже упоминавшемся письме в Ставку генералу Дитерихсу генерал Алексеев признавал, что «юго-восточный угол России – район относительного спокойствия и сравнительного государственного порядка и устойчивости; здесь нет анархии, даже резко выраженной классовой борьбы, здесь естественные большие богатства, необходимые всей России; под покровом силы промышленно-экономической и порядка здесь именно надо создать сильную власть, сначала местного значения, а затем общегосударственного» (7).
Но скоро выяснилось, что для Войскового круга, несмотря на заявления донского атамана, «казачья политика» все-таки важнее решения общероссийских проблем. Круг не собирался «втягивать казачество в братоубийственную борьбу», и пополнение «Алексеевской организации» проходило почти нелегально. Единственной возможностью сохранить казачьи войска как потенциальный «оплот против большевизма» представлялось создание т. н. Юго-Восточного Союза, призванного объединить в границах федерации донское, кубанское, терское, астраханское казачество, а также горцев Северного Кавказа. В этом случае будущая белая армия могла легализоваться в составе вооруженных сил Союза. Территория Союза получала бы статус отдельного военного округа с общими штабными и организационными структурами. Такой проект дважды обсуждался генералом Алексеевым с представителями Союза во время его поездок в Екатеринодар, однако окончательного утверждения он не получил.
Образование Союза стало одним из звеньев в цепочке «областных суверенитетов». Еще 20 октября на конференции во Владикавказе был подписан договор об образовании Союза, хотя по отношению к Временному правительству не выражалось какой-либо оппозиции. В принятой 28 ноября 1917 г. в Екатеринодаре «Декларации объединенного правительства Юго-Восточного Союза казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей» отмечалось: «Гарантируя своим членам полную независимость их внутренней жизни, Союз обязуется содействовать им в подготовке их внутреннего устройства, как самостоятельных Штатов будущей Российской Демократической Федеративной Республики». На тех же позициях стояла Кубанская Краевая Рада, подтвердившая своей резолюцией от 20 декабря 1917 г., что «наиболее совершенной формой бытия Российского государства признается Российская Демократическая Федеративная Республика», как «единое государство» из «крепко спаянных между собою «федерирующихся областей», а Кубанский Край – один из «равноправных ее штатов» (8). Интересно, что подобная «апелляция» к опыту Северо-Американских Соединенных Штатов делалась тогда и сибирскими «областниками», что свидетельствует о популярности политической системы заокеанской державы в послефевральской России. Союз должен был объединить донское, кубанское, терское, астраханское казачьи войска. Предполагалось также вхождение в его состав Союза горцев Кавказа, яицкого и оренбургского казачества, «киргизского и калмыцкого народов» («вольных народов степей» – по определению учредительных документов).
Союзный договор 20 октября 1917 г., ставший своеобразной Конституцией Юго-Восточного Союза Казачьих Войск, Горцев Кавказа и Вольных Народов Степей, провозглашал свое действие до момента принятия Всероссийской Конституции Учредительным Собранием. Тем самым сохранялась идея «государственного единства», а будущая Россия представлялась «республикой», основанной на «федеративном устройстве». Определялось, что «каждый член Союза сохранял свою полную независимость в отношении своей внутренней жизни» и получал право «самостоятельно вступать в сношения и договоры, не противоречащие Конституции». Гарантировалось соблюдение всех гражданских, политических прав и свобод, провозглашенных после февраля 1917 г. Никаких ограничений местной власти в пользу союзной не было обозначено, что указывало на необходимость дальнейшего разграничения полномочий «центра» и «регионов», но уже после созыва Учредительного Собрания. «Союз» ставил своей целью «способствовать установлению наилучшего государственного строя, внешней безопасности и порядка в России». Высшая власть в «Союзе» принадлежала «народу в лице Законодательного Собрания», выборы в которое предполагалось провести в начале 1918 г. Временно «Союз» был возглавлен Объединенным правительством, составленным на основе представительства – по два министра от каждого члена «Союза», а четыре министра – от Союза горцев. В состав правительства входили многие будущие активные участники антибольшевистского движения: А. П. Епифанов и В. А. Харламов – от Донского Войска, В. К. Бардиж и И. Л. Макаренко – от Кубани, Г. А. Вертепов и атаман Н.А. Караулов – от терского казачества, А. М. Скворцов и князь (нойон) Д. Ц. Тундутов – от астраханского казачества. Г. Бамматов, Т. Чермоев представляли Дагестан, а П. Коцев и А. Намитоков – горцев Северного Кавказа. В ноябре 1917 г. о вхождении в «Союз» заявили представители земско-городского самоуправлений Черноморской и Ставропольской губерний. Формальным главой объединенного правительства стал член ЦК кадетской партии, председатель Донно-Кубанского комитета Всероссийского Земского союза – В. А. Харламов. Компетенция Объединенного правительства ограничивалась вопросами военными, финансовыми, путей сообщения, связи, а также торгово-промышленными и внешних сношений, при этом было установлено, что общие для всех участников Союза решения должны приниматься при условии подотчетности собственным краевым правительствам. Объединенное правительство приступило к работе в конце ноября 1917 г. в Екатеринодаре, однако за короткое время – до занятия области отрядами красной гвардии – было принято всего лишь решение о совместном контроле за работой проходящих по территории «Союза» железных дорог и об общей денежной эмиссии (9).
Несмотря на неосуществимость в конце 1917 г. – начале 1918 г., идея Юго-Восточного Союза оставалась популярной среди казачества и периодически становилась ведущей в политических проектах преобразований на белом Юге в 1918–1920 гг. По оценке главы Объединенного правительства, будущего главы Донского Войскового Круга В. А. Харламова, «в первые месяцы революции стихийно выражается стремление казаков к единению, и создается Союз Казачьих Войск, где выковывается общая казачья мысль, намечаются планы общеказачьего строительства в новых условиях жизни… Идея Юго-Восточного Союза не умерла с фактическим прекращением его существования в начале 1918 года. Каждая сессия Донского Войскового Круга выносила постановление о неотложной необходимости осуществления этой идеи. То же было на Кубани и на Тереке…».
В это же время возник подобный вариант создания автономного объединения Уральского, Оренбургского и Сибирского казачьих войск – т. н. Восточного Союза. К нему должны были присоединиться «вольные народы Башкурдистана и Казакстана», а также Туркестан. В перспективе намечалось объединение с Юго-Восточным Союзом.
Идеи федеративного устройства и широкого демократического представительства разделял также Всероссийский казачий съезд, утвердивший на пленарном заседании 13 ноября 1917 г. резолюцию, согласно которой «верховная власть должна быть сконструирована на принципе коалиции от здоровых организаций страны: а). Юго-Восточного Союза, б). Центральной Украинской Рады, г), представителей фронта, д). крестьянского союза, е). центрального исполкома эсеров и эсдеков первого состава, ж), кооперативов, з). представителей земств и городов и других подобных представительных организаций, имеющих общегосударственный характер». Созванное таким образом Совещание должно создать коалиционное правительство, которое, в свою очередь, «составит Совет Российской Республики и ответственное перед ним Министерство», которое будет работать до созыва Всероссийского Учредительного Собрания (10).
Что же касается отношений с «корниловским руководством», то только после того, как на границах Донской области стали собираться отряды красной гвардии и в самом Ростове власть едва не захватили местные большевики, Каледину пришлось согласиться с «легализацией» Белой гвардии. Правда, произошло это только после перехода большей части кадров Алексеевской организации из Новочеркасска в Ростов-на-Дону, который прежде формально не входил в территорию Войска. В Рождественские дни, 26 декабря 1917 г., было официально объявлено об образовании Добровольческой армии. В ее «Декларации», опубликованной 27 декабря (предполагаемое авторство принадлежало Б. В. Савинкову), заявлялось об общероссийских целях: «Дать возможность русским гражданам осуществить дело государственного строительства Свободной России, стать на страже гражданской свободы, в условиях которой хозяин земли Русской, ее народ, выявит через посредство Учредительного Собрания свою державную волю». Заявлялось и о том, что необходимо сделать в ближайшее время: «противостоять вооруженному нападению красных на юг и юго-восток России». Командующим Добровольческой армией, неофициальным распоряжением генерала Алексеева от 25 декабря, был назначен генерал Корнилов. Тем самым отмечалось первенствующее значение генерала Алексеева в иерархии Белого движения.
Первоначально официальный статус Добровольческой армии не выходил еще за рамки регионального характера. Ее кадры формально вошли в состав войск Ростовского округа под командованием генерал-майора А. М. Назарова. Затем окружное командование принял на себя генерал-лейтенант Я.Ф. фон Гилленшмидт и (с января 1918 г.) генерал-майор А. П. Богаевский.
Но уже тогда достаточно четко проявилась установка на то, что Добровольческая армия станет именно основой восстановления кадровой Российской армии. Не случайно среди первоначальных вариантов переименования «алексеевской организации» были такие: «Союз Возрождения армии», «Кадр для воссоздания армии». Ориентация прежде всего на военные традиции, на сохранение военной преемственности в значительной степени влияла в будущем на «политическое лицо» южнорусского Белого движения, политический курс, в котором «нужды фронта» получали приоритет перед «нуждами тыла».
В политическом плане нужно было учитывать сложившуюся в то время на Дону практику создания коалиционного правительства на основе «паритета казачьего и иногороднего населения». Входившие в состав армии монархисты никоим образом не обнаруживали своих политических идеалов. На встрече с представителями «общественности» Ростова-на-Дону 31 января 1918 г. генерал Алексеев заверял собравшихся в отсутствии «реакционных намерений». Результатом стало согласие правительства на легализацию Добровольческой армии в следующей форме: «… существующая в целях защиты Донской области от большевиков, объявивших войну Дону, и в целях борьбы за Учредительное Собрание Армия должна находиться под контролем Объединенного Правительства, и в случае установления наличности в этой Армии элементов контрреволюции таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы Области…». Разумеется, подобный «демократический статус» был лишь конъюнктурным прикрытием. Не случайно с точки зрения военно-юридических нормативов командование Добрармии провозглашало, что оно пользуется русскими воинскими уставами, изданными до 28 февраля 1917 г. (11).
Добровольческая армия изначально стремилась к фактической координации усилий различных антибольшевистских центров. В тактические планы генерала Алексеева входило становление именно Юго-Восточного центра, тогда как планы генерала Корнилова были более обширны. Для него более предпочтительным вариантом центра будущего всероссийского антибольшевистского сопротивления представлялись Сибирь и Туркестан. «В Сибирь я верю, Сибирь я знаю», – говорил генерал своим соратникам. Среди сибирских казаков имя Корнилова было очень популярно. Не менее перспективным представлялся пройденный «вдоль и поперек» Туркестан, где можно было бы рассчитывать на поддержку и текинцев Закаспия, и семиреченских казаков, и сослуживцев по Туркестанскому военному округу. В Ташкенте руководил антибольшевистским подпольем его родной брат – полковник Петр Корнилов. Знание Монголии и Китая гарантировало Белому движению прочный тыл (на что надеялись в 1920–1921 гг. атаман Семенов и барон Унгерн). Корнилов, отец которого был лично знаком со многими «областниками» еще с 60-х гг. XIX века, командировал в Сибирь своего бывшего сослуживца, генерала от инфантерии В.Е. Флуга, вручив ему текст «Конституции», письмо к Потанину и к представителям сибирского казачества и снабдив средствами из собственного, неподотчетного армейской казне, фонда. Флуг обязывался установить контакт с антибольшевистским подпольем и, по возможности, должен был содействовать организации правительства на основе ростовской программы. В случае развития Белого движения на Востоке вполне реальной представлялась перспектива создания объединенного фронта Юга России, Туркестана и Сибири. Но эти вполне реальные геополитические расчеты Корнилова, к сожалению, недооценили в 1918 г. ив последующие годы гражданской войны. Генерал Алексеев «сибирскому варианту» развития Белого движения не сочувствовал, поэтому командировке Флуга придавал «второстепенное» значение.
Показательно, что бывший начальник штаба Главковерха в августе 1917 г., первый начальник штаба Добровольческой армии генерал-лейтенант А. С. Лукомский отмечал, что Алексеев и Деникин «вели бы дело на Юге России, а Корнилов сумел бы лучше Колчака повести дело в Сибири». Действительно, шансов на успех у талантливого, решительного военачальника, «убежденного демократа», популярного среди казачества, сибирских земств и кооперативов, было немало. На Востоке России Корнилов мог восприниматься не только как «харизматический лидер», но и как военный стратег, неординарный политик.
Но помимо «сибирского варианта» сохранились свидетельства и других планов генерала. По воспоминаниям таврического губернского комиссара Временного правительства, будущего участника Ледяного похода Н. Н. Богданова, во время одного из совещаний генералитета и «общественных деятелей» «Корнилов долго отказывался взять на себя командование, указывая, что он тут (на Дону. –
Поделиться книгой: