Помоги проекту - поделись книгой:
Ирина Нельсон
КОМА
Первая и вторая книги
Книга первая
Пролог
Все описывали это по-разному. У кого-то это происходило легко и играючи, у кого-то — через потерю памяти, очень часто через это проходили умершие. Каждый, в общем, выбирал что-то своё.
И ни один не написал о том, как это страшно — очнуться в другой стране (спасибо, хоть на Земле), без денег, без документов, без знания языка и, что самое страшное, не в своём теле!!!
То, что я попала, до меня дошло не сразу. Вот я поскальзываюсь на гололёде и со всей дури бьюсь затылком о кирпичный бордюр — и вот я стою перед Биг-Беном под явно летним дождичком. Нормальная реакция нормального человека? Правильно, я порадовалась, что жива, и изумилась красочности глюков. Пользуясь случаем, пошаталась по центру Лондона, заглядывая во все встречные магазинчики и улыбаясь продавцам, ни слова не понимая по-английски. Меня даже не удивил тот факт, что из вполне взрослого женского тела меня перенесло в какого-то мелкого пацана. Ну, и что? Подсознание — штука неизученная. Однако прошел час, другой, а глюки не менялись. В смысле, совсем. Биг-Бен не превращался в Кремль и был виден согласно всем законам панорамы, а часы на нем шли в точном соответствии с законами физики. Вдобавок, продавцы магазинчиков как-то странно начали на меня поглядывать. Затем у меня появился голод. Нормальный такой здоровый детский голод с грёзами об аппетитных щах. Но даже тут я не слишком обеспокоилась. Когда ко мне подошел полицейский, не добился внятного ответа и забрал меня в участок, я начала что-то подозревать. Когда вокруг меня поднялась буча, я напряглась, с беспокойством отмечая подозрительную реалистичность глюков. И лишь появление милой улыбчивой леди с переводчиком заставило меня в некоторой степени осознать задницу, в которой я оказалась.
— Как тебя зовут? — моих знаний английского оказалось достаточно, чтобы понять вопрос без перевода.
И тут-то в моей ударенной башке встал такой действительно нехилый вопрос: а и правда, как назваться? Поди докажи глюку, что он глюк, а я не мальчик, а взрослая девочка! Наверное, на моём лице отобразилась часть этих дум, потому что леди настойчивым, успокаивающим тоном зажурчала на своём, а переводчик сочувствующе передавал:
— Не волнуйся, доктор сказал, что ты можешь чего-то не помнить. Просто попробуй вспомнить, что ты делал и где был до того, как оказался на площади?
Я была в своей родной Димитровке! И на дворе была зима! Но вслух я, естественно, ничего говорить не стала. Не следует грубить своим существам из подсознания и говорить, что они ненастоящие, а то можно нехило так огрести. Поэтому я серьезно почесала затылок с шишкой.
— Эм… Ну… Я не помню?
— А что ты помнишь? Что-то ты ведь помнишь?
— Ну… — я заколебалась. Сыграть в личностную амнезию? — Ну, я помню, что дважды два — четыре. И правописание я помню. И то, что я русский… А как оказался здесь…
Шел, упал, очнулся — гипс!
— Тоже не помню!
Леди тяжело вздохнула и стала разговаривать о чем-то с полицейскими и докторами. Вот кошмарный язык! Когда медленно разговаривают и тянут слоги — красиво, но стоит перейти на быструю речь — абзац. Как будто каши в рот набрали и болтают с набитым ртом. Переводчик заметил мою гримасу и подвинулся ближе. В серых глазах светилась жалость.
— Что морщишься? Голова болит?
— Да нет, просто язык у них… Как будто что-то жуют и одновременно разговаривают. А вы из эмигрантов, да?
— Да. Алексей Петрович, — он протянул руку.
Я машинально её пожала.
— Ва… дим.
Дедушка был Вадимом, папка так хотел сына назвать, но родилась я. Назвали Валентиной. Фу.
— А папку как зовут?
— Дима…
— А маму?
— Эм… — я замолчала, осознав, что болтаю слишком много. — Света… Нет… Слава? Святослава?
Я потерла лоб.
— Святослава, так Святослава, — Алексей Петрович погладил меня по голове. — Не волнуйся, мы найдем твоих родных.
— А где я буду жить? У вас?
— Пока ищут твоих родителей, в специальном заведении.
— В приюте? Но я же языка не знаю!
— Не волнуйся, я там работаю. А язык мы с тобой выучим.
— А если…
— Ну? Говори-говори, не бойся.
— А если моих маму и папу не найдут, меня так и оставят в приюте? Или вы меня возьмете к себе?
— Нет, мне тебя не отдадут, — покачал головой мужчина. — Тебе подберут других родителей.
— Из англичан, да? — я насупилась. Ничего не имею против них, но почему именно Англия, а не Куба? Почему мне упорно чудятся не чудесные тропические острова с прекрасным климатом и голубым морем, а столица Великобритании, о которой я никогда не мечтала?
Алексей Петрович только развел руками.
— Тут уж как получится.
Что тут сказать? В приюте было не так уж и страшно. Алексей Петрович учил меня языку. Кормили нас прилично. Пришлось, правда, подраться с несколькими парнями. Нормально так подраться, с русским размахом и синяком на всю спину. Получив этот синяк, я начала подозревать, что глюки даже в коме не бывают такими подробными, обстоятельными и реалистичными. Честно говоря, я даже начала допускать, что теперь я на самом деле маленький мальчик в совершенно чужой стране. Слишком все вокруг было логично, а реальность упорно игнорировала мои попытки её изменить, чего никогда не бывало в осознанных снах. Родителей моих предсказуемо не нашли, и меня поставили в очередь на пару.
И вот, я здесь. Мрачный и серьезный ребенок с надутыми губами. А на меня умиленно взирала пара чистокровных, мать её, англичан.
— Меня зовут Эмили Стоун, — растянула губы в улыбке тридцатилетняя шатенка с простоватым, но ухоженным лицом. — И я надеюсь, мы тебе понравимся, потому что я буду твоей мамой.
О, боги, почему взрослые люди общаются с детьми, как с олигофренами?
— Миссис Стоун, — благо, за месяц углубленного изучения языка, мой словарный запас расширился достаточно для такого пассажа. — Мама у меня была, есть и будет только одна, и это не вы. И если у вас все-таки хватит духу взять меня в свой дом, то учтите, менять имя и фамилию я не буду, — и, смягчая тон, добавила. — Если вы, миссис Стоун, все-таки возьмете меня на воспитание, я буду звать вас тетушкой Эмили.
Стоуны слегка оторопели, директриса нахмурилась, а Алексей Петрович едва удержал улыбку.
— Он мне нравится! — неожиданно заявил мужчина и протянул мне руку. — Я Энтони Стоун.
Я её пожала. Мистер Стоун был жгучим брюнетом с римским профилем и голливудской улыбкой. Тут вообще мужчины красивее женщин. Уж прямо даже и не знаю, с чего бы это?
Стоуны предложили мне провести с ними выходные, я отказываться не стала. И мы поехали к ним домой.
А жили Стоуны в графстве Суррей, Литл Уиннинг, Прайвет Драйв, дом номер пять. Я ехала в легком офигении — в этом городе реально все дома были одинаковыми! Каюсь, не утерпела и во все глаза уставилась на знаменитый четвертый дом.
Там, над клумбой с цветущими петуньями склонился растрепанный черноволосый мальчик лет восьми в мешковатой одежде. Когда машина остановилась, он поднял голову и с любопытством уставился на выходящих Стоунов.
Сомнения развеялись. Всё стало кристально ясно.
Даже на расстоянии в десять метров я рассмотрела эти кошмарные круглые очки, невероятно яркие, почти нечеловечьи зеленые глаза и этот трижды распроклятый шрам в виде молнии над черной бровью.
Это кома. Просто кома.
Курс первый. Ты забудешь свой родной язык,
Глава 1. Школа, быт и дружба
Будучи в реальном мире, я много читала и, хоть больше любила русскую классику и фэнтези, об английской литературе представление имела. Но то ли образ оказался испорчен массовой культурой и пропагандой, то ли это подсознание так настойчиво хотело домой, но Стоуны и окружение у меня оказались… своеобразными.
Например, я с трудом отвоевала себе право завтракать тем, чем хочу, а не есть хлопья с молоком целый месяц. И чай. Ооо, я никогда не забуду лиц Стоунов, когда я положила в чай лимон, насыпала две ложки сахара и, размешав, не вытащила ложечку. Или еще был случай, когда я заболела. Увидав на градуснике температуру тридцать семь и девять, Эмили покачала головой, напоила меня симптоматическим… и на следующий день попыталась спровадить хлюпающую носом меня в школу. Нормальная женщина дала бы отлежаться хотя бы дня три, чтобы понять, что с ребенком: жуткий вирус или банальная простуда. Естественно, я была в возмущении и прямым текстом ей это высказала. В ответ Эмили заявила, что если я привыкну прогуливать, то стану ленивым, и что ей некогда возиться с моими капризами. Тогда я заявила, что разносить заразу по школе не намерена, что лучше уж буду здоровым ленивцем, чем больным трудоголиком, что она может идти, куда ей хочется, и что я в состоянии понять инструкцию на упаковке. И что вы думаете? Эмили спокойно свалила! Нет, я понимаю, что Стоуны нарадоваться не могут на мою самостоятельность, но если бы на моем месте была не взрослая женщина в теле ребенка, а настоящий восьмилетка? В общем, я была в шоке.
Ну, у них к детям вообще интересное отношение. С одной стороны, на меня никогда не кричат, дают карманные деньги и предоставляют практически полную свободу с тремя условиями: всегда являться вовремя, выполнять просьбы и идеально учиться. С другой стороны, переступив порог их дома, я узнала три пословицы.
Сhildren should be seen and not heard. Детей должно быть видно, но не слышно.
A child may have too much of his mother's blessing. Мать своей любовью может иногда испортить ребенка.
Manners make the man. Манеры делают человека.
В общем, если у меня какие-то проблемы, я должна решать их самостоятельно. И только в крайний-прекрайний случай (типа смертельной болезни или угрозы со стороны другого взрослого) можно обратиться к Стоунам за помощью. В остальное время я паинька и душка, занимаюсь своими делами и не отсвечиваю. О делах в школе лучше меня расскажет отчет об успеваемости. О здоровье — медсестра. В дела взрослых не вмешиваться без их прямого, четко выраженного соизволения. Соизволения эти должны выполняться с лихой резвостью и радостной улыбкой на устах. Похвалы и подарки должны приниматься с благодарностью и всё той же радостной улыбкой. Вообще, Вадим, почему ты не улыбаешься прохожим и не говоришь «please», «sorry» и «excuse me» по каждому поводу? И да, меня взяли, потому что так принято у бездетных пар. Традиция, мать её.
Вообще, у них в детской литературе много всякой жути типа выдуманных друзей, живых кукол и нянь, которых любят больше, чем родных матерей. Неужели Винни-Пух и Мэри Поппинс так пагубно повлияли на мою психику?
Так это или нет, но в логику мира вполне вписывалось то, что на Гарри не обращают внимания. Одет он на самом деле нормально. Вещи хорошего качества, ну а то, что на пару размеров больше, так это естественно — донашивать одежду за старшими, да и вырастет он. Худой как щепка — право слово, мальчишки в его возрасте все такие, да и одежда опять-таки создает впечатление. А где он живет и чем занимается — исключительное дело его опекунов и социальной службы.
Гарри Поттер на самом деле был довольно несчастным мальчиком. Он видел, как тетушка обращается с Дадли (вот кого материнская любовь испортила), и ему страстно хотелось, чтобы так же любили и его. А друзей у него не было. В школе никто не хотел связываться с Дадли и Ко, а после школы его ждала работа по дому. У него даже такого популярного среди англичан выдуманного друга не было, потому что это странно, а Дурсли ненавидят всё странное. Когда б ему друзей завести?
Вот на этой теме мы и сошлись. Дети здесь были замороженными и одинокими. Настоящей дружбы не существовало как класса. И если в российской школе даже у самого нелюдимого забитого задрота был какой-никакой, а друг, то тут с этим был швах. Нет, дети между собой общались, играли, но… Между тем стучали друг на друга при каждом удобном случае, даже если друзья просили этого не делать. А взрослые в упор не замечали хулиганского поведения и травли. Или замечали, но не делали никаких попыток разобраться и просто наказывали всех скопом.
В конце концов, мне это надоело. Однажды Гарри снова пришел в школу очень расстроенный, а я быстренько, пока Дадли не засек, увела его в укромный уголок.
— Чего тебе, Вадим? — испуганно уставился на меня Поттер.
«Уадэм». Фу!
— Зови меня лучше Дим, — поморщилась я. — Всё равно не получается правильно. И чего опять ты такой расстроенный?
Гарри уставился на меня, как баран на новые ворота. Тупо и явно не догоняя.
— А тебе не все равно? Вообще-то, тебя Дадли побьет, если будешь со мной водиться.
— Просто, ты часто приходишь расстроенный, и братец твой над тобой издевается ни за что. И ты явно недоедаешь. А все взрослые дружно считают, что так надо, — я снова поморщилась. — Противно. Так что у тебя случилось?
— Дадли порвал мою домашнюю работу по математике, — грустно сказал Гарри, недоверчиво и с робкой надеждой на меня поглядывая.
И тут я сделала то, что правильный английский ребенок не сделает никогда в жизни — достала тетрадку и протянула её Гарри.
— Списывай! Я на стреме постою, — и, доверительно глядя в идеально вписавшиеся в окружность очков глаза, добавила. — Только нарисуй себе пару ошибок для достоверности.
Бедный ребенок аж прослезился.
— Но… он порвал мою тетрадь. Куда мне переписывать?
Но я предусмотрела и такой вариант! На свет появилась обычная чистая тетрадка в клеточку.
— Переписывай сюда. Извинишься за оформление и скажешь, что тетрадку пожевал бульдог, ему нужно куда-то девать энергию, он же бойцовский, а являться совсем без домашнего задания тебе не позволила совесть. У вас же сейчас эта толстая тетка гостит, да?
Гарри только судорожно кивнул и вцепился в тетрадки, глядя на меня как на внезапно сошедшего с небес ангела. Приятное ощущение, черт возьми.
Так же приятно было смотреть на ошарашенное лицо Дадли, когда Гарри с извинениями и сетованием на шалунишку-бульдога протянул тетрадку учительнице.
А потом на обеде я завела его, явно не наевшегося одним бутербродом, под лестницу и поделилась собственноручно сделанным пловом.
— Жалко, что холодный, — пожалела я.
— Ничего, и так вкушшшно, — облизал Гарри ложку.
— Итак, Гарри, я тебя выручил с домашкой, угостил пловом… — Гарри тут же насторожился, — в округе ни одного нормального человека, кроме тебя. Остальные какие-то отмороженные, — я передернула плечами, протянула руку и улыбнулась. Наверное, впервые за эти месяцы. — Будем дружить, что ли? Насчет Дадли и Ко не беспокойся. И, чур, друг на друга взрослым не стучать. Я — русский. А русские за такое бьют нещадно.
Гарри засиял в ответ ярче солнца и сжал ладонь так, что я охнула. Силенок в Избранном оказалось много.
То, что мачеха и отчим не одобрят нашу дружбу, понимали мы оба. Гарри боялся тетушки и Дадли, мне же не хотелось портить отношения со Стоунами. Поэтому наша дружба разом приобрела таинственную загадочность, полную намеков, шифров и тайных встреч. Шифровались мы от всех, включая кошек милой старушки миссис Фигг, ну это так, чисто для разнообразия, а вовсе не оттого, что я боялась появления неких бородатых старичков в цветастых нарядах. Как раз я рассказала Гарри про Штирлица, и началась полномасштабная игра в разведчиков. Я вообще много чего ребенку рассказывала. Он ведь, бедный, даже сказок не читал.
История развивалась своим чередом. Гарри застукали на крыше школьной столовой. Сам спуститься он не смог, поэтому была вызвана бригада спасателей, и те его уже спустили прямо перед разгневанные очи директора и Дурслей. Мне оставалось только посочувствовать бедному мальчишке.
Гарри при встрече сказал, что сам не знает, как очутился на крыше. На его лепетания о порывах ветра я повертела пальцем у виска и рассказала анекдот про девочку и морковную диету. Гарри посмеялся, а я ненавязчиво спросила:
— И часто с тобой такое бывает?
Убедившись, что я не шарахаюсь от «странности», Гарри облегченно вздохнул.
— Ну… не очень. Однажды тетя обрила меня налысо, только шрам прикрыла, а я очень переживал, и за ночь волосы отросли обратно. Еще раньше я обиделся на учительницу, и её парик стал синим.
— Понятно… — я задумчиво созерцала осеннее небо. Рассказать — не рассказать? — А шрам у тебя, значит, с автокатастрофы?
— Тетя так говорит.
— Слушай, — я перевернулась на живот и уставилась на взволнованного Гарри. — А может, ты koldun?
— Кто?
— Ну, знаешь, жили в деревнях, лечили, видели мертвых, церковь их на кострах сжигала…
Поделиться книгой: