Помоги проекту - поделись книгой:
У всех людей биография делится на определенные этапы в разных областях — физиологии, образования, личной жизни и пр. У наркомана к этому добавляется еще одна область — тяга. С тринадцати лет я сидел на анаше. Около года нюхал клей. Смотреть в подвале «веселые картинки» мне, конечно, было интересно. Но я бросил токсикоманию из природной брезгливости. Мне уже мерещился тошнотворный запах «Момента» и, казалось, я не отмоюсь от него никогда.
План — убойная вещь, но уже хотелось чего-то большего. Некоторые из моих старших друзей стали подкалываться. Сами они особенно не распространялись, но слухами земля полнится.
И, надо заметить, тогда в нашей среде отношение к опиатной наркомании совсем не совпадало с отношением к ней же в массовом сознании, с тем, что пропагандировалось. Мы тогда еще не знали истинное лицо наркомании. Наркоман в нашем представлении вовсе не был исхудавшим молодым человеком, выглядящим в двадцать на все пятьдесят, валяющийся в грязном притоне, жадно ищущий, у кого бы занять денег на «шарик» и готовый на всё ради укола. В нашей среде тех, кто в теме, наркоманов, уважали. Наркоман тогда, в те годы, когда мы еще не знали про СПИД и гепатит «В» — это элита общества и икона стиля. Он красиво и модно одет, у него дорогие сигареты, с ним хотят дружить, с ним охотно знакомятся девушки, он умный, хитрый, отважный. Он умеет делать деньги, и они у него всегда есть!
В старших классах школы я чувствовал себя таким же крутым и был готов употреблять что-то посильнее анаши. Но мой ангел-хранитель еще долго берег меня, внушая страх. Во-первых, я боялся уколов, впадал в какую-то детскую панику перед ними. Хотя, казалось бы — сын медработника, но мне даже вид шприца внушал подсознательный ужас. Мне не делали прививок, никогда не брали кровь из вены.
Во-вторых, я боялся передозировки. Ходили всякого рода разговоры… К примеру, что один наркоша вколол слишком много герыча и не вернулся из страны грез, а другой неаккуратно запустил себе в вену воздух, который закупорил сердечный клапан. А вот там люди, коловшиеся одним шприцем, подцепили СПИД. Однако ни одного больного СПИДом я тогда еще не встречал. А вот мама по роду службы, скорее всего, встречала. Но никакой разъяснительной работы со мной не вела. Да и когда, если она все время работала и еще строила свою личную жизнь — вскоре у меня появился отчим.
Познакомились они оригинально, как-то очень по-медицински. Валерий Михайлович Бартновский был отставным майором, бывшим военным летчиком. У него умерла жена, после чего он запил. Да так сильно, что пришлось зашивать ему в задницу торпеду. Вот эту операцию как раз и делала вместе с врачом моя мама.
Бартновский был человеком основательным, обеспеченным, трудолюбивым и… жадным. Хозяйственный белорус, воспитывавшийся в детском доме. Мать хотела, чтобы я нашел хоть какой-то общий язык с ее новым мужчиной. Но из этого ничего не вышло. Что мне было до его участка, где росла картошка, которую надо было полоть, окучивать и копать? Что мне было до его собственного автосервиса, до его бизнеса? Мы с Бартновским оказались с разных планет.
Но матери было с ним удобно. Валерий Михайлович ее обеспечивал, создавал тыл, во всем помогал. Она переехала к нему жить и теперь меньше меня видела, хотя беспокойство о темных делишках непутевого сына её, конечно, не отпускало.
Тем временем я закончил экстерном девятый класс «школы для отморозков». Надо было выбирать — или поступать в колледж и получать профессию, или еще два года валять дурака в старших классах. Мать, естественно, хотела, чтобы я занялся делом. Она была в хороших отношениях с Эдуардом Михайловичем Ованесяном, директором медицинского колледжа, в котором училась она сама, и который закончила сестра Юля. Поступил бы я туда без труда, но это значило, что для моего «бизнеса» останется намного меньше времени. А кто будет краденое продавать? А кто будет толкать анашу?
И тут нашелся вполне устраивавший меня вариант. В районе Нижнего рынка, в самом центре Ставрополя, открылась экспериментальная вечерняя платная школа. Последнее обстоятельство значило, что там хотя бы не будет полууголовных придурков, как в вечерке. Директором этого учебного заведения был Алексей Егорович Шабалдас, позднее ставший министром образования Ставропольского края. Алексей Егорович был последователем Макаренко и его педагогические приемы с успехом внедрял в своей школе, которая благодаря его усилиям стала лицеем. К примеру, он ввел самоуправление, то есть ученики на равных правах с учителями могли участвовать в организации школьной жизни. В школе царил либеральный дух и нам это нравилось, педагоги относились к нам, как к равным.
Школа поражала своим внешним видом, классами и оборудованием. Евроремонт, стеклопакеты на всех окнах (такой роскошью могло похвастаться далеко не каждое образовательное учреждение). В рекреации — фонтан, на этажах в коридорах — большие аквариумы, а в них не какие-нибудь гуппи и меченосцы, а осетры и даже пираньи. Школа была укомплектована по последнему слову техники, имелись компьютеры, телевизоры, видеомагнитофоны.
Срабатывал, конечно, воровской инстинкт. Украсть новенький комп — это тебе не соленья и сахар из кладовок тибрить. Но, честное слово, не тянуло. В школе царила гармония, ребята не хотели ее нарушать. Мы понимали, в элитном учебном заведении учится элитная молодежь, то есть все мы. Старшеклассники и старшеклассницы модно одевались, были при деньгах. Ну и, разумеется, все курили укроп, выпивали и легко относились к сексу. Без этого какая золотая молодежь?
Порядки в школе были особенные, без диктата и излишнего назидания. Старшие классы учились с 16:30 до 20:00. Из кабинета в кабинет мы не переходили. При появлении учителя не нужно было вставать, достаточно было сказать «привет». Урок проходил в форме свободной беседы. Присутствие на уроке обдолбанного или пьяного ученика не становилось ЧП, на такого просто не обращали внимания, если он не шумел. И что удивительно — такая система обучения была нам на пользу! Мы старались, не наглели, шли в школу с удовольствием.
Казалось бы, с такой свободой тот безобразный случай, когда я с друзьями побил учителя, мог и здесь повториться. Но нет! Мы уважали учителей, а они уважали нас, учеников. Если кто-нибудь особо упорствовал, такого мог пригласить в свой кабинет директор и серьезно поговорить. Авторитет и харизма Шабалдаса были так высоки, что успокаивались самые отмороженные. Такой же была и стокилограммовая завуч Елена Юрьевна, обладавшая солидным весом и в прямом и в переносном смысле. Продвинутые педагоги вообще говорили с нами на одном языке. В их лексиконе были словечки, которые никогда не будут считаться приемлемыми для педагогов: заткнись, попутал, хмырь, клево, сядь на жопу ровно и т. д. Но эта школа стала не только лучшей из всех, где я учился, но и вообще со временем превратилась в самое яркое явление моей юности.
Вечерка подарила мне одного из моих лучших друзей — Арсена. Вот как это случилось, дружба началась чуть ли не с драки. Арсен Абдуллаев, наполовину дагестанец, сидел за первой партой, я за последней. 1 сентября учительница сказала, что нужно назначить дежурного. «Начнем с первой парты!» — громко объявила она.
— А чё это с первой? — возмутился Арсен. — Давайте лучше с последней!
— Сказано же, с первой, — я полез в бутылку. — Ты чё, по-русски не сечёшь?
— Ты на чё намекаешь? Пойдем, побазарим?
— Пойдем.
Мы вышли на улицу и тут же встретили парня, который оказался хорошо знаком и мне, и Арсену. Конфликт исчерпался, мы поняли, как похожи, сколько у нас общего. В общем, сошлись дорожки.
Мы замечательно общались и проводили время. Курили план и торговали им же. Мать у Арсена работала на мясокомбинате. В те годы заплату там выдавали тушенкой. Мы с хорошей выгодой ее продавали, благо у меня были завязки на рынках Ставрополя. А еще мы с Арсеном менялись девчонками — сегодня гуляю и сплю с Полиной я, а он с Таней. А через неделю наоборот. И никаких драк на почве ревности, а все потому, что настоящая дружба выше мелких разборок. Впрочем, и девчонок у нас хватало, в нашей школе были самые классные биксы — модные раскованные девахи, с ярким макияжем и свободным обращением.
Мне было шестнадцать и, конечно, тестостерон зашкаливал. Девчонки стали моим главным увлечением, отодвинувшим на второй план все остальное. Отношения легкие, свободные, необязательные — все друг друга знали, общались, курили ганджубас. Однажды зимой подхожу к школе, на улице девчонки курят дурь. Одна из них, моя знакомая Саша, выскочила из школы раздетой. Ну я, как джентльмен, дал ей свою куртку. Она накинула ее, благодарно кивнула… села в подъехавшую маршрутку и уехала! Я как идиот, добирался из школы домой среди зимы в одной рубашечке! А Саша только через неделю куртку вернула: «Ром, извини. Я обдолбалась, подумала, это моя одёжка». Тогда это показалось мне смешным… Никто не знал, к чему может привести такое вот выпадение из реальности.
Кстати, о наших девушках нельзя было сказать, что они доступны, как шлюхи. Все отношения представляли собой романы, только легкие и короткие, с жаркими страстями. Самый запоминающийся роман у меня был с Юлей Ждановой, с которой я вместе когда-то учился. Но раньше она была для меня недосягаема, а тут… сама предложила общаться. Не могу сказать, что мне так уж важен был секс. Этого добра было навалом, биксы крутились возле нас, как мухи около варенья. Полина-армянка из трехэтажного особняка с крутым папой… Таня, дочь военного, Дина… девчонок было много, но ни одна не оставила такой след в сердце, как Юля. Мне было с ней интересно, как с товарищем, плюс, она была яркая и заводная — таких мало.
Наступил 2000 год. Приближались выпускные экзамены. У мамы созрел план относительно моей дальнейшей судьбы. Я лег к ней в больницу, в неврологическое отделение. Выписался с чудодейственной справкой, гласящей, что у меня с головой не всё в порядке. Это должно было мне помочь откосить от армии.
То есть мама решила, что в армии служить вреднее и опаснее, чем проворачивать темные дела в сомнительной компании. Она лишь догадывалась, что я анашой торгую. Стопроцентной уверенности у неё не было. Понимаю, когда мать хлопочет, чтобы не взяли служить хлипкого ботана, который за ее юбку держится и будет держаться лет до тридцати. Но мне-то, уличному бойцу, барыге и хулигану, чем могла грозить армия? Впрочем, моему раздолбайскому самоощущению было все равно. Служить в армии два года? Хорошо. Закосить от армии? Тоже хорошо.
Волшебная мамина справка помогала, как таблетка, и от выпускных экзаменов тоже. Я сдавал только сочинение и математику, но и это было чистой формальностью. Закончилась школа и началась новая жизнь, где никаких формальностей и поблажек не было.
Глава 5
Босс Владимировский
Сослан Кудзиев
Вот уж кому «повезло» с рождением, так это моему давнему другу Сослану. Социальное неравенство нас, рожденных в СССР, определялось местом работы и должностью родителей. У кого-то отец рабочий, у кого-то начальник, у кого-то военный, у меня — водитель автобуса. У Сослана Кудзиева отец заключенный. Хуже придумать, наверное, невозможно.
Сослан прошел весь ад тяжелой наркомании, да еще и отсидку в тюрьме и на зоне. Вот сейчас модно стало называть первое дело в бизнесе и условия его начала стартапом. Какое местечко можно назвать стартапом Сослана Кудзиева? Дом во Владикавказе, где его воспитывала бабушка, а отец приезжал туда раз в четыре, пять или семь лет по мере освобождения по отбытию срока или УДО? Городской базар, где Сослан ловко двигал по куску картона тремя наперстками? Или камеру в «Белом лебеде»? Нет, не той знаменитой тюрьмы в Соликамске, где сидят пожизненники, а другой, неподалеку, с режимом полегче…
Сослан Ахсарович Кудзиев появился на свет в 1975 году во Владикавказе. Тогда столица Северной Осетии именовалась Орджоникидзе. Местные же всегда называли город Дзауджикау, это традиционное осетинское название Владикавказа.
Считается, что на Кавказе семьи крепкие. Это так. Но разводы, ссоры, драки и преступления встречаются и в осетинских семьях. Поначалу родители Сослана жили вместе в доме его родителей. Дружно жили, нет ли, это младенцу не было известно. Но через два года Ахсар получил срок, мать Индира не стала оставаться со свекровью и ушла, покинув ребенка. Или сына ей просто не отдали — в осетинских семьях сильны родовые традиции. В чем причина, что парнишка при живых родителях был сиротой, — мальчику не объясняли. Сослан рос, называя бабушку Соню Григорьевну мамой, и с женщиной, которая его родила, познакомился лишь в девятнадцатилетнем возрасте.
Род Кудзиевых, включавший еще трех братьев и двух сестер Ахсара, занимал большой дом во Владикавказе. Воспитателей у Сослана хватало, и это в точности соответствовало пословице «У семи нянек дитя без глаза». Перед восьмой нянькой — улицей — остальные оказались бессильны.
В двенадцатилетнем возрасте Сослана отправили в горную деревню к родственникам. Наверное, Соня Григорьевна и прочая родня хотели, как лучше. Мальчик уже успел познакомиться со всеми соблазнами большого города и времени горбачевской перестройки — болтался на районе в компании себе подобных, покуривая анашу. Не удивительно, что он не оценил «радости» деревенской жизни — ходьбу по горным тропам за хворостом и водой, перебои с электричеством, уход за козами и овцами — и сбежал из деревни в родной город. Появиться дома побоялся или постеснялся. Выслушивать нотации или получать оплеухи от дядьев было одинаково неприятно. Сослан познакомился с двумя такими же неприкаянными мальчишками, поселился в комнатенке пустого дома по соседству с бродягами. При живых родителях, родственниках, имея прописку в собственном доме, обучаясь в школе, Кудзиев превратился в беспризорника. А от этого социального статуса до тюрьмы не то что один шаг, а шажочек.
Ребята быстро стали помощниками наперсточников и сами научились этому искусству. Воровать, стоять на стреме, выбивать долги… как и другие, Сослан жил по законам криминальной бригады. Он был нужным человеком, послушно исполнял все поручения, обладал весомым авторитетом, в том числе и потому что все время, не прерываясь, занимался спортом — весьма популярным в Осетии боксом. После недолгого беспризорничества Сослан вернулся домой, доказав родне, что теперь сам будет решать, как жить, и даже вернулся в школу.
Однако жизнь по законам криминального мира имеет свои правила. Быть малолетним членом бригады — значит выполнять самые разные поручения старших и уметь грамотно «грузиться». То есть являться с повинной и раскаиваться в чужих грехах, взваливая всю вину на себя в сложных случаях, когда преступление совершается «группой лиц», как гласит Уголовный кодекс. До четырнадцати лет гражданин вообще не подлежит наказанию, и до восемнадцати лет к малолетке применяют условные наказания и значительные послабления. Криминальные авторитеты, которые управляют группировками, кодекс изучают с пользой для себя, и не достигшие «уголовного» возраста парнишки у них отрабатывают «по полной». Вот и Сослан ко времени своей первой отсидки уже имел солидный срок «за того парня».
Молодой да ранний, мог ли Сослан миновать наркотики? Мог, но сыграло природное любопытство, а еще тайное желание быть непохожим на других, быть хоть в чем-то, но выше окружающих. В тринадцать лет он впервые приготовил раствор маковой соломки и вмазался в компании нариков. Понравилось-не понравилось, кто знает, но это были новые ощущения, до которых любой из нас в юном возрасте жаден. И так пошло. Раза три в месяц Сослан кололся и пока что это не особенно мешало учёбе в школе и спортивным занятиям; в бригаде, кстати, об этом тоже не знали.
Пришли 90-е… В Северной Осетии они, как и везде в бывшем Союзе, были лихими. Владикавказ поделили группировки, которые, конечно же, начали конфликтовать между собой. Люди существовали по принципу «живи быстро, умри молодым». На Кавказе пышным цветом расцвели национальные проблемы. В 1992 году вспыхнул кровавый Осетино-ингушский конфликт, где тон задавали криминальные группировки.
Когда Сослану стукнуло пятнадцать, в бригаде ему стали доверять более ответственные поручения. Например, ездить в командировки по ближним и дальним зонам, развозить землякам-уркам грев — деньги, чай, сигареты, конфеты. А там уж началось и участие в рэкете, благо Кудзиева бог ни ростом, ни силушкой не обидел, да и занятия боксом делали его аргументы в финансовых спорах особенно убедительными. Сослан почувствовал себя совсем взрослым и неожиданно для всех и себя самого в 1990 году женился. Помолвка? Свадьба? Нет, всё намного проще: жених умыкнул пятнадцатилетнюю Фатиму из ее дома. Ну, о чем разговаривать, если молодым еще нет и восемнадцати? Гормоны играют, похитить девушку ума хватило, а о том, где жить, как жить, каким образом совместить брак и школу — не думалось. Дядьям до племянника дела не было. Они занимались тем, что перегоняли из Грузии ворованные машины и перебивали на двигателях и кузовах номера. Родители Фатимы Сослана тихо ненавидели, но согласились, что их дочь теперь как бы жена «этого уголовника».
В 1993 году Сослану исполнилось восемнадцать лет. В Чечне дело уже шло к войне, кавказцев, даже христиан-осетин, в армию старались не призывать. Да и уголовный послужной список парня заставил бы любой военкомат призадуматься — а нужен ли такой персонаж в рядах несокрушимой и легендарной? Но вот в бригаде авторитет Кудзиева неуклонно повышался. Шла естественная ротация, главари погибали в перестрелках и покушениях. Погоняло Сослана — «Босс» — стало, наконец, точным и справедливым. А появилось оно вот откуда. Бабушка-мама Соня Григорьевна не очень волновалась, в чем юный шалопай гуляет целыми днями. Вот Сослан и бегал босиком в любую погоду до семи лет, пока в школу не пошел. И как-то прилипло само «Сослан босой», «Сослан бос», «Босик», «Бос». Потом Босой повзрослел, возмужал, заслужил уважение в компании себе подобных и… дорос до Босса вполне естественным образом.
Сослан решил, что пора уже перестать скрываться. Колоться начал в открытую, хотя, как и прежде, старался не доводить себя до мании. Раз в неделю — и достаточно. Однажды Сослан был дома один. Сварил зелье, набрал в шприц и только прицелился в вену ширнуться, как в комнату зашел отец, вернувшийся из очередной отсидки. Последний раз они виделись полгода назад, когда Сослан лично отвозил родителю на зону грев. Отец и сын молча смотрели друг другу в глаза, борясь со стыдом. И если один стыдился за свой позорный вид перед отцом, то другой, растерявший по тюрьмам остатки сердца и души, почувствовал укол невесть откуда взявшейся совести…
Вскоре после этого у Сослана произошла другая знаменательная встреча. С совершенно незнакомой ему женщиной, в чертах которой смутно угадывалась родная кровь. Хотя… что может отложиться в памяти двухлетнего ребёнка? А именно в этом возрасте Сослан видел свою мать Индиру в последний раз. Но они обнялись и даже смогли сказать друг другу несколько слов. Впрочем, Сослан так и не узнал, почему его родители расстались, почему мать оставила его и не находила времени навещать своего сына… Тем не менее, с этих пор Сослан иногда виделся с матерью, которая снова была замужем. Через два года у Индиры появился еще один сын. Тогда же и Фатима родила Сослану сына Тимура. Мальчишки (почти ровесники) доводились друг другу дядей и племянником.
Стать примером для своего отпрыска, надо сказать, у Кудзиева никак не получалось. В 1998 году Босс был осужден за кражу, его посадили на четыре года. Срок и статья были не так уж принципиальны, Сослан долго и разнообразно грузился за других, пока считался малолетним, а сам ни с чем серьезным не попадался. Такое «везение» долго не продолжается, всему приходит срок… Зона сразу досталась суровая. Точнее говоря, тюрьма под Соликамском в Пермском крае. Там находится знаменитая «крытая» для пожизненно осужденных «Белый лебедь», где встретили свою смерть знаменитый отказник Вася Бриллиант, террорист Салман Радуев, маньяк Сергей Ряховский. Сослан два месяца провел в тюрьме, которую в уголовной среде называют «Всероссийский БУР» (барак усиленного режима). Каждое нарушение дисциплины, отказ повиноваться администрации карался там очень жестоко.
Кудзиев выдержал и через два месяца был переведен в обычную колонию. Сослан оказался человеком гордым, упрямым, имевшим вечные напряги с администрацией. Драки с другими зеками были постоянными, борьба за место под солнцем и лучшее место в бараке, за авторитет в суровом мире по ту сторону закона. Из штрафного изолятора Сослан практически не вылезал. Но ко второй половине срока Босс был уже уважаемым, авторитетным сидельцем и даже получил неофициальную должность смотрящего по зоне в возрасте двадцати шести лет. Смотрящий для простого зэка — это и начальник, и судья, и прокурор, и исповедник, и пастор. Ни в одном из негласных правил не сказано, что сам смотрящий должен быть безгрешен, но Сослан не пил, не курил и уж тем более не кололся, понимая свою меру ответственности.
А на воле ждала страшная весть. Умерла его жена Фатима. Молодая женщина скончалась в двадцать четыре года из-за халатности врачей. Медики не смогли диагностировать воспаление желчного пузыря, пока он не лопнул. Маленького Тимурчика, оставшегося без матери, взяла на воспитание бабушка Римма (мама Фатимы) и сестра Диана. Они не захотели отдать сына Сослану, даже когда тот закончил отсидку — что вчерашний зэк будет делать с маленьким ребенком, он сам беспомощен на воле!
Случившееся едва ли не в первый раз заставило Сослана крепко задуматься о своей жизни. Как так? Он при живых родителях фактически рос сиротой. Его отец, скитаясь по тюрьмам, не думал о собственном сыне, напрочь позабыв о своих родительских обязанностях. И теперь его, Сослана Кудзиева, сын Тимур тоже растет сиротой! Получается потомственное сиротство. Причем, созданное своими руками. Сослан начал понимать, что надо выйти из порочного круга, но пути выхода пока что не видел…
Если человек не идиот, не заядлый картежник и не законченный негодяй, то душа его ещё жива, и в тюрьме или на зоне он обязательно будет читать — времени для этого предостаточно. За колючей проволокой случаются очень хорошие библиотеки. С удивлением обнаружив это обстоятельство, Сослан провалился в чтение. Глотал всё подряд. Сначала то, что пропустил в подростковом возрасте — приключения, фантастику. Потом появился интерес к наукам — история, психология. Так он добрался до Священного Писания. Библия удивила и обрадовала — значит, другая жизнь есть? И есть возможность вырваться из порочного круга? как и надежда на то, что жизнь обретет смысл и чувство гармонии, душевного спокойствия, которое многие называют счастьем?..
Новые мысли и чувства Сослана теперь не очень вязались с тем образом жизни, где рэкет и кражи, водка и наркотики. Но другой жизни он не знал, никто из его окружения не предлагал ему альтернативы. В попытке изменить судьбу — сыграть иначе — Сослан вступил в брак во второй раз. Свою двоюродную сестру в качестве жены предложил ему один старый друг. Сослан, как это принято, украл Анжелу и 1 апреля 2005 года начал отчет нового времени.
Женитьба позволила Сослану если не вырваться из преступного мира, то хотя бы сделать шаг в нормальную жизнь. Он начал работать в таможне на российско-грузинской границе. Появились деньги, нажитые честным путем (оказывается, так тоже можно зарабатывать!) Переломный этап наступил, когда Босс купил свой собственный дом. Он находился на улице Ардонской, неподалеку от дома Сони Григорьевны, где прошло детство Сослана. В те годы дом стоял пустым, и в брошенном жилище ночевали бродяги, собиралась шпана. Не раз и не два Сослан варил там наркотик, чтобы ширнуться.
Соседи протестовали, они предполагали самое ужасное.
— Кудзиев?! Да это же известный бандит! И он рядом с нами теперь жить будет?! Горе нам! Жили спокойно и — на тебе!
— Уважаемые, а вы не думали о том, что человек может измениться?
— Ты изменился? Куда тебе!..
— Да! И в этом Бог свидетель!
Сослан начал новую жизнь во всех смыслах этого слова. И ремонт, обновление, реконструкция старого дома на Ардонской улице стали живой иллюстрацией этого процесса. Босс в какой-то степени отождествлял себя и этот дом — символ нового пути.
Вот он провел современные трубы водоснабжения и канализации, словно прочистил кровеносные сосуды от наркотика. Вот поставил новые окна, и у него теперь незамутненный взгляд на жизнь, где нет места преступлениям. Вот перестелил крышу, и теперь она никуда не уедет. Теперь он трижды подумает, прежде чем решиться на что-то противоправное. К счастью, Анжела оказалась прекрасной женой, хранительницей семейного очага. Она стояла на страже семьи даже тогда, когда семьи по факту не было и Сослана уносило в наркоманские дали. Она не позволяла себе расслабляться и мужественно терпела, когда такие «расслабления» позволял себе её дорогой муж.
Трезвый образ жизни, плюс авторитет, плюс связи вершили чудеса. Сослан Кудзиев занялся крупным бизнесом и дела его быстро пошли в гору. Вместе с бывшим сокамерником он сколотил строительную фирму, которая занималась укреплением берегов горных рек, в частности Терека в Моздокском районе. Организованные твердой рукой Босса рабочие рыли котлованы под жилые дома, промышленные предприятия. Как-то раз к Сослану обратился один бизнесмен с просьбой взять на работу несколько молодых парней, недавно вышедших на свободу. Не матерых уголовников, а обычных работяг, однажды оступившихся и решивших начать новую жизнь. Таких на зоне две трети личного состава, Сослан это хорошо знал. Кроме этого, он понимал и то, что одного желания честно трудиться маловато — пойди, устройся на работу со справкой об освобождении. Кому, как ни Сослану, разбираться в таких вещах. В общем, он принял к себе в фирму и тех, кто обладал профессией экскаваторщика или бульдозериста, и тех, кто едва умел обращаться с лопатой. Знакомство с бизнесменом оказалось полезным для обоих. Позже Кудзиев стал его доверенным лицом на выборах в парламент Северной Осетии. Трудоустроенные ребята голосовали только за него. И в 2016 году депутат, а потом Председатель правительства Вячеслав Зелимханович Битаров (а это был он) стал главой республики Северная Осетия — Алания.
И все бы хорошо было в жизни Сослана Кудзиева, если бы не дьявол наркотика, который давным-давно, наверное, еще в детстве, заключил с ним договор и иногда являлся, требуя выполнения договорных обязательств.
— Ну, что, Сослан, как дела?
— Да нормально. Работаю, мотаюсь по объектам, устаю. Но я счастлив. Жена здорова, сам здоров, дом отремонтировал.
— Счастлив, говоришь? Совсем счастлив?
— Ну, не совсем. Никак у нас с Анжелой не получается ребенка зачать. Уже и к врачам обращались, и исследования проходили оба. Годы бегут, моложе не становимся. А вот… все никак.
— А ты попробуй принимать метилендиоксиметамфетамин.
— Че-е-го? Дай запишу.
— Не надо. У этого лекарства есть названия и покороче.
— Поможет Анжеле забеременеть?
— Ни фига не поможет. Просто это перестанет быть для тебя проблемой…
Подсесть на колеса, значит ступить на кривую дорожку, которая обязательно приведет к тому, что подсядешь на уколы. У Сослана эта дорожка оказалась не только кривой, но и короткой. Однажды он крупно поссорился с женой и поздно вечером вышел из дому: «Проветрюсь, успокоюсь, приведу нервы в порядок». Прогулка закончилась фатально: Босс встретил знакомого, который предложил уколоться героином. Сослан, не думая, согласился.
Наверное, даже самому опытному наркологу было бы трудно определить — наркоман ли Сослан Кудзиев или нет? Он мог месяцами и годами не употреблять герыча — не было возможности достать, как в Соликамской тюрьме; не было желания, чтобы не ронять авторитет в глазах соплеменников-осетин; просто не хотелось. Но это воздержание иногда приводило к срыву в такую глубокую яму зависимости, что выкарабкаться из неё было настоящим божьим чудом.
К сожалению, бывший сокамерник и в те времена партнер Кудзиева тоже начал колоться. Бизнес, который они за три года не без труда построили, начал очень быстро разрушаться — конкуренты перехватывали выгодные заказы, партнеры проигрывали тендеры, залезали в долги, продавали технику, увольняли людей. В общем, их технично выдвинули из строительного бизнеса. У Сослана оставалось немного денег и капля желания спастись из героинового омута. Два старых друга Алан Ревазов и Алан Гусалов уговорили его поехать с женой на море, в пансионат Витязево под Анапой подлечиться. И вроде бы немного помогло. Колоться он перестал. Измученный организм начал приходить в себя.
Друзья пригласили Сослана в Москву поработать прорабом на стройке. Анжела отпустила его, но отнюдь не с легким сердцем. Казалось, чувствовала, её крепкий с виду муж внутри — несмышленый ребенок. Оставишь без присмотра — погибнет. Поработав на стройке, Сослан встретил товарищей по Соликамску, которые предложили дело подоходнее — диспетчером на вино-водочной базе. Он надеялся подзаработать в столице, обустроиться и вызвать жену. Но к тому времени, когда Анжела приехала, да еще с радостной долгожданной новостью о своей беременности, Сослан снова прочно «присел», теперь уже на винт, на метадон и прочую гадость. Чтобы добыть на наркотики денег, он начал воровать спиртное на работе. То бутылку «Ред Лейбла» прихватит, то «Хеннеси», а то и ящик водки. Но в глубине души ему было неудобно обворовывать людей, которые по-человечески к нему отнеслись. Он уволился с базы, да что там — просто сбежал, и от безысходности стал воровать. Он ходил «на дело» с двумя своими приятелями-карманниками, с которыми потом и кололся. Поскольку сам Сослан тонким искусством карманной тяги не владел, он «лепил отводы». То есть, блокировал жертву, как бы случайно толкал, отвлекал, пока специалисты изымали бумажник. Впереди Кудзиеву не светило ничего хорошего — смерть от передоза или срок за воровство.
Жена уехала из столицы, махнув на мужа рукой, её в то время беспокоил будущий ребенок. Сослан старался не вспоминать об Анжеле (душил стыд) и даже не звонил домой. Иногда заходил к родной тетке, сестре отца, которая давно жила в Москве, но не для освежения родственных чувств, а перехватить денег, как всегда, без отдачи — так поступают все наркоманы.
Сколько могло так продолжаться — никто не знает, но в один день Сослан сказал себе «стоп»…
…В тот час он ожидал гонца с наркотиком. Дилера можно ждать весь день, наркоманы иногда сходят с ума в ожидании дозы: лезут на стены, напиваются, глотают таблетки. У Сослана было другое — он стал думать. От тоскливых мыслей холодело сердце. «Зачем это всё? Что я делаю?» Казалось, на чердаке тринадцатиэтажного дома в Люблино, в котором Сослан снимал квартиру, он был не один, а со невидимым собеседником — своим проклятием. Дверь на крышу оказалась открытой. Там завывал ветер, мела пурга…
— Ну, вот ты уже почти год в Москве. Свобода, столица — красота! — констатировал невидимый.
— Надо ехать домой. Меня ждет жена.
— Как ты уедешь? У тебя же денег нет.
— Как-нибудь доберусь. Что-нибудь придумаю!
— О, Сосланчик, есть красивый способ добраться до Владикавказа. Выйди на крышу и прыгни вниз. Доставка в товарном вагоне! Но зато похоронят на родине — честь по чести.
— Я… я найду другой выход.
Не дождавшись курьера с наркотой, Босс кинулся на вокзал, долго бродил возле касс, пока не встретил знакомую женщину: «Помоги, пожалуйста, молю тебя! Мне нужно во Владикавказ!» Словно маленький мальчик, он просил помощи у старших — так нуждался он в ту минуту в человеческом отношении и поддержке. Мужчина немногим за тридцать, здоровый и красивый, но бессильный наркоман — он хватался за спасительную соломинку, и женщине хватило душевных сил проявить милосердие. Она сунула взятку проводнице за место в вагоне и присматривала, чтобы Сослан не сбежал…
Дома облегчения не наступило. Анжела на сносях продавала вещи, бегала по аптекам, доставала фенобарбитал, покупала водку — лишь бы дать возможность организму любимого мужа и дальше себя убивать. Любя, она жалела Сослана и не знала, как ему помочь. Неожиданная помощь пришла от парня по имени Эдик, давнего приятеля Кудзиева. Сослан знал, что он какой-то странный — непьющий, некурящий сектант-пятидесятник — но не мог и предположить, что в этих «странностях» и его спасение тоже.
Так Босс оказался в реабилитационном центре церкви «Исход» для наркоманов в Таганроге. Строгое воздержание, ежедневное чтение Библии, душеполезные беседы и тяжелый физический труд быстро сделали свое дело. «Исход» принес ему первую благую весть: у него родился сын, которого назвали Сармат.
Но увидел своего сына Сослан впервые в двухмесячном возрасте и то недолго. Он вернулся из краткосрочного отпуска в Таганрог потому что со всем усердием окунулся в веру, в служение. Даже стал старшим по реабилитационному центру. Его прочили в пасторы, его понимали и слушали самые несчастные терпигорцы — бывшие зеки, наркоманы и алкоголики. И все могло случиться уже тогда, в 2010 году, если бы не несчастная способность Сослана все время сбиваться с истинного пути.
После окончания курса реабилитации Кудзиев вернулся во Владикавказ. У него оставался свой дом, семья, но в крайне удрученном состоянии — машина, часть мебели, техники — всё было давно продано, обменено на наркоту. Пора было в очередной раз начинать все сначала. С божьей помощью и с надеждой, что верная и любящая Анжела не бросит своего непутевого мужа. И Господь послал Сослану встречу с хорошими людьми, когда-то работавшими в строительной фирме Кудзиева, бывшими зеками. Теперь настал их черед помогать. Ребята организовали свою фирму, продолжали заниматься строительством. По старой памяти Сослану хотели предложить руководящую должность, но он сам отказался. Не потому, что не верил в себя и боялся снова сорваться на наркотики при хорошей зарплате, а потому что хотел искупить свою вину, считал, что должен подняться с самых низов до благополучия. Не вопрос! Кудзиева устроили разнорабочим, и он семь месяцев таскал носилки с кирпичами и месил раствор. Работал хорошо, честно, вел абсолютно трезвый образ жизни и молился. Когда выполняешь простую работу, не требующую умственных усилий, шептать слова обращения к Богу особенно хорошо, потому что Господь прибавляет сил, меньше устаешь.
Дела уверенно шли в гору. Кудзиев приобрел машину, жена снова забеременела и родила еще одного ребенка. На этот раз долгожданную девочку, Арнеллу. В конце концов, на строительстве новой очереди пивоваренного завода «Бавария» заказчик узнал, что Сослан не просто разнорабочий, а бывший хозяин строительной фирмы. И новый договор был заключён уже с директором Кудзиевым. Вчерашние напарники по работе вмиг сделались подчиненными. Случилось это в 2010 году. И пять с половиной лет все было нормально. Сослан уже был уверен, что проклятый демон героина от него отстал навсегда. Где там! На этот раз он явился ему в виде его заместителя. Сослан понял, что этот парень подкалывается и вначале, как благочестивый христианин, принялся его увещевать — нехорошо, мол, это. Но у зама нашелся убийственный во всех смыслах слова аргумент: «Почему — нехорошо?! Хорошо! И ты должен это помнить по собственному опыту!..»
Соблазн и праздность — вот и причины очередного возвращения к наркомании. А еще Сослан заметил, что стал все чаще пропускать воскресные службы и проповеди, ссылаясь на занятость. Он снова взялся за шприц, и все быстро покатилось вниз. Надеясь, что в этот раз по-умному справится с проблемой, Сослан отправился в реабилитационный центр пятидесятников. Колоться перестал, но возникла новая напасть. Сначала ему казалось, что так сложились обстоятельства. Но потом Сослан понял, что все дело в нем самом. А именно — он забыл о Боге. Как написал однажды Маяковский, «в прогрызанной душе золотолапым микробом вился рубль». Короче говоря, срочно понадобились деньги, и Сослан вспомнил, что один бизнесмен должен ему крупную сумму и возвращать не торопится. Более того, делает вид, что вообще ничего не занимал, потому что дело обошлось без расписки. И тогда приятель предложил эффектную схему возврата денег с похищением должника и шантажом. Единоверцы советовали не пускаться в аферы на грани закона, но Сослану казалось, что он абсолютно прав и советы выслушивал с надменностью. Не он первый, не он последний, об этом и в Писании сказано: «… как пес, когда возвращается на свою блевотину, бывает мерзок, таков неразумный, возвращающийся по своей злобе на свой грех» (Притч 26:11; LXX).
В результате подельник загрузился, взял всё на себя и сел надолго. Сослан получил всего полгода, которые провел во Владикавказской тюрьме смотрящим за корпусом. Когда вышел на свободу, понял, наконец, простую вещь — жить честно, не поддаваться слабостям и страстишкам, не употреблять наркоту — не так уж и сложно. Если жить по божьим законам. Зато сложно оказалось восстанавливать отношения с Анжелой. У бедной женщины оказались на исходе душевные и физические силы и, когда Сослан вернулся после отсидки, она не пустила его на порог.
Кудзиев на этот раз лечился в реабилитационном центре под Воронежем. Как опытный строитель, организовал там бригаду из двадцати восьми человек. Мужики привели в порядок здание центра, построили несколько домов в близлежащих городках и поселках. Умелая и непьющая команда была в Воронежской области нарасхват. Домой Сослан поначалу не звонил, только высылал заработанные деньги, но постепенно, казалось, вопреки всему, разрушенные отношения с женой стали восстанавливаться.
В человеческой жизни всегда борются две силы — одна строит, другая разрушает. В жизни Сослана Кудзиева строительство шло долго и мучительно, а разрушение происходило быстро. Сослан в итоге оказался на созидательной стороне. Его опыт свидетельствует: нет такого наркомана, который даст сто процентов гарантии, что завязал навсегда. Но нам всем пора понять: гарантий от нас никто не ждет, каждый выбирает то, что ему по сердцу. И в вечной борьбе добра со злом, которая никогда не прекратится, каждый сам решает, на какой стороне выступать.
Роман Антошин
Глава 6
Человек на игле
Кто с ханкой дружен, тому х… не нужен.
В начале века моя жизнь чуть не закончилась. Хотя на первый взгляд, миллениум складывался для меня совсем неплохо. Летом 2000 года я стал абитуриентом. Время выбора, принятия важных решений — пойти учиться, пойти работать, а потом в армию. У меня были преимущества перед сверстниками. Мне всего шестнадцать, армия мне, из-за чудодейственной справки, полученной благодаря маме, вообще не грозит. Согласно справке я клинически признанный дурак.
Был для меня открыт и третий путь. Друзья детства Князь, Шар пошли по нему уже бесповоротно. Они продолжали торговать ганджубасом и уже вовсю кололись. Воровали по-крупному. Их стопроцентно ждала тюряга. Мне было неприятно мысленно примерять на себя лагерную робу. Нет, я другой. Я умный… правда, со справкой дурака.
Мать сразу предложила мне поступать в наш медицинский колледж, где у нее все было схвачено — директор Эдуард Михайлович Ованесян был ее другом. Но я колотился в амбициях. В выпускном классе я больше общался с золотой молодежью Ставрополя, а не с Князем и Шаром. Ставропольский государственный университет! Вот мой уровень! Недаром я ходил на подготовительные курсы, которые, напрягая все свои силы, оплачивала мама.
Я нацелился на «удобное» (во многих отношениях) отделение СГУ «Допризывная и физическая подготовка». Поступивший туда мог потом учиться на любом факультете, где имелась военная кафедра, гарантировать себе и диплом, и погоны лейтенанта запаса. Однако даже подготовительные курсы требовали дисциплины. Но где дисциплина и где я? Раз! Обкурился и пропустил занятия. Два! Напился и снова не пошел… Я понял, что мой уже порядком изношенный в нежные шестнадцать лет организм не выдержит ни стометровок, ни штанг, ни заплывов, которые обязательно будут там, где в названии есть «физическая подготовка».
Не скажу, что сильно расстраивался по этому поводу. У меня наступило какое-то раздвоение личности. С одной стороны, я хотел учиться в универе, получить хорошую профессию. С другой, я и не думал расставаться со своим раздолбайским образом жизни. Мне казалось, что можно одиннадцать лет провалять дурака в школе, а потом взять и поступить в вуз. К тому же, настали такие времена, что образование можно было купить за деньги. «У меня, — бессовестно думал я, — мать Алла Антошина и ее мужик Валерий Бартновский — не самые бедные люди… помогут — протолкнут».
Поделиться книгой: