Помоги проекту - поделись книгой:
Получалось, прямо скажем, хреново. Мысли крутились вокруг неё, не отходя далеко. Я концентрировался на дыхании, на движениях ног. Сбивался с шага, сбивался с дыхания. И даже музыка не особо помогала.
Когда она закончила с бегом, стало только хуже. Она отошла в сторону, уселась на лавочку, рядом с которой стоял её чёрный рюкзачок. Девушка вытащила из него бутылку воды и принялась пить, глядя на меня. Потом она начала делать растяжку, всё так же стоя лицом в мою сторону. Пробегая мимо в пятый раз, я не выдержал, сбросил наушники на шею и хрипло крикнул:
— Обязательно на меня таращиться?
— Куда хочу — туда смотрю! — самым стервозным в мире голосом отозвалась она. — Дебил!
Был бы парень — можно было бы подраться. Или хоть матом друг друга обложить как следует. А тут — неудобно всё-таки.
Когда я пробежал ещё круг и снова оказался возле неё, она добавила:
— Бежишь, как дебил. Поучился бы хоть.
— У тебя, что ли? — огрызнулся я.
— Денег не хватит, — фыркнула она и уткнулась в смартфон.
Так и сидела, пока я не понял, что пора закругляться, иначе уже тупо опоздаю на работу.
В среду я проснулся по будильнику в пять. Часа мне хватит с головой, людей будет ещё меньше. В отличном настроении я побежал прямо от подъезда. Перед стадионом плотно росли кусты. Выбегая из-за них, я плечом врезался всё в ту же девушку.
— Твою мать! — прорычала она сквозь зубы и, махнув хвостом, побежала быстрее.
«Твою мать», — согласился я мысленно. Кажется, мысли у нас неудачно сошлись. Она тоже решила прийти пораньше, чтобы не делить дорожку со мной.
Настроение стремительно смылось в унитаз. Казалось, меня кто-то проклял вот этим вот… существом.
Она не обращала внимания на меня, я старался не обращать внимания на неё. Кроссовки пружинили по асфальту, тщетно пытаясь внушить что-то его неподатливой чёрствой душе. Но не одни кроссовки ещё придут в негодность, сотрутся до дыр, а асфальт останется, не вспомнит даже о том, что за войны на нём происходили.
В какое бы время я ни приходил на стадион — она уже была тут. И, как будто этого было мало, вскоре к нам присоединился третий персонаж.
Он появился в начале шестого, в понедельник. В день, когда все неудачники мира решительно начинают новую жизнь, чтобы к обеду плюнуть на всё и окунуться в то дерьмо, в котором привыкли плавать.
— Ого, — сказал я.
Девушка фыркнула.
Мы с ней бежали рядом. Не то чтобы подружились, просто у нас совпали не только биологические часы, но ещё и темпы бега. Когда мы перестали использовать ускорения для доказательства превосходства, стали бежать с одной и той же скоростью. Да и привыкли, общество друг друга уже не вызывало прежнего раздражения.
На дорожку вышел мужик лет пятидесяти, с короткой стрижкой, и таких габаритов, что я не мог поверить, что он ходит. А этот жиртрест явно собирался бежать.
— Хана асфальту, — выдохнул я.
Девушка хихикнула, но тут же сделала вид, что закашлялась.
— Привет! — бодро воскликнул толстяк, когда мы поравнялись с ним, и, крякнув, как селезень-переросток, затопал по асфальту.
Бежалось ему тяжко. Сиплое дыхание было слышно с противоположного конца стадиона. Ноги он ставил как попало, наклонялся вперёд, хватал ртом воздух. В первый день, кажется, он едва одолел два круга. И — да, это был лишь его первый день.
— Спорим, на неделю его не хватит, — сказала девушка на следующее утро.
— Да его на три дня не хватит.
Мы пожали руки.
— Лена.
— Семён.
Через три дня я проиграл спор и купил Лене протеиновый батончик. Через неделю она купила батончик мне.
— Гадость, — сказал я, прожевав первый кусок.
— Зачем просил? — пожала она плечами.
— Из принципа.
А «бегемот», как мы окрестили нашего нового соседа, продолжал бегать. Всё так же еле волоча ноги и оглушительно задыхаясь.
— Он меня бесит, — пожаловалась Лена.
— Меня тоже. И не только он.
— Отвали, а? — тут же набычилась Лена. — Тоже, блин, спортсмен нашёлся.
— Я, по крайней мере, на бегу себя не фотаю.
— А я с этих фоток денег поднимаю больше, чем ты за месяц в своём офисе грёбаном.
— Я не работаю в офисе.
— Да мне пофиг, где ты там работаешь.
Она встала со скамьи, на которой мы сидели вместе, и занялась растяжкой. Я тоже встал и вернулся на дорожку. Было воскресенье, и я никуда не спешил.
Обогнав пыхтящего толстяка (который вечно здоровался, приходя на пробежку, чем неимоверно раздражал и меня, и Лену), я вошёл в поворот, и вдруг краем глаза заметил, как что-то быстрое несётся прямо ко мне.
Повернул голову — собака. Небольшая, ниже колена высотой, но — собака. С острыми зубами в разинутой пасти.
— Твою мать, — выдохнул я и сбросил наушники на шею.
В уши ударил злобный лай. Надрываясь, как оглашенная, собака кидалась на меня, пытаясь укусить за ногу. Я поворачивался к ней — собака отскакивала, не переставая блажить. Но стоило повернуть голову, чтобы смотреть, куда, собственно, бегу, как эта тварь снова бросалась.
— Фу! — крикнул я и махнул рукой. — Уйди!
Идиотская псина только громче загавкала. И тут впереди я увидел гордую фигуру хозяйки. Баба лет сорока, в чуть ли не домашнем халате, сложив руки, стояла и смотрела на происходящее. Я подбежал к ней, остановился.
— Ваша собака? — спросил, переводя дыхание.
— Да, моя, — отозвалась она.
— Обязательно нужно, чтобы она на людей кидалась?
— Она не кидается! Она видит, что ты ведёшь себя агрессивно!
Собака скакала рядом, продолжая бешено лаять.
— Я веду себя агрессивно?!
— Ты! Не надо на неё орать! И руками махать!
— Вы вообще не видели знаки, что на территории школы нельзя собак выгуливать?
— Да что ты говоришь!
— Про поводок слышали когда-нибудь? Про намордник?
— Я на тебя сейчас намордник надену!
Я понял, что сейчас совершу уголовное преступление. Тётка продолжала говорить что-то насчёт каких-то знакомых, или типа того, которые мне руки и ноги переломают, но тут с нами поравнялся «бегемот». Из-за лая собаки я даже не слышал его фирменного дыхания.
А он дышал. И, оказавшись рядом, набрал полную грудь воздуха и рявкнул:
— ФУ!!!
Я впервые в жизни понял, что значит выражение «обосраться кирпичами». Тётка подпрыгнула. Собака чуть ли не вросла в асфальт, прижав уши.
— Ты чё орёшь?! — пришла в себя тётка. — Да ты знаешь, кто…
Но «бегемот» опять вдохнул и грянул ей в лицо:
— Фу! Пшла! Фу!
Он пёр на неё всей своей тушей и орал. Собака, скуля, пятилась. Пятилась и тётка, без толку пуча глаза и пытаясь что-то сказать. Её никто не слушал и не слышал.
Споткнувшись и едва не упав, тётка, наконец, развернулась и засеменила прочь, увлекая за собой посрамлённую псину. «Козёл», «дебилы» и «приведу» были единственными приличными словами, которые я от неё слышал.
— С ними построже надо, — пробасил «бегемот», повернувшись ко мне и протягивая руку. — Виталий Степаныч.
— Семён, — ответил я, пожимая, судя по ощущениям, целый окорок.
Какой-то звук привлёк моё внимание. Повернув голову, я увидел Лену. Она покатывалась со смеху, сидя на скамейке.
Третий круг
Однако скоро стало не до смеха. «Дама с собачкой» словно сломала некий заслон, и из другой реальности в нашу прорвались монстры. Монстры, выгуливающие других монстров.
По одному, по двое, по трое, а иногда и по четверо они каждый день приходили на школьную спортплощадку. Как будто что-то тянуло их к этому стадиону. Разговаривать было бесполезно. Одни тут же принимались хамить, другие смотрели оловянными глазами, не понимая, «а чё такова?».
Собаки срали рядом с дорожкой. Собаки бегали, путаясь под ногами. Их хозяевам почему-то надо было перемещаться именно по дорожке, сбиваясь в толпы, через которые приходилось пробиваться на бегу. Я уже забыл, когда в последний раз испытывал удовольствие от пробежки. Расслабляющее времяпрепровождение превратилось в ежедневную войну.
Однажды, психанув, я завёл будильник на четыре и почти не удивился, увидев в утренних сумерках две знакомые фигуры — стройную, с мечущимся из стороны в сторону «хвостом», и здоровенную, бегемотоподобную.
Казалось, будто мы, трое, стали друзьями, объединившись против целого мира, населённого зомбированными собачатниками. В такую рань их ещё не было.
Виталий Степаныч, как всегда, выдохся первым. Я увидел, что Лена, остановившись рядом, всучила ему свой смартфон, отбежала подальше и понеслась навстречу ему. Виталий Степаныч фотографировал. Я только головой покачал на бегу. Чем бы дитя не тешилось…
— А меня жена запилила, — добродушно рассказывал Виталий Степаныч. — Говорит, отъелся. Я говорю: хорошего человека должно быть много! Не верит, зараза. — И смеялся.
Солнце всходило, заливая площадку светом. Мы с Леной бежали с разрывом в половину круга, Виталий ковылял где-то между, когда появилась первая собака. Старая знакомая, со своей ушибленной на голову хозяйкой, которая, как и в первый раз, сложив на груди руки, вышла на «футбольное поле» в центре стадиона и смотрела, как её питомец, рыча от дебильной ярости, кидается на Лену.
Лена тут же остановилась, топнула ногой, крикнула. Ей в ответ заорала хозяйка. Виталий, с его фирменным «ФУ!!!», был ещё далеко. Я вскинул руку с часами. Почти шестьдесят минут! Неплохо. Даже хорошо!
Как бы ни было погано, я, сам того не заметив, стал вполне приличным бегуном. Боли под рёбрами больше не донимали, мышцы перестали болеть, дурацких травм не случалось. Я мог бежать ещё и ещё, снова и снова, чувствуя лишь приятную усталость.
Пора было идти домой. Пусть идиотка с собакой чувствует себя победительницей. Я ускорился перед финишной чертой, от которой к калитке вела тропинка.
Вдруг в наушниках отчётливо раздался смех. Такой мерзкий, булькающий, клокочущий, злой.
Я вздрогнул. Что за фигня? Тысячу раз слушал эту песню, нет там такого. Завертел головой — рядом никого не было. И песня внезапно заглохла. Остался только этот захлёбывающийся смех.
Остановившись, я снял наушники. Смех стал громче. Повернув голову, я увидел тётку-собачницу. Она стояла лицом ко мне, потому что теперь именно ко мне скакала её собака, беззвучно лая.
Она совершенно точно гавкала, но звука я не слышал. Слышал только смех. А потом перевёл взгляд на хозяйку, и сердце, только что часто бившееся после бега, практически остановилось.
В воздухе, над головой тётки висел чёрт.
Мне не понадобилось думать, как его назвать. Он выглядел точь-в-точь, как чёрт, знакомый по советским книжкам, фильмам и мультфильмам для детей, только вот ничего забавного в нём не было. Чёрный, покрытый клочковатой шерстью, с копытами, рожками и свиным рылом. С жёлтыми маленькими глазками.
Он висел у тётки над головой, затейливо сложив ноги, вертелся вокруг своей оси и хохотал. Заметив, что я на него смотрю, остановился и голосом тётки провизжал:
— Что смотришь? Иди-иди отсюда! Спортсмен х*ев!
Страшнее всего было то, что под эти слова разевался и рот тётки.
Собака добежала до меня. Принялась за свой обычный танец: выпад, отскок, припасть к земле, прыгнуть, и всё это с лаем, только теперь — беззвучным.
— Нехер делать, нехер делать! — визжал чёрт, снова вращаясь и покачиваясь вверх-вниз. — Вон отсюда! Фу! Пшли!
Вдруг он опять замер, напрягся, и раздался оглушительный пердёж. Из мохнатой задницы извергся водопад дерьма, пролился на голову тётке. Чёрт, визжа от радости, крутился и подпрыгивал в воздухе, не переставая испражняться.
— Дохера о себе думаете! — Рот тётки открывался в такт словам, но звук шёл не оттуда. — Я щас мужа позову, он те, сука, устроит здоровый образ жизни!
В раскрывающийся рот затекало дерьмо, лица уже не было видно. До меня долетела волна такого зловония, что в глазах потемнело.
Поделиться книгой: