Помоги проекту - поделись книгой:
Валерий Воскобойников
В городе на Каме
В ПОЕЗДЕ
Гудел паровоз, вагон раскачивало, встряхивало, и Николай, сосед Гриши Ефремова, смеялся:
— Ой, колёса потеряем!
Потом снова едва ползли. И по сторонам хорошо были видны мокрые осенние леса, взгорки да редкие деревушки.
А навстречу ехали молодые красноармейцы. На платформах, крытых брезентом, стояли орудия, танки.
— Везёт же людям, — вздыхал Николай, — на фронт едут!
«Ещё как везёт! — думал Гриша. — Но ведь и мы тоже, — успокаивал он себя, — будем словно солдаты. Мастер говорил, нам дадут особое фронтовое задание».
Что за такое особое задание, Гриша не знал. А знал он только, что едут они в старинный уральский город Пермь, к широкой реке Каме.
— Мой брат тоже где-то воюет, — говорил Гришин сосед Николай, — и отец — он с первой недели на фронте, а без единой царапины. Пожилые, они на войне живучие.
И у Гриши прежде была семья…
Три года назад жил Гриша Ефремов в Ленинграде на Невском проспекте, около кинотеатра «Колизей» — с папой, мамой и старшим братом. Была у них собака, был кот. По вечерам отец склонялся над чертёжной доской — он был инженером-изобретателем и постоянно что-нибудь чертил дома, насвистывая песенки из кинофильмов. Мама в углу стучала на ножной швейной машинке «Зингер». Она любила, чтобы её сыновья и муж были красиво одеты. Старшему брату Диме шум не мешал. Когда он занимался своей математикой, его уже ничто оторвать не могло. А Гриша в то время увлекался чтением — прочитал «Остров сокровищ» и принялся за книгу о Шерлоке Холмсе. Собака — рыжий ирландский сеттер любила лежать у чьих-нибудь ног и смотреть неотрывно на любимых хозяев. Любимыми у неё были все четверо, даже к коту она относилась терпимо. А кот делал вид, что собаки вовсе не существует, держался независимо.
Такими запомнились Грише ленинградские вечера из той, мирной жизни.
А потом наступили дни, которые вспоминать было страшно. Вот он — отставший от состава, в котором уезжал вместе с мамой и папой из Ленинграда. Только что смотрел на пляшущих под гармонь бойцов около воинского эшелона, потом побежал к своему поезду — а поезда нет. Ушёл.
Растерянного Гришу привели к начальнику станции. Начальник поставил перед Гришей эмалированную зелёную кружку с горячим чаем, а сам долго звонил по телефону. Потом выслушал то, что ему сказали, прижал Гришу к себе и проговорил:
— Нет больше твоего поезда. Разбили его фашисты.
Стал Гриша детдомовцем, и на память о семье у него ничего не осталось, кроме большой красной пуговицы от маминого пальто, которая оторвалась в вагоне. Гриша, когда ему было особенно печально, доставал эту пуговицу и, глядя на неё, вспоминал прошлую жизнь.
И ещё оставалось надеяться, что брат, воевавший где-то на фронте, после победы будет жив и они обязательно найдут друг друга.
Детский дом был в небольшом уральском городе Можге. Такого города Гриша даже на карте не мог найти, уж очень он был небольшой. А потом Гриша поступил в ремесленное училище, жил в общежитии. Теперь же ехал вместе с другими бывшими ремесленниками на место работы.
ДИРЕКТОР СОЛДАТОВ
Анатолий Григорьевич Солдатов до шестнадцати лет был крестьянским сыном, в семнадцать стал учеником слесаря и студентом вечернего рабочего факультета, в двадцать шесть — инженером, а в тридцать семь — он уже директор Пермского моторостроительного завода. «Пришла война — и директор пришёл с суровой, воинской фамилией», — говорили рабочие.
Директор Солдатов многие ночи спал в своём кабинете на жёстком кожаном диване, а часто и вовсе не спал — выходил на освещённый фонарями заводской двор, шёл в цеха, разговаривал с рабочими, мастерами, конструкторами. Стране, фронту ежедневно требовались новые самолёты, и моторы к этим самолётам поставлял завод Солдатова.
Шёл четвёртый год войны. В цехах, у станков и прежде-то не хватало умелых и сильных рук. Каждый день к директору приходили рабочие с заявлениями: «Прошу немедленно отправить меня на фронт». Можно подумать, что сам директор не рвался на фронт. Но он-то понимал, какое важное задание выполняет завод.
А весной была объявлена запись добровольцев в танковый корпус. В день записи у заводского комитета комсомола стояла длинная очередь. Каждый доказывал, что фронту нужен именно он.
Рабочих рук стало в цехах совсем мало. Заменять уходящих на фронт было некем, а для решающих побед фронт требовал всё больше и больше авиационных моторов. Поэтому и решили прислать на завод комсомольское пополнение.
«Вместо умелых, организованных рабочих приедут мальчишки и девчонки, — с тревогой думал директор Солдатов, — и с ними придётся немедленно идти в наступление».
Ведь выполнение заданий было для завода тем же, что трудный бой, наступление для армии.
ОБЩЕЖИТИЕ
В общежитии вдоль длинного коридора много дверей. Сейчас двери приоткрыты, а за ними виднеются одинаковые комнаты с пустыми железными кроватями, с тумбочками.
— Селитесь кто куда хочет, без обид и толкотни, — сказала пожилая женщина в сером платке. — Я вам буду воду в титане греть, кой-какую уборку наводить, а вы — меня слушайтесь. Я ваш барак сама когда-то строила, здесь прежде болото было да пни. Ватных матрасов нет, где ж на всех напасёшься, зато из деревни для вас стог сена привезли, вон, в окно видно. Набивайте матрасы туго, сено потом умнётся.
Гриша поселился в одной комнате с Николаем.
Он и в детском доме спал на сенном матрасике. Взбивал его каждое утро, а потом делал из матраса ровный четырёхугольник. чтоб прямые были бока.
— У сенного матрасе душа луговая, — говорила воспитательница в детском доме, — а у ватного души вовсе нету.
Устроившись, многие принялись сразу письма писать — с нового места. Кто на фронт, кто домой. А такие, как Гриша, смотрели на них с грустной завистью, потому что писать им было некому.
Гриша уже знал, что пойдёт работать в механический цех к начальнику Михаилу Ивановичу. И с комсоргом он познакомился — комсорг специально по комнатам ходил, смотрел, как они устроились, спрашивал, кто откуда приехал.
— Весь выходной для вас койки расставляли, — сказал он. Гриша, когда отвечал, откуда он, сказал, что сюда приехал из города Можги, а вообще-то он ленинградский.
— Я тоже такой, — сказал комсорг. — Сам из Харькова, а сюда — из Свердловска.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
Первое рабочее утро. Уже не в учебных мастерских, а в настоящем большом цехе! Гриша шёл между рядами станков и узнавал их — токарные, фрезерные, строгальные…
Всё утро Гриша волновался. Ведь теперь — он член комсомольской фронтовой бригады. Когда же подошёл к станку, успокоился. На таком же фрезерном он работал и в училище.
— Ты, главное, помни, что делаем мы не телеги, а моторы для истребителей, — сказал Грише бригадир Антонов. — Тут всё должно быть точно по чертежам, до сотых долей миллиметра. Станок твой рядом с моим. Что непонятно, спрашивай сразу. Главное — брака не напори. Если что в воздухе с мотором произойдёт — самолёту гибель и лётчику…
Бригадир Антонов был чуть старше Гриши, но держался он строго.
— А вот и мастер наш, — Антонов оглянулся.
Бригадир изо всех сил старался выглядеть взросло. А мастер был пожилым, с усами и удивительно походил на мастера из ремесленного.
— Начнём, Григорий Ефремов, первый день, — сказал мастер. — Держи чертёж, внимательно его изучи. Вот ящик с заготовками, инструмент. Норма — сто восемьдесят деталей. Не вытянешь — не горюй, наверстаешь, коли старание приложишь. В чертеже всё понятно?
Гриша кивнул.
Выбрав нужную фрезу, Гриша провёл пальцем по острым граням, закрепил её, зажал первую заготовку, включил станок — и вот пошла первая стружка…
— Уверенно включил! — крикнул ему Антонов. — Работать умеешь! — Он, оказывается, наблюдал за Гришей.
Первая деталь получилась точно по чертежу. Скоро рядом блестела, отражая электрический свет, вторая, третья.
И тут Гриша заторопился.
«Перевыполню норму», — подумал он и суетливо схватил новую заготовку, зажал её побыстрей, повернул рычаг…
«Быстрей! Быстрей!» — торопил он себя.
Гудел станок. Летела стружка. А Гриша всё спешил: вынул готовую деталь, схватил другую заготовку. Потом всё-таки решил проверить ту, предыдущую.
Отверстие в ней оказалось глубже на полтора миллиметра.
Незаметно для Антонова Гриша положил испорченную деталь в ящик для брака. Теперь надо было работать ещё быстрее — ведь столько времени он потерял зря!
И опять движения были чересчур суетливые и потому неверные. Опять деталь была испорчена, и её он тоже незаметно сунул в брак.
Но Антонов заметил, выключил свой станок, подошёл.
— Разогнался? В первый день я тоже три детали запорол… Грише было так стыдно, что он и отвечать не мог.
— В первый день все себя хотят показать. А надо не о себе, о детали думать. Металла сейчас, сам понимаешь, всей стране не хватает. В общем, спеши медленно.
К концу смены Гриша пересчитал детали и понял, что норму он выполнил. И тут к нему снова подошёл Антонов.
— Тебя после смены комсорг просил зайти.
Около стола комсорга сидели двое парней.
— Это Ефремов, новенький, — сказал комсорг, когда Гриша подошёл. — Устал?
— Устал, — честно сказал Гриша.
— Ты, Ефремов, грамотный? — неожиданно спросил комсорг.
— Грамотный, — ответил Гриша, удивляясь вопросу.
— Пришло письмо от лётчиков. Обычно мы даём отвечать девчатам, а тут, понимаешь, Гриша, решили дать тебе. Лётчик — твой однофамилец, тоже Ефремов…
ПИСЬМО ОТ НЕИЗВЕСТНОГО ЛЁТЧИКА
Письмо от неизвестного лётчика Гриша читал в общежитии.
«Дорогие товарищи рабочие!
Большое спасибо вам за ваш замечательный мотор. Ваши моторы — самые мощные.
Недавно надёжность вашего мотора испытал и я. Во время воздушной атаки я поджёг самолёт фашиста, он закувыркался и, оставляя столб чёрного дыма, врезался в землю. На моём боевом счету это был уже шестой подбитый враг. Оказалось, что в этот раз ранения получил и мой самолёт. Когда я приземлился, то обнаружил в нескольких деталях мотора зияющие дыры. Но мотор продолжал работать, рыча как зверь!
Моя эскадрилья — целиком комсомольская, и на ваш героический труд, товарищи рабочие, мы отвечаем уничтожением фашистских стервятников!
С комсомольским приветом от моих боевых друзей, гвардии лейтенант Ефремов».
Поделиться книгой: