Помоги проекту - поделись книгой:
– Она и сейчас продолжает учиться, – окончательно «сразила» мою мать бабушка Христя.
– Где?!!
– В Дубковской академии у профессора Христины Карповны Тягнибеды, – развеселилась бабушка. – Мой свёкор, Андрей Степаныч, передал мне бесценные знания о лечебных и убийственных свойствах растений и минералов. Он открыл мне сокровенные тайны целительства, и я просто обязана передать их по цепочке последующим поколениям. Ядвига – самая талантливая и одарённая моя ученица и думаю, что уже очень скоро она превзойдет своего престарелого преподавателя. Не буду утаивать, что целительство сыграло немаловажную роль и в укреплении бизнеса моей ученицы, и в возрождении нашего приграничного села. Ведь мы живем на окраине области, можно сказать, почти что на самой границе с Белоруссией. Наши отношения с деловыми людьми, партнёрами и властью основаны не только на взаимовыгоде, но и на чувстве благодарности. И бизнесмены, и банкиры, и чиновники, в сущности, – такие же люди, как и все прочие. Они ведь также подвержены недугам и болезням, как и их ближайшие родственники и домочадцы. И новая дорога в захолустные Дубки – это и есть благодарность одного из очень важных областных чиновников за исцеление его матери. А ведь официальная медицина признавала её безнадёжной. Да и церковь на Глебовом холме, когда-то снесённая большевиками, была отстроена нашими признательными пациентами заново.
И за последние восемь лет таких случаев наберётся немало. Конечно, все лавры достались известной народной целительнице, то есть мне, хотя Ядвига давным-давно уже в состоянии самостоятельно лечить даже самые тяжкие и опасные болезни.
– Да ей бы нужно было открыть в ваших Дубках приватную фитоклинику! – высказала своё веское суждение мать. – И она бы давала вам куда больший доход, чем молокопродукты, консервы и свежая рыба.
– Увы. Деньги далеко не всегда совместимы с целительством, – выразила свою точку зрения бабушка Христя. – Нередко они губят талант лекаря. Когда мой, тогда ещё будущий свёкор, Андрей Степаныч, брал меня в ученицы, то потребовал от меня соблюдения одного очень важного правила:
«В нашей школе не принято брать деньги за лечение. Мы люди здоровые и сильные, и своим собственным трудом можем добывать средства к существованию. То, что Всевышний наделил нас способностью исцелять людей – уже и есть наивысшей наградой для истинного лекаря. Ты можешь принять подарок или подношение от исцеленного тобой человека, но лишь тогда, когда почувствуешь, что эти дары сделаны от чистого сердца. А коли исцеленный уж так сильно захочет выказать свою благодарность, то пусть сделает что-либо хорошее не лично для тебя, а для всех окружающих тебя людей. И запомни: целитель – не лицедей! Ему не нужны медные трубы, суетная слава и излишняя популярность».
Вот и Ядвига не желает, чтобы партнёры узнали о её неординарных способностях. Мы каждый раз просим наших друзей не афишировать «клинику» бабы Христи, ссылаясь на мой слишком почтенный, преклонный возраст.
– Я чего-то не понимаю, мама! – возмутилась моя матушка. – И почему же твоя лучшая ученица, имея высшее медицинское образование, не занимается целительством?! Ведь она давала клятву Гиппократа!
– Ты меня неправильно поняла, доченька. Мальва по совместительству – наш сельский врач и ещё никому из односельчан в лечении не отказывала. Но посторонних берётся лечить не очень охотно. Для неё неизлечимых больных нет! Но Ядвига Алексеевна по-своему воспринимает клятву Гиппократа. Она мне не раз говорила: «Я не буду спасать больного, если его исцеление в будущем повлечет гибель хотя бы одного ни в чём не повинного человека. Тем более, если избавление от смерти одного человека приведет к ужасающим страданиям десятков, а то и сотен тысяч людей». А дар предвидения позволяет её видеть последствия любого лечения на много десятилетий вперёд. Когда Мальва чует таких пациентов, то ссылается на свою неопытность и направляет их к знаменитым специалистам или в известные клиники. И когда из уст именитого светила прозвучит приговор: «Современная медицина тут бессильна», уже никто не бросит камешек в её огород.
Тем не менее, Ядвига считает свою способность видеть будущее не даром, а несчастьем. Поэтому и пользуется им не очень часто, а лишь в крайнем случае. «Из-за него я и утратила благосклонность моего суженного», – как-то пожаловалась мне она. – «Теперь даже не представляю, вернётся ли ко мне мой возлюбленный, или нет».
– Вот тебе и провидица! – с ехидцей подметила мать. – Да с таким предвидением можно и до пенсии в девах ходить!
– Беда в том, что её ненаглядный друг способен изменять своё будущее, не меняя гармонии этого Мира, – с нескрываемой горечью молвила бабушка. – Поэтому и предсказать его действия практически невозможно. Это очень талантливый человек, и те знания, что я столько лет передавала Ядвиге, предназначаются в первую очередь непосредственно ему. Но он ещё не осознал своего подлинного предназначения и мечется в поисках своей истинной жизненной стези.
– Ну, ты меня просто удивляешь, Стёпа! – вознегодовал я. – Из слов твоей бабушки предельно ясно, что Ядвига ждет своего суженного! Так почему же ты сразу после разрыва с Любашей не отправился к своей лесной Мавке?!
– А меня ли она ждёт?! – выпалил вдруг Степан, и я увидал, как его огромные голубые глаза наполняет обильная, горючая влага. – Ты же сам говорил, что я её обманул! А может у Ядвиги теперь совершенно иной суженый: более честный, более правдивый и более добропорядочный! К тому же бабушка сказала, что это очень талантливый человек. А ты ведь сам совсем недавно назвал меня кладбищем зарытых талантов и нереализованных способностей! Ну, зачем я, такой хронический неудачник, нужен моей бывшей невесте?!
– Так раскопай же свои таланты, реализуй способности и станешь именно тем человеком, которого и ждёт Мавка! – чуть ли не взвыл я. – А не кажется ли тебе, Стёпа, что «случайно» подслушанная тобой беседа между матерью и бабушкой предназначалась именно для твоих ушей?!
– Да оставь ты меня в покое, Василий! – раздраженно отреагировал гигант на истошный вопль моей растревоженной души. – Не грузи меня неразрешимыми проблемами. У меня и так черепушка раскалывается от нестерпимой головной боли. Сейчас я хочу только одного – спать. Мне надо хоть немного передохнуть, а там уже видно будет.
И Степан безвольно обмяк на широкой садовой скамейке, и устало закрыл свои подернутые поволокой очи. Мне ничего не оставалось, как попытаться успокоиться и расслабиться рядышком с моим одарённым, но бестолковым приятелем.
Сутки, проведённые на ногах, и суматошная бессонная ночь, в конце концов, дали о себе знать. Отяжелевшие свинцовые веки против воли моей начали неторопливо смыкаться, закрывая веером тёмных ресниц мой утомленный и затуманенный взор.
Расплывчатые, путаные мысли хаотично кружили в моём сознании, неудержимо затягивая его в призрачную бездну небытия и забвения. Краешком уха, где-то вдали, я смутно улавливал тяжёлое равномерное сопение Степана и, вдруг, почувствовал, как его голова мягко прислонилась к моему расслабленному и осунувшемуся плечу. Гигант что-то глухо бубнил, засыпая на моём одеревеневшем плече, но я ни слова не мог разобрать из его тихого бессвязного бормотания.
Жуткая, засасывающая в хладную нирвану полудрёма слащаво манила меня в неведомый край призраков и теней, подальше от тяжких мирских забот и назойливой людской суеты. Казалось ещё немного, ещё чуть-чуть и я окончательно угожу в нежнейшие, пьянящие, но чрезвычайно цепкие объятья Морфея. Но что-то странное не давало моему рассудку окончательно погрузиться в бездонный океан старца Гипноса. И разум неустанно всплывал поплавком на поверхность всё ещё не угасшей в изнеможении осознанности. И, похоже, этим назойливым будильником был приглушенный и заунывный голос Степана, раз за разом вторивший какие-то странные неразборчивые словеса.
С превеликим трудом я собрал все остатки моей силы воли, встрепенулся всем телом и напряг притуплённый усталостью слух. И тут я явственно осознал, что с уст гиганта слетало заветное имя, не дающее ему ни забытья, ни успокоения даже в самом глубоком и целительном сне:
– Ядвига… Ядвига… Ядвига…
ЧАСТЬ II. НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ
1. Нежданный гость
Мало-помалу зудящий голос моего товарища по ночлегу умолк, и я, наконец-то, обрёл такое долгожданное умиротворение и спокойствие. Ну уж теперь-то мне непременно удастся расслабиться и всласть отдохнуть, отбросив тревоги, смятенье и мрачные мысли.
Однако совершенно нежданно моего измученного слуха коснулись какие-то странные, невеселые и тоскливые звуки. И они словно бы потакали нахлынувшим на меня слабосилию, лености и безволию.
– Успокойтесь, расслабьтесь и отдохните от изматывающих душу трудов, забот и печалей, – донёсся до меня далёкий, ласковый, но болезненно грустный девический голос.
Но воспринял я этот чарующий голос вовсе не слухом. Он как будто бы сам собой возник где-то там – в глубине моего истомленного мозга:
– Покой. Сладкий покой. Блаженный покой. Вечный покой.
И от этого приторного, медового голоса на душе почему-то стало невыносимо морозно, горестно и печально.
– Туп, туп, туп, туп…
Звук тяжёлых, равномерных, неторопливых шагов насилу пробился в моё помутнённое сознание сквозь одолевшую меня липкую полудрему.
– Безусловно, кто-то идёт, – титанически напрягая мозг, попытался я собрать воедино мои разбредшие в разные стороны мысли. – Если это охрана парка, то сейчас мы получим целую кучу досадных проблем и совершенно не нужных нам юридических неприятностей. Святой Бессмертный! А может это вовсе и не сторож, а сама Костлявая Смерть! Грозно надвигается со своей острой, разящей косой, чтобы вырвать из тел наши грешные и мятежные души!
Ледяные щупальца неописуемого, животного ужаса стянули и обездвижили моё продрогшее от холода тело. Мне нестерпимо захотелось вскочить на ноги и закричать на всю сокрытую тенью деревьев округу:
– Сгинь! Испарись! Изыди, нечистая!
Но оцепеневшие от страха и окоченевшие от хлада мышцы абсолютно не желали слушаться своего законного хозяина. Казалось, смертельная тяжесть придавила моё разбитое тело к злополучной скамейке и абсолютно не собиралась выпускать из своих безжалостных, хватких объятий. Чудовищным, нечеловеческим усилием воли я заставил распахнуться мои слипшиеся от сонливости веки. Мне с величайшим трудом удалось сбросить с плеча придавившую его голову Степана. И, рыча от неимоверной натуги, я поднялся на мои дрожащие от напряжения ноги.
– Туп, туп, туп, туп, – звук шагов неумолимо приближался со стороны парковой дорожки, плавно сворачивающей за кусты и деревья в нескольких метрах от нашей скамьи. Я весь напрягся, судорожно сжал окостеневшие ладони в кулаки и медленно поднял их на уровень моих онемевших от холода плеч. Затем я выставил вперёд левую ногу, чуть пригнулся и приготовился встретить приближающуюся из-за поворота неведомую и незримую мне опасность.
Из-за изгиба аллеи, покачиваясь на ходу и размеренно топая могучими ногами, появился…
Нет-нет! Не Ангел Смерти. Не владыка Подземного Царства Аид. Не Костлявая Смерть с окровавленной косой. Не бессердечный и бесчувственный бог смерти Танат. И даже не суровый Смотритель нового городского парка, беспощадный и непреклонный к нарушителям общественного порядка и спокойствия… Увидев кого-либо из них, я удивился бы не до такой высокой степени, а неизмеримо менее. То, что довелось мне узреть в тот роковой момент, ошеломило меня до полного одурения.
Из-за поворота аллеи медленно, тяжело печатая каждый свой шаг, появился громаднейший Дед Мороз. На могучей спине он тащил необъятный мешок из плотной фиолетовой ткани с вышитыми на ней мерцающими золотистыми звёздами.
Да-да! Ни Санта Клаус, ни Пай Натал, ни Пэр Ноэль, ни Дедушка Юлтомтеннен, а самый что ни на есть настоящий Дед Мороз. В красной шапке, расшитой серебряными нитями и отороченной белым мехом, в длинном красном тулупе с роскошным песцовым воротником. Могучий старик, как и полагается, был подпоясан широким расшитым, узорчатым кушаком. Длинная, лопатистая бородища спадала почти что до самого его пояса, а округлые щёки горели естественным и здоровым румянцем. Дед Мороз неторопливо приближался к нашей скамейке, меланхолично напевая на ходу детскую песенку о маленькой ёлочке. Правой рукой он придерживал за горловину мешок, лежащий не его широкой спине, а левой при каждом втором шаге опирался на довольно внушительный деревянный резной посох.
– Э-э-э… О-о-о… Ы-ы-ы… – попытался я хоть каким-то образом пробудить моего мирно похрапывающего товарища, но голос предательски отказал мне в повиновении.
Я неосознанно попятился назад, но, упёршись икрами ног в рейки скамейки, не устоял, и тяжело плюхнулся на жесткое сиденье, с размаху пнув локтем под рёбра хрюкающего во сне Степана.
– А…? Что…? Пора на работу? – встрепенулся разбуженный таким бесцеремонным образом гигант.
Он лихорадочно завертел головой, испуганно глазея по сторонам и часто хлопая своими белёсыми ресницами. Завидев необычного гостя, Степан нервно вздрогнул и тотчас вытянулся в струнку, широко растворив свой рот и выкатив голубые овальные глазища. Не удивлюсь, если и мой внешний вид в эти мгновения был до полного неприличия идиотическим. То есть самый что ни на есть подходящий для торжественной встречи главного глашатая весёлого Рождества.
А Дед Мороз, согнувшийся под тяжестью огромного мешка, неспешно подошёл к скамейке, приподнял голову и добродушно взглянул на наши растерянные и вытянувшиеся от изумления физиономии. Мощным движением руки он вонзил посох в землю у обочины аллеи, приветливо улыбнулся и молвил своим густым, резонирующим басом:
Я просто ошалел и окончательно потерял дар речи. В моём сознании ещё укладывалось, что можно встретить Деда Мороза в ночь перед католическим Рождеством. Я мог предположить, что любимец славянской детворы случайно заблудился и по ошибке забрёл в далёкую Португалию. Но встретить Деда Мороза, цитирующего Вильяма Шекспира!!! Это было уже чересчур для моего усталого и воспалённого мозга.
Я хотел было что-то ответить, но язык совершенно одеревенел и даже не желал шевелиться в моей пересохшей глотке.
– Гм-м-м! – задумчиво промычал нежданный посетитель, поглаживая рукой белоснежную шелковистую бородищу. – Народ безмолвствует.
Я отчаянно собрал мою волю в кулак, набрал в рот слюны, с трудом сглотнул её и, наконец, хрипло ответствовал незваному визитёру:
– А-а-а-а! Так вы, значит, живые! – радостно воскликнул могучий старец. – А я уже было подумал, что это скульптурная композиция «Ошалелые ротозеи». Здесь в Порто на Кордоарии, в скверике напротив городского трибунала, сидят на скамеечке хохочущие старички. Видно, в несказанном восторге от мудрых решений местных третейских судей. Весёлые старички, ну совсем как живые! А на поверку вышло – бронзовые истуканы.
Дед Мороз чуть присел и сбросил со спины свой увесистый, безразмерный мешок на изумрудный травяной газон по соседству с нашей садовой скамейкой.
– А Вы, любезнейшие, не против, если я присяду рядышком с Вами? – поинтересовался он.
Мы синхронно отрицательно замотали подбородками и суетливо отодвинулись по деревянным брусьям скамьи: я – вправо, а Степан – влево. Старец, кряхтя, уселся на освободившееся место, и скамейка ощутимо прогнулась под тяжестью его дородного тела. Дед Мороз снял шапку и размашисто вытер рукавом пот, обильно струившийся по его благородному высокому лбу. Я обратил внимание, что и волосы, и борода у него собственные, натуральные. И не седые, а именно белокурые. Да и трудно было при ближайшем рассмотрении назвать стариком этого крупного, статного и пышущего здоровьем мужчину. Если считать по земным меркам, то ему навряд ли было более пятидесяти лет. Мне даже показалось, что наш гость преднамеренно старался выглядеть старше и солиднее, чем был на самом деле.
– А как Вас величать, почтеннейший? – потихоньку приходя в себя, полюбопытствовал я.
– Меня? – Дед Мороз смущённо замялся, его голубые глаза тревожно забегали, но он быстро взял себя в руки, громоподобно кашлянул и представился: – Вообще-то, Николай Николаичи мы! Да и какое другое имя может быть у Деда Мороза?!
Степан, наконец, захлопнул свой широко открытый рот и его выпученные очи, размером с гусиные яйца, медленно-медленно втянулись в глазницы. Он задвигал своей могучей нижней челюстью, сделал несколько глотательных движений и не свойственным ему голосом, похожим на скрип не смазанной телеги, тихо спросил:
– А сколько Вам лет, Николай Николаевич?
Дед Мороз лукаво усмехнулся в бороду, выпрямился и величественно произнёс:
– Сколько лет мне? Двенадцать часов!
Каждый день я, как мир этот, нов.
Я и завязь, и плод поколений.
Сколько лет мне? Десятки веков!
Я остолбенел. Моё сознание уже как-то смирилось с тем, что можно встретить Деда Мороза в Португалии в Рождественскую ночь. С трудом мой разум принял, что этот Дед Мороз может цитировать Шекспира. Но наткнуться на Деда Мороза, знатока египетской поэзии – это было выше моего разумения.
Николай Николаевич покосился на меня и, заметив моё ошеломлённое состояние, быстро перевёл разговор в иное русло.
– О-о-ох! Совсем замучили меня эти благодатные субтропики! Кажется, ещё немного и я растворюсь, растаю вдали от родных сугробов и торосов! – тяжело вздохнул он и, вдруг, повеселел. – Хотя по сравнению с коллегами, откомандированными в Аргентину и Австралию, мне ещё очень крупно повезло. Но ничего! Скоро с конвейера сойдёт новейшая модель тулупа «Кожух 8М», так в нём даже по знойной Сахаре можно будет и в полдень беспечно прогуливаться.
– «Кожух 8М-М-М»…? – удивлённо промычал Степан.
– Вот именно! – закинув ногу на ногу и игриво подёргивая носком белоснежного унта, подтвердил Николай Николаевич. – Новейшая разработка конструкторов Заполярного НИИ Кожевникова и Ухарева. Тулуп будет оснащён эффективной системой кондиционирования и автономной системой жизнеобеспечения. А к нему в комплекте идёт шапка «Шлем-SET» со встроенной системой многополосной связи и модернизированным прибором спутниковой навигации. К тому же уже готова другая новинка – сапоги «Скороход-БЗД» с вмонтированными в них мощными мышечными усилителями. И тогда нам не будут страшны ни пустыни, ни тропики, ни бездорожье лесной глухомани!
Мы со Степаном недоумённо переглянулись. Я со всей силы ущипнул себя за бедро – и чуть было не взвыл белугой от отрезвляющей боли. Нет, я, безусловно, не спал.
– А у вас, мужики, случайно закурить не найдётся? – обратился к нам с неожиданной просьбой Дед Мороз. Однако его насмешливый взор был устремлён именно на Степана, будто он достоверно ведал, что я не курю.
Гигант вскочил на ноги, по локоть запустил руку в карман своих широченных брюк и вытащил оттуда помятую пачку «Ватры».
– Пожалуйста! Угощайтесь! – добросердечно предложил он. Я уже давно заметил, что Степан курит крайне редко, только когда очень сильно перенервничает.
– Ува-ау! «Ватрушка!» – глаза Николай Николаевича засияли неподдельным восторгом. – Настоящая! Бог ты мой! Сколько лет её не курил!
И ловким движением профессионального фокусника он выбил из пачки одну сигарету и сунул её конец в джунгли волос своей лопатистой бороды. Затем Дед Мороз артистично щёлкнул своими пальцами – и на торчащем изо рта кончике сигареты появился мерцающий рубиновый огонёк.
Степан даже присел от неожиданности.
– Чудеса, – только и прошептал он.
– Да какие там чудеса. Так – баловство, – небрежно махнул рукой Николай Николаевич. – Ну, Степан! Ну, угодил!
И затянувшись во все свои могучие лёгкие, он выпустил изо рта противоестественно идеальное кольцо сизого дыма.
– И дым Отечества нам сладок и приятен, – с блаженной улыбкой произнёс Дед Мороз. – А можно я ещё и для Лешего парочку сигарет возьму? Вот он обрадуется!
– Да берите всю пачку! – милостиво разрешил мой друг. – Я давеча целую посылку из дому получил. Да и, вообще, собираюсь бросить курить.
– И правильно! – одобрил благое намерение гиганта Дед Мороз. – Я и сам практически не курю. Только изредка, чтоб снять нервный стресс. Кстати, славяне! А что вы делаете здесь в Португалии? Ну, я-то тут в командировке. А вас-то какая нелёгкая сюда занесла?
– Беспросветная бедность и нищета, – печально ответил я. – Дожились мы до того, что наша собственная земля перестала кормить нас и наши семьи. Десять лет назад наши кормчие призвали нас на путь свободы и независимости. В результате народ получил независимое от него прозябание, а лукавые вожди – вожделённую свободу безнаказанности. Свободу слова от дела, свободу дела от совести, свободу совести от угрызения. На вершине пирамиды власти появились воры в законе, воры вне закона и воры без суда и следствия.[3]
– А кто правит страною?!! – раздражённо вмешался в разговор Степан. – Бездарное ничтожество!
И на его лице появилось до непристойности брезгливое выражение. Кулаки гиганта сжались, брови грозно сошлись у переносицы. Похоже, тому, кто правил страной, неслыханно повезло, что он сейчас не стоял перед моим могучим разгневанным другом.
– Эх, Стёпа, Стёпа! – укоризненно покачал бородой Николай Николаевич. – Один египетский поэт мудро заметил:
Мы со Степаном почувствовали себя как-то неловко, украдкой переглянулись и стыдливо потупили очи.
– А как зовут этого поэта? – глухим голосом осведомился Степан.
– Хо-хо-хо! У него очень трудновыговариваемое имя, – весело загоготал Дед Мороз. – Его возможно вымолвить лишь хлебнув стакан первосортного бальзама бабы Христи, изготовленного по рецепту прадеда Андрея.
Я нервно замотал головой. Мне показалось, что сегодня подобные слова я уже не единожды слышал из уст моего друга Степана.
– Нет! Что-то мне не верится! Неужели у вас дома всё так плохо? – между тем, засомневался Николай Николаевич. – А вы, сердешные, не из разряда тех нытиков, которым и коньяк клопами пахнет?
Мне стало нехорошо. Ну, уж эту фразу я точно совсем недавно от кого-то слыхал.
– Действительно, очень плохо! – развеял сомнения пришельца мой большой друг. – Я бы даже сказал, хуже некуда. Вдобавок ко всем бедам, ещё и поросёнок Пятачок намедни умер.
– Как, умер?! – подпрыгнул от такой нежданной новости Дед Мороз. – Да я же его видел своими собственными глазами всего каких-нибудь три недели назад! И, вне всякого сомнения, наш розовый дружочек пребывал в свински прекрасном здравии!
– Усоп, горемыка, – печально кивнул Степан. – Позавчера похоронили его в Киеве на Байковом кладбище. Даже он не вынес того свинства, что творится сейчас в Украине.
Николай Николаевич секунд десять потрясённо таращился на гиганта, потом дернулся, хлопнул себя ладонью по коленке и залился искренним добродушным смехом:
Поделиться книгой: