Помоги проекту - поделись книгой:
Мила Бачурова
I9 — II–II / II–II— 6I
Телевизионщиков я все-таки уболтала. Такую печальную историю сплела, что сама себе поверила. Расчувствовались. Ладно, говорят, валяй. Только недолго, минута у тебя.
И вот смотрю я, как научили, в камеру. Голову держу ровно, стараюсь не моргать. И говорю:
— Здравствуй, Витя!
Не хотела я идти ни на какую выставку, мне и дома отлично было! Лежала себе, никого не трогала. А мать, ни с того, ни с сего, завелась.
Сидишь, мол, круглые сутки в сети, скоро говорить разучишься. Никуда не ходишь, ничем не занимаешься. ЕГЭ сдавать через год, а ты предметы никак не выберешь!
Совсем психованная стала. Как заметит, что я в телефон втыкаю — аж трястись начинает. Девчонки говорят, у них дома то же самое. Общий какой-то дебилизм, модно стало интернет-зависимости бояться. Пришлось игрушку бросать и с Оксанкой на выставку топать, ей подруга билеты халявные подогнала.
Раньше в этом здании завод был, а теперь — галерея. Арт-объект, если по-выпендрежному. А как по мне, так обычное разводилово. За деньги я б сюда в жизни не пошла! Убей — не пойму, ради чего народ такое бабло отваливает.
То коряги какие-то железные торчат, и лампочки к ним приделаны. То обрывки проводов с потолка свисают, а специальный вентилятор их в сосульку закручивает. То болты с гайками выложены в миску, будто угощение для киборга. Да я вам таких «экспонатов» с любой помойки — сто тонн притащу! Тоже мне, произведения искусства.
А сестрица с подружкой стараются — ахают, щурятся, головами качают. Это чтобы двое парней, которые тоже вокруг «экспонатов» лазят, не подумали, что дуры. Хотя парни — ничего особенного. Меня в упор не видят, типа не доросла еще. Как один такой брякнул — да за тебя дадут больше, чем тебе лет!.. Дебил. Ну, и ладно. Зато вай-фай есть.
Укрытие, от Оксанки подальше, я себе быстро присмотрела. Свинтила потихоньку и плюхнулась на пуфик в углу.
Первым делом, всем друзьям-знакомым селфи разослала — «Крисс и арт-объект!» (Крисс — это я). Но не успели в ответ комменты понестись, как неизвестная сволочь толкнула под руку. Телефон выскочил, скользнул по паркету. Я — за ним. Даже обругать ту скотину не успела.
Пуфик отодвинула, чтобы телефон достать, думаю, пылищи под ним сейчас будет — ух! Но убирают «объект», видать, на совесть. Под пуфиком — ни пылинки. А рядом с моим телефоном шарик лежит, небольшой такой. Из темного металла.
Ну, я подобрала, конечно. Интересно же, что за хрень?
Успела разглядеть, что на шарике выбиты цифры, и подумать, что где-то их сегодня видела. Успела почувствовать, как шарик нагревается.
А потом, впервые за все свои шестнадцать лет, сознание потеряла.
Глаза открываю — кругом темно. Лампы погашены, только в окна свет идет, с улицы. Окна — высокие, стрельчатые, от пола до потолка, и поделены на квадратики. Я только по ним и сообразила, что все еще на выставке нахожусь.
Села, и как заору:
— Оксан! Ты где?! Ты чего меня бросила?!
Я считаю — родственников хуже, чем старшая сестра, в природе не существует. Кто не верит, пусть попробует с нашей Оксаночкой пожить. Но без меня сестрица отсюда не ушла бы, это точно.
— Кто здесь? — отозвались из темноты. — Вы что тут делаете?
Я аж подпрыгнула.
Голос — чужой, незнакомый. Хоть и растерянный не меньше моего.
— Сейчас, — говорит, — подождите.
И где-то там, в темноте, огонек загорелся. Зажигалкой, наверное, чиркнул.
Тут и я сообразила фонарик включить — благо, телефон не уронила.
А парень ближе подошел, в ладонях огонек прячет.
— Вы здесь работаете? — спрашивает. — А как… — и запнулся.
Потом вскрикнул и рукой замахал — спичку держал, оказывается, обжегся, когда догорела. Смотрит, будто на привидение.
Я себя даже оглядела украдкой — мало ли что? Но, вроде, нормально выгляжу.
Шорты с лямками, джинсовые — Оксанка отдала, сама в них не влезает. Майка зеленая, дольче-габановская, на одно плечо. Топик под ней сиреневый, точно в цвет колготок. И лак на ногтях — такой же, над типсами-снежинками полдня вчера трудилась. Косметику размазать я никак не могла, а на башке до того все залачено, что атомным взрывом не снесет. Надоели мне, вообще-то, черно-белые волосы, давно хочу в малиновый перекраситься, но, в целом, прилично все. Это парень — странный какой-то. Симпатичный, но чудной.
Одет в зачуханную куртку с пуговицами, как на прабабкиной наволочке. Штаны — из той же убойной коллекции. Ботинки — не знаю, где такие выкопал, а на голове и вовсе черт-те что.
Я чуть не брякнула: «Че пялишься?!», но сдержалась.
А парень мне руку протянул.
— Вставай, — говорит. — Ты… вы… наверное, в самодеятельности участвуете?
Я как заржу. На нервной почве, не иначе.
— Ну да, — говорю. — Вот, прямо в ней и участвую. — За руку его схватилась, встала. — Где здесь выход? — спраш иваю.
Идиотский вопрос, конечно. Но, и правда, не помню, куда идти.
Парень говорит:
— Пойдем, провожу. Мне самому пора. Сморило, должно быть, — а сам теперь, вместо меня, на телефон уставился.
Та-ак.
Спрятать бы его, от греха. Но только тогда совсем темно будет.
Я в любимый телефончик вцепилась покрепче, и вдруг про шарик вспомнила.
— Сейчас, — говорю, — погоди.
Села на корточки, и давай по полу шарить. Вот, если б спросили, на фиг мне тот шарик сдался, в жизни бы не ответила! Ну, хоть нашла быстро.
Подняла, а парень говорит:
— О!.. Надо же, куда закатился. Спасибо, — и ладонь протягивает.
А мне почему-то жуть как не захотелось отдавать. Еле удержалась, чтобы за спину не спрятать.
— Это твое? — спрашиваю. Обиженно, будто в детском саду.
А он вдруг заулыбался.
— Такое же, — говорит, — мое, как и твое. Государственное! Это — шарик от подшипника, я его случайно уронил. Полез поднимать, и вдруг сморило. — нахмурился, лоб потер.
Не понравилось мне это заявление почему-то.
— Вот и меня, — говорю, — сморило. Когда этот сра… дурацкий, то есть, шарик поднимать полезла. Идем, что ли?
— Идем, — парень говорит. А сам опять на телефон уставился. — Какой интересный фонарь!
Ну да, еще бы не интересный. Последняя модель, на день рождения еле выпросила. Я сделала вид, что не слышу, и пошла. Куда — неясно. Отсюда подальше.
Парень за мной. А потом вдруг странным каким-то голосом говорит:
— Стоп. А это еще что?!
Реву я вообще-то редко. Только сестричка любимая до слез довести может. А сейчас жуть как хотелось разреветься. Потому что устала я объяснять этому придурку, что никакой кругом не завод!
Что это — арт-объект, блин. Самый, между прочим, дорогой и модный в столице! И откуда взялись гробы с колесами на той половине зала, с которой он сюда пришел, я понятия не имею. Не было их тут.
А парень орал, что уже год здесь работает. На заводе. И никакие это не гробы с колесами, а станки! Я вроде не первоклашка уже, должна понимать. А откуда взялась та дрянь, которой половину цеха заставили, он понятия не имеет. Не было ее тут.
В конце концов мы оба наорались и заткнулись. Понятно стало, что друг друга не переспорить, так и смысл — глотки драть?
Парень, похоже, к тому же выводу пришел.
Помялся немного и говорит:
— Ну, ладно. Погорячились — хорош. Давай итоги подводить. Первое — дверь не открывается. Окна тоже. — Палец загнул. — Второе — как включить свет, мы не знаем. — Другой загнул. — Что происходит, не имеем ни малейшего представления. — И вместо того, чтобы дальше пальцы загибать, подмигивает. — Тут уж, мне кажется, единственное, что остается — познакомиться! Меня зовут Виктор. Можно Витя, — и руку подает.
Пипец все-таки, до чего странный! Сроду я ни с кем за руку не знакомилась.
Но сделала вид, что так и надо.
— А меня, — говорю, — Кристина. Для своих — Крисс.
Он удивился почему-то.
— Необычное, — говорит, — имя! Это в честь революционерки какой-нибудь?
Сказал тоже — необычное. Да у нас только в классе две Кристины… Но все равно, приятно стало. Я засмущалась, и давай шарик на ладони катать.
— А что это за цифры? — спрашиваю.
Выбито на шарике вот как:
I9 — II–II
Витя этот присмотрелся.
— Думаю, — говорит, — серийный номер. Хотя, вообще-то никогда о такой маркировке не слышал.
А я вдруг вспомнила, о чем подумала — до того, как грохнуться.
— А-а, — говорю. — А я с чего-то решила, что это — дата сегодняшняя. На билете так было написано: Девятнадцатое-одиннадцатого-одиннадцатого.
Он брови свел.
— И что это значит?
Я обиделась.
— Ты прикалываешься, что ли? Сегодня какое число, по-твоему?
— Одиннадцатое. По крайней мере, с утра было.
Поделиться книгой: