Вспомни меня

— Ты не права! — запальчиво воскликнул Данил. — Выглядеть красивой — естественное желание каждой женщины, и нельзя ее в этом упрекать! Да, порой она несколько перебирает, но делает это неумышленно.

— А ты уверен? Ты сам много раз видел, как она общается с теми мужчинами, от кого ей что-нибудь нужно — едва ли не флиртует с ними. С тобой ведь так же было. А как только надобность в тебе временно отпадает, наша драгоценная Кира сразу вспоминает, что она замужем, и начинает держать дистанцию… с тобой, но не с другими. Не с Петром Захаровым, например. Он-то ей нужен постоянно.

— Замолчи!

— Что, опять прячешь голову в песок? С ним у нее все зашло куда дальше флирта.

— Я тебе не верю!

— И очень зря. Тебе, конечно, лестно думать, что ты — ее друг и поверенный и, более того, что ты ей нравишься, и мешает вам лишь кольцо на ее пальце. Она ведь тебе говорила это, не так ли? Ага, вижу, что говорила! Так вот, это ложь, как и многое другое, что слетает с ее красивых губ!

— Откуда в тебе столько злобы?! Она же твоя подруга!

— Подруга… когда ей это надо. И слишком занята, когда она нужна мне. Кира о себе слишком высокого мнения. Считает, что важнее и достойнее нее никого на фирме нет. Что она заслуживает внимания, одобрения и признания всех вокруг. Ты заметил, как у Киры портится настроение, если в ее присутствии фокус общения переключается на кого-то другого? Ей резко становится скучно и она старается уйти, благо предлог всегда под рукой: мол, у меня работы много. Это вы тут бездельники!

— Даже если все так, во что лично я не верю, ты не находишь, что «стирание» слишком суровая кара за это?

— Не за это! Точнее, не только за это.

— Так я и думал, — скривил губы Данил. — Все эти твои пылкие обличительные речи были лишь ширмой, прикрывающей истинный мотив. Тут ведь что-то личное, я прав?

— Догадался, проклятый! Всегда был смышлен! — цитатой ответила Дубницкая. — Да, есть. Но ее состав преступления — и все, о чем я только что рассказала. А это — лишь отягчающее обстоятельство.

— Так, понятно, тебе нравится поза прокурора! — поморщился Данил. — Как будет угодно, но давай уже конкретнее: что она тебе сделала?

Щека Марины дернулась, как и рука в сумке, но пока что гнев ее не выплеснулся наружу — самоконтроля хватило.

— Можно и конкретнее. Есть у меня брат младший, Миша… Точнее, почти уже «был». Хороший был парень, веселый, увлекающийся. А сейчас… тень от него осталась. Тень человека. И все из-за нее. Дело в том, что он в эту Киру еще в институте влюбился. Она уже тогда прекрасно умела сердца разбивать. Но с ним она не спешила, нет. Заманила поглубже. Чувствовала, как парень на нее запал. Такие всегда все на раз просекают. И решила с ним поиграть. От себя не прогоняла, встречались они, даже целовались. Только вот он ей был так, времянка, пока ничего получше не подвернется. Мол, потусуйся, дружок, пока рядом, а я буду по сторонам поглядывать — вдруг какой интересный вариант наклюнется. Ну и наклюнулся, конечно. Муж ее нынешний — Антон. Она ведь мужчин как магнитом притягивает и может выбирать из лучших… Естественно, бедолаге, брату моему, была немедленно дана отставка. Без объяснений, резко и безапелляционно. Звонил он ей, пытался поговорить, но она трубку бросала. А вскоре и симку сменила, чтоб не доставал, значит… Он и на e-mail ей писал, и «вконтакте». Бесполезно — не отвечала. Миша был перевернутой страницей и больше ее не интересовал. А ведь брат мой не просто увлекся. Полюбил он эту тварь больше жизни, и удар для него оказался страшный, едва ли не смертельный! Пить он стал много, неистово. Пытался утопить в алкоголе боль свою и отчаяние. Не получалось. Только хуже становилось. Уж как мы с родителями за него только ни боролись: пытались заставить бросить, лечили, кодировали… Безнадега! Месяц продержится и снова сорвется. Наконец, у нас опустились руки. И Миша тоже совсем опустился. Гибнет он, и сделать уже ничего нельзя. С ним. Но с ней можно. И нужно!

— Отомстить, значит, решила, за брата своего? Могу понять. Но не принять. С чего ты, вообще, решила, что она использовала его? Разве не может человек влюбиться резко и сильно, как в болото ухнуть? Да, для твоего брата Кира оказалась роковой женщиной, но для нее, возможно, роковым мужчиной оказался Антон. А что если бы Миша встречался с кем-то, а потом бросил ее ради Киры? А девушка его бывшая, допустим, руки на себя наложила? Так что ж тогда его тоже казнить без суда и следствия?

— Не разводи демагогию, Данил! — взорвалась Марина. — Так поступил не он, а она, причем умышленно! И защищая ее, ты выступаешь адвокатом дьявола!

— Сумасшествие! — с отчаянием выдохнул Данил. — Ты просто внушила себе, что Кира виновна во всех смертных грехах, и тебя теперь с этой версии танком не сдвинешь. Только почему такой странный способ мести?

— О, не только мести, не только! — усмехнулась Марина. — Дороговато, правда, ну да ничего. Деньги — дело наживное. Для хорошего дела не жалко. И не надо на меня волком смотреть! Я ведь и другом думаю. А что если исчезнет Кира — и рассеется все, что она натворить успела? Вдруг и брата моего отпустит? Ведь не встретит он свою femme fatale[2] — и не будет причины пить. Шанс ведь, а такими не разбрасываются!

— И тебе Меняющий обещал, что так и случится?

— Не обещал.

— Тогда с чего ты взяла, что фантазии и мечты твои воплотятся?! Брат твой, быть может, предрасположен к этому! Не было бы Киры — так нашлась бы другая причина! Что если ты все это сделаешь, уничтожишь человека, и зря — ничего не поможет?! Об этом ты подумала?!

— Подумала, — мрачно отозвалась Дубницкая. — Но это ничего не меняет. Если дает «стирание» хоть один малейший шанс, я должна попытаться! А если нет, то даже просто устранить из этого мира твою ненаглядную — значит, сотворить великое благо: скольких она еще погубит, прежде чем красота ее увянет, это ж подумать страшно! Но простая смерть — плохой вариант. Даже если не самой это делать. Киллера нанять наверняка подешевле было бы, чем этого Меняющего, но эффект не тот! Одна пуля — и прощай этот мир! Слишком легко. Ее жертвы страдают. Подолгу страдают, по нескольку месяцев. Для них жизнь в ад превращается. Для нее я хотела того же. «Стирание» для этого подходило идеально. Срок более краткий, но зато… Представляешь, каково это — просто исчезать из мира, поминутно обнаруживая, что тебя никто не помнит и не знает?! Что ты перестала существовать для всех, кто любил тебя, и кого любила ты, а самые близкие люди тебя в упор не видят и напрочь отказываются узнавать? Особенно для такой, как она, воображающей, что вокруг нее вращается Вселенная, а все прочие — так, декорации и подтанцовка в ее сольном номере?! Кайф, верно?!

Для Данила это было слишком.

— Я убью тебя! — глухо произнес он и шагнул вперед, сунув руку в карман за электрошокером.

Но стоял он все же слишком далеко.

— Да ну?! — Ее рука вынырнула из сумочки, и в ней маленьким, но смертоносным вороненым хищником блеснул пистолет.

— Не дергайся, Данил! Какой ты горячий, однако! Спокойнее надо быть. И умнее. Ну-ка что там у тебя в кармане? Брось на землю!

Данил, скрипнув зубами, извлек электрошокер и бросил на дорожку.

— Подтолкни ко мне!

Воронцов подчинился. Дубницкая, опустившись на одно колено и не сводя с Данила дула пистолета, подобрала шокер.

— Детская игрушка! — хмыкнула она. — Не нашел ничего посерьезнее?

— Что смог, — процедил Данил. — Времени мало было.

— Ну, ну… пусть это побудет у меня. Что же до времени, то у тебя его теперь хватает. Ты никуда дальше не пойдешь. Кира должна умереть!

— Послушай, но это же безумие! Она никому не хочет зла — просто так живет и не заставляет мужчин в себя влюбляться! И потом, что она теперь, по-твоему, должна отвечать взаимностью всем, кто на нее западет? А то вдруг кто-нибудь слишком впечатлительным окажется! Так что ли?!

На губах Марины появилась неприятная кривая полуулыбка.

— Похоже, я зря на тебя слова трачу: ты ж просто рабом ее заделался и не желаешь слышать ничего, порочащего твою хозяйку! Я, между прочим, тебе же, дураку, услугу оказать пытаюсь: она ведь тебе жизнь сломает, и ты сто раз проклянешь тот день, когда она встретилась на твоем пути! Мой тебе совет — не ходи туда. — Она мотнула головой себе за спину в сторону коттеджа. — Дай этому закончиться. Еще сутки — и она развоплотится. Одной твоей памяти не хватит, чтобы удержать ее в этом мире. Уйдет она — и все успокоится. Справедливость будет восстановлена.

— Какая справедливость, черт возьми?! — не выдержал Данил. — Это даже не месть! Ты просто вымещаешь на ней злобу за свою неудавшуюся жизнь! Ни я, ни ее так называемые «жертвы», ни даже твой брат тут ни при чем! Только ты, твоя злоба, зависть и комплексы! Если это — справедливость, то я — Папа Римский! Но Киру я тебе не отдам!

С этими словами Воронцов сделал шаг.

— Стоять! — почти взвизгнула Марина. — Я не хочу тебя убивать, Данил. Только не тебя. Ты мне нравишься. Правда, нравишься. И ты — тоже ее жертва, только сам этого не знаешь, потому что отравлен сладким ядом, который считаешь любовью. Она губит все и всех, к кому прикасается… Как и он, впрочем. — Вновь последовал характерный жест в сторону коттеджа. — Я бы предпочла, для пользы дела, чтобы ты, явившись сюда, обнаружил этого монстра с дыркой в голове. Но это несколько сложнее, чем может показаться на первый взгляд. У Меняющего есть свои способы защищаться. Такие, о которых простые смертные даже не догадываются. Этот паук никого к себе близко не подпустит, если заподозрит дурные намерения. А такие вещи он печенкой чует.

— Как ты на него вышла? — спросил Данил.

Не то чтобы это его действительно сильно интересовало, но ему требовалось выиграть немного времени, а заодно слегка усыпить бдительность Марины. Пистолет в ее руке одновременно и упрощал и усложнял задачу Данила. Тяжело убивать ту, кто ничем тебе явно не угрожает. Психологически тяжело, разумеется. Тем более что и явно ненавидеть Марину Воронцов не мог: то, что она сделала, называется преступлением в состоянии аффекта. Кривое зеркало ее души просто так преломило лучи дарующего жизнь светила, что они превратились в свою полную противоположность. Она поступила именно так, потому что иначе уже не могла: вся ее предыдущая жизнь, мысли, чувства, эмоции, вера, мировоззрение привели Марину на этот перекресток судьбы, и выбор, куда свернуть, был уже чисто формальным. Его она сделала давно, даже не осознавая этого. Этот факт, а также ее слепая, безумная надежда вернуть таким страшным образом душевное здоровье брату уже не позволял считать Дубницкую просто бессердечной тварью, что для Данила стало бы со всех точек зрения легче.

Но все равно она должна умереть. Потому что в противном случае умрет Кира, а этого уж Данил допустить никак не мог. Марина стояла между ним и спасением той, что была Воронцову дороже всего на свете. А значит, требовалось добраться до пистолета Дубницкой, дуло которого по-прежнему твердо смотрело в грудь Данилу.

— Как вышла? — с усмешкой переспросила Марина. — Мог бы и сам догадаться. Я же тебе не раз рассказывала о своих эзотерических увлечениях. Это значительная часть моей жизни. И знакомых в этой сфере у меня предостаточно. Было делом времени пересечься с одним из так называемых операторов реальности, проповедующих осознанное управление своей жизнью. Эта идея сразу меня захватила. А тот оператор… — Тут она слегка улыбнулась. — Чем-то я ему показалась интересной. С тех пор мы стали много общаться, и однажды он поделился со мной своей мечтой стать Меняющим. Я спросила, что это такое, и он подробно объяснил. Более того — он рассказал, что лично знает одного такого.

— Собинова?

— Его самого. Для меня эта информация стала просто манной небесной. Я ведь тогда уже искала способ уничтожить Киру Туманову, да только по ограниченности своей думала про обычного киллера. Но и то не сразу. Сначала хотела сама. Я ее долго искала. Каюсь, в то время слишком мало интересовалась жизнью брата и не знала, с кем он встречается. Потом узнала… Подбиралась я к ней аккуратно, круги нарезала. В соцсетях ее нашла, выяснила увлечения. Потом долго ждала возможности устроиться в «Техно-Эксперт». Наконец, устроилась и стала искать случая с ней сблизиться. Наконец, это удалось во время новогоднего корпоратива. Вино развязывает языки, и мы «обнаружили», что у нас, оказывается, много общего. Тогда-то решение и созрело окончательно. И того оператора мне послала сама судьба, давая шанс свершить, наконец, возмездие, которое и так слишком долго откладывалось. Когда я шла к Меняющему, думала, как я буду его уговаривать сделать то, что мне нужно, но он абсолютно не колебался. Даже сам подсказал мне вариант со «стиранием», которого я сама бы, пожалуй, не придумала. А когда он все объяснил, я загорелась, сообразив, что смогу таким образом и Мишу спасти… Его же интересовали только деньги, словно он какой-нибудь обычный бытовой мокрушник, за ящик водки подряжающийся кого-нибудь зарезать… Впрочем, не мне его судить, ибо он оказал мне большую услугу… Знаешь, а я, пожалуй, отыщу Киру незадолго до того, как для нее все закончится. Хочу, чтобы перед исчезновением она узнала, кому и чему этим обязана. Даром я что ли попросила Меняющего сохранить мне память, чтобы можно было насладиться местью на всю катушку?! А без этого кайф будет неполным…

Как бы Дубницкая ни упивалась собственным торжеством, пистолет по-прежнему твердо смотрел в грудь Воронцову, и он решительно не представлял, каким образом преодолеть разделяющие их два метра, не нарвавшись на пулю. И тем не менее что-то надо было делать, ибо время шло, а работало оно на ту, что заступала ему путь. Каждая минута колебаний Данила лила воду на ее мельницу. И когда Воронцов уже совсем было решился броситься в атаку, очертя голову, судьба, которая, как уверяла Дубницкая, всеми силами способствовала свершению ее мести, неожиданно решила улыбнуться ему.

— Данил?!

Голос Эжени послышался за спиной Марины, и та дернулась, инстинктивно норовя развернуться вместе с пистолетом и на какие-то секунды отведя дуло чуть в сторону от Воронцова… Этого ему хватило: он оттолкнулся правой ногой и прыгнул, опрокинув свою противницу на землю. Левая рука Воронцова вцепилась в ее запястье, не позволяя отчаянно сопротивляющейся женщине повернуть дуло в его сторону. Борьба складывалась в его пользу: все же Данил превосходил Марину силой. И уже предоставлялся ему шанс вывернуть ей руку так, чтобы лишить пистолета, но Воронцов знал, что в этом случае убить безоружную просто не сможет. Она должна была умереть в борьбе, оставив его совести самый минимум зацепок для неизбежных душевных мук, сколь бы малое время для них не было отведено… Наконец, задуманное удалось Данилу: дуло пистолета уперлось в бок женщине, и палец Воронцова с каким-то даже отчаянным усилием надавил на курок…

Выстрел прозвучал глуше, чем он думал. Багряно брызнуло куда-то в сторону, лишь слегка зацепив его. Здесь, в стороне от жилья вряд ли кто слышал выстрел, кроме разве что Собинова, но тому, вероятно, было все равно: один из двух его проблемных клиентов порешил другого, поубавив Меняющему забот на будущее.

Порешил? Воронцов медленно поднялся на ноги, глядя на медленно расплывающуюся кровавую лужу. Дубницкая была еще жива и прерывисто дышала. И это было плохо. Очень плохо, ибо он не был уверен, что сможет выстрелить второй раз.

— Господи, что ты сделал?!

О присутствии Ермаковой Воронцов в пылу схватки как-то даже успел позабыть.

— Убил ее, — мертвым голосом произнес он, стараясь не смотреть в глаза подруге. — Так было нужно. Условие Меняющего…

— Безумец! Сколько жизней ты принесешь в жертву в обмен на спасение Киры?!

— Больше нисколько. Только свою. И ее, — он кивнул на умирающую. — Иначе она повторила бы заказ.

Эжени почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, и непременно упала бы, не подхвати ее Данил.

— «Размен»? — слабым голосом произнесла она.

— Да.

— Боже мой! Но, во имя всего святого, зачем?!

— Иначе «стирание» вспять не повернуть.

— Это Меняющий тебе сказал?

— Да.

— А если он солгал? Если есть другой способ, а ему просто понадобились трупы тех, кто вышел на него и доставил столько хлопот? Об этом ты не подумал?

— Возможно, — пожал плечами Воронцов. — Но проверить это я не смогу, да и времени на эксперименты и уговоры уже не остается: если я ничего не сделаю сейчас, завтра Киры не станет.

— А ты, значит, твердо решил спасти ее любой ценой?

— Без нее мне жизнь ни к чему.

— Безумец! — повторила Эжени. — Какой же ты безумец! Благородный, но больной на всю голову!

— Не безумец, — возразил Данил. — Может быть, разве что сказочник. Знаешь, Эжени, вера в сказки наяву — последний оплот романтизма нашего времени. Жаль, что сказки — короткий жанр и имеют обыкновение быстро заканчиваться. В противном случае, Шахерезаде не пришлось бы придумывать свою сложную схему тысячи и одной ночи. Так позволь мне написать свою сказку! Пусть она будет самой короткой, но со счастливым концом!

— Счастливым?!

— Хотя бы для Киры. Не мешай сделать хоть что-то полезное в моей бестолковой жизни!

— Ты, похоже, уже все решил…

— Да, и не отговаривай.

— Да уж вижу, что безнадега, — смертельно уставшим голосом произнесла Ермакова. — Этой девчонке невероятно повезло, что она тебя встретила. Надеюсь, она заслуживает такой жертвы, хотя лично я не уверена…

— Зато я уверен.

— Ты-то конечно…

С земли послышался глухой стон.

— Она жива, — зачем-то констатировала очевидный факт Эжени. — И что ты будешь с этим делать?

Настоящая ледяная глыба гигантской сосульки, которая начала расти в груди Данила с той самой минуты, когда он услышал от Меняющего про второе условие сделки, сейчас увеличивалась просто астрономическими темпами. И он чувствовал, что, если так пойдет и дальше, она скоро рухнет, не выдержав собственной тяжести, и похоронит его под собой. Не лучше ли отрубить ее сейчас собственной рукой, не дожидаясь, когда эта глыба достигнет критической массы?

Против умышленного убийства восставала вся его натура, но свой выбор он, как и Дубницкая, уже сделал. И тоже не сейчас. Когда принял решение спасти Киру любой ценой. Действительно любой. Конечно, свою жизнь принести в жертву на этом алтаре Воронцову было куда легче, чем чужую. Но и это решение тоже было принято, когда Меняющий озвучил условия. Так к чему теперь колебания? Повернуть назад сейчас Данил уже просто не сможет. И не потому, что слишком далеко зашел. Теоретически путь для отступления еще имеется: отвезти Марину в больницу, а потом пойти к Меняющему и сказать, что передумал. Но чтобы фактически осуществить это, Воронцову придется ломать себя через колено, ибо как бы ни претило ему убийство, оставить Киру погибать было немыслимо. В рай и в ад Воронцов не верил, как и, вообще, в бога. Его единственным и судьей, и цензором была его совесть. Правда, судьей суровым и неумолимым. Но даже если она вынесет вердикт «виновен», что ж, так тому и быть. Только на то, чтобы казнить его и мучить, у нее будут сутки, не больше. Это можно потерпеть, ради такой-то цели…

Нет, он доведет до конца то, что начал. Понадобится для этого пристрелить сейчас умирающую Дубницкую, значит, пристрелит. Пусть не хладнокровно, пусть дрожащей рукой, но пристрелит. Потому что просто НАДО. Потому что она заключала в себе смертельную угрозу для той, в ком теперь только и был сосредоточен весь смысл существования Данила. Все, колебаниям конец! Его жизненный Рубикон нес свои воды уже далеко позади. И Данил до боли в пальцах сжал в руке пистолет. А Эжени с острой душевной болью вдруг поняла, какое решение он принял, и сделала последнюю отчаянную попытку.

— Ты еще можешь остановиться! Забыть все и продолжить жить. А эту историю я как-нибудь улажу.

— Не могу. Прости, — покачал головой Данил.

— Но ты же…

— Не надо, Эжени! Хватит! Жребий брошен. Так что, пожалуйста, не стой у меня на пути!

Его пылающий взгляд сказал Ермаковой все. Она поняла и отступила в сторону, хотя душу ее от этого буквально сковало льдом.

Данил шагнул вперед и поднял пистолет. Лицо Дубницкой исказил ужас, и она раскрыла рот для отчаянного вопля, но выстрел опередил ее. Он успел не дать ей закричать, а себе передумать, и оказался удивительно меток, при всем том урагане эмоций, что бушевали у него внутри: пуля угодила точно в лоб Марине. У него хватило хладнокровия не выронить пистолет, а тщательно протереть его платком, после чего сунуть в карман.

— Отдай. Попадешься еще… — попробовала было возразить Эжени.

— Не попадусь. В реку брошу. А и попадусь даже — какая мне теперь разница?

— Тоже верно, — печально произнесла Воронцова. — Иди, куда наметил. От трупа я избавлюсь.

— Как?

— Есть способы, — уклончиво отозвалась она. — Сознающая я или погулять вышла?

Долгий взгляд Воронцова был полон трудновыразимых эмоций.

— Спасибо, Эжени. За все!

Он порывисто взял ее за плечи и крепко прижал к своей груди. На глазах Ермаковой выступили слезы, и она обняла его в ответ.

— Не за что, Даня, ох не за что! Без меня ты бы в это не полез. Просто потому, что не знал бы, что делать. И остался бы жить. Пусть без нее, но ты бы притерпелся. Рана бы со временем зажила. А так… Никогда себе не прощу, что рассказала тебе о Меняющем!

Данил чуть отстранился и пристально взглянул ей в глаза.

— Даже не вздумай себя винить, слышишь?! Ты все сделала правильно!

— Иди уж быстрее. Выстрелы могли слышать.

— Да, конечно… Прощай, Эжени.