Из огня да в полымя

– Не поминай рогатого зазря, – беззлобно хмыкнула седовласая ведьма с призрачным изнеможённым лицом, – Все сильные Врождённые становятся Верховными в четырнадцать лет. Возраст и внешность не так важны, как тебе кажется, важна сила, магия, что течёт по твоим венам. Она принесёт либо благо – если примешь её, либо непоправимый вред – если откажешься от неё. Она сожжёт тебя изнутри и как минимум наведёт бед на твою деревню. Магия не прощает отказа от неё, Эванджелина. У тебя просто нет выбора. Как и у многих других».

Эти сны, эти голоса преследовали меня. С каждым днём я всё явственней чувствовала ту самую силу, магию. Боялась её, ненавидела, словно та была чудовищем, заполонившим моё тело. И платила за это болью, что проникала в каждую клеточку тела, каждую фибру души, выворачивала наизнанку.

Вскоре я не могла не то что ходить – даже просто подняться с постели. Меня словно попеременно опускали то в раскалённую печь, то в ледяную прорубь. Приходила в себя я изредка, и каждый раз это было куда мучительнее забытья. Иногда, приоткрывая отяжелевшие веки, видела рядом обеспокоенное лицо единственного дорогого человека в мире – отца, чувствовала его постоянное присутствие, и где-то на задворках сознания мне было его очень жаль. Никому не хочется терять свою семью, и уж тем более – пережить единственного ребёнка.

Но я… я слабая. Мне хотелось жить, но я сдалась, не в силах превозмочь боль и надеяться, бороться за жизнь. Мне было слишком страшно.

…Если честно, я уже не ожидала проснуться вновь. Слишком уж всё затянулось, боль не отпускала меня слишком долго. Как же это, оказывается, здорово: просто видеть, слышать, дышать! Мир кажется ярче, ощущается острее, если ты прожил так мало, если ты ловишь последние мгновения. Прав был тот, кто сказал, что перед смертью не надышишься. А я уже и не ждала лучшего.

Словно пробиваясь сквозь вязкий и густой туман, я медленно приходила в сознание.

Мне было тепло и мягко. Каждую клеточку тела наполняло блаженное умиротворение, как после хорошего отдыха, что само по себе странно, учитывая то, что последнее время я проводила буквально в агонии. Вокруг витал невероятно приятный запах трав. Переборов желание полежать немного неподвижно, медленно разлепила отяжелевшие веки.

Ожидала увидеть отца, и даже изогнула потрескавшиеся губы в усталой улыбке, но надо мной склонилась какая-то женщина, которую я никогда прежде не видела. Черноволосая, темноглазая, она смотрела на меня удивлённо и изучающе, будто я была какой-то диковинкой.

– Здравствуй, Эванджелина, – медленно, будто нехотя, произнесла она ласковым грудным голосом, – Полагаю, тебе лучше. И вовремя, этой ночью полнолуние. На твоей руке символ нашего клана, значит, ты новая Верховная, выбранная для нас предками и покровителями. Ты восстановишься полностью, если ритуал состоится уже сегодня. Ты готова?

Нет. Я никогда не могла бы быть к этому готова. Но слова застряли на языке, будто что-то мешало им. Страх. Я слишком хотела жить, слишком боялась вновь испытать ту агонию. Всё слишком.

– Да. Я готова.

Слова прозвучали как приговор, и, как ни печально признавать, я сама себе его вынесла. Испуг, желание жить – жить, во что бы то ни стало – переполняли меня, и я не вполне осознавала, что говорю и что делаю. И что мне предстоит. Казалось, все мысли пустились в безумный хоровод, не желая проясняться, лишая воли и сопротивления. Смирение… не свойственное мне, такое странное и неприятное чувство, продиктованное обстоятельствами. Оно нещадно сжимало в тиски, насмешливо и уверенно нашёптывая: «Сдайся! Покорись! Забудь всё, что было раньше, оно ушло безвозвратно! Отпусти. Всем будет легче…»

Ночь. Глубокая, тёмная, как пропасть. Тёплая и нежная, как мамины руки… Преисполненная тишины и неги, красивая настолько, что дух захватывает. Неужто именно сегодня, в эту дивную ночь, произойдёт то, чего я так боялась?…

Полная луна смотрит на меня сквозь приоткрытое окно печально и насмешливо, будто знает обо мне всё. Беззвёздное небо похоже на зияющую дыру – оно подёрнуто туманом или дымом, испускаемым трубами… А по стеклу моросит мелкий дождь, отбивая ритмичную дробь. Пахнет сыростью.

Наверное, я всё же не права: пожалуй, именно такая грустная ночь подходит для прощания.

Исписанный корявым почерком листок дрожит в руке, волосы спутаны, глаза горят лихорадочным, почти болезненным огнём… о, я никогда не забуду этот день. День, когда я приняла самое тяжёлое решение за всю свою жизнь. Впрочем, это трудно назвать в полном смысле решением, ибо от меня и моего выбора почти ничего не зависело.

Кусочек угля снова замер над исписанным листом. Что ещё я могу сказать? Хватит ли слов, чтобы заглушить боль, не дать родному человеку страдать из-за меня? Хватит ли слов, чтобы он когда-нибудь простил меня за то, что я собираюсь сделать?…

Мне четырнадцать, и я – ведьма. Новая Верховная ведьма одного из кланов, принадлежу к тем существам, которых так боятся и травят люди на протяжении сотен и тысяч лет. Нас не считают за людей, убивают, насилуют, делают из нас наложниц – если попадёмся. Мы – зло, потому что отличаемся от других. Мы сильны, но инквизиторы всегда на шаг впереди. И где бы я ни была, куда бы не убежала – меч инквизиции всегда будет надо мной и над теми, кто мне дорог. Поэтому с тех самых пор, как мы узнаём о своей силе, ведьму раз и навсегда отрезают от семьи. Мы уходим добровольно, потому что человека, хоть как-то связанного с ведьмой, тоже убивают.

Мы слишком рано узнаём о том, что жизнь отнюдь не ко всем щедра и справедлива.

Слёзы безостановочно текут по щекам. Как же больно… уходить. Уходить навсегда, оттуда, где хотелось навеки остаться…

«Пора, Эва» – раздался в моей голове тихий, гулкий, потусторонний шепот. Сибилла, моя предшественница, зовёт на ритуал.

Тихо скрипят старые деревянные половицы под осторожными шагами. В тёмной, объятой густым ночным мраком ночи комнате летают частички пыли и пахнет различными целебными травами, лекарствами, отварами. По самодельным полкам аккуратно расставлены колбочки, книги, коробочки с нитками, иголками, пуговицами, папиными лекарскими и рабочими инструментами. В дальнем углу стоит сундук с одеждой и маленькая бадья для умывания с холодной водой. Мерно, умиротворяюще потрескивая, дрожит маленький затухающий огонёк оплывшей свечи, одиноко стоящей на столе, а прямо за этим столом, положив голову на сложенные руки, словно младенец крепко спит папа, как всгда тихо похрапывая. Его густые, обычно собранные волосы по плечи длиной спутались и разметались, а на полу рядом расплывались чернила из опрокинутой чернильницы – он, верно, и не заметил.

Такая острая, недетская тоска пронзила сердце! Словно кто-то исполосовал его тупым ножом, ногтями выдирая куски кровоточащей плоти. И всепоглощающая нежность, бесконечная, впервые горькая. Так и хотелось подойти, обнять единственного дорогого человека в мире, выплакаться, слушая сбивчивые слова ободрения, заверить его, что всё ещё будет хорошо, и, как в детстве, уснуть у него на коленях.

На секунду замерла, не дыша, застыла истуканом, широко открыв стеклянные сухие глаза и сглотнув горький ком в горле. Так страшно, неожиданно. Волнительно. Больно…

Вдруг в комнату через окно ворвался порыв ветра, затушив свечу, и я наконец очнулась. Тряхнув головой, будто отгоняя наваждение, снова вытерла набежавшие слёзы, и, положив аккуратно свёрнутую записку на раскрытую ладонь, легонько дунула, добавив совсем немножко магии.

Бумажка мягко приземлилась на стол, а я, поспешно закрывая за собой дверь, судорожно вздохнула.

Так надо. Помни, Эва, что иначе ты не могла. И научись быть сильной во всех смыслах, чтобы когда-нибудь, однажды… а, впрочем, пустые мечты.

Крадучись, вышла во двор, стараясь не скрипеть дверью, и плеснула прохладной воды из бочки в разгорячённое, будто обожжённое, лицо. Лунный свет упал на неровную водную гладь, и в отражении показалось тёмное едва различимое лицо.

Я не узнавала себя. Худая, смертельно бледная, с красными сумасшедшими глазами и искусанными губами. Встреть такую на улице – смотрела бы с жалостью, ибо вся моя фигура излучала отчаяние.

Сибилла уже ждала меня, вальяжно облокотившись на одно из деревьев рядом с тропинкой, ведущей в лес. Крепко сжимая маленький узелок с одеждой, я вопросительно, почти со священным ужасом смотрела на взрослую, древнюю ведьму, внутренне содрогаясь перед той неизвестностью, что меня ждёт.

Неужели я когда-нибудь буду такой, как она? Сильной, пугающей, красивой и холодной, словно потусторонней? Равнодушной?…

– Мы все проходим через это, – сухо обронила она, бросив на меня короткий сочувствующий взгляд. Лишь на миг тёплый живой огонёк воспылал в этих мёртвых, ледяных глазах, и тут же исчез, сожранный неизмеримой пустотой. А затем ведьма, не сказав более ни слова, уверенно повела меня вглубь чащи.

Мы шли минут десять, и лес будто расступался перед нами, указывая путь, отводя случайные препятствия с нашей дороги. Мы, ведьмы – покровительницы леса, его выкормыши и приёмыши, ревностно его оберегающие. Взамен он платит нам тем же.

В абсолютной темноте и тишине, посреди поляны, я даже не сразу поняла, что мы уже пришли. Ведьма отпустила мою руку, и больше ничего не подтверждало того, что здесь кто-то есть, кроме меня самой. Лишь внимательно вглядевшись во мрак, я заметила около трёх десятков пар поблёскивающих глаз и чьи-то полуразмытые фигуры. Вокруг. Рядом.

Неконтролируемый ужас сковал меня тяжёлыми цепями. Особенно тогда, когда все эти фигуры начали осторожно, словно хищники к добыче, приближаться ко мне, окружать. Сердце стучало как бешеное, гулом отдаваясь в голове, ногти вцепились в ладони до боли, плечи сжались, но я стояла, не шелохнувшись, не издав ни звука.

Нельзя показывать свой страх. Нельзя!

Тогда я наивно полагала, что у меня получится что-либо скрыть от ведьм на их территории. Глупость чистой воды, но что поделаешь: я была подростком, растерянным напуганным несмышлёнышем, на миг растерявшим всякое здравомыслие.

Между тем фигуры окружили меня тремя плотными кольцами. Рядом мелькнула чья-то размытая темь, а затем громкий, звучный женский голос отчётливо произнёс:

– Подойди, дитя.

«Легко сказать – иди. Куда?!» – Злилась я, мысленно проклиная всех чёртовых ведьм, одной из которых мне предстояло стать.

Себя в тот миг я тоже ненавидела.

Слепая, как котёнок в этой темноте, я послушно двинулась на голос и остановилась напротив трёх фигур, тоже застывших в центре круга. Тяжёлая рука вдруг опустилась на моё плечо, давя к земле. Опустившись на колени, я подняла голову, гулко сглотнув под тяжёлым взглядом.

– Прямо перед тобою четыре предмета, каждый из которых символизирует стихию. – Продолжал голос, – Одна из них поможет тебе пройти перерождение. Выбирай.

Всмотрелась в тьму перед собой, но ничего не увидела. Может быть, так и должно быть? Выбор должен быть интуитивным? И кто этот бред придумал? Небось, сами эти выжившие из ума старухи. И что значит «перерождение»? Неужели мне придётся…

Упаси Господь!!! Если что пойдёт не так – с того света достану этих гадин. Клянусь.

Вздохнув, бесцельно протянула руки, беспомощно шаря ими по воздуху и траве, пока пальцы не нащупали какой-то лёгкий продолговатый предмет. Ощупав его, удивлённо распахнула полуприкрытые глаза. Свеча?…

Она вдруг вспыхнула в моих руках, озарив поляну неярким светом.

Всех, кто меня окружал, скрывали тёмные плащи с глубокими капюшонами, что делало эти хрупкие фигуры похожими на призраков ночи. А прямо передо мной, помимо свечи, что я держала в руках, лежала чаша с водой, чаша с землёй и крыло.

– Что ж, выбор сделан. Поднимись, – властно приказала одна из трёх женщин, стоявших рядом со мной.

Я покорно встала на подкашивающиеся ноги, и тут же как по сигналу все окружившие меня ведьмы вскинули руки, направив их на меня. Из их ладоней потянулись сияющие синеватые нити, тянущиеся к земле, на которой складывались в причудливый, замысловатый рисунок, очерченный ровно по контуру живого круга. В какой-то момент меня буквально подхватил ветер, и, на секунду дав зависнуть в невесомости, мягко опустил прямо в центр этого странного рисунка.

Три ведьмы что-то крикнули хором на непонятном языке, тоже одновременно протянув ко мне руки. Дрожь, как молния пробила тело, и…

И я вспыхнула. Быстро и сильно, как сухое полено. Пламя, казалось, достигло небес. Как я тогда кричала!!! Дикая, выворачивающая наизнанку боль заставляла корчиться и орать до потери сил. Боль наполнила каждую клеточку моего тела, и я не могла ни о чём думать, кроме как об этой боли.

А потом, постепенно, будто присматриваясь, меня начала наполнять неведомая ранее Сила. Она была вокруг меня, частью меня, частью всего, что меня окружает. И я чувствовала себя капелькой в море. Капелькой нужной, как важный винтик в большом механизме. И это непередаваемо…

Огонь ушёл, впитался в мою кожу, в мою душу, и я предстала совершенно обнажённая перед ведьмами. Но мне не было больше стыдно или страшно – я стала другой. Одно из них. Приняла себя, свою суть, свою магию, и… может, со временем даже полюблю её. Когда-нибудь.

– Теперь ты одна из нас, Эванджелина. Новая верховная ведьма этого клана, – произнесла одна из трёх ведьм, – Твой долг беречь своих сестёр, как зеница око, пуще жизни своей.

– Да будет это во благо, – нестройным хором произнесли остальные ведьмы и опустились на колени. Передо мной.

Одна часть меня снова принялась метаться в ужасе, а другая нашёптывала: всё правильно. Всё так, как и должно быть.

Глава 2

Новая жизнь – это чистый лист. Чистый настолько, что страшно измарать его чернилами, сделать похожим на предыдущий, особенно если чистота его далась большим трудом. Но, как известно, далеко не всё всегда происходит так, как мы того хотим, и ошибки, неприятности, преграды – были и остаются вечными спутниками человека.

Всё-таки четырнадцать лет – не совсем тот возраст, когда человек вполне самостоятелен и может принимать серьёзные решения не только за себя, но и за кого-то ещё, осознавая свою ответственность за возможные последствия – это и я сама, и все мои сёстры прекрасно понимали. Они всего лишь следовали закону, и какое-то время мой статус Верховной был чисто номинальным, чему я только радовалась. Поэтому первое время моей наставницей была Сибилла. Она, уже не являясь частью клана, скиталась свободно, как вольный ветер, но всё же находила время и для меня, когда я её об этом просила. Мудрая, гордая и невероятно уставшая женщина, к которой я по-своему привязалась. Как, впрочем, и ко многим сёстрам в клане.

Первым делом меня знакомили с основами, которые я должна была запомнить раз и навсегда, причём прежде всего с основами не магическими. Объяснили многое из того, что я не понимала, рассказали много нового о мире – том самом мире вне моего леса, куда я так стремилась когда-то попасть. Мечты сбываются, ага…

Когда-то, давным-давно, ведьмы правили миром. Никто не знает, почему магия проявляется только в женщинах, но факт есть факт, и какое-то время по всему свету царил матриархат. Звучит это, мягко говоря, удивительно, учитывая то, что сейчас всё наоборот, более того, доходит до крайности. Но вернёмся к ведьмам.

Их почитали и боялись во все времена. Дело в том, что ведьмы не только управляют силами природы, они ещё умеют насылать проклятья. Случайно оброненное искренне злое слово иногда могло привести к катастрофе, и люди – обычные люди, коих было большинство – не выдержали собственного страха, постоянного ужаса от одной тени ведьмы. Так был создан орден Инквизиторов.

Сначала он был слабым, маленьким и незначительным настолько, что ведьмы не обращали на него никакого внимания. Ну, ходят тут все такие уверенные и бесстрашные – дураки, что с них взять? Однако с каждым годом угроза в их лице приобретала новые масштабы. Инквизиторы оказались очень умны, непередаваемо хитры и ловки – умели затесаться в любой круг, выкрутиться из любой ситуации, всё обернуть в свою пользу. Уверенные в своей власти и непогрешимости ведьмы оказались слепы. Произошёл государственный переворот, один, потом другой, и как чума волной покатились казни по всем странам. Казни ведьм. Так закончилась далёкая эпоха нашего главенства, о которой древние ведьмы упоминают с благоговением.

Магию объявили вне закона, нас истребляли веками, целенаправленно и беспощадно. Загнали в самые тёмные углы, но и там достают – чтобы мы встретили свой конец в «отчищающем» пламени костра. Нам подвластны стихии, но инквизиторы уже давно придумали нечто такое, что на время лишает нас магии. Традиционными считаются два способа: пару капелек белладонны в еду или напиток, или беременность.

Нас во всеуслышание называют тварями, демонами в человеческом обличье, недостойными называться людьми и малейшего сострадания. Свинье и то больше почестей воздают. Но все эти громкие слова звучат глупо хотя бы потому, что те, кто их произносит, не прочь взять ведьму себе в наложницы. Потому что все мы красивы или по крайней мере миловидны, а так же большинство ведьм владеет врождённой неосознанной способностью привлекать мужчин. Поэтому в законе о неизбежной казни всех пойманных ведьм, чья вина доказана, есть оговорка – поймавший эту ведьму инквизитор может оставить эту ведьму при себе в качестве наложницы, если он аристократ. В противном случае сострадание и тем более укрытие ведьмы наказуемо. Карается казнью или ссылкой. Впрочем, тех, кто за нас вступился бы, нет и без того…

Уж не знаю, каким образом инквизиторы голубых кровей удерживают выбранных ведьм при себе, но факт есть факт – ещё ни одна не вырвалась живой. Обо всём этом среди нас ходят байки, ужасные истории, от которых кровь стынет в жилах. Многие полагают, что лучше умереть.

Нас осталось крайне мало – с пяток кланов на страну. В каждом клане десять-тридцать ведьм, между собой кланы не связаны, но все подчиняются Триумвирату – трём древнейшим ведьмам, которые, поговаривают, были царицами в стародавние времена, а значит им всем около тысячи лет…

У меня от таких слов мурашки ползут по коже. Я люблю жизнь, цепляюсь за неё, но смогла ли бы я жить так долго? Ведь всё со временем стирается, теряет вкус и смысл… впрочем, это не моё дело. Не мне судить.

У нас есть свои законы, которые держат в узде. Они рассчитаны на три категории: Верховных, как я, слабых Врождённых, коих большинство, и Приобретённых – тех, кто продал душу демону за свою силу.

Последние меня всегда удивляли. В условиях такой страшной травли какая дура пойдёт на подобное добровольно? А ведь находятся, и не так уж мало. Чаще всего ради долголетия и вечной молодости и красоты – в остальном они всегда слабы. Но это глупо. Разве в этом счастье? В естественном ходе времени свои преимущества. Впрочем, опять же, не мне судить.

Клан даровал всем входящим в него безопасность, защиту. Но мы все прежде всего женщины, так что рано или поздно в каждой из нас просыпается инстинкт порой даже более сильный, чем инстинкт самосохранения – материнский. Желание создать семью. А так как мужчин-магов нет, почти все когда-нибудь да уходят из клана, к своим возлюбленным, женихам, мужьям. Некоторые остаются в клане с детьми, но это единицы. Большинство отчаянно стремится к полноценной семье, уютному гнёздышку и пылающему очагу, вдали от всякой суеты и страхов. Проблема в том, что с тех пор, как ведьма покидает клан, она становится очень уязвимой, её легко поймать, и в таком случае она ставит под удар не только себя, но и свою семью. Многие самонадеянно полагали, что избегут предполагаемой участи, но удавалось это лишь единицам, и то приходилось всё время оглядываться, жить в бегах. А дети?…

По закону Триумвирата обычная ведьма может самовольно покинуть клан, лишь дожив до пятидесяти лет (в среднем ведьмы живут около трёхсот лет, при том почти до самой смерти сохраняя внешнюю молодость), Верховная – ста лет.

Когда-то я не понимала этот закон, и если молоденькие влюблённые ведьмочки пытались сбежать – я отпускала. Начиталась рыцарских любовных романов, блин. В итоге получила горький урок – все они погибли. На кого-то донесли ненаглядные женихи, на кого-то соседи, но чаще просто их находили инквизиторы. Пронырливые, вездесущие беспринципные сволочи, от кого никому нет спасения.

Я видела, как они, мои ведьмочки, умирали. Есть такая традиция: нынешняя Верховная должна присутствовать на казни своих сестёр, неважно бывших или нынешних. Это ужасающее зрелище, а так же кровавые стычки и необходимость отвечать за каждое своё слово заставили меня рано повзрослеть, совсем иначе взглянуть на мир. И вот, мне восемнадцать, и я снова должна исполнить свой печальный долг – на этот раз перед бывшей наставницей, Сибиллой.

Однотонное небо синело над головой, чистое и равнодушное ко всем мирским тяготам, музыкально шелестел лес и всюду слышался женский смех, разносимый эхом – оно словно пробовало на вкус их напускную беспечную радость. Юные девушки, улыбаясь и взявшись за руки, парами прыгали через высокий костёр, громко, заливисто хохоча. Спутанные волосы и яркие юбки развевались на ветру, сладко пела лютня в чьих-то умелых руках, где-то в палатках плакали маленькие детки и ворковали над ними их матери, а кто-то так же молча и печально смотрел в небо, как я.

Мы все привыкли ко смерти. Она постоянно дышала нам в спину. всегда была рядом. Однако известие о поимке Сибиллы для всех нас стало неожиданностью, ведь она – одна из сильнейших ныне живущих ведьм. На что годны мы, если она не сумела защититься?!

– Пора, госпожа. – Ровный голос одной из ведьм прозвенел рядом, заставив вздрогнуть и очнуться от поглотивших меня размышлений.

Мелисса. Синеокая рыжеволосая красавица, которой перевалило за сотню, но она выглядит, как моя ровесница. В её взгляде неприкрытая злоба. Она одна из Приобретённых, и, вопреки стереотипам, достаточно сильная для своего вида. До меня раньше доходили слухи, что если бы не нашлась сильная врождённая на место Верховной, то таковой стала бы она, Мелисса. Выходит, я ей невольно перешла дорогу. Однако (вот странно-то, ага) виноватой себя за это перед сей старушкой всерьёз никогда не считала.

«Кто ты такая, чтобы я склонялась перед тобой, соплячка?! – Сказала мне как-то Мелисса, когда я была ещё несмышлёным угловатым подростком с глазами вспугнутой лани, – Все мои умения дались мне невероятной ценой. А ты? Что сделала ты, чтобы заслужить всё это? Ничего».

Я и не думала спорить тогда. Она права. Только одна поправочка: мне всё это было даром не нужно, а она отдала слишком многое за бессмыслицу.

У всех разные мерила морали, добра и зла, но мне эту ведьму никогда не понять.

– Пора, – кивнула я, чуть прищурившись при взгляде на солнце.

Один знак, и сёстры собрались вокруг меня в троичный круг, символизирующий три ступени могущества: Приобретённые, Врождённые, Верховные. И начался долгий ритуал по призыву стихии Воздуха – только так я могу добраться до столицы за какой-то час, и впоследствии вернуться обратно.

Глава 3

Ветер, покорный воле ведьм, подхватил меня, как пушинку. Чувство полёта, оно… непередаваемое, немыслимое, ни на что не похожее. У меня не хватит слов описать его. Жаль только, что полёт требует огромного количества сил, умений (новички и со страху помереть могут) и только с помощью целого клана можно перелететь на такое большое расстояние. Плюсом полог невидимости – тоже очень энергозатратная штуковина.

Я летела над лесами, полянами, лугами, полями и деревнями, как облако, как неприкаянный дух, и чувствовала себя как никогда свободной… от взваленной на меня ответственности, от вечного страха, от всего… Родная магия наполнила каждую клеточку тела, и сейчас, когда всё затмили чувства, я забыла о том, куда и зачем лечу, о жестокости мира, в котором живу, и вдруг полюбила эту опасную, до сих пор непонятную часть себя – магию.

Наконец, спустя, казалось бы, всего ничего времени, сила стихии начала ослабевать и мягко опустила меня на траву в ближайшем к столице лесу. Быстро скинула с себя опустошающий полог невидимости, и, вздохнув с облегчением, огляделась. Остальной путь, буквально пару километров, пришлось проделать самостоятельно. С каждым шагом, отдаляющим меня от леса, связь с Силой неумолимо слабела, пока не остались лишь совсем жалкие крохи. Именно из-за этой особенности ведьм так часто ловят. А уж если ведьма уходит из клана – связь с природой частично обрывается насовсем. То есть сил становится в два раза меньше, вне зависимости от места жительства, хоть в дупле селись.

Стража у главных ворот пропустила меня ожидаемо беспрепятственно: милая девушка-служанка, аккуратная, безукоризненно благопристойного и усталого вида, глупо хлопающая ресницами и с маленькой корзинкой ягод в руках ни у кого не вызвала подозрений. Замечательно.

Арант, огромный и суетливый город, как никогда походил на муравейник: все куда-то спешили, о чём-то торопливо говорили, что-то делали, и людей было так много, что яблоку негде упасть. Все жители, казалось, безумно торопились жить, считая каждую секунду. Ох, непривычна мне эта суета: в больших городах я бывала раз пять за всю свою жизнь. Однако в отличие от большинства других городов Арант практически полностью был покрыт плитами, каменной кладкой, брусчаткой, кроме того, здесь имелось даже такое роскошное новшество, как фонтаны. Они были, конечно, не на каждом шагу, но встречались довольно часто и были до того замысловатыми, что я невольно замирала на мгновение у каждого и самозабвенно любовалась. Пришло же ведь в голову кому-то использовать воду в эстетических целях, тогда как все привыкли воспринимать её только как ценный ресурс, необходимый для выживания!..

Аккуратные маленькие домики из дерева и кирпича (которые побогаче), ровными рядами выстраивались в чистые улицы, где сновали прохожие, всадники, кареты, телеги. Каждый дом был так или иначе искусно украшен чем-нибудь: лианами, садами, скульптурами, красивой резьбой или цветом. После покосившихся избушек в родной деревне да осточертевшей походной жизни, вечно в бегах, видя такое диву даёшься. И мечты – далёкие, несбыточные грёзы о доме – сладко дурманят голову. Я старалась делать вид, что всё окружающее мне привычно, но всё равно, наверное, смотрелась белой вороной.

Далее был рынок. Длинный, бесконечный и запутанный, как лабиринт, он манил невероятным количеством товаров, так нещадно соблазняющих мою хрупкую женскую душу. Духи, притирания, благовония, сурьмила, белила, румяна, бусы и драгоценности, платья, ткани, выпечка, пряности… Аххх…

Мысленно надавав себе пощёчин, напомнив, что у меня с собой крайне мало денег и о том, зачем я здесь вообще, поспешила скорее убраться подальше от искушения. Тем более, что идти оставалось немного – площадь Ведьм, как её называют в народе, располагалась прямо за этим рынком.

Из шумного, бойкого базара я словно попала в другой мир, сделав всего пару шагов: мощёная серым камнем безликая площадь с не подожжённым костром в центре безумно походила на вечную обитель уныния и скорби. Сердце замерло где-то в горле при взгляде на сложенные огромной кучей сухие ветки и столб, а воображение сыграло со мною злую шутку: вдруг до боли реально почудилось, что вся боль и кровь, некогда пролитая здесь, на этом самом месте, никуда не ушла и останется тут навечно, а пока невыносимой ношей упала на меня, норовя раздавить, похоронить под собой.

Как будто своей не хватало…

Людей, собравшихся на зрелище, оказалось ожидаемо немало, и я просто юркнула в копошащуюся толпу, стараясь быть незаметнее пылинки.

В какой-то миг обыденные разговоры сменились жадным, нарастающим всеобщим улюлюканьем. Задумавшаяся было я вздрогнула, застыла и проследила за взглядами остальных.

Понурая лошадь везла в старой обшарпанной телеге женщину, чью наготу прикрывала лишь грубая холщовая рубаха в пол. Спутанные чёрные как ночь волосы грязными паклями окутывали её бледное, обескровленное постаревшее лицо и струились по спине, не скрывая жутких бурых пятен. Некогда алые губы непреклонно сжаты в тонкую линию, а иссиня-чёрные глаза, обрамлённые длинными ресницами, горят жутковатым фосфорическим огнём. Осанка прямая, руки чем-то скованны за спиной. Возможно, чем-то лишающим магии…

Люди вокруг явно боялись смотреть ей в глаза и подойти ближе, чем на двадцать шагов. Даже палач, что возводил Сибиллу на эшафот, заметно трясся, хотя и пытался сохранить бесстрастную маску на грубоватом изуродованном шрамами лице.

Рядом же, в спокойной, даже расслабленной позе, сложив руки на груди, стоял высокий широкоплечий мужчина лет тридцати-тридцати пяти на вид. Загорелый, светловолосый, с правильными чертами лица, богато одетый, он сошёл бы за столичного красавца. если бы не эти стальные, абсолютно равнодушные жестокие глаза.