История русской культуры

Широта русского национального характера определяет особые культурные возможности, связанные с синтезом. Культура в целом — продукт синтеза, и чем выше синтетические возможности, тем больших высот может достичь культура. Русские — народ не европейский и не азиатский, а евразийский, который синтезирует в русской культуре оба эти элемента. Широта как свойство национального характера в культуре переходит в синтез.

Находя основы синтетического характера в языке, В.В. Кожинов пишет: «И невозможно переоценить тот факт, что по-русски все столь многочисленные народы Евразии — от молдаван до чукчей — называются именами существительными, и только одни русские — именем прилагательным… Смысл этого — даже, согласитесь, странноватого — исключения можно, в частности определить так: оно подразумевает, что русские являют собою своего рода связь, объединяющее начало многочисленных и многообразных народов Евразии»[32].

Объединяющий потенциал русской нации, «сверхнации», как называет ее В.В. Кожинов, очень большой, и от реализации его в культуре во многом зависит будущее России и мира.

1.6. Эволюция русской идеи

«Бесполезный в глазах некоторых, слишком смелый, по мнению других, этот вопрос в действительности является самым важным из всех для русского, да и вне России он не может показаться лишенным интереса для всякого серьезно мыслящего человека. Я имею в виду вопрос о смысле существования России во всемирной истории», — писал В.С. Соловьев в «Русской идее».

Страна способна играть великую роль в мире до тех пор, пока большинство ее населения или, по крайней мере, деятельные люди вдохновлены великой идеей, преобразующей мир. Такая идея может воплощаться или не воплощаться в жизнь, быть близка или далека от реальности, истинна или ложна, но она должна быть, поскольку этого требует разумная природа человека. Это относится ко всем великим нациям, но в особенности к тем, для которых материальное преуспеяние никогда не было главной целью, а вечные духовные вопросы томили и мучили всегда. Русская нация относится именно к таким.

Легко согласиться с поэтом, что умом Россию не понять, но специфика мышления заключается именно в осмыслении жизни нации. Если не суждено полностью понять духовный путь России, то можно хотя бы проследить его историю и, исходя из этого, сделать предположительные выводы о вероятном будущем.

Духовный путь нации — путь осуществления ее основной идеи. П.Я. Чаадаев писал, что Петр I нашел у себя дома только лист белой бумаги. Ни один человек и ни один народ таковым не бывает. В России, но словам Чаадаева, «каждая новая идея почти всегда заимствована», но она модифицировалась в соответствии с русским национальным характером. Отрицание национального характера, души и духа равносильно отрицанию нации как таковой.

«Сущность всякой национальности, — писал В.Г. Белинский в работе „Россия до Петра Великого“ (1841), — состоит в ее „субстанции“. Субстанция есть непреходимое и вечное в духе народа, которое, само не изменяясь, выдерживает все изменения, целостно и невредимо проходит через все фазисы исторического развития. Это зерно, в котором заключается всякая возможность будущего развития… Каждый народ имеет свою субстанцию, как и каждый человек, и в субстанции народа заключается вся его история и его различие от других народов».

Сравнение взглядов Илариона и Ленина показывает, что, рассмотрев идеологически крайние взгляды, разделенные огромным промежутком времени, можно подобную субстанцию выделить и сформулировать. Однако этого будет недостаточно для обоснования сделанных выводов. Предстоит проследить, как основные характерные черты проявляли себя в развитии нации и какое место они занимали в истории народа.

В историческом плане впервые о русской идее можно говорить в связи с созданием монахом Филофеем в первой половине XVI в. концепции «Москва — Третий Рим». Она идеологически помогла становлению великого государства Российского, но суть ее была бы неправильно понята, если бы свелась только к созданию русской империи. Последнее было средством, целью же являлось сообщение всему человечеству света православного христианства в его русском понимании: «Восстановить на земле этот верный образ божественной Троицы — вот в чем русская идея»[33].

С социальной точки зрения христианство характеризовалось на момент своего становления как религия рабов, изгнанников, отверженных, гонимых, угнетенных. С победой христианства этот момент отступил на второй план. Принятие христианства на Руси рассматривалось как «завершающий акт в создании идеологической надстройки феодального общества у славян»[34]. Но это еще не объясняет, почему в качестве идеологии из нескольких соперничающих религий было выбрано именно православие. Слов князя Владимира «на Руси есть веселие нити» и великолепия византийской службы для этого далеко не достаточно. Православие было выбрано потому, что отвечало фундаментальным особенностям русского национального характера, прежде всего давало надежду на обретение благодати, столь ценимой на Руси. Жертвенность подвига Христа и вселенский характер христианства тоже имели немалое значение.

В «Слове о законе и благодати», которое имеет не меньшее значение для выявления свойств русского национального характера, чем «Слово о полку Игореве», дается такая сравнительная характеристика иудеев и христиан:

Ибо иудеи при свече Закона себя утверждали, христиане же при благодетельном солнце свое спасение зиждут; ибо иудеи тенью и Законом себя утверждали, а не спасались, христиане же истиной и Благодатью не утверждают себя, а спасаются. Ибо среди иудеев — самоутверждение, а у христиан — спасение. Как самоутверждение в этом мире, спасение — в будущем веке, ибо иудеи о земном радели, христиане же о небесном. Их самоутверждение иудейское скупо от зависти, Ибо не простиралось оно на другие народы, оно стало лишь для иудеев, А христиан спасение благо и щедро простирается на все края земные.

Нехристианские народы, как иудеи в трактовке Илариона, самоутверждаются, русские люди, как христиане, — спасаются. Самоутверждение распространяется только на данный народ, спасение — на все. В процитированных строчках содержатся главные особенности русского национального характера: во-первых, ориентация не на самоутверждение в этом мире, а на спасение в будущем веке (который наступит не сегодня-завтра); во-вторых, радение не о земном, а о небесном и, в-третьих, не только для близких, но для всех.

Не следует думать, что православие подошло к особенностям русского характера как один к одному. Оно просто было ближе русскому, чем другие религии, и понималось и принималось им именно в том смысле, в каком писал Иларион. Это понимание соответствовало русской душе: «Славянофильский идеал — при всем своем сознательном христианстве, — писал Г.П. Федотов, — весьма сильно пропитан… языческими переживаниями славянской психеи». Наше православие — не византийское, а русское христианство, компромисс между славянским язычеством и византийским православием. Работа Г.П. Федотова «Стихи духовные» (1935) подтверждает это.

Нечеловеческих сил стоило православным подвижникам и русским первопроходцам духовное и материальное освоение огромного пространства. Но они оказались способны осуществить это, а затем государство использовало их труды и включало новые оправославленные земли в свой состав. Лучшие здания на Руси — церкви, и не для себя строились они, а для Бога, и нес в церковь верующий последнюю копеечку. Русское православие оказалось способно объединить население России, и именно оно дало возможность преодолеть страшное Смутное время начала XVII в. Минин и Пожарский боролись не только за освобождение Родины, но и за спасение от иноверцев-латинян.

Идея «Третьего Рима» выражала вселенский характер русского православия. Отметим три основные черты концепции Филофея, который, кстати, не первый ее сформулировал (первенство здесь не за Россией):

• несокрушимая вера в истинность христианской религии именно в ее православном варианте;

• стремление сообщить свет этой веры всему миру;

• мессианское убеждение, что России это удастся.

Первую трещину в русское православие внес церковный раскол в XVII в. Ощутимый удар ему нанес Петр I — не столько ориентацией своей политики на Запад, сколько тем унижением, которому подверглось национальное в угоду западному. Раскол, ослабивший духовную мощь церкви, помог Петру. Проникновение западного просвещения ослабляло русское православие, и в начале XIX в. произошел светский раскол общества на западников и славянофилов.

Звонком, возвестившим о раздвоении интеллигентского сознания, послужило «Философическое письмо» П.Я. Чаадаева, опубликованное в 1836 г. С этого момента через весь XIX в. проходит истощающая духовные силы русского общества борьба, аналог которой мы вряд ли отыщем в мировой истории. В ней отразилась та же специфика русской души — вера в особое предназначение России и стремление обеспечить счастье для всех (то, что Достоевский назвал «всемирной отзывчивостью») пусть даже в ущерб своей нации и крайним напряжением сил.

Н.А. Бердяев находил XIX столетие наиболее характеризующим русскую идею и русское призвание. Дело в том, что в качестве основных черт русского народа он считал двойственность и поляризованность, а именно это в наибольшей степени проявилось в XIX в. Рассматривая преимущественно указанное столетие, Бердяев (в отличие от Соловьева, который ограничил русскую идею одним качеством — верностью православию), включил в нее слишком много, в том числе все, что было результатом расщепления русской идеи, так что она стала расплываться и терять очертания. Говоря о русских исканиях на социальную тему, Бердяев приходит к выводу: «В России вынашивалась идея братства людей и народов. Это русская идея, но поскольку эта идея утверждалась в отрыве от христианства, которое было ее истоком, в нее входил яд».

Поляризация общественного сознания и общественных сил продолжалась до конца XIX в. Нарождавшийся капитализм создавал экономическую основу для крушения русской идеи. Однако она оказалась настолько живучей, что вопреки истмату Маркса и Энгельса смогла победить экономический базис общества ценой трансформации в мессианский большевизм.

* * *

Размышляя над исходом противостояния западников и славянофилов, нельзя не отдать должное третьей силе, которая на время смела их с исторической арены, — русскому коммунизму. Одна из причин его победы, пусть и преходящей, заключается в том, что большевики соединили в теории демократическую идею всеобщей свободы со славянофильской идеей предназначенности России дать миру истину и счастье. Ни то ни другое большевики не смогли осуществить, но сами вдохновились этой идеей и вдохновили других. В.С. Соловьев писал, что «русская идея… не может быть ничем иным, как некоторым определенным аспектом идеи христианской». Теперь мы знаем, что русская идея может быть атеистической идеей построения рая на земле без Бога. Основа русской идеи не в конкретном конфессиональном содержании, а в ее соответствии структурно-экзистенциальным особенностям русского национального характера:

• вере в возможность обеспечения всеобщего счастья (в этом проявляется «всемирная отзывчивость» русской души);

• убежденности в том, что принесет его всему миру Россия (мессионизм) в кратчайший срок (максимализм);

• готовности к неимоверным усилиям для достижения этого (самопожертвование).

Литература

1. Афанасьев А.Н. Древо жизни / А.Н. Афанасьев. — М., 1982.

2. Кожинов В.В. О русском национальном сознании: Избранные статьи о наиболее актуальных вопросах Российского государства/ В.В. Кожинов. — М., 2002.

3. Лихачев Д.С. Заметки о русском / Д.С. Лихачев. — М., 1981.

4. Некрасова М.А. Народное искусство как часть культуры / М.А. Некрасова. — М., 1983.

5. Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории / Б.Ф. Поршнев. — М., 1974.

6. Русская душа. Тысяча лет отечественного любомудрия. — М., 1994.

7. Русская идея: сб. ст. — М., 1992.

8. Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья: в 2 т. — М., 1994.

9. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян / Б.А. Рыбаков. — М., 1981.

10. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 1-15/С.М. Соловьев. — М., 1959–1966.

11. Щапов А.П. Исторические очерки народного миросозерцания и суеверия / А.П. Щапов // Щапов А.П. Соч. т. 1. СПб., 1906.

Глава 2

Культура Киевской Руси (IX–XII века)

2.1. Становление русского государства и русской культуры

Широко известна легенда из «Повести временных лет» о призвании варягов и начале русской государственности в 862 г. Современные историки относят образование русского государства к более раннему времени (VIII в.). Полагают, что оно зародилось в двух центрах: в Киеве, основанном, по летописной легенде «Повести временных лет», Кием, которого теперь склонны считать действительно существовавшим историческим лицом, и в городе Ладога на берегу Ладожского озера. В тот же период появилось и слово Русь для обозначения жителей громадной территории европейской части Великой русской равнины, на которой сформировалось русское государство. Первое упоминание этого слова в отношении к целому народу находим в Византийской хронике за 852 г. Это первая русская дата, с нее можно уверенно говорить о русском народе. Русское государство к этому времени уже существовало, и в его организации большую роль сыграли те, кого называли русскими. Киевская Русь уже к середине X в. занимала громадную территорию Восточной Европы от причерноморских степей до правобережья Западной Двины. Соответственно с этого периода можно говорить и о русской культуре, хотя, конечно, возникла она не на пустом месте, а представляет собой продолжение мифологической (или, как говорили раньше, языческой) древнеславянской культуры. Корни славянской культуры уходят в глубь времен, к первым векам нашей эры, и есть смысл называть ее древнеславянской. Русская же культура, возникшая в IX в. из славянской, будет уже культурой средневековой.

Первый этан развития русской культуры был синкретическим, поскольку в нем слиты воедино обрядовое действо, слово, музыка и танец. К моменту создания русского государства отдельные отрасли культуры стали обособляться друг от друга, и это совпало с заменой прежних языческих представлений на религиозные, христианские. Хотя эта замена, опять-таки согласно легенде, произошла по решению князя Владимира в 988 г., на самом деле здесь речь идет об утверждении христианства в качестве господствующей религии в русском государстве. Однако проникновение христианства на Руси началось гораздо раньше, например, известно, что бабушка князя Владимира княгиня Ольга была христианкой. В русском обществе прежние мифологические и новые религиозные представления сосуществовали в течение нескольких веков, их взаимодействие и борьба определили основной вектор развития русской культуры. Это были две господствующие отрасли русской культуры, а если добавить к ним искусство, то вместе они и составили основное поле русской духовной культуры.

В зависимости от используемых средств можно выделить словесные, живописные и музыкальные виды культуры. Словесная культура стала письменной после того, как христианский подвижник из греческого города Солуни Кирилл изобрел славянскую грамоту, а затем вместе со своим братом Мефодием распространил ее в славянских землях.

2.2. Создание славянской письменности

Значение языка для культуры трудно переоценить. Современные исследования показывают огромную роль языка в жизни общества. Через язык открывается бытие. «Обретение языка не значит обретения некоего второго бытия», — утверждает X.Г. Гадамер. В самом языке и обретается бытие.

«Бытие, которое может быть понято, есть язык… То, что обретает язык, есть, конечно, нечто иное, чем само сказанное слово. Однако слово является словом лишь благодаря тому, что в нем обретает язык. Оно в своем собственном чувственном бытии существует лишь затем, чтобы снять себя в сказанном»[35].

Язык сопоставляется с духом народа: «Язык есть как бы внешнее явление духа народов, — их язык есть их дух, и их дух есть их язык» (Г.Г. Шпет) В русском языке присутствует та целостность, которая существует в русской душе. Всем памятна ода И.С. Тургенева «великому, могучему, правдивому и свободному русскому языку». Подтверждая единство языка и народа, Тургенев писал: «нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу».

Русский язык имеет «величие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков», — писал М.В. Ломоносов в посвящении к «Российской грамматике».

По словам А.С. Пушкина, старославянский язык «имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величавое течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени…»

Исключительно велика роль письменности для языка. Рассуждая о значении «Кирилло-Мефодиевского дела», Г.В. Флоровский пишет: «Это было становление и образование самого „славянского“ языка, его внутренняя христианизация и воцерковление, преобразование самой стихии славянской мысли и слова, славянского „логоса“, самой души народа». Флоровский утверждает, что «решающим было принятие Кирилло-Мефодиевского наследства, а не прямое восприятие византийской культуры»[36]. Доказательством этому утверждению служит тот факт, что широко употребляемые слова имеют исконно религиозный смысл. Так, спасибо происходит от спаси Бог, убогий — от у Бога, богатый — имеющий в себе Бога. Первоначальный смысл выветрился, а слова остались, порой с противоположным значением. В случаях, где этимология не столь ясна, исконный религиозный смысл может иметь место (ср. свет и свят). В других случаях слова происходят от обозначения чувств, имеющих важное значение в религии (пожалуйста от пожалей, прощайте от простите). Ранее, в гл. 1, уже обращалось внимание на религиозное происхождение слов: род, родной, родник, урожай от имени славянского бога Рода; хорошо — от имени бога Хорса.

Кирилл и Мефодий.

В «Житии Константина», одном из первых памятников славянской христианской культуры, создание письменности на славянском языке оценивается так: «Дар, что ценнее и больше всего серебра и золота и драгоценных камней, и [всего] преходящего богатства». По преданию, князь моравский Ростислав направил послание византийскому цесарю Михаилу, в котором были такие слова: «Хотя люди наши язычество отвергли и держатся закона христианского, нет у нас такого учителя, чтобы нам на языке нашем изложил правую христианскую веру, чтобы и другие земли, глядя на это, уподобились нам. Так пошли нам, владыка, епископа и учителя такого». Император призвал Константина (в монашестве Кирилла), человека разнообразных и больших талантов, уроженца города Солуни, входившего тогда в состав Византии (ныне греческий город Салоники), расположенного в области с обширным славянским населением, и сказал: «Философ, знаю, что ты утомлен, но подобает тебе туда идти, ибо дела этого никто совершить не может, только ты»… «Пошел же Философ и по старому обычаю стал на молитву и с иными помощниками. И вскоре открыл ему их [буквы] Бог, что внимает молитвам рабов своих, и тогда сложил письмена, и начал писать слова Евангелия: „В начале было Слово“»… «И отверзлись… души глухих, чтобы услышали слова книжные».

Таким вот образом в традиционной для христианской культуры форме жития рассказывается о появлении письменности на славянском языке. Современные исследователи считают этот процесс куда более длительным, трудным и полным неясностей (сколько копий сломано, скажем, в вопросе о том, существовала ли и в каком виде письменность у славян до Кирилла и Мефодия). Тем не менее, никто из специалистов не отрицает выдающейся роли, которую сыграли христианские просветители Кирилл и Мефодий, и тот факт, что славянскому письменному слову более 1100 лет. Что дало оно славянскому миру, русскому человеку? Без письменности мы уже не можем представить себе культуру народа. С другой стороны, можно ли письменность и приобщение к ней отождествлять с культурой? Нет. Поэтому и говорят: славянская культура и письменность. Письменность — основа культуры, но овладение грамотой самой по себе не делает человека культурным. Ясно, что оба эти слова здесь важны и одно не заменяет другое.

Наличие письменности — второй после городов отличительный признак цивилизации. Так что с созданием славянской письменности можно говорить о становлении русской цивилизации.

Изобретение славянской письменности стало прорывом еще в одном отношении. В то время в христианской церкви бытовало мнение, что есть только три языка, на которых можно обращаться к Богу и обсуждать религиозные проблемы: еврейский, греческий и латинский. Кирилл добавил к ним еще и славянский. В Европе перевод Библии на национальные языки осуществился только в эпоху Реформации, т. е. через шесть веков.

В 1951 г. в раскопках в Новгороде под руководством А.В. Арциховского и В.Л. Янина было найдено 40 берестяных грамот (к настоящему времени их количество удвоилось). Это позволило сделать вывод о довольно широком распространении грамотности среди древних горожан уже в IX–XI вв.

2.3. Выбор православия как господствующей религии на Руси

Древняя летопись сообщает о событии тысячелетней давности, определившем путь России на века вперед. Ко двору великого киевского князя Владимира приходили проповедники, и каждый рассказывал о своей религии: иудейской, магометанской, христианской. В исламе Владимиру не понравился запрет на вино; в иудействе — то, что Бог в гневе своем на них расточил Иудею по чуждым им землям. «Как же вы иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны? — воскликнул Владимир. — Или и нам того же хотите?» Католичество было им отвергнуто, когда посланцы Папы на вопрос, в чем заповедь ваша, ответили: «Пост по силе; если кто пьет или ест, то все это во славу Божию». А вот вера греческого (православного) исповедания, которая укреплялась в Киеве со времен Аскольда и Дира, была признана Владимиром наилучшей и удовлетворяющей всем главным потребностям души человеческой. К этому прибавилось впечатление послов от красоты византийского богослужения.

Русские послы так описывают свои чувства: «И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве».

После крещения в столице началось истребление кумиров: одни были изрублены, другие сожжены. Главного из них, Перуна, привязали к конскому хвосту, били тростями и свергли с горы в Днепр.

«Изумленный народ, — пишет Н.М. Карамзин, — не смел защитить своих мнимых богов, но проливал слезы, бывшие для них последнею данию суеверия: ибо Владимир на другой день велел объявить в городе, чтобы все люди русские, вельможи и рабы, бедные и богатые, шли креститься — и народ, уже лишенный предметов древнего обожания, устремился толпами на берег Днепра…»[37]

То, что выбор этот сохранился на 1000 лет, свидетельствует о его правильности. Как пишет летописец, Владимир ответил магометанам: «Руси есть веселие пити», а стало быть, он заботился о том, чтобы религия подходила особенностям русской жизни. И великолепие богослужения соответствовало потребностям народа.

Заслуга Владимира, конечно, не только в выборе самой эстетичной религии и потрафлении русскому человеку. Не будучи воинственным и проповедующим национальную исключительность, православие ставило во главу угла любовь, смирение, самопожертвование, богоявленность, осознание собственной греховности и возможности обретения скорой благодати. Все эти свойства жили в русской душе, что дало основания Ф.М. Тютчеву написать такие строки:

Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде царь небесный Исходил, благословляя.

С.М. Соловьев, объясняя, почему чувственное представление будущей жизни исламскими проповедниками не понравилось русским, писал: «В душе самого простого человека есть сознание, что тот свет не может быть похож на этот». Князь Владимир выбрал самую строгую из религий и не ошибся: она больше всего подошла русскому национальному характеру.

Выбор религии — самый драматичный момент в культуре Киевской Руси. Но христианство пришло на Русь закономерно. В 869 г. христианство приняла Дунайская Болгария. В X в. христианизация постепенно захватила Чехию, Венгрию, Польшу (здесь в конце концов победило не православие, а католичество). На очереди была Киевская Русь. То, что выбирали из трех религий, тоже закономерно, так как Русь окружали страны, исповедовавшие эти религии. Византия и большинство восточноевропейских стран исповедовали христианство (почти все православие); Хазария исповедовала иудаизм; Персия — ислам, который оттуда проник на Кавказ и в Волжскую Булгарию. Выбор, по существу, был предопределен, хотя, по легенде, главным оказалось содержание религии, а не ареал ее распространения. Это, вообще говоря, понятно, имея в виду цели летописцев и сложные отношения между принятым христианством и коренным язычеством Руси. В летописи нужно было подчеркнуть сущностное преимущество христианства.

Была и политическая причина: монотеистическая религия больше подходила централизованному государству, чем языческий политеизм. В культурном плане важно, что введение христианства влекло за собой приобщение к славянской письменности и византийской культуре, к более высоким нравственным ценностям. Как Западная Европа переняла культуру Древнего Рима, так и Русь много получила в культурном отношении от Византии, которая в X в. была, строго говоря, единственной подлинно цивилизованной страной во всем христианском мире. После крещения Руси она вошла в «сынóвьи» (по выражению А. Тойнби) отношения с эллинским обществом, у которого к этому времени уже был один «сын» — западное общество. Христианство «воплотилось в духовное тело языческой Руси» (И.Р. Шафаревич).

Как отмечает П.Н. Милюков, принятие христианства вызвало в русских людях огромный духовный подъем, подлинное одушевление. Но и после 988 г. процесс синтеза язычества и православия, начавшийся на 100 лет ранее, продолжался в течение нескольких столетий. В X в. в особенности, но частично и в IX в., когда появляются первые христиане на Руси, происходит синтез древнеславянской мифологической культуры, идущей от арийской общности, с христианской православной культурой, пришедшей из Византии и Болгарии. Своеобразие средневековой русской культуры и заключается в этом синтезе.

Тема религиозности русского человека остается дискуссионной в отечественной культуре. Спор возник еще в XIX в. между В.Г. Белинским, утверждавшим, что религиозность эта внешняя, и Ф.М. Достоевским, который говорил о глубокой внутренней религиозности русского человека. Несмотря на то, что XX в. с его гонениями на церковь, исполнителями которых были обычные люди, вроде бы подтверждает мнение Белинского, за Достоевского — тысячелетняя история православной церкви на Руси и то соображение, что свойством русского национального характера является максимализм, нашедший свое духовное осуществление в христианской религии. Произведение XI в. «Палея Толковая», о котором речь пойдет ниже, и многочисленные книги, написанные за 1000 лет, дышат верой в то, что «кто завершит жизненный бег и соблюдет веру, тому уготован от Бога венец праведный», т. е. максимум того, на что может рассчитывать человек.

2.4. Фольклор

Обычно художественная литература Киевской Руси представлена в антологиях под названием древнерусской, но поскольку речь идет о произведениях IX в. и более поздних, это уже, строго говоря, средневековая литература. К настоящей древности можно отнести сказки, которые представляют собой как бы осколки мифов, и песни, но уже былины, созданные, как полагают, в IX–X вв., являются произведениями Средних веков.

Художественную литературу можно подразделить на устную, или фольклор (англ, folklore, букв. — народная мудрость, народное знание), и письменную. Фольклор появился до письменности, но письменность, возникнув, не сразу проникла в толщу народной жизни, а постепенно, и все это время фольклор существовал наряду с письменной литературой. Фольклор подразделяют на три большие группы, имеющие свой жанр и стилистические особенности: 1) сказки; 2) песни; 3) былины, синтезирующие в себе словесное и музыкальное начало. Отдельно можно говорить о малых формах фольклора — пословицах, поговорках, загадках, заговорах и т. д. Поскольку сказки и песни создавались ранее былин, то соответственно можно выделить два крупных этапа в развитии фольклора. Сказки относят к детству народа и читают их самым маленьким, песни — к юности и зрелым годам. Былины же воплощают в себе историческую память народа.

Как писал А.Н. Толстой, изустная «литература была достоинством и умом народа. Она становила и укрепляла его нравственный облик, была его исторической памятью, праздничными одеждами его души и наполняла глубоким содержанием всю его размеренную жизнь, текущую по обычаям и обрядам, связанным с его трудом, природой и почитанием отцов и дедов»[38].

По мнению крупнейшего отечественного ученого А.Н. Веселовского, фольклор, народное творчество в целом представляет собой синкретическое явление, в котором воедино слиты и поэзия, и музыка, и обряд, и в какой-то мере стихия самого народного быта. В то же время в рамках конкретных видов искусства вычленяют и рассматривают отдельно словесные, музыкальные и обрядовые составляющие народного творчества. В данном параграфе речь пойдет преимущественно о словесных составляющих фольклора.

Сказки. Все помнят слова А.С. Пушкина: «Что за прелесть эти сказки! Каждая из них представляет собой поэму». Сказки, которые рассказывала Пушкину в детстве няня Арина Родионовна, считаются одной из предпосылок его творчества, и, таким образом, ниточка от сказок тянется в «золотой век» русской культуры. «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Сказка противопоставляется настоящему действию, да и само содержание сказки существенно отличается от реальности. Связано это с мифологическими основами сказок, которые постепенно, по мере потери мифологией лидирующих позиций в культуре, заменялись реальными событиями, превращая сказку в рассказ.

В сказках присутствует особый ритм, узловыми моментами которого являются повторы. Обычно их бывает три — магическое число, но может быть и больше. Так, в «Репке» модифицированных повторов пять — по числу героев. В сказках выражаются глубинные свойства национального характера. В той же «Репке» общее дело осуществляется совместным действием всех, и не только людей, но и домашних, а также не совсем домашних животных — собаки Жучки и мышки.

Можно ли из сказок-выдумок, которые служат для развлечения детей, делать серьезные выводы? При нынешнем легкомысленном отношении к сказкам такой вопрос вполне резонен. Но если воспринимать сказки как дошедшие до нас остатки мифов, когда-то определявших отношение к жизни наших далеких предков, такой подход будет оправдан. А.С. Пушкин писал: «Сказка — ложь! Да в ней намек! Добрым молодцам урок» (добрым в смысле вдумчивым, внимательным, рассудительным).

К сказкам примыкают другие виды фольклора, с которыми мы знакомимся в юные годы:

— колыбельные песни;

— пестушки (песенки и стишки, которыми сопровождают первые сознательные движения ребенка, например «потягушеньки»);

— потешки (песенки и стишки к первым играм ребенка с пальцами, ручками и ножками, например «ладушки-ладушки!»);

— заклички (детские песенные обращения к солнцу, радуге, дождю, птицам, например «дождик-дождик, пуще»);

— приговорки (словесные обращения к улитке, жучкам и прочим животным, например «божья коровка, черная головка»);

— прибаутки («Дон-дон-дон! Загорелся кошкин дом»);

— небылицы («Стучит, брячит на улице, Фома едет на курице»);

— считалки («Аты-баты — шли солдаты»);

— игры;

— скороговорки;