Пламя над Тереком

На трибуне другой оратор, в папахе и серой черкеске, туго затянутой поясом, с которого свисали кинжал и шашка; на широкой выпуклой груди над газырями — ордена. Легендарный герой, большевистский вожак, гроза англо-американских интервентов на севере нашей страны. Он, казалось, произнес на одном дыхании:

— Я — Дзарахохов Хаджи-Мурат, ленинский боец, непримиримый враг капитализма и фашистов, именем пашей Октябрьской революции, именем партии моей призываю вас, всех братьев горцев и казаков, всех матерей и сестер, всю нашу молодежь, объявить Гитлеру газават! Пусть сгорят его орды в нашей священной войне!

Взрыв рукоплесканий потряс воздух.

Эхо еще повторило его в ущельях, когда зазвучал голос старейшины гор:

— Поэт я, сочиняю и пою своему народу песни. Мое оружие — пятиструнный чунгур и тонкая камышовая жалейка. Пусть я стар, но пришло время газавата, и я откладываю чунгур и беру в свои руки винтовку. Партия позвала к бою! И я готов! Теперь за меня будет говорить моя винтовка… На газават, гордые кавказцы!.. — звал на священную войну Абуталиб Гафуров — мудрый лакец, народный поэт Дагестана.

Булычев старался ничего не пропустить. На трибуне— грозненский нефтяник, орденоносец, депутат Верховного Совета Союза ССР Ахъяд Цомаев. Его сменил донской казак из станицы Урюпинской — Михаил Горшков. Затем зазвучали голоса горянок — балкарки Атакуевой, осетинки Ольги Туаевой, народной артистки Дагестана Рагимат Гаджиевой. Чувства и мысли казачек на митинге выразила Лидия Любченко — колхозница из станицы Николаевской…

Молодой горец из дагестанского аула Ругужа Абдурахман Даниилов закончил свою речь словами:

— Может ли сердце льва устрашиться гиены, гордые и самоотверженные сыны Кавказа? Вы, потомки тех, кто своей неустрашимостью и стойкостью духа изумлял мир, кто честь ценил дороже жизни и бранное поле предпочитал мягкому ложу, вы не подведете Родину, партию. На нас с надеждой смотрят народы мира, на нас лежит величайшая ответственность вынести из сурового испытания незапятнанное позором знамя чести, мужества и человеческого достоинства, высоко пронесенное сквозь века нашими предками… Презрением и позором клеймит клятвопреступников общество…

Пламенные речи закончились, и взметнулся над морем голов густой лес рук — принималось Обращение ко всем народам Северного Кавказа.

— Не отдадим наш край на поругание и разграбление гитлеровским людоедам… Пусть священным огнем запылает наша ненависть к лютому врагу — проклятым немецким захватчикам. Все на борьбу против фашистских разбойников!..

«Эдельвейс» — лямки, хомуты и маленькие плуги

«Барбаросса», «Эдельвейс», «Тамара-1», «Тамара-2», «Ольденберг» и пр. и пр. На первый взгляд безобидные понятия. Булычев пытался разобраться в них поглубже и призвал на помощь всю свою память, перерыл все имевшиеся документы, вспомнил встречи с разведчиками, донесения, живое общение.

«Барбаросса» — это значит, что один удар наносится на Киев — к югу от реки Припять, другой — через Прибалтику и Белоруссию на Москву… В обхват с севера и юга, и столица Советов перестает существовать. Ее не только разрушат, ее затопят, сотрут с лица земли. А потом? Потом «частная операция» по захвату района Баку… Нефть, хлеб. Металл и уголь пойдет из Донбасса… Дальше, дальше мировое господство… Как все просто! И все это осуществится за пять месяцев одного сорок первого года — так, по крайней мере, рассчитали авторы «Барбаросса»… Вслед за этим вступает в действие план «Ольденберг» — главная цель кампании «Дранг нах Остен». В мельчайших подробностях план этот разработан экономическим штабом особого назначения во главе с самим Герингом и в его же так называемой «Зеленой папке» весь занумерован. «Согласно приказам фюрера, необходимо принять меры к полному и немедленному использованию оккупированных областей в интересах Германии. Получить для Германии как можно больше продовольствия и нефти…» И опять все до невероятия просто! «Согласно приказам… Принять меры… Получить… Как можно больше продовольствия и нефти…»

Летом и осенью 1942 года в действие вступил «Эдельвейс». Булычев помнил, что «edel» по-немецки означает «благородный», «weiß» — белый, благородно-белый. Ничего не скажешь — хорошие слова. И железные цветочки на солдатских беретах… Романтика!.. Со звериным оскалом…

«Эдельвейс» — условное название плана покорения Кавказа. Смысл и цели? Чтобы подробно ответить на этот вопрос, Булычеву требовалось бы заглянуть в «Зеленую папку» Геринга, а также иметь под руками планы «Тамара-1» и «Тамара-2», гитлеровскую директиву№ 33 от 13 июля 1941 года и в дополнение к ней «Директиву» № 45 от июля 1942 года, наконец, доклад имперского министра Востока Альфреда Розенберга «О преобразовании Кавказа». Но пока все это находилось в имперских сейфах, и пользоваться приходилось лишь имевшимися материалами.

А ведь чем бредил тот же Розенберг в своем докладе?

«Задача Кавказа, — говорил он, — прежде всего является политической задачей и означает расширение континентальной Европы, руководимой Германией, от Кавказских земель до Ближнего Востока».

Главари фашистского рейха считали свои задумки уже осуществленной мечтой и продумали во всех деталях планы управления Кавказом. Министерства Розенберга и Риббентропа даже назначили «имперского покровителя Кавказа». Таким лицом мог быть только сам Гитлер. Правда, спор еще шел по пустяку: как именовать управителя— «имперским покровителем» или «наместником Кавказа»? «Рейхскомиссар Кавказа» Шикенданц — правая рука Розенберга — составил план организации управления «немецким Кавказом». В нем он разделил его на пять частей, каждая во главе с управителем. Горный Кавказ, Кубань, Терек, Грузия, Азербайджан. Всех их объединял немецкий штаб оккупации «К» — «Кавказ». Этот штаб развил бешеную деятельность среди белоэмигрантов и военнопленных по подбору «кадров для штатных мест», для организации диверсий, саботажа и восстаний в тылу Красной Армии на Кавказе. Последние именовались планом «Тамара-1» и «Тамара-2». Диверсанты и шпионы находились под началом главного командования армии и действовали по его указаниям.

Подручным Гитлера в оперативности действий нельзя было отказать. За группой армии «Юг» под охраной следовали назначенные в Берлине «деятели» «немецкого Кавказа». Князь Багратион Мухранский — «престолонаследник» Грузии. На Кубань были доставлены небезызвестные подонки — бывшие Краснов и Шкуро — палачи кавказских народов и казачества. К тому времени Краснов прошел испытание на верность фюреру — был главой казачьего центрального управления в Берлине и усердствовал, пестуя из белоказаков предателей Родины. Царские генералы взялись убедить казаков, чтобы они признали Адольфа Гитлера верховным диктатором казачества.

Поссорить, натравить казаков и все народы Кавказа друг на друга, заставить их восстать против своей Родины и продать немцам свой край, стать рабами. Добиться этого рассчитывали с помощью обмана, распространения слухов о «лояльности» и «невраждебности» Великой Гер-мании к народам Кавказа и к казачеству.

Перед Булычевым лежала памятка, изъятая у пленного немца. Солдату-завоевателю предписывали:

«Помни и выполняй:

…У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай каждого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик. Убивай. Этим самым ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишь себя навеки».

А потом? Потом пахать на людях, оставшихся в живых. Да, да, пахать! Надеть на них хомуты, запрячь в плуги и пахать, как пашут лошадьми, волами и тракторами. Чудовищно? Да, ничего другого не скажешь. И это не выдумка, не пропаганда. На Ставропольщине, где фашисты проводили практически вторую фазу программы «Эдельвейс», они уже наводили этот «новый порядок». В Апанасенском районе, например, были открыты специальные кузницы и мастерские по производству маленьких плугов и хомутов-лямок для людей. Об этом говорили партизаны, с которыми Булычев беседовал два дня назад в штабе. И было это не развлечение оккупанта, не единственный факт варварства на захваченной врагом земле Кавказа. Не самочинно изготовлялись хомуты и плуги для пахоты людьми. Все — по специальной директиве сверху. В циркуляре отдела сельского хозяйства фашистской армии на Кавказе так прямо и предписывали:

«Иметь в виду, что весной 1943 года нельзя рассчитывать на конную тягу и тракторные работы, а нужно готовить повсеместно рабочую силу. Для весенне-полевых работ сейчас же заготовить в большом количестве маленькие плуги, которые тянутся людьми».

И партизаны видели, как фашистские варвары на осенних полевых работах уже проводили эти «опыты», не дожидаясь весны следующего года.

Булычев представил себе казаков и казачек в поле запряженными в хомуты-лямки. Гордые горцы и горянки тянут плуги под свист полицейских нагаек. Пашут и боронуют, рабским трудом выращивают хлеб немецким баронам. Вот как спланировали в Берлине «новый порядок», вот как хочет «преобразовать Кавказ» имперский министр Розенберг.

На покорение и «преобразование» Кавказа Гитлер бросил до сорока дивизий Руоффа, тысячу танков фон Клейста и тысячу боевых самолетов. В резерве в Крыму стояла огромная армия Манштейна…

«Крейсер» вступает в бой

…За умелые действия и инициативу, проявленные в ночной операции, комкор вынес Цаллагову и Курковичу благодарность. Бета хотелось поехать в медсанбат и лично поблагодарить младшего лейтенанта. Он еще, наверно, не знал, каким нужным оказался его «крестник» Вальде. Сообщить бы ему сейчас об этом! Но Цаллагову нельзя было отлучаться с наблюдательного пункта, который он теперь перенес на высоту «Крейсер».

Бета видел, как переживал его ординарец из-за того, что его пленный оказался не такой важной птицей, как этот Вальде: немец был просто рядовым пехотного полка, и звали его Гансом. Фамилию так и вообще не выговоришь. Габати называл его «Шпиком». Кто-то поправил: «Шпикельготц». Разве выговоришь? А запомнить немца надо было: чуть жизнью не поплатился Тахохов из-за этого Ганса. Спасибо, матросы помогли. И какой толк от этого «Шпика»? Только и всего, что после «контузии» (рука у Габати тяжелая, горская!) Шпикельготц без конца лопотал:

— Наш будут наступать… на тара Казбек… Гитлер капут!..

На этот раз главный удар противника пришлось принять гарнизону высоты «Крейсер».

Ночь казалась относительно спокойной. Противник молчал, не отвечал нашей корпусной артиллерии, которая била по его тылам и всей глубине обороны. Когда артиллерия на время прекращала стрельбу, в небе начинали стрекотать наши ночные бомбардировщики. Это — славные летчицы из полка Бершанской. В любую погоду они летали на «кукурузниках» и бомбили передний край немцев.

И вот в пять часов утра 4 сентября началось наступление группы «Блиц». На три дня был сокращен срок подготовки к штурму Терского хребта. Возможно, командир ударной группы генерал Клепп настоял на этом по причине таинственного исчезновения лейтенанта Вальде и рядового Шпикельготца. Не говоря уже о случае на контрольно-пропускном пункте…

Гудела степь Моздокской долины в это раннее утро: снаряды десяти полков нашей артиллерии рвались и покрывали осколками землю впереди штурмующей колонны танков. Хребет стонал под ударами артиллерии врага… Фашистские танки на большой скорости приближались к подножью хребта. Наступил момент, когда и пушкам высоты «Крейсер» пора было открыть огонь. И Цаллагов отдал приказ командиру батареи Хотулеву. Высота взревела залпами орудий.

На новом НП, выдвинутом далеко вперед, комбат с группой офицеров руководил боем. Здесь же находился и командир роты Ибрагим Курбатов, названный в шутку командиром «Крейсера». Старшему лейтенанту Курбатову и в самом деле пришлось выполнять обязанности гораздо большие, чем обыкновенному командиру роты моряков: он управлял центральным опорным пунктом в системе обороны всей бригады, располагал артиллерией, минометами и, по справедливости, считал себя правой рукой комбата Цаллагова. Здесь же находились корректировщики дивизиона корпусных батарей и старшина Налетов со своими маленькими «самоварами». Налетов был уверен, что теперь-то, в ближнем бою, его крохотные ротные минометы тоже пригодятся для дела.

Первые же выстрелы пушек 47-го гвардейского истребительного дивизиона и стоящих в укрытии танков 240-й отдельной танковой бригады заставили противника рассредоточиться. Немецкие танки стали искать укрытия, расползлись и были отлично видны сверху.

— Тридцать пять… тридцать шесть… — считал Цаллагов, не отрываясь от бинокля.

Часть машин свернули в Косую балку, другие последовали за ними. Цаллагов приказал корректировщикам вызвать огонь корпусной артиллерии по балке, чтобы накрыть немецкие танки в этой узкой «мышеловке».

…Высота «Крейсер» содрогалась от залпов орудий. Порой раздавался сухой оглушительный треск снарядов, посылаемых танками и самоходками фашистов. Они с ходу вели огонь по огневым позициям гвардейских пушек, стоящих на прямой наводке, но не попадали, и снаряды рвались чуть ниже бруствера стрелковых окопов.

Несколько фашистских машин загорелось. Экипажи выпрыгивали через люки. Моряки открыли сильный пулеметный огонь по пехоте и «спешенным» экипажам. С десяток танков и бронетранспортеров двинулись в обход высоты. С каждой минутой напряжение боя нарастало.

Из-за высокого кустарника, закрывающего часть Моздокской дороги, показались белые дымки, послышался треск скорострельных пушек. И — зеленые шары полетели в направлении наблюдательного пункта «Крейсера». Кое-кто ахнул от неожиданности. «Шары» с шипением пролетали над головой. Комбат понял, что это ведут огонь вражеские зенитки, и жестом подозвал Ибрагима Курбатова.

— Звони, Ибрагим, в дивизион тяжелых. Накрыть перелесок, там командный пункт немцев.

— Слушаюсь!

Ибрагим не понял, почему именно там должно быть КП противника, что значит наземный огонь немецких зенитчиков трассирующими снарядами. А такое Цаллагов уже видел под Москвой: направлением огня зеленых трассирующих снарядов противник указывал цель для тяжелой артиллерии или авиации. Значит, «Крейсер» стал утесом на пути группы «Блиц», возможно также, что немцы обнаружили наш НП.

Габати принял из рук Цаллагова тяжелый морской бинокль. Бета присел в траншее с блокнотом на планшете, что-то строчил карандашом.

— Габати, пулей лети в землянку радистов, — приказал он, отрывая листок. — Отдашь младшему лейтенанту Корбану, лично. Бегом!

— Есть бегом!

Вызвать нашу авиацию и танковый резерв корпуса Цаллагов мог только по рации. Это самый верный путь.

Он знал, что телефонные переговоры через все инстанции могут только затянуть дело. «Блиц» атаковал всю нашу оборону на Терском хребте: кипел бой и слева и справа.

Гитлеровцы все яростней бросались в атаки, рвались к окопам моряков. Откатывались и — снова шли…

— Патроны! Мины! — требовали из рот.

Все чаще рвались снаряды у наблюдательного пункта. По узкой траншее санитары с трудом тянули носилки с убитыми и ранеными. Высоту заволокло дымом.

Теперь, когда шифровка была послана радистам, Бета считал не лишним сообщить комбригу свои соображения и по телефону. Кричал в трубку что есть мочи. Комбат плохо слышал голос комбрига Кудинова. Уловил всего несколько слов: «Переходите на запасный НП. Немедленно!..» Значит, и комбриг понял, что такое зеленые снаряды, противник обнаружил наблюдательный пункт на «Крейсере»… Цаллагов бросил трубку.

— Ибрагим, комбриг приказал перейти на «Линкор». Сейчас вызываю резерв бригады. Жди меня, держись, Ибрагим!

Вместо обычного «есть» Курбатов ответил:

— Снарядов мало, комбат. Резерв: хорошо! А где наши танки?..

Приказ есть приказ. Через несколько минут Цаллагов добрался до своего запасного наблюдательного пункта — «Линкор». Там было чуть спокойней.

Никогда офицер флота Цаллагов не ругался, но сейчас его так и подмывало сказать несколько «вразумительных» слов офицерам оперативного отдела корпуса за их нерасторопность.

Бета видел, как танки вгрызаются в подножие высоты, стреляют по пулеметным гнездам, а с северо-востока разворачивается звено легких бомбардировщиков, делает крен вправо…

Вторая рота ведет фланговый огонь по гитлеровской пехоте, которая, как саранча, лезет на высоту. В ближнем бою рвутся мины, выпущенные «самоварами» старшины Налетова. Вдали разгорается танковый бой, танки Филиппова идут в контратаку, но это уже не может решить судьбу «Крейсера»: передние вражеские машины прорвались вперед и настойчиво лезут по скатам высоты.

Через минуту после первых взрывов авиационных бомб на высоте Курбатов прохрипел в телефонной трубке:

— «Линкор»! Комбат! Орудия Хотулева разбиты… Танки идут через нас… Хотулев просит огонь на себя. Подтверди, друг, нашу просьбу: огонь тяжелых батарей — по «Крейсеру»!.. Прощай, друг!

Цаллагов связался с Михалянцем:

— Вызовите огонь «кувалды» по высоте «Крейсер»!

Еще несколько минут, и на высоте появился огненный вал взрывов. Там метались цепи вражеских солдат. Живы ли Курбатов, Хотулев, Налетов?.. Успели или нет отойти защитники «Крейсера»?

Цаллагов не видел подошедшего Габати. Ординарец присел на пустой ящик от мин и перевязывал личным пакетом пальцы левой руки. Он глубоко дышал, морщил потный лоб и вспоминал недобрым словом всех святых и их близких родственников…

Прибыли ротные командиры из резерва. Цаллагов оставил за себя на «Линкоре» старшего лейтенанта Михалянца. По пути на исходные позиции для атаки комбат подумал, куда бы отослать Габати. Доставил донесение на рацию вовремя. Советские штурмовики уже кружатся над высотой, прочищают ее огнем пулеметов и мелких бомб — донесение «сработало»… Внимание комбата отвлек воздушный бой над Малгобеком, где остроносые «яки» полковника Дзусова дрались с немецкими бомбардировщиками…

Тахохова Бета увидел рядом с собой уже в момент атаки. Контратака была стремительной и дерзкой, как водится у моряков.

Захваченный боем, Габати вначале потерял из виду своего комбата. Потом вдруг заметил его впереди, у самого гребня «Крейсера».

Моряки ворвались на высоту с криками: «Полундра!..» Бета увидел поднятые руки гитлеровцев, брошенные ими автоматы и винтовки. Бойцы преследовали недобитых фашистов.

— Смотри, комбат, смотри!.. — Габати махал здоровой рукой в ту сторону, где остановились разбитые немецкие танки. На одном из них была разворочена башня.

«Это — «огонь на себя»… — мысленно проговорил капитан-лейтенант. — И это вернуло нам «Крейсер».

Невдалеке от окопов первой линии обороны лежал старший лейтенант Ибрагим Курбатов. Санинструктор снял с него тельняшку, хотел перевязать раны. Но сделать уже ничего не мог…

Кто-то укрепил у изголовья героя винтовку и повесил на штыке обагренную кровью тельняшку Ибрагима.

Высота «Крейсер» — наша! Но ни один из батарейцев не поднялся навстречу друзьям. Они лежали вперемежку с вражескими трупами.

Дымились обуглившиеся снарядные ящики. В пяти метрах от развороченной пушки, раскинув руки, словно обнимая родную землю, лежал командир батареи Хотулев. Лицо было покрыто копотью и застывшей кровью.

Бета несколько минут молча стоял с обнаженной головой. А потом, еле сдерживая слезы, сказал:

— Похороним героев на самой высокой горе Терского хребта. За кровь их и жизнь отомстим по-матросски…

Габати, впервые увидевший разом так много убитых, был потрясен горем, словно перед ним лежали родные сыновья. Жгучие слезы текли по его морщинистым щекам и прятались в густых, серых от пыли усах…

Летят стаи огненных птиц

Капитан-лейтенант Булычев тяжело переживал гибель Ибрагима Курбатова. Все произошло так неожиданно… Кажется, только что он с блокнотом в руках покидал высоту «Крейсер», чтобы передать по телефону корреспонденцию о стойкости ее защитников. Ибрагим пошутил: «Ты, Коля, не задерживайся — ненароком убьют. Все бывает на войне. Кто тогда про нас напишет?..» С чувством тревоги простился с ним Булычев. Было время, когда вместе ходили на сторожевом катере… И командир корабля Курбатов называл своего политрука просто Колей… И вот где довелось встретиться. Вернее — проститься…

Прошел всего лишь час, как он простился с Ибрагимом Курбатовым… И вот — высота пала, Курбатов убит в рукопашной.

Почему Ибрагим вызвал огонь на себя? Значит, это был действительно последний шанс.

Теперь Булычев знал все подробности боя за высоту… В блиндаж Ибрагим спустился, когда лавина немецких автоматчиков с трех сторон поднялась на сопку. Это произошло после налета бомбардировщиков и выхода из строя последнего орудия батареи Хотулева. Курбатов приказал остаткам своей роты и минометчикам отойти по крутому скату. Сам он, соблюдая морской закон, решил покинуть «Крейсер» последним. Увидев, как через траншею проходят фашистские танки, он вызвал огонь корпусных орудий. А дальше — рукопашная…

Гитлеровцы хозяйничали на высоте недолго. Первые же взрывы наших снарядов заставили врага искать спасения — многие бросились назад, кое-кто попрятался в траншеях. Контратака резерва во главе с капитан-лейтенантом Цаллаговым вышибла остатки гитлеровцев…

Генерал Клепп не мог смириться с потерей ключевой высоты. К исходу дня был введен в бой свежий 117-й пехотный полк, усиленный танковой группой до 60 машин и дивизионных самоходных орудий. В районе поселка Предмостный сосредоточились два полка 111-й пехотной дивизии и 13-я танковая дивизия. Степь и правый берег Терека заволокла густая дымовая завеса. Таким же сплошняком она медленно ползла на юг, к складкам высоты. С северного берега Терека, восточнее Моздока (район Предмостный — Кизляр), беспрерывно вела огонь вражеская артиллерия. Она поддерживала действия наступающих частей 111-й и 370-й пехотных дивизий, громаду танков и самоходных пушек, идущих также под прикрытием дымовой завесы.

Эта вторая атака, как определили офицеры штаба корпуса, была в три раза мощнее первой. Но защитникам высот Терского хребта казалось, что именно эта атака была менее опасной, хотя она и проходила под прикрытием дымовой завесы. Оборона частей морской пехоты, 8-й и 9-й гвардейских стрелковых бригад теперь организованней, да и сил было побольше.

Моздокская равнина, примыкающая к Терскому хребту, превратилась в сплошную огненную лавину. И пусть у немцев было в десять раз больше танков, в три-четыре раза больше пехоты и пушек, одолеть подъемы на хребет с ходу им не удавалось: здесь насмерть залегли тремя эшелонами гвардейцы.

Битва неравная, жесточайшая, продолжалась до темноты.

В короткой корреспонденции об этом старший инструктор Политуправления Черноморского флота Николай Булычев писал:

«…Бешеные атаки на Терский хребет в направлении Грозного отбиты довольно успешно. Я видел, с какой яростью дрались наши гвардейцы за каждый метр кавказской земли… Фашисты не прошли к Вознесенской…

Соединение Героя Советского Союза Рослого дало хороший урок зарвавшимся воякам «блицкрига». Только в вечерней атаке 4 сентября, последней в тот день, они оставили на поле боя у подходов к Терскому хребту свыше 800 убитых, около 20 подбитых и сожженных танков, 36 орудий и минометов разных калибров… Имена героев долго перечислять: не хватит ии бумаги, ни времени. Бои этого дня можно охарактеризовать двумя словами: массовый героизм… Некоторым это может показаться неправдоподобным: ведь речь идет о войсках, отступавших от самого Ростова-на-Дону до предгорьев Кавказа. Но это факт. Надо надеяться, что этот массовый героизм наших воинов будет шириться. «Ни шагу назад! Больше отступать некуда: за спиной — Казбек…» Так клянутся воины!»

Булычев знал, что генерал-майор Рослый не одобрит корреспонденцию. Правда, можно было согласовать текст в штабе корпуса, но капитан-лейтенант слышал однажды, как Рослый возмущался по поводу одной слишком хвалебной заметки и нелестно отозвался об авторе. Все же лучше показать корреспонденцию генералу.

В комнате комкора находились командиры бригад, поэтому Булычев не решался войти туда. Терпеливо ждал своей очереди, чтобы наедине побеседовать с комкором и комиссаром.

Дверь комнаты чуть приоткрылась. Капитан-лейтенант услышал громкий голос Рослого:

— Какой же это успех, если противник до сих пор сидит па правом берегу Терека и занимает Предмостный и Кизляр? Если бы не орудия дивизиона Волчанского и артиллеристы Павленко, танки снова оказались бы на высоте, уверяю вас…