Помоги проекту - поделись книгой:
— Говори.
Взгляд Аргониса метнулся к Вольку и обратно к примарху.
— Гор, Спаситель и Повелитель человечества, приказывает тебе, Пертурабо, Владыка Четвертого легиона, отыскать своего брата Ангрона и любым путем привести его, равно как и его легион, к месту сбора войск на Улланоре. Это следует выполнить как можно быстрее, согласно его повелению, используя все средства и любой ценой. — Аргонис прикрепил шлем к поясу и извлек из–под плаща цилиндрический футляр для свитков из черного стекла, с серебряными наконечниками. Он протянул футляр вперед. — Прими начертанную здесь волю Гора из моей руки.
— Повелитель человечества… — неспешно выговорил Пертурабо. — Магистр войны. Луперкаль. Брат. Все эти титулы — когда–то их было достаточно. А что скажешь ты о том, что вело нас на войну, эмиссар? Что о том, как мы были использованы нашим бесчестным отцом? Что о разорванных узах и предательстве?
Вольк стоял неподвижно. Кожу под доспехом покалывало. Пертурабо был точно статуя, ничто на нем не шевелилось и не издавало ни звука — только бескровные губы двигались под взглядом черных глаз. — Я считываю течения битв, сектор за сектором, и я вижу, как воины железа сражаются, и в их оружии иссякают пули, как мои сыновья утопают в волнах наступления Жиллимана. Я смотрю на владения, ради которых мы воюем, — и вижу лишь пепел. Теперь же вот до чего дошло — приказы о том, что мы должны истекать кровью и дальше, преподнесенные со всеми формальностями, приказы от нищих к господам.
— Ты отказываешься принять этот приказ? — спросил Аргонис, всё так же протягивая футляр со свитком.
— Отказываюсь ли я? — проговорил Пертурабо, и его голос был рокотом грома в блестящем воздухе. — Мой легион истекает кровью. Мы истекаем кровью ради наших клятв и верности. На сотне миров мы истекаем кровью — и не сдаемся. Отказываюсь ли я? Мой ответ написан кровью погибших, железом в их жилах, что впитывается в грязь, покуда мы вершим волю Магистра войны. Отказываюсь ли я? Нет, посланник, но я чувствую вес бремени мясника, которое ты даешь мне.
Пертурабо принял цилиндр со свитком, раскрыл его и пробежал одним взглядом.
— Форрикс, — негромко произнес он; взгляд оставался сосредоточенным на свитке в его руке. — Подготовь сообщения для Кроагера на Яннике и для Торамино на Кассусе. Вулл Брон примет командование здесь. Всем фронтам — начать отвод и переброску сил через Бета—Гармон к точке сбора на Улланоре. Никакого поспешного отступления. Не сдавать ни пяди. Те, кто должны остаться, заставят ублюдков Жиллимана заплатить. Данный приказ следует передать вниз по цепочке без искажений. Прикажи «Железной Крови» и авиационному батальону перейти на низкую орбиту и подготовь Первый Гранд–батальон к полной погрузке и перемещению из этой системы в пределах двадцатичетырехчасового интервала под моим непосредственным командованием.
— Есть, господин, — отозвался Форрикс без паузы. — Эффективность обороны здесь и на всех театрах военных действий, отсюда и до Провала Сунларна, снизится, как минимум на сорок пять процентов. Мы понесем тяжелые потери — как удерживая линию фронта, так и прорывая блокаду на узлах варп–путей. Наличный боевой состав, который мы сможем переправить на Улланор, составит…
— Я знаю, — сказал Пертурабо и поднял голову от пергамента с приказом, чтобы взглянуть на Первого капитана. — Отдавай приказы.
Форрикс направился прочь. Вольк стоял ошаломлённым.
— Задавай свой вопрос, командующий, — сказал Пертурабо, не глядя на Волька.
— То, что вы только что приказали, приведет к потере миров, которые мы ценной крови захватили и удерживали. Магистр войны обязан понимать это. Он обязан понимать, что отвести силы с этого участка фронта — означает потерпеть здесь поражение.
— Дело в том, что это не имеет значения. Наши враги становятся сильнее, а мы слабеем. Это — последний удар копья для моего брата. Он генерал, стоящий перед разрушенными стенами крепости, победа почти у него в руках, но за своей спиной он видит на холмах конницу. Он должен овладеть крепостью сейчас же. Если ему удастся, он — победитель. Всё прочее несущественно. Не так ли, эмиссар?
Аргонис не ответил, но повернулся без поклона и отошел, чтобы взглянуть на склон горы, открывающийся взгляду под ними. Свет заиграл на его броне, на секунду облекая его ореолом алого рассветного солнца.
— Я буду сопровождать вас на этой миссии от имени Магистра Войны, — сказал он. — Такова его воля.
Оружейные системы Пертурабо сделали оборот, но он не ответил.
— Почему вы, господин? — спросил Вольк. — Почему эту задачу возлагают на вас?
Пертурабо повернулся и прошел по каменному зеркалу пола; его шаги отдавались в тишине, точно выстрелы.
— Потому что он знал, что я не ослушаюсь, — сказал он.
IV
Они пришли за ним — как он и ожидал. Его руки всё ещё оставались влажными от крови. Только догорающие ритуальные свечи освещали бывший зал ложи. Остатки сосуда для демона, с которым он торговался, свешивались с цепей, привинченных к стене. Над костями, покрытыми ошметками плоти, поднимался дым. Раздвоенный язык существа болтался под его лишенным челюстей черепом. Малогарст работал медленно, вырезая произнесенные демоном слова на старой серебряной монете. Еще три призыва, еще три демона, которых он заставит поделиться тайнами, — и у него будет талисман, который понадобится, когда он пройдет на ту сторону.
Он как раз закончил надпись на монете, когда услышал, как открываются двери зала. Пламя свечей взметнулось вверх. Он отложил испачканную в крови монету и окунул обнаженные руки в бронзовую чашу с водой. Тяжелые шаги прозвучали из темноты позади него.
— Что гнетет вас, братья мои?
Тишина была ему ответом. Он прислушался. Его восприятие способно было вычленить ритм и смысл даже в самых тихих звуках; один из генетических даров, которого не смогли лишить его увечья. Ритм шагов, присутствие и отсутствие дыхания, гул сервомоторов брони, что был так же индивидуален, как и черты лица, — он слышал всё это.
— Аксиманд, — сказал он, по–прежнему не поднимая глаз, глядя, как кровь расплывается в воде, где он омывал руки. — Не похоже на тебя, брат — являться без предупреждения и в молчании.
Никакого ответа. Звук шагов прекратился. Приглушенное гудение брони раздавалось в воздухе.
«Четверо», - подумал Малогарст, моргая и пытаясь вычислить, кем были остальные. Он вынул руки из воды, стряхивая розовые капли со скрюченных пальцев. Власть была подобна зеркальному лабиринту: восприятие, контроль и вера — вот что было главным. В этот момент он должен был бы обеспокоиться, должен был повернуться, чтобы увидеть, кто вошел в этот зал через двери, которые он сам запер, должен был потянуться к оружию, чтобы защитить себя…
— Кибре, — осторожно произнес он. — Я надеюсь, тебя не обуяли вновь сомнения, которые ты уже высказывал, касательно предложенного мной пути, но если это так — выскажи их снова, и позволь мне показать тебе, что избранный мной путь — это тот самый путь, который выбрал бы Магистр войны.
Он взял лежащую возле чаши черную тряпицу и принялся вытирать руки. Старые шрамы на искалеченных костяшках пальцев болели.
— Тормагеддон. Я слышу твое молчание, возрожденный. Ты — как никто другой — должен понимать, что это необходимо. — В мыслях он вызвал в своем разуме слова очищения, которые получил от демона мучений. Тормагеддон, это демоническое создание, был силен и неким образом неподвластен попыткам связать его — нечто из ряда вон выходящее для сущностей варпа, чего он не понимал. Впрочем, Малогарст знал, что может причинить ему боль. Если потребуется. — Наш Магистр Войны захвачен между нашим царством и твоим, между этой реальностью и имматериумом. Его возвышение началось, но пока еще не завершено. Ему нужна наша помощь, чтобы пройти это испытание.
Малогарст уронил тряпицу в чашу. Вода выплеснулась на пол. Подобрав со стола перчатки, он натянул их и защелкнул на месте.
Четверо, их было четверо, он был уверен, но никак не мог узнать четвертого.
— Я понимаю, что вы боитесь, — сказал он, глядя на идущую рябью воду и разминая пальцы. — И да, я имею в виду именно это — боитесь. У страха множество обличий, и лишь несколько самых распространенных можно найти на поле боя. Чем еще можно ответить на столь напряженную ситуацию, когда мы видим нашего отца, сраженного, когда видим его неподвижным, в то время как шестерни его войны продолжают вращаться — но без его руки, чтобы направить их? Что еще вы можете испытывать, если не страх?
Он выпрямил поочередно каждый палец. Внутри разума он разделил свои мысли, удерживая слова очищения параллельно с другой, более прямой и грубой формулировкой. Кончики пальцев дрожали.
— Вы видите в каждой тени чудовище, и — будучи Сынами Гора — вы хотите встретить их лицом к лицу, убить их, приблизиться к ним, чтобы ощутить их последний вздох, прежде чем выпотрошить их и позволить их жизни стечь на землю. Но того, что делаю я, не следует бояться. Я — не враг вам, если только вы — не враги Магистру Войны, а я знаю, что мы все — вернейшие из его сыновей.
Он замолчал, задержав дыхание. Почему они не отвечали? Если они хотели напасть, то почему не двигались?
— Я — Кривой, мастер изощренных слов и коварных дел.
Он протянул руку и взял атам. Кровь запятнала серебряный клинок.
— Но сейчас я прошу вас об одном: послушайте.
Он приготовился. Его плоть отозвалась болью, пока оба его сердца накачивали кровь в мышцы.
— Послушайте, и доверьтесь мне.
Он обернулся.
— Я доверяю тебе, Мал, — сказал Гор Луперкаль.
Серебряный кинжал выпал из скрюченных пальцев.
Малогарст открыл рот, собираясь заговорить.
Пустые тени ложи взглянули на него в ответ.
Кинжал ударился об пол; звук гулко прозвенел в тишине.
Сердца Малогарста стучали в груди, точно два молота. Мгновение он стоял, оцепенев, но затем двинулся вперед — его собственные шаги отдавались эхом, пока он хромал к дверям. Они были по–прежнему заперты, хотя ритуальные символы защиты, которые он начертал на металле, сгорели и превратились в пепел. Он потянулся к механизму двери, но вдруг остановился.
Что произошло сейчас?
Галлюцинация?
Нападение?
Предупреждение?
Он включил вокс.
— Где капитан Аксиманд? — спросил он. Канал щелкнул и зашипел помехами, пока вокс–сервитор распознавал его голосовую команду.
— Капитан Аксиманд находится в стратегиуме. Открыть прямой канал связи?
— Нет… — медленно произнес Малогарст. Он смотрел назад, в темноту покинутого зала ложи.
— Нет… — повторил он и отключил вокс.
Мстительный Дух и плеяда его кораблей скользнули вдаль. За спиной Лайака обширное, точно залы собора, пространство мостика «Трисагиона» содрогалось от песнопений благословенно–обреченных. Называть это место мостиком означало свидетельствовать о недостатках человеческого языка; называть его мостиком — означало позиционировать его размер и величие в одном ряду с дощатыми настилам, откуда выкрикивали приказы капитаны примитивных кораблей. Это место было иного порядка. Точно так же, как перед царствием богов становились ничтожными жизни смертных, так мощь и предназначение этого пространства делали незначительными все прочие.
Мостик сам по себе был длиной в полкилометра. Укрепленные колоннами стены из стали и бронзы вздымались к сводчатому потолку. Медные кадильницы величиной с голову Титана покачивались на цепях под нарисованными на потолке изображениями священных созвездий родного мира Несущих Слово. Ярусы клеток заполняли пространство мостика по всей его длине. Внутри их пел хвалу богам тысяче–сильный хор. Эти люди останутся в клетках — их легкие будут медленно наполняться гноем, а рты кровью, — до конца своих дней. Все они обнаружили недостаток веры и сражались, дабы заслужить свой приговор внутри клеток хора. Воздух вокруг них дрожал и вспыхивал различными цветами, а песнопения вздымались и опадали в такт с корабельным пульсом.
По центру располагались алтари разрушения. Здесь техножрецы Темных Механикум, а также жрецы резни, смерти и ликования, сновали вокруг. Кровь, пепел и пламя пятнали их одежды. Когда «Трисагион» говорил языком войны, это не была грубая передача команд; это происходило посредством ритуала — опустошение предначертанное, не проговоренное. Лайак находил эту демонстрацию могущества захватывающей.
— Благослови это расставание, — произнес Лоргар; он стоял прямо впереди Лайака. Изображение флота Магистра войны зависло перед ними; проекция наслаивалась на испещренную звездами темноту за носовыми окнами корабля.
— Малогарст оказался более покладистым, чем я ожидал, — отметил примарх.
— Воистину, — отозвался Лайак.
— Ты, должно быть, хорошо проделал свою работу.
— Доверие и откровенность — первые среди грехов тех, кто слаб.
— Что ты сказал ему?
— Ничего существенного, повелитель.
— Хорошо. Он всегда был верен моему брату. Его зовут Кривым, но душа его проста.
— Он верит и служит — не богам, но Гору, от начала и до конца, — сказал Лайак.
— До конца… — выдохнул Лоргар.
Лайак промолчал.
— Гор не может выжить. Даже если он поднимется, ему нельзя позволить вести эту войну…
— Не ересь ли это? — проговорил Лайак.
— Ересь? — переспросил Лоргар негромко. — Гор — воин, и вождь, но он — не истина. Эта война не ради него. Не ради его болезненной нужды повергнуть нашего отца, и не ради его мечтаний об империи. Речь о торжестве истины. Истины с большой буквы. Боги — единственная составляющая бытия, которая вечна, которая не терпит ущерба. В них единственное истинное спасение, которое может обрести человечество — которое оно должно обрести. Вот что действительно важно, сын мой. Не гордость и не слава, и не выживание одной души превыше других.
— Вы полагаете, что Гор потерпит крах?
— Я полагаю, сын мой, что он одновременно слишком слаб и слишком силен. Слишком силен, чтобы целиком предаться божественной воле. Вот почему он сидит на троне, словно труп при своем собственном дворе. Вот почему кровоточит рана, нанесенная ему Руссом. Он помазан богами. Они благословили и вознесли его превыше всех прочих, выше даже меня, их преданнейшего служителя. Ему были даны ключи от бытия… И все же он не принял богов. Он ставит себя над ними. И он достаточно силен, чтобы сопротивляться, но недостаточно силен, чтобы победить. Боги одарили его могуществом, превосходящим их дары всем прочим. И все же он сопротивляется этому. Он противостоит милости богов, пусть даже они возвышают его. Кто обладает силой достаточной, чтобы восторжествовать над богами? Не покорившись же, он будет разорван на части — не покорившись, он будет слишком слаб, чтобы одолеть Императора. И тогда мы проиграем.
— Он — Помазанник, мой повелитель. Боги избрали себе орудие.
Лоргар не ответил сразу; прикрыл глаза. Его лицо было абсолютно неподвижным. Зрением шлема Лайак видел, как сжимается белый ореол силы вокруг примарха.
— И если он — орудие с изъяном, что тогда? Должны ли мы стоять в стороне и глядеть, как все, чего мы достигли, становится пеплом?
— Если такова воля богов.
— Боги одаряют нас силой. Что делать с этой силой — решать нам: возвыситься благодаря ей — или сломаться под нею. Мы — не рабы им. Мы — их избранники, и то, что мы совершаем, — либо во славу их, либо к их неудовольствию.
— А Гор… Не тот ли он избранник, кто должен возвыситься благодаря собственной силе?
Лоргар обернулся и взглянул на него. Лайак глядел в ответ. Крючки на внутренней стороне шлема–маски впились глубже. Кровь слезами текла из глазниц маски. Он мог почувствовать, как разум примарха вьется вокруг его собственного, ища путь внутрь.
— Сними свой шлем, — мягко произнес Лоргар.
Поделиться книгой: