Помоги проекту - поделись книгой:
Шорохи, призрачные движения воздуха на границе восприятия, маленькие острые коготки страха, царапающие последние остатки храбрости. Даже сердце старается стучать потише. Тук… тук… тук. Вроде, ничего странного и не происходит, но я-то знаю, что это не так. Не может воздух в квартире дрожать, как в летний полдень над асфальтом. И я точно помню, что нож для хлеба вчера помыла и положила в выдвижной ящик стола. Шорох, едва слышимый, даже не понимаю, в какой части квартиры. Ш-ш-ш-ш, хрусь! От страха втягиваю живот, дыхание замирает, толчки крови отдаются гулкими ударами в висках «Бу-у-ум, бу-у-ум!».
Привет! Меня зовут Вика, и мне страшно. Я не понимаю, что происходит и почему только под утро. Ещё несколько дней назад всё было нормально. Обычная жизнь обычной матери с ребёнком. Работа – садик – дом: вот и все радости жизни.
Преодолевая страх, откидываю одеяло, касаюсь ступнями ворсистого половичка у кровати. Ощущение домашнего уюта придаёт немного уверенности; иду на кухню. Хорошо, что сейчас лето, и в пять утра уже светло, поэтому не так страшно. Делаю осторожные шаги, стараясь не шуметь, крадусь, непонятно, правда, для чего. Если там кто-то есть, я просто упаду в обморок. Нет, так нельзя, в соседней комнате спит дочка, оставить её один на один с моими страхами просто не могу. Даже не знаю, что буду делать. Кричать? Тоже нельзя: ребёнок испугается, семилетние девочки не отличаются особенной храбростью.
Закрыла от страха глаза и шагнула на кухню. Сердце замерло, задрожали коленки, на руках появились мурашки. Собрала остатки храбрости и открыла один глаз. Никого. Выдохнула. Ну а кого я ожидала здесь увидеть, если дверь закрыта на три замка, установленных ещё моим супругом? Хороший был муж и отец, хозяйственный, нас с дочкой любил, жаль, прожили всего три года: погиб в аварии. Притупленное с годами чувство несправедливости судьбы накатило новой волной. Ну почему именно мой супруг должен был погибнуть? Сердце привычно сжалось при воспоминании о нем. Стараясь не поддаваться эмоциям, я решила сосредоточиться на чем-то обыденном. Ну да ладно, все слёзы уже давно выплаканы.
Стало понятно, как нож появился на столе – это дочка разрезала им эклер на две половинки. Одну съела сама, вторую мне принесла, моя маленькая заботливая принцесса. Она, кстати, ничего подозрительного или необычного не заметила, я спрашивала её не один раз.
С укоризной посмотрела на фигурку глиняного домового с маленьким веничком в руках, висящего на стене в деревянной рамке. Он вроде должен хранить уют в доме, или нет?
– Ты почему за домом так плохо следишь? Почему я просыпаюсь от ощущения, что ко мне кто-то дотрагивается? Почему я слышу шорохи, которые меня пугают? – спросила, глядя на него.
Казалось, личико глиняного хранителя домашнего очага изменило своё выражение. Из добродушного превратилось в виноватое. Да нет, конечно же, показалось. Его мне подружка подарила дней десять назад, сказала: «Пусть у тебя в доме хотя бы такой мужик будет». Посмеялись, выпили по бокалу вина и разошлись. А красные пятна на штанах домового – моя кровь, я палец штопором проколола, ну так мужика-то не было вино открыть. Укололась, дёрнула рукой, вот кровь и попала на него, хорошо, что не на светлые обои кухни.
Неделю назад проснулась от ощущения, что меня кто-то гладит по ноге. Спала в одних трусиках: жарко, на градуснике в восемь утра уже плюс двадцать пять. Сон снился женский, приятный. Он уже не был таким крепким, я понимала, что просыпаюсь – посильнее зажмуривала глаза, чтобы продлить сладкие секунды того, что происходило со мной в царстве морфея. Но пробивающиеся сквозь плотные шторы солнечные лучи яркими светлыми пятнами размывали чувства и ощущения. Жаркие мужские руки из сна превращались в размытые силуэты и уже не доставляли удовольствия поглаживаниями и наглостью пальцев. Я поняла, что проснулась, и лежала, всё ещё во власти ночных эмоций, стараясь отчётливее вспомнить ночные приключения. Казалось, одно небольшое усилие, и всё вернётся, унося меня в загадочные и чувственные миры ночных фантазий. Но, увы, это было невозможно: сон всё больше и больше растворялся в пении птиц, солнечных зайчиках и запахе цветущих на балконе цветов.
С удивлением поняла, что до сих пор чувствую прикосновения к ноге мужской руки. Лёгкие, нежные касания от щиколотки и чуть выше, робкие поглаживания, словно осколок сна, зацепившийся за ткань реальности. Снова зажмурила глаза, радуясь, что остатками сна можно продлить этот приятный момент.
Но, к моему удивлению, поглаживания продлились не пару секунд. Они не просто не исчезли, они стали ощутимей и настойчивее. Рука двинулась вверх от щиколотки, скользя по ноге, преодолела коленку и не собиралась останавливаться. Рука уже была осязаема: крепкая, мужская, с сильными пальцами. Слишком реально для нереального. Я вздрогнула и открыла глаза.
Ничего и никого. Лишь лёгкое движение воздуха передо мной. Я даже не была уверена, видела это наяву или спросонья просто показалось, что воздух на мгновение сгустился. Да нет, обман зрения.
С наслаждением потянулась. В воздухе, купаясь в солнечных лучах, висели золотистые пылинки. Они создавали настроение доброго, светлого утра и домашнего уюта. В сто первый раз дала себе обещание достать из кладовки стремянку и протереть шкафы.
Мысли о странном утреннем происшествии выветрились из головы ещё до обеденного перерыва. Шеф зверствовал, драл по три шкуры и хотел невозможного. Но сделать то, что он требует, можно было только с помощью волшебства.
К пяти часам вечера общая истерия пошла на спад. Чувствовала себя, как выжатый лимон. Да ещё и мужская часть коллектива под вечер ожила. Вот интересно, почему каждый из этих самцов уверен в том, что постель одинокой женщине должен согреть именно он? Даже не согреть – облагодетельствовать своим вниманием, которое она должна принимать со слезами радости и благодарности на глазах. Но, слава богу, рабочий день закончен – можно идти домой.
***
Какие новости могут быть в жизни молодой одинокой женщины с маленьким ребёнком? Правильно, никаких. Мой любимый человек – это доченька. Из родственников только отец с матерью, проживающие в ста километрах от города. Я уже давно забыла, как это: ходить в кино или кафе с мужчиной. Не помню, как пахнут цветы, подаренные тебе любимым; у них ведь особенный запах, с нотками обожания и едва уловимым ароматом страсти, от которого чаще начинает биться сердце и по телу разливается сладкая истома.
Вечером уговорила дочку поужинать только под просмотр мультиков. Отнесла на кухню её грязную тарелку, положила в раковину. Сказка, поцелуй, обнимашки, пожелание спокойной ночи. Иду на кухню мыть тарелку: оставлять посуду на ночь не могу, спать спокойно не буду, зная, что в раковине хотя бы одна грязная ложка.
Так, а это уже становится страшным. Ноги на секунду стали ватными, пришлось присесть на ближайший стул. Тарелка совершенно чистая стоит на столе, даже ложка вымыта. Я точно помню, что этого не делала, да и не могла… или могла? Начинаю восстанавливать весь вечер по минутам, и не могу вспомнить. Наверное, из-за бешеного рабочего дня в голове всё перепуталось, и тарелку вымыла на автомате. Да, уверена, так и было.
Заснула быстро. Сны были похожи на разноцветную мешанину из образов и действий, звуков и цветов, совершенно бессмысленные и непонятные.
Проснулась сама, будильник ещё не звенел. И сразу почувствовала, что на меня кто-то смотрит. И это точно была не дочка. Я слышала, как она сопит в своей кровати.
Глаза не открывала. Я очень боялась того, что могла увидеть. Не знала, что это и как выглядит, но мне было страшно. Практически перестала дышать, делала медленные глубокие вдохи, надеясь почувствовать посторонний запах. Взгляд был практически осязаем. Я знала, что сейчас оно смотрит на мои ноги. Вот взгляд переместился выше: на живот, грудь, лицо. Пыталась сдержаться, но почувствовала, как у меня задрожали ресницы. А оно всё смотрит. С ужасом понимаю, что на мне из одежды одни трусики. Тело не выдерживает напряжения, начинает дрожать живот. Я ждала, что кто-то сейчас до меня дотронется. Мне казалось, чувствую, как движется воздух, разгоняемый чьей-то рукой. На улице протяжно просигналила машина, и кто-то громко выругался матом. Звуки и голоса ворвались в комнату, разбив наваждение. Резко открыла глаза. Никого. Никаких следов присутствия постороннего человека. Человека?
Встала; пока чистила зубы и умывалась, страхи рассеялись, как утренний туман. Но тревожный осадочек остался. Он был еле заметен, ощущения на уровне периферийного мышления. Как бы что-то беспокоит, но с каждым часом вспоминаешь об этом всё реже и реже, а к ужину забываешь.
Вечер пятницы – моё самое любимое время этого дня недели. Не надо готовить дочери вещи в садик, думать о том, что взять на работу на завтрак и обед. Не волноваться, что если поздно ляжешь спать, пробуждение под истошное пиликанье будильника будет тяжёлым.
Ещё минут двадцать и можно ложиться спать. Села перед зеркалом, достала вечерний крем, задумалась. Переклеить обои на кухне или оставить как есть, а деньги потратить на отдых? На море, конечно, не хватит, а вот в местный дом отдыха на недельку вполне можно поехать. Речка, солнышко, отсутствие надоевших до оскомины лиц коллег по работе и трехразовое питание – вполне достаточные условия для отдыха от ежедневных забот.
А может всё-таки переклеить обои? Закрыла глаза, представив кухню в бежевом цвете.
Подошла дочка и стала расчёсывать мне волосы. Так приятно, что она обо мне заботится, хоть и маленькая. Расчёска касается волос и медленно скользит сверху вниз. Она расчёсывает меня очень аккуратно, боясь причинить мамочке боль резким движением, проводит рукой по волосам.
– Мама, можно я порисую? – слышу её голос из детской.
– Конечно, принцесса, рисуй, сколько хочешь, завтра выходной, можно лечь спать попозже, – отвечаю ей.
Ответила дочери и застыла от ужаса. Она рисует в своей комнате!
Казалось, что даже кровь перестала бежать по венам, и сердце замерло на паузе между ударами. На лбу выступили капельки пота. Звуки стали отчётливее и резче. Я слышала, как кисточка скользит по бумаге, и тикают детские часики на руке у дочери. А кто же меня расчёсывает и гладит мои волосы? Вспомнила утренние прикосновения и казавшийся осязаемым взгляд.
Жуткие секунды оцепенения разбил детский голос:
– Мама, иди посмотри, что я нарисовала! – кричит мне ребёнок.
Губы словно намазаны клеем, посмотреть в зеркало страшно.
– Иду, – отвечаю севшим голосом и, преодолев ужас, открываю глаза.
На пол со стуком падает расчёска. Звук кажется очень громким и угрожающим. В зеркале вижу своё испуганное лицо, и больше никого и ничего. На трясущихся ногах, походкой зомби, иду в ванную: надо смыть холодной водой выражение ужаса. Растягиваю губы в улыбке и к дочери смотреть рисунок.
Весь вечер старалась сохранить хорошее настроение: мои страхи – это мои страхи, и пугать ими свою дочь я не хочу.
Положила ребёнка спать, хотела лечь вместе с ней, но передумала. Хоть вдвоём и не так страшно, спать я буду у себя в кровати. Не хватало, чтобы
Стала думать о происходящем. Сама я точно не справлюсь: никаких знаний о сверхъестественном у меня нет. Я даже ни одной молитвы не знаю от нечисти. Надо срочно этим заняться. Села за компьютер, нашла молитву и распечатала. Сейчас готова была поверить в любую чудодейственную силу, лишь бы спокойно провести эту ночь.
Можно, конечно, позвонить подружке и всё ей рассказать, но, боюсь, вся помощь ограничится советом завести мужика, и очередными попытками меня с кем-то познакомить.
А зачем мне мужик, с которым другие знакомиться не хотят? Наверное, у этого есть причина. Лучше я сама познакомлюсь, по старинке, случайно. В моей жизни обязательно появится мужчина, который разбудит в моей душе любовь и нежность. Он будет такой, такой… Заставит меня расцвести, как розу, летать на крыльях любви и быть любимой. По крайней мере, я на это очень надеюсь, хотя мои подруги только смеются, когда им об этом говорю. Но мы все знаем, что такой мужчина – мечта любой женщины, даже замужней.
Знаю, кто мне поможет. Придётся, правда, с полчаса выслушивать лекцию о том, как мне надо жить, но к этому я давно привыкла и проходила уже тысячу раз. Достала из шкафа сумку, с которой ездила на море, быстренько накидала туда вещей для себя и дочери на пару дней: я еду к маме.
***
Конечно же, бабушка с дедушкой обрадовались приезду внучки. Но по глазам мамы было видно: она понимает, что причина у внезапного визита есть.
Пока обедали, дочка клевала носом и зевала: дорога ребёнка сильно утомила. Взяла её на руки и отнесла на кровать. Она заснула ещё до того, как я её положила на бабушкину перину.
Мама налила чая, поставила на стол вазочку с вишнёвым вареньем, села напротив.
– Ну, рассказывай, доченька, что случилось. Не верю я, что ты приехала просто так, да и вид у тебя уж больно тревожный.
Рассказывая маме о том, что происходит в квартире, боялась, что она мне не поверит.
– Домовые не должны показываться людям, а тем более до них дотрагиваться, это я точно знаю, – сказала она, выслушав меня. – А вот почему это происходит, конечно, вопрос. Даже не пойму, откуда он взялся, но это точно домовой. Моя бабушка мне о них рассказывала, всего-то я не помню, но самое основное не забыла. Домового можно принести с собой, сходив в гости к тем, у кого он есть. Но это будет чужой домовой, оставлять его нельзя. Обычно домовой переходит вместе с хозяевами из старого дома в новый. Но тоже не сам по себе, его надо пригласить, сказав специальные слова: «Милости просим, дедушка, в новое жильё»*. Ты этого точно не делала, да и приглашать его было неоткуда. Еще, если женится старший сын хозяина, старший сын домового уходит вместе с ним в новое жильё. Но тебе и это не подходит.
Мы обе задумались, пытаясь понять, откуда же он взялся.
– Ты была в гостях последние две недели? – спросила мама.
– Нет, – ответила я. – Работы много, не до гостей.
– Значит, его тебе принесли, но как? Подарки тебе дарили, что-то в дом?
– Нет. Какие подарки? Ни дня рождения, ни других праздников не было, дарить и не за что. Мне за последние полгода только один подарок сделали: дней десять назад талисман на кухню, в виде домового с веником.
«А может, глиняная фигурка – это его жилище? Да ну, бред, – подумала я. – Домовые в предметах не живут, наверное».
– Так вот как он к тебе попал, – воскликнула мама, – с подарком! Твоя подруга вполне могла купить талисман на кухню уже с ним. Но почему он так себя ведёт, конечно, загадка. Я о таком слышала, но это требует особого ритуала, который уже давно не проводится: он опасен своими последствиями. Ты ведь не проводила с ним языческих обрядов? – строго спросила она.
– Мама! Да какие языческие обряды, ну ты что! Я даже не знаю, как это делать, и что это вообще такое! – возмущённо ответила я.
– Какие, какие. С кровью, – ответила она. – Это опасно. Домовой, попробовавший крови, сначала старается угодить хозяевам, но если его не подкармливать, он будет злиться и захочет добыть кровь сам. Ну ты же понимаешь, что это значит? Домовой превратится в опасное злобное существо. Да, я понимаю, что тебе даже в голову такое не могло прийти, но как-то же это случилось!
Во-первых, запоминай наговор, который отправит домового обратно, туда, откуда он пришёл: «Ты уж освободи нам дом, помещение. Хозяева твои уехали, и ты с Богом уезжай».
Но вот что с ним происходит, я не понимаю. Может, ты его фигурку грязными руками трогала? Ну, например, резала мясо и случайно до него дотронулась ножом или руками, вымазанными кровью?
И тут я с ужасом вспомнила о том, что проколола палец штопором. От неожиданности и боли дернула рукой, и капельки моей крови попали на фигурку домового. Вот и ответ на главный вопрос.
– Мама, я его случайно в свою кровь вымазала.
Мама упустила на пол ложечку с вареньем.
– Господи, это, конечно, очень плохо. Но сама по себе кровь не может привести к таким последствиям. Человек, давший попробовать домовому крови, должен произнести хотя бы несколько слов наговора, даже простейших.
– Простейших – это каких? – задала я маме вопрос.
– Да любых. Неважно, в какой форме это сделать, главное – добровольно предложить домовому попробовать свою кровь.
Поделиться книгой: