Пять масок доктора Крикка

Он протянул ей свой мешок.

— Возьми шоколадку. Давай. Бери любую…

Реджина поглядела на него с подозрением.

Он потряс перед ней мешком. Она запустила туда руку и вытащила большой «Сникерс».

— …но только не эту! — гаркнул Питер. Он выхватил у нее батончик и попятился назад.

Реджина застонала:

— Вот урод!

Каролина взяла Реджину за руку и потянула прочь.

— До встречи, Моника! — крикнула она.

— Эй, постойте… — поспешила за ними я. — Куда же вы?

— Подальше от этого садиста-каратиста, — сказала Каролина. — И чем дальше, тем лучше.

Обе мои подружки сорвались с места и рука об руку припустили вниз по улице. Я смотрела, как они то появлялись в свете уличных фонарей, то исчезали во мраке, пока, наконец, они не скрылись из виду.

Затем я повернулась к своему братцу.

— Спасибо, что разогнал моих подруг! — рявкнула я.

Он пожал плечами.

— Я что ли виноват, что они неудачницы?

Мне хотелось отдубасить его до потери сознания. Но у нас в семье не приемлют насилия. Ну то есть, все, кроме Питера.

Так что я лишь потрясла кулаками и сосчитала до десяти.

— Ладно. — Я почувствовала, как гнев слегка отпустил. — Пошли домой. — Я тронулась в путь, но Питер схватил меня за плечи и развернул к себе.

— Нам нельзя домой, Моника. Рано еще. И посмотри… — Он покачал передо мной своим огромным мешком, чтобы я услышала шуршание конфет внутри. — Мой мешок полон только наполовину.

Я засмеялась.

— Ты что, смеешься? Ты правда считаешь, что сможешь набить такой громадный мешок? Фигушки. На это вся ночь уйдет.

— Ладно, ладно, — ответил Питер. — Еще один квартал — и все. Ну или два. Или три…

Я закатила глаза.

— Еще один, Питер. Но можешь обойти обе стороны улицы.

— Идет. Постой здесь. Я сейчас. — Он со всех ног припустил вверх по лужайке к ярко освещенному дому с ухмыляющейся тыквой-фонарем в окне. Трепещущий огонек свечи заставлял ее глаза и рот светиться.

Я стояла на тротуаре и смотрела, как он нажимает кнопку дверного звонка. Девочка в костюме Даши-путешественницы отворила дверь.

Дрожа, я обхватила себя руками. Ветер становился все холоднее. Он был сырой и промозглый, и грозил снегом. Месяц скрылся за темными тучами.

Становилось поздно. Я окинула взглядом улицу. Других собирателей сладостей не видать. У Питера одни конфеты на уме. Я-то знаю: дай ему волю, так он бы всю ночь по улицам шлялся.

Ну а мне хотелось прийти домой и согреться. А еще позвонить Регине и Каролине и извиниться за Питера — в десятитысячный уже раз за этот месяц.

Я стояла на тротуаре и смотрела, как он перебегает от дома к дому. Для него это важнейшая ночь в году. Важнее Рождества.

Едва придя домой, он перевернет мешок и вытрясет все сладости на ковер. Потом будет часами распределять, возводя кучки из шоколадных батончиков.

Он же больной, на всю головушку. Когда он был меньше, то иногда катался по полу среди своих сладостей, точно собака.

Разумеется, это было когда он еще был обаяшкой. Теперь он только считает себя таким.

Я смотрела, как он подбегает к последнему дому в конце квартала. Это был маленький квадратный домик, во дворе валялись два велосипеда. Открыла молодая женщина и протянула Питеру яблоко.

— Ни за что! — крикнул он. — Никаких яблок! — И отвернулся, прежде чем она успела кинуть яблоко в его мешок.

Затем он соскочил с ее крыльца и со всех ног помчался ко мне.

— Моника, нам нужно обойти еще квартал, — проговорил он, задыхаясь.

Я скрестила на груди руки.

— Питер, ты обещал, — сказала я. — Один последний квартал. Это он и был.

— Но… но… — затараторил он. — Видела же, как там вышло? Она пыталась всучить мне яблоко! А не конфету.

Я закатила глаза:

— Горе-то какое.

— Пошли, Моника. Не нуди. — Он потянул меня через дорогу.

— Уже поздно, — сказала я. — Мама и папа будут волноваться. Ты видишь, чтобы здесь еще кто-то ходил?

Он не ответил. Он бросился через дорогу и побежал вдоль высокой живой изгороди на углу улицы.

— Питер? А ну вернись! — закричала я ему вслед.

Но он уже скрылся в густой тени изгороди.

Где мы вообще находимся? Я никак не могла прочесть табличку на указателе. Уличный фонарь горел очень слабо. Без лунного света ничего нельзя было разглядеть.

Высоченные живые изгороди вздымались вокруг черными стенами. А за ними кивали друг другу, перешептываясь, большие деревья.

Мы никогда еще так далеко не заходили, сказала я себе. Я не знаю этот район.

Когда мои глаза привыкли к темноте, стали видны дома. Большие дома высились на крутых, покатых лужайках. В окнах не горел свет. Ни малейшего движения. На улицах не было машин.

Внезапно раздался вой, отчего моя кожа пошла мурашками.

Может, это была кошка? Или это ветер завывает в кронах деревьев?

Я осознала, что у меня колотится сердце. Повернувшись, я поспешила вслед за Питером.

Он уже преодолел половину длинной подъездной дорожки, что вела к огромному дому, практически скрытому за живой изгородью и высокими кустами. Дом походил на старинный замок с двумя остроконечными башенками по бокам.

— Питер? — проговорила я хриплым шепотом.

И трусцой побежала вдогонку.

— Пойдем домой, — сказала я. — Этот дом совсем темный. Весь квартал уже совсем темный. Мы блуждаем в каком-то странном районе.

Он засмеялся.

— Боишься? Ха-ха. Посмотри на себя. Дрожишь, как маленькая.

— Я… я не боюсь. Но жуть берет, — сказала я. — Пойдем. Сейчас же. Никто тебе здесь не откроет.

Он потуже затянул пояс халата. Затем поправил черную полумаску.

— А ну-ка проверим, — сказал он.

Он нажал на кнопку звонка. Из дома донесся громкий протяжный звон.

За ним — тишина.

— Видишь? Никто не идет, — сказала я. — Пошли, Питер. Я замерзла. А ты собрал кучу конфет. Пойдем домой.

Он, как всегда, пропустил мои слова мимо ушей. Он снова нажал кнопку дверного звонка и на сей раз долго удерживал ее.

И снова я услышала звон по другую сторону высокой деревянной двери.

Деревья дрожали под мощными порывами ветра. Сухие листья залетали на крыльцо, словно пытались добраться до нас.

Я услышала еще один вой. Откуда-то издалека. Он казался почти человеческим.

— Питер, прошу тебя… — прошептала я.

И тут послышались шаги. Цокающий звук из глубины дома.

Дверь заскрипела и медленно приоткрылась. Темноволосая женщина в длинном платье выглянула из-за нее и посмотрела на нас.

Из-за ее спины струился серый свет. Я не могла отчетливо разглядеть ее лица. Оно скрывалось в тени.

— Сладость или пакость, — сказал Питер.

Женщина шагнула нам навстречу. Я увидела, как расширились ее темные глаза.

— О, хвала богам! — вскричала она. — Вы здесь. Я знала, что вы придете!

3

Она втащила нас в дом. Я заморгала от мерцающего серого света.

Мы стояли в узкой прихожей с высоким потолком. Свет исходил от огромного стеклянного шара, висевшего у нас над головой на массивной железной цепи.

— Мы… мы просто сладости собираем, — пролепетал Питер.

Женщина кивнула. Ее прямые темные волосы спадали на лицо. Она отвела их назад бледной рукой.

Я не могла определить, сколько ей лет. Должно быть, около тридцати, как нашим родителям.

Она была красива: круглые, темные глаза, высокие скулы и дружелюбная улыбка. Ее темное платье ниспадало до лодыжек, мягкое и струящееся, точно ночная сорочка.

— Я знала, что вы придете, — повторила она.

— Что вы имеете в виду? — спросила я.

Она не ответила. Она стремительно развернулась, отчего длинное платье закружилось вокруг нее, и повела нас в огромную, полутемную гостиную.

Яркое пламя трепетало в широком очаге у дальней стены. Из-за него по всей комнате разбегались в пляске длинные тени.

Старинные черные кожаные диваны и кресла заполняли комнату.

Над камином висела высокая картина в раме. Портрет печальной женщины в расшитых кружевами одеждах, на ее щеке застыла слезинка.

Несмотря на огонь, в комнате стоял холод. Воздух был сырой и спертый.

До чего угрюмое место, подумала я. Все здесь мрачно и жутко.

— Мое имя — Белла, — произнесла женщина. Она откинула со лба волосы движением головы и встала перед нами, положив руки на талию. Взгляд ее темных глаз переходил с Питера на меня и обратно.

— Ты Моника, не так ли? — спросила она. — А твоего брата зовут Питер.

Я почувствовала, как у меня сжалось горло.

— Откуда вы знаете? — спросила я.

— Кто вы такая? — требовательно спросил Питер. — Вы знаете наших родителей или что?

Она покачала головой. Тонкая улыбка появилась на ее бледном, точеном лице.

— Вы есть в книге, — мягко сказала она. Ее глаза по-прежнему были прикованы к нам, будто изучали нас.