Рабы Тьмы

— Я не могу, повелитель, — ответил Лайак, опустив взгляд. — Вы знаете, что я не могу. Лишь боги могут видеть мое лицо и знать мои мысли.

— Разве я не глас божий? — спросил Лоргар. — Ты дерзнёшь бросить вызов этому гласу?

— Вы таковы, повелитель, и я повинуюсь, и в повиновении лишусь жизни.

Долгое мгновение Лоргар молчал, затем качнул головой.

— Выходит, ты понимаешь. Богам нужно повиноваться, — сказал он. Пение обреченных сделалось громче, когда «Трисагион» начал поворачиваться. Изображение «Мстительного Духа» было теперь всего лишь яркой звездой среди меньших светящихся точек. — Боги возложили бремя на мою душу. Гор брат мне, но что значит братство перед торжеством изначальной истины? Неудача недопустима сын мой. Боги должны восторжествовать, Гор же не даст им победы. Другой должен занять его место, должен объединить всех под волей и величием богов. Ты понимаешь, сын мой?

Лайак склонил голову, как если бы в смирении.

— Это место намерены занять вы, — сказал он.

Лоргар не отводил взгляда от холодных звезд.

— Почему всё дошло до этого? — проговорил он. — Почему это должно пасть на меня?

Шум мостика и стенания приговоренных затихли, когда трижды ударил гонг. Корабль содрогнулся; запустились варп–двигатели.

— Мы действительно собираемся найти Фулгрима? — спросил, наконец, Лайак.

— Да, — сказал Лоргар. — Трон нельзя занять в одиночку. Всё, что мы делаем или чему становимся причиной, должно служить одной истинной цели. Вот почему я рассказал тебе это, сын мой, и вот почему ты отправляешься со мной. Тебе предстоит исполнить великую задачу, и сыграть еще более великую роль в том, что должно свершиться.

— Огласите свою волю, повелитель, и да будет она исполнена.

Лоргар перевел на него взгляд — и в его звездных глазах светилась печаль.

Вольк

Над Ониксовой горой занимался рассвет. Смешанный с дымом туман вползал в окоп перед Вольком, клубясь над бронированным краем и растекаясь между собравшихся воинов. Вдалеке грохотал фальшивый гром бомбардировки; поднималось солнце. Вольк вдохнул влажный воздух и загнал в болтер девятый снаряд. Еще два лежали на его ладони. Еще два, всего — одиннадцать, и все подсумки для обойм у него на поясе были пусты. Точно так же обстояли дела у каждого из четырнадцати легионеров, ждущих в окопе вместе с ним. У каждого было оружие ближнего боя, в ножнах на поясе или висящее за спиной: мечи–гладии с тяжелыми клинками, молоты со стальными вороньими клювами на обратной стороне, треугольные топоры с бритвенно–острыми лезвиями.

Оружие старых войн, подумал Вольк, оружие из тех времен, когда люди рубили друг друга и истекали кровью в грязи, чтобы отобрать каменные крепости у врагов в вонючих кольчугах и гнутых панцирях. Мир должен был измениться, продвинуться к чему–то лучшему, но вот — вот они, воины, созданные тайным знанием, идущие в бой, точно варвары. Да, именно к этому всё и пришло — война достигла той точки, когда битва начиналась с подсчета оставшихся боеприпасов и заканчивалась резней и ударами в грязи, пока одна из сторон не устанет до смерти.

— Шестьдесят секунд, — доложил сержант взвода, натягивая усыпанный заклепками шлем на покрытую шрамами голову. Остальной взвод последовал его примеру.

Все они были новыми рекрутами, избранными и принятыми в легион за годы после того, как началась война против Императора. Ускоренные методы имплантации и обучения означали, что большинство из этих воинов провели в сражениях не больше пяти лет. Впрочем, они выглядели как ветераны, подумал Вольк. Нет, они и были ветеранами. Они проливали кровь на Гидре Кордатус, Несторайе, Талларне. Они знали лишь одну разновидность войны, и никаких других: убивать своих братьев.

Вольк надел шлем. Давление внутри с шипением выровнялось.

— Ждем вашего разрешения, командир, — сказал по воксу сержант.

— Продолжайте, сержант, — отозвался Вольк. — Это ваш бой. Я — всего–навсего пассажир.

— Как прикажете, — ответил сержант.

— Движение в окопах! — раздался крик справа от Волька. Взвод одним движением развернулся, наводя оружие по всем направлениям.

— Не стрелять! — скомандовал Вольк.

Некто в черно–зеленой силовой броне шел по окопу. Мерцали бронзовые хтонийские руны, высеченные на его доспехах. Лицевая пластина шлема была украшена серебром, и над ним возвышался алый плюмаж, развевающийся на ветру среди тумана. Аргонис приближался к ним с расслабленной сосредоточенностью, точно хищник, высматривающий добычу.

— Мы могли бы убить тебя, — прорычал Вольк, когда Аргонис подошел ближе.

— Вы могли бы попробовать, — ответил эмиссар. К его бедру был пристегнут выкрашенный в черное болтер, а на поясе висел меч — рядом с парой силовых ножей в ножнах. Вольк узнал хтонийские рубины на рукоятках ножей — алые, с черными разводами внутри. Ножи уличных банд, только оснащенные генераторами силового поля. Вольк видел их прежде и встречался с ними на тренировочных аренах — давным–давно, в ту эпоху, когда узы братствы были чем–то большим, чем плащ, скрывавший предательство.

— Почему ты здесь? — рыкнул Вольк.

— Я — голос Гора, и я иду, куда хочу, — сказал Аргонис. Он взглянул на ждущий строй Железных Воинов. — Почему ты здесь, брат?

— Участвую в атаке.

— Значит, у нас одна и та же причина, — сказал Аргонис, поднимая болтер. Он передернул затвор.

Вольк хотел было прорычать что–то еще, но только покачал головой.

— Пора, командир, — сказал сержант.

Вольк взглянул на Аргониса, затем — снова на взвод.

— Приступайте, — сказал он.

— Полная готовность, — скомандовал сержант.

— Сейчас должна подойти ваша воздушная поддержка, — заметил Аргонис по воксу.

Словно бы вызванные его словами, над головой с воем пронеслись два истребителя. Звуковая волна, следующая за ними, разнеслась эхом по окопу. Земля содрогнулась мгновение спустя. Колонны дыма и земли ударили в небо за краем окопа.

— Вперед, — скомандовал сержант. Взвод перемахнул кромку окопа. Вольк не отставал от них.

Вывороченные комли деревьев и обугленные кустарники усеивали склон, из которого тут и там, будто пальцы, торчали скалы черного камня. В трехста метрах ниже облака взметнувшихся от воздушного удара обломков падали на землю вокруг остатков линии окопов. Триста метров.

Вольк перешел на бег. Аргонис держался справа от него. Истребители кружили над головой. Из–за обломков сверкнули выстрелы. Возможно, авиаудар выиграл им несколько метров, но, кто бы ни занимал нужные им окопы — они были всё ещё живы. Лазерные заряды врезались в Железного Воина справа от Волька. Керамит вспыхивал и осыпался хлопьями; воин продолжал бежать.

Еще огонь — сперва беспорядочный, затем перепахавший склон дисциплинированными залпами. Один из Железных Воинов упал; его броня спереди была разбита на куски.

Сто метров.

Вольк видел, как смертные пригибаются за лазерным оружием на краю окопа, видел противогазы под хромированными шлемами. Они не отступили, хотя Железные Воины приближались к ним.

Дисциплинированные, подумал Вольк. Эти окопы были захвачены врагом днем раньше, вместе с еще десятью километрами линий обороны вдоль склонов горы. Солдаты–люди, удерживавшие эти секции, дрогнули, когда у них закончились боеприпасы. И потому теперь Железные Воины пришли, чтобы вернуть то, что потеряли смертные.

Аргонис открыл огонь. Вдоль кромки окопа прогремели взрывы. Трое солдат исчезли. Кровь и хромированный металл разлетелись в стороны. Никто из Железных Воинов не стрелял. Вольк уловил отблеск зарядных спиралей на парапете.

— Плазма! — выкрикнул он.

Руны прицела мигали красным перед глазами. Он нажал на спуск болтера — один раз. Снаряд ударил в плазменный пистолет ровно в тот момент, когда тот готов был выстрелить. Взрыв превратился в сферу сияющей голубой энергии, превращающей в пыль рокрит, плоть и металл. Дисплей шлема Волька потускнел. Он добрался до края окопа и спрыгнул вниз. Один из смертных двинулся было к нему. Вольк впечатал приклад болтера ему в лицо. Из разбитых линз брызнула кровь. Вольк наступил на упавшее тело. Аргонис был рядом с ним, стреляя вглубь окопа. Заряды болтера разлетались шрапнелью от бронированных стен.

— Отходим влево! — крикнул сержант. Взвод подчинился, разбиваясь на пары и рассыпаясь по окопу; их клинки и руки были окрашены красным. Аргонис был единственным, кто стрелял из своего оружия. Хтониец двигался с плавной жестокостью, убивая на своем пути, без труда вливаясь в атаку Железных Воинов.

— Зачем ты здесь, брат? — выкрикнул Аргонис, ныряя в укрытие, когда окоп накрыло крупнокалиберным огнем. Вольк бросился в другую сторону. Снаряд ударил его в левое плечо; он почувствовал, как разрываются мышцы — гильза ввинчивалась под броню. Янтарные руны прицеливания кружились поверх глаз, ища цель. Он выстрелил дважды. Первый снаряд с ревом скрылся в окопе. Следующий он направил в рокритовую стену. Взметнулись осколки и пыль. Аргонис уже двигался вперед под их прикрытием. Еще больше снарядов пронеслись мимо. Вольк метнулся следом.

— Чтобы запомнить, — рыкнул он через вокс.

— Запомнить что?

— Что мы оставляем, — ответил Вольк.

Аргонис был в трех шагах впереди, когда они вынырнули из облака пыли. Крупнокалиберный пулемет торчал из амбразуры в пласталевом заграждении, тянувшемся вдоль окопа. Вольк заметил блеск шлема стрелка. Выставив плечо вперед, он бросился в атаку. В нормальной обстановке они использовали бы гранаты, огнеметы и ураган болтерных снарядов, чтобы смести огневую позицию. Роскошь подобных средств осталась лишь в памяти.

Пулемет открыл огонь, но пули ушли слишком высоко. Вольк успел на секунду удивиться, отчего стрелок целится так небрежно, прежде чем на него обрушился удар топора.

Ультрамарин всё это время ждал в нише, вырубленной в стене окопа. Вольк заметил бы его, но пулемет дал очередь как раз вовремя, чтобы обеспечить Ультрамарину преимущество внезапности. Силовое поле вспыхнуло по краю падающего сверху лезвия. Вольк извернулся, вскинув руку. Он был в невыгодной позиции и утратил равновесие. Он осознавал всё это ясно, как в остановившемся мгновении, глядя прямо в алые линзы шлема Ультрамарина. Золотые лавровые ветви были выгравированы на висках воина; и на каждом пальце, сжимающем топор, — крохотные орлиные крылья.

Болтерные снаряды ударили в Ультрамарина. Сапфировое и золотое разлетелись осколками. Воин содрогнулся. Вольк бросил весь свой вес вперед. Лезвие топора прочертило дугу. Плечом Вольк ударил Ультрамарина в грудь и толкнул на стену окопа. Рокрит треснул от столкновения. Кровь брызнула из–под разбитой брони на правом боку воина. Он был ранен, и был один, но он был сыном Ультрамара.

Вольк вытащил меч. Клинок был тяжелым, коротким, с убийственно заточенным острием. Он ударил вверх и вперед, целя в сочленение под мышкой. Ультрамарин извернулся. Навершие силового топора врезалось в правый глаз Волька. Он ощутил, как его удар скользнул по нагруднику Ультрамарина. Замахнувшись, он въехал локтем по лицевой пластине Ультрамарина. Раскололись глазные линзы. Треснул керамит. Ультрамарин оттолкнул его и поднял болтер. Кровь стекала по щекам его белого шлема. Вольк знал, что случится следом, даже если между ними разверзнется пропасть. Ультрамарин готовился выстрелить.

Силовой нож Аргониса отнял кисть Ультрамарина чуть выше запястья. Вольк вогнал острие меча в шею воина. Вулканизированная резина и кабели разошлись под давлением, и острие ударило в плоть. Вольк почувствовал, как лезвие ткнулось в заднюю часть воротника доспеха. Полилась кровь. На мгновение Вольк принял на себя вес мертвого тела врага. Он сорвал гранату с пояса Ультрамарина, высвободил клинок, повернулся — и бросил гранату в амбразуру, откуда стрелял пулемет. От взрыва металлические пластины выгнулись наружу. Двое Железных Воинов, вооруженных заостренными молотами, пробежали мимо.

Вольк наклонился и принялся избавлять мертвого Ультрамарина от гранат, патронов и оружия. Аргонис стоял над ним, держа в руках нож и болтер.

— Вот это ты хочешь помнить — как сражался, будто падальщик, голодный до пуль?

Вольк выпрямился и поглядел на того, кто когда–то был ему другом.

— Четвертый Легион бился за Императора там, где не стал бы никто другой. Мы тяжко трудились, и убивали, и проливали кровь в забытых углах. Нами пренебрегали — вечно покорными, вечно обойденными. Примарх верил, что наша судьба может быть иной, что нам достанется иное место в том будущем, которое создаст Гор. — Вольк указал окровавленным клинком на алое с золотом Око Гора на броне Аргониса. — Я хотел напомнить себе, что ничего не меняется.

— Достигнут предел расхода боеприпасов, — раздался по воксу голос сержанта. — Готовность к отступлению.

Вольк двинулся мимо Аргониса, возвращаясь вдоль окопа к границе, откуда они начинали. До приказа Магистра войны о сборе на Улланоре им удалось бы удержать пространство, которое они только что очистили. Теперь они вынуждены будут его оставить. Не пройдет и дня — и в крепости не останется достаточно войск, чтобы укомплектовать линии обороны там, где они еще держались. Вот во что превратятся битвы повсюду вдоль границ Ультрамара: каждая победа — только отсрочка, и всё более краткая.

— Это преддверие победы, — сказал Аргонис из–за спины Волька. — Даже если отсюда этого увидеть нельзя — победа близка.

— Действительно? — произнес Вольк. — Это говорит вера или надежда? — Он отвернулся. Черный дым наползал на окоп с нижних склонов горы. По воздуху прокатился дрожащий гул далекого взрыва. — Мы повинуемся, брат. Итог был только сном, и что означают сны?

Часть вторая, в которой империю охватывает огонь

V

Экаддон

Он сделал вдох и на секунду прикрыл глаза. Кровь стекала по лицу и плечам, не успев еще свернуться. Его сердца уже возвращались к спокойному, размеренному ритму. Он сожалел, пожалуй, лишь об одном человеческом свойстве, что он утратил — о чувстве утомления, сбившееся дыхание, бешеный стук единственного сердца в груди.

Генетическое возвышение, превратившее человека в воина Легиона, отняло это.

Он открыл глаза. Останки пятнадцати боевых сервиторов лежали вокруг него. Из их плоти сочилась кровь, а из механических частей — масло. Все они были изготовлены недавно — из хорошего, сильного материала, отобранного среди рабов с нижних палуб. Все они были убийцами, ставшими хищниками, чтобы не превратиться в добычу. Механикум оставили им полные двигательные функции и те части мозга, что отвечали за боевые инстинкты. Усилители агрессии, грубые нейропротезы и имплантированное оружие продвинули их способности далеко за рамки обычной эффективности, в сторону бесчеловечной резни. Именно этого, и не меньше, он требовал от техножрецов, и они выполнили запрос полностью.

И всё же… Следовало признать, результат его разочаровал.

Другие могли предпочитать меч, или болтер, или топор вроде того, которой он держал сейчас в руке, но именно нож был душой убийцы. Таков был урок Хтонии, один из тех, что выучивали по приглушенным крикам умирающих в темных тоннелях, в другой жизни. Остаток мира, что породил его, и короткого детства, сделавшего его тем, кем он был. Это было… истиной. Только брат по крови, пришедший вместе с ним в Легион и вставший рядом, возможно, превосходил его в этом способе убийства.

Он повел плечами и зашагал через зал, расплескивая босыми ногами лужи крови и масла. Он вернул топор на оружейную стойку, ненадолго включив силовое поле перед этим, чтобы сжечь кровь на клинке. Он был обнажен до пояса, и татуировки и метки, покрывавшие кожу, растягивались, когда он по очереди напрягал и расслаблял мышцы. В основном это были геометрические знаки, ломаные линии языка хтонийских банд. Не самый изощренный язык, но кто заботится об изощренности, когда главная цель – напугать. В полумраке или полной тьме тоннелей Хтонии эти знаки читали на ощупь едва ли не чаще, чем глазами — линии, глубоко врезанные в камень или металл острием клинка. Это был язык ударов, созданный убийцами. Калус Экаддон находил это в равной мере и забавным, и уместным.

Он взглянул на стойку с оружием. Он был хорошим убийцей, и был им всегда. Это была именно та вещь, что так легко давалась ему в детстве, она же позволила ему выжить и затем принесла ему всё, что он знал. И гордость, и статус — какой уж был, — и братство – все они брали начало от лезвия ножа или дула пистолета.

Отойдя от стойки, он вытащил кинжал из ножен на бедре. Генератор силового поля крепился к основанию клинка, но в остальном это было то же самое оружие, которое он принес с Хтонии: прямой клинок, сходящийся к острому кончику, бритвенно–острый, с кровостоком, идущим вдоль тупой стороны. В навершие была вбита зеркальная монета, отполированная до гладкости. Он прокрутил нож между пальцами, меняя хватку с прямой на обратную, и открыл рот, собираясь вызвать следующую волну сервиторов.

Двери зала для тренировок лязгнули замками, открываясь. Экаддон обернулся, глядя, как раздвигаются в стороны их створки. Фальк Кибре шагнул внутрь. Вибрирующий гул терминаторской брони действовал Экаддону на нервы, пока Вдоводел приближался к нему. Экаддон не двинулся, удерживая на лице привычную полу–ухмылку.

— Брат, — Кибре остановился. Даже без брони он был огромен; в доспехах же он превращался в гору угольно–черных пластин и покатых углов.

— Фальк, — отозвался Экаддон. — Если ты пришел проверить свои умения, ты оделся чересчур нарядно.

Кибре коротко рыкнул — или, возможно, это был смех — и прошел мимо Экаддона, раздавливая в кашу тела сервиторов тяжелыми ботинками. Он обошел арену по краю, поворачивая голову и разглядывая останки.

— Опасаешься, что теряешь хватку, брат? — наконец спросил Кибре, пиная отрубленную голову носком ботинка.

— Главное — чтобы клинок в хватке оставался острым, а иначе она ничего не стоит.

— Верно, — проворчал Кибре. — Верно… — Он кивнул на нож в руке Экаддона: — И ты им всё это сделал?

Экаддон покачал головой.

— Это для следующей партии.

— По–прежнему любишь свои детские игрушки, да, братец? Я слыхал, будто ты чуть не убил воина, который пытался отобрать у тебя этот нож — еще на Хтонии, когда тебя забирали в легион. Говорят, ты выколол ему глаз.

— Зря говорят, — отрезал Экаддон.

— Врут, значит… — протянул Кибре. — Кто это подобрал тебя тогда в тоннелях? Сеянус? Старик Вполуха?

— Ты знаешь, кто это был, — осторожно ответил Экаддон.

Взгляд Кибре снова упал на нож в руке Экаддона и метнулся выше — к серебряному шнуру и обсидиановому диску на его запястье. Вырезанный на диске круговорот перьев, когтей и глаз невозможно было разглядеть в полумраке тренировочного зала, но он знал, что узор был там — эхо того узора, что являлся ему во снах. Он привязал амулет на руку на время тренировки, но позже собирался снова надеть на шею. Он всё еще не привык к его весу и прикосновению к коже.

— Верность… — произнес Кибре, взвешивая слова. — Наступают тяжелые времена, времена испытаний. — Экаддон отметил, как он подчеркнул последнее слово.

— Ты имеешь в виду ваш спор с Малогарстом? — Кибре моргнул, и он ощутил вспышку удовольствия. — Я не состою в Морнивале, брат, но я ношу черное, как и ты.