Послесловие к Крейцеровой сонате

Олег Слободчиков

ПОСЛЕСЛОВИЕ К КРЕЙЦЕРОВОЙ СОНАТЕ

«Что наша жизнь? Командировка? Мысль, однако, не нова!» — подумал критик столичного литературного журнала. Он зевнул, потянулся, свесил ноги с просиженного гостиничного дивана. «А всякая командировка есть ожидание ее конца!» — пробормотал вслух и бросил на тумбочку раскрытую книжку местной поэтессы.

Стихи были чувственными, чрезмерно искренними, попытки философских обобщений — небезынтересными, хотя не без штампов и подражания. Пытаясь разобраться в первом впечатлении, Вадим Владленович усмехнулся в стриженную бороду. Воображение услужливо нарисовало экзальтированный образ высокой, стройной, образованной тридцатилетней девицы в очках, за внешней скромностью которой скрывались страстная душа и рациональный ум. Оформление книги было провинциально бездарным: у дизайнера не хватило воображения ни на что иное, как под названием «Золотая осень» изобразить желтый лист. Фотографии поэтессы на сборнике не было. Опытному литератору это говорило о многом.

Вадим Владленович встал со скрипнувшего дивана, еще раз потянулся и взглянул на себя в мутное гостиничное зеркало. Седеющая борода выглядела аккуратно подстриженной, хотя за несколько дней успела отрасти и старила. Это была не дремучая бородища и не трехнедельная кочерыжка: она требовала ухода, а цены в иркутских парикмахерских, впрочем, как и в магазинах, были дикими.

Вадим Владленович тоскливо взглянул на свои залысины, на мужицкий нос картошкой, который с некоторых пор стал выдавать тайное пристрастие к алкоголю, и залюбовался шеей. Шея была хороша: в меру, по-юношески длинна, без морщин и складок. Кабы не она, можно было отпустить бороду подлинней. После сорока лет в его облике появилась некоторая схожесть с известными портретами Льва Толстого. Вадим Владленович не без тщеславия подчеркивал это сходство, пользовался им, но в глубине души оно его ничуть не радовало. Особенно нос.

Вчера на творческой встрече в Иркутском Доме литераторов московскому критику насовали много местного литературного хлама. Авторы надеялись на рецензии в столичном журнале. Вспомнить девицу, подарившую ему этот самый «Осенний лист», он никак не мог. Смутно всплывало в памяти белое пятно лица в первом ряду, премилое умиление и целомудренное смущение, едва их взгляды встречались. Остальное дополняло воображение.

От встречи с местными писателями и поэтами у Вадима Владленовича остались не лучшие воспоминания. Как-то неорганизованно все прошло. Был плохонький растворимый кофеек с сухим молоком, теплая минералка. Вентиляция в зале не работала. Правда, продолжительный ужин в ресторане за счет местного комитета по культуре окупал пережитые неудобства: сибиряки любят блеснуть гостеприимством.

Вадим Владленович снова взял в руки просмотренную книжку. На последней странице синей пастой и очень крупными цифрами был написан номер телефона. Он был не столько написан, сколько нарисован, будто смущенные глаза в цифровом изображении умоляли о встрече.

Кирпичные стены Иркутской гостиницы были непомерной толщины. Массивные полуторасаженные окна закрывались темными шторами. Тяжелые, как из металла литые, оборки и ламбрекены уходили под сводчатый потолок. Строилось здание в начале двадцатого века сибирскими купцами, любившими прочность, надежность и основательность. Несмотря на тщательную отделку под «евро», многое в гостиничном номере напоминало об отживших нравах.

Выезжая из Москвы, Вадим Владленович надеялся поработать вдали от столичной суматохи. Неспешное времяпровождение возможно только вдали от дома. Но не получалось. Издержки цивилизации просочились даже сюда, причем в некоторых своих проявлениях в особо извращенной форме.

Снова и в который раз зазвонил телефон. Вадим Владленович неприязненно глядел на аппарат до четвертого звонка. Затем сурово, как перед поединком с игровым автоматом, поднял трубку. Густые брови насупились пуще прежнего, когда он услышал мягкий, доверительный и равнодушный голос:

— Вы не желаете провести время в обществе девушки?

— Девушка! Я повторяю! — резко вскрикнул Вадим Владленович. — Вашими услугами не пользуюсь!

— Это ужасно! — пробормотал, бросая трубку на аппарат. Номер гостиничного телефона он никому не давал, Номер его комнаты знали только устроители встречи. Нужные люди звонили на сотовый. А вот ведь, посетовал сам на себя, не удержался и снова поднял трубку. Мысленно обругав себя, Вадим Владленович плутовато ухмыльнулся и его брови взлетели по высокому лбу. «Впрочем, почему бы, собственно, не позволить себе маленькое приключение в чужом городке?»

Прижав пальцем последнюю, непослушную, страницу книжицы, он набрал номер с гостиничного телефона. Голос отозвался вполне деловой, но, услышав, кто звонит, зазвучал с придыханием и истомой.

— Я так благодарна вам за звонок, Вадим Владленович! Так хочется с вами поговорить! Может быть, встретимся в кафе под вашей гостиницей? Если, конечно, вы не очень заняты.

Сдержанным тоном уговорившись о встрече, он стал неспешно одеваться. Костюм тот же, рубашка, конечно, только белая: иных он не признавал. В несвежей явиться на встречу не решился, а свежая была только одна и приготовлена для завтрашней, последней встречи. Вечером самолет и… И прощай Сибирь!

Затягивая галстук, он снова взглянул на себя в зеркало и подмигнул отражению: «Однако, какой же вы урод, ваше сиятельство!»

Вадим Владленович спустился в кафе минут на пятнадцать позже оговоренного времени, уверенный, что его ждут и кофе стынет. Свободных столиков было много, но одиноких женщин, узнавших его, он не увидел. Все это так не вязалось ни с образом провинциальной поэтессы, созданной его воображением, ни со вздохами и восторгами, которые выслушал по телефону, И все же он не повернул к выходу, а сел против входа, раздумывая о том, что маленькое приключение может как украсить командировку, так и опошлить ее.

Она влетела в зал, как из подворотни вылетает перепуганная курица. Моложава, но под сорок. Короткая и пышная как у хохлатки прическа была выкрашена в пламенный цвет. Формами и пропорциями местная поэтесса походила на породистую птицу.

— Простите, Вадим Владленович! — закудахтала она под его строгим взглядом и с удивительной для ее пышной фигуры легкостью влилась в пластиковое кресло. Ни раньше, ни позже, но именно в тот миг нелегкая принесла официантку в накрахмаленном фартучке.

— Что будем заказывать? — спросила она, равнодушно оглядывая литератора.

Он раздраженно хмыкнул розовеющим носом и ворчливо попросил кофе черный без сахара. О том сколько, умолчал. Но Курочка тут же прокудахтала с якобы милой рассеянностью:

— Мне с молоком… И эклер!

Ничуть не смущаясь строгого, насупленного вида столичного гостя, она продолжала излучать восторг и умиление. Жизненный опыт подсказал Вадиму Владленовичу, что за невинной внешностью скрыты острые когти хищницы. Он мгновенно сообразил, что не хотел бы оставаться с поэтессой наедине, а, следовательно, душевный разговор о достоинствах и недостатках сборника в гостиничном номере отменялся. Чтобы отделаться от нее, достаточно было нескольких сухих и стандартных фраз. Вадим Владленович имел богатый и печальный опыт подобных встреч.

— Я так волнуюсь! — заворковала Курочка октавой ниже, будто отряхивала перья после казуса. В ее глазах засветилось искреннее и пристальное любопытство.

Негромко звучала музыка. Пьяных в зале не было. Казалось, что люди сидят, молча и вдумчиво разглядывая свои чашки. Душно пахло вином и сигаретами. С невидимой кухни веяло жареным луком.

— Соня — ваш псевдоним или настоящее имя? — рассеянно спросил Вадим Владленович, разглядывая посетителей.

— Сонька… Золотая головка! — вдруг хохотнула она, тряхнув огненной прической. — Меня Таней зовут.

— Ну, что ж, Таня так Таня! — равнодушно согласился Вадим Владленович. — Меня можно называть просто Вадимом.

Он чувствовал себя оскорбленным — ни кофе, ни должного внимания к его персоне не было, да и на него Таня-Соня почему-то перестала смотреть. Ее цепкий взгляд несколько раз скользнул куда-то вбок. Лицо в очередной раз преобразилась. Может быть, даже похорошело.

— Ах, Вадим! — чувственно всхлипнула она, закатывая глаза и морща торопливо припудренный лоб. — Если бы вы знали, что за баба сидит там, в углу, прямо напротив вашего левого уха… Только не оборачивайтесь, — прошипела вдруг скаредным баском. — Была бы я мужиком, такая встреча переменила всю мою жизнь. Это не баба, это сейф с баксами. Не хотите познакомиться?

— Мне своих баксов хватает! — Вадим Владленовч был так глубоко разочарован выходом из номера и неудавшимся приключением, что хотел одного: вернуться за надежные, толстые стены гостиницы. Жаль было напрасно надетой свежей рубашки, но полчаса в не слишком прокуренном зале вряд ли могли испортить ее белизну.

— Была — не была! — тряхнула она огненной головой и решительно сверкнула подкрашенными глазами.

Скрипнул по паркету отодвигаемый стул, скользнула пепельница по столу. Она снялась с места, как наседка с гнезда. «Встала на крыло», — язвительно усмехнулся вслед Вадим Владленович. Шаловливо поигрывая бедрами, Соня-Таня проплыла к стойке, напомнила о заказе, как бильярдный шар от борта покатилась оттуда к столику, за которым сидела женщина средних лет, одетая строго и скромно: той скромностью, на которую у большинства не хватает ни денег, ни вкуса. И то, как она подняла глаза, как улыбнулась, поправив указательным пальцем локон высокой прически, было сделано с изяществом и достоинством, которые прививаются с ранних лет настойчивым воспитанием.

Вадима Владленовича мучительно напрягал память и не мог вспомнить, где видел эту женщину. В том, что он близко знал ее, или очень похожую на нее, не было сомнений.

Сонька-Танька уже восторженно кудахтала, наклоняясь над чужим столиком, как над кормушкой, но в этот раз не смела присесть на краешек свободного стула, не то чтобы плюхнуться в него. Женщина обернулась в сторону Вадима Владленовича. Их взгляды встретились. Между ними было шагов десять. Посередине колыхалось слоистое облако: за столом курили. И все же он отчетливо увидел темно-карие глаза, внимательные и строгие. Волосы были черны естественной чернотой, а редкая проседь, наведенная или естественная, придавала им голубоватый оттенок. Лицо женщины было смугловатым, как у южанки, но без признаков межрасового смешения. Вадиму Владленовичу казался знакомым и классический полуоборот ее головы.

Они смотрели друг на друга немного дольше приличного. В этом затянувшемся взгляде не было ни смущения, ни бабьего любопытства, но много спокойного и достойного аристократизма. Ему показалось, она узнала его. И это льстило самолюбию литератора. «Французская диаспора татарского происхождения в русских, то бишь, в сибирских степях или лесах» — подумал он, любуясь незнакомкой. Редакторская логика торопливо отыскивала первоисточник мысли у классиков и остановилась на Льве Толстом.

Между тем Сонька-Танька все-таки присела и что-то напористо залопотала. Ее пальцы бегали то по рукаву, то по талии, изображая какие-то оборки и размеры. Вадим Владленович догадался, что речь шла об одежде.

Принесли кофе. Чуть взволнованный впечатлением, он решил прочистить память рюмкой коньяку, и, отхлебнув из чашки, направился к стойке бара. Но едва сделал шаг, их взгляды с незнакомкой снова встретились. Обернулась и Таня-Соня, рдея от счастливого смущения. Запросто махнула рукой, подзывая к себе. Женщина смотрела все так же пристально, но в рамках приличного. Вадиму Владленовичу ничего не оставалось, как подойти к ее столику.

На вид ей было лет сорок, которые она не только не пыталась скрыть, но подчеркивала одеждой и макияжем. Скорей всего, дома в непринужденной обстановке она выглядела моложе. Причудливое воображение писателя смоделировало ее образ в пеньюаре. Это была даже не фантазия, но мимолетное видение сна. Вадиму Владленовичу почудилось тепло ее дыхания на щеке. От наваждения громко застучала кровь в голове, а на лбу выступила испарина. Чего-то испугавшись вдруг, он подумал: «Может быть, мы когда-то танцевали?»

— Наш гость из Москвы! — кивнула Танька-Сонька с таким видом, будто это он, известный публицист, добивался ее расположения. Через миг она сообразила, что перебрала тоном и жестом и виноватая, заискивающая улыбка расплылась по лицу, в ее глазах мелькнула собачья настороженность.

Вадим Владленович равнодушно отметил про себя ряд внешних превращений Тани-Сони, представился и назвал редакцию журнала, в котором работал.

— Журналист, публицист, критик, не преподаватель, но иногда читаю на гуманитарных факультетах… — Пока он говорил, они с незнакомкой, не отрываясь, смотрели друг на друга, то ли изучая, то ли вспоминая что-то свое, потаенное.

Ее взгляд прояснился лучистой улыбкой, будто она разом нашла ответ на мучившие вопросы. Женщина представилась Марией Александровной и предложила сесть.

— Теперь понятно, почему мне знакомо ваше лицо, — сказала, глядя с любопытством. — Я много лет читаю журнал. И ваши статьи — тоже.

— Приятно слышать, что нас еще читают! — небрежно обронил Вадим Владленович, усаживаясь напротив. — Порой кажется, что ни наш журнал, ни мои опусы уже никому не нужны. — Краем глаза он видел, как Сонька ерзает на стуле и сучит тучными коленками.

— Это Мария Арт! — не сдержавшись, она все-таки вскрикнула раненой птицей, едва в диалоге наметилась пауза. — Самый знаменитый модельер Иркутска, что у вас Слава Зайцев!

— Я встречалась с вашим бессменным главным редактором лет десять назад. Мы беседовали, — продолжала Мария Александровна, проигнорировав Сонькин вопль. — Едва ли он это помнит теперь, но на меня та встреча произвела впечатление. И некоторых сотрудников я знаю. Кстати, Филимонов все так же бородат и лохмат, как десять лет назад?

Последняя фраза была обронена Марией Александровной с легкой иронией. Она уже хотела сказать что-то другое. Но Вадим Владленович со снисходительной улыбкой под стрижеными усами уточнил:

— Я знаю Филю больше двадцати лет, и ни разу не видел его небритым. У него время от времени появляется пучок волос на подбородке, но назвать это бородой я бы не решился.

— Ах, я все перепутала! — чуть склонила голову Мария Александровна и глаза ее из темно-карих превратились в сине-зеленые. — Всех вас я лучше знаю по вашим статьям. Ведь я — филолог. Была преподавателем университета. Но это в прошлом, до перестройки.

— Приятно встретиться с внимательным читателем, да еще и с профессионалом, — осторожно польстил Вадим Владленович.

Зал быстро наполнялся, становилось шумно и душно. Громче зазвучала навязчивая музыка. Ударник заколотил с упорством машины, вбивающей сваи, и уверенно набирал громкость. Стало трудно говорить. Сонька сбоку смотрела на столичного гостя виноватыми и влюбленными глазами. Это его раздражало.

Первое впечатление, произведенное Марией Александровной, несколько сгладилось. И все же, у Вадима Владленовича покалывало под сердцем от каких-то давних, чувственных воспоминаний. Может быть, от несбывшихся идеалов юности.

— Мне бы хотелось поговорить с вами о журнале! — напрягая голос, чуть придвинулась к нему Мария Александровна.

— Может быть, в номер, к Вадиму? — воскликнула Сонька и с грацией полнотелой женщины, как тучная змея повела бедрами и плечами. — Ах, как бы мне хотелось поработать у вас, — продолжила страстный монолог, прерванный появлением Вадима Владленовича. — Пусть бесплатно. Я — модельер в душе.

«Ловка! — не без ироничного восхищения подумал литератор. — Разом и от поэзии открестилась, и в компанию вклинилась, и наметила для себя перспективу».

— Я могла бы пригласить вас на ужин! — вопросительно взглянула на столичного гостя Мария Александровна. — Может быть, прямо сейчас… Вы свободны?

— Ах, как мне хочется увидеть ваш дом! — плеснула руками Сонька-Танька. Был ее вечер, ее ветер, она как парусник ловила его крыльями и всеми парусами. Похоже, отделаться от нее не было никакой возможности.

— Дом у меня за городом. Здесь, в центре, квартира.

— В сущности, я свободен… Если это удобно, — великодушно кивнул Вадим Владленович, не имея никакого желания отказываться от приглашения. Он уже понял, что Мария Арт — женщина не бедная, а значит знакомство с ней ему не повредит. Последний вечер в сибирском городе становился многообещающим. Вот только Сонька-Танька никак в него не вписывалась. Впрочем, подыгрывать ей он не собирался, слава Богу, ничем не был обязан, в любой миг мог одернуть или остановить.

Мария Александровна поднялась из-за стола, и то, как она это сделала, снова показалось ему знакомым. Впрочем, женщины с хорошими манерами встречались ему не так уж редко: они так же похожи друг на друга, как и воспитанники улиц. Вскочила и Сонька, будто сорвалась с насеста. Пролетая мимо своего пустующего стола с остывшим кофе, схватила сумку, на ходу опрокинула в себя чашку, прихватила эклер и бросилась к выходу в то время, когда Мария Александровна неспешно рассчитывалась за свой заказ.

— А у вас что? — спросила, окинув взглядом пустующий столик с двумя чашками. — Пустяки! Я оплачу!

«Такие любят ушами! — азартно и вкрадчиво подумал Вадим Владленович, ни словом, ни взглядом не противясь оплате своего заказа. — Случись подобное знакомство в Москве! — затаенно вздохнул. — Уж я бы сумел сделать так, чтобы ее ушки не просыхали». О такой даме он мог только мечтать. Образованные женщины богатели редко, а темные и нахрапистые не могли оценить ни его внешности, ни известности.

В гардеробной грохот музыки уже не раздражал как в зале, здесь можно было говорить, не напрягая голоса. Соньки не было. Вадиму Владленовичу как-то сразу и вдруг стало неловко от тишины и от молчания. Он виновато взглянул на Марию Александровну, засуетился, помогая ей надеть плащ. Проводил ее до холла, торопливо поднялся в номер, чтобы одеться самому. У выхода из гостиницы, за витражами, маячила Сонька в белой, пышной куртке. Пуховка горбатила ее спину, но подчеркивала рельеф ниже.

Был октябрь. Ранние сумерки опускались на город. Ветер шевелил обнаженными ветвями тополей, заметал с сырого асфальта на бордюры желтые листья. Где-то неподалеку приглушенно и устало урчали машины. Но в воздухе, пропитанном нефтяным перегаром и запахом прелой листвы, витал сырой и свежий дух реки. Вадим Владленович знал, что Ангара где-то рядом. И вот, втягивая в себя ее запах, впервые пожалел, что все свободное время просидел в гостинице.

— Моя квартира неподалеку, — сказала Мария Александровна. — Вы не хотите пройтись по вечернему городу?

— Да, конечно! С удовольствием! — ответил Вадим Владленович, не смея взять ее под руку. Он чувствовал себя неловко в присутствии двух женщин, от того, что Мария Александровна могла не весть что подумать о его связи с Сонькой-Танькой.

— Погода прекрасная. Осень. Я так люблю октябрь, — затараторила та, прижимаясь к местной знаменитости с другой стороны. — Ваша прошлогодняя коллекция демисезонной одежды и сейчас у меня перед глазами. О, Господи! Свободного покроя пальто с пелериной. Серый плащ… Я так мечтала стать модельером, а живу в общежитии у сестры… Я ведь из Зимы. Наверное, хорошо в эту пору в загородном доме, где есть печи. У нас отопление еще не включили. Холодрыга. Бр-р-р! — ловко, как цыганка в танце, она потрясла плечами. Я бы и дворником пошла в загородный дом. Лишь бы была теплая отдельная комната. У вас есть дворник?

— Есть! Охранник и садовник. Хорошую прислугу найти трудно. Все воруют. Все необязательны и ленивы, — без раздражения, как о неизбежном зле, обронила Мария Александровна. И можно было понять, что на Сонькино предложение она выставляла условие.

Трое вышли на набережную. Среди темнеющих крыш золотились вдали купола с крестами. Дородный Государь император в мужицких сапогах и шароварах, сжимал в кулак бронзовую руку, указывая в верховья реки. На другом берегу Ангары сверкала цепочка огней несущейся на запад электрички.

— Читая ваши статьи, я представляла вас иначе, — чуть придвинулась к гостю Мария Александровна. — Вы нисколько не похожи на бескомпромиссного советского интеллигента, каковым представляетесь.

— Щеки лопатой, нос картошкой! — попытался шутить он. Шутка не была принята, не была и услышана.

— Впрочем, не так давно, читая пятый номер, я засомневалась: да атеист ли вы или верующий на свой особый манер?

— Скорей всего атеист и даже материалист, хоть нынче это не модно! — громко как с кафедры продекламировал Вадим Владленович. — Я не считаю нужным что-то скрывать или недосказывать. Уж если идти к Богу, то путем разума и логических умозаключений — только такая вера истинно свободна и прочна. Чувственная вера — рабство!

— Нет таких мужиков, которым нечего скрывать! — некстати вмешалась Сонька. Ей показалось, что она слишком долго молчала. На ее реплику никто не пожелал отреагировать. Но едва найденная нить серьезного разговора как-то сразу оборвалась. Ухмылка же, с каковой была высказана очередная глупость, долго не сходила с лица навязчивой поэтессы.

— По этой улице гулял еще мой прадед: юнкер Артемов. — Разрядила неловкое молчание Мария Александровна. — Он получил ранение возле Белого Дома. Потом долго скрывался после Декабрьских событий и даже сменил нашу фамилию на Арт… А теперь нам нужно пройти три квартала в сторону от реки. Ничего, что я повела вас кружным путем?

Ее дом стоял в глубине квартала, со всех сторон укрытый от шума проспектов другими зданиями. Строился он явно не для простых смертных, но для партийных работников высокого ранга: просторный подъезд, широкие лестничные площадки. Мария Александровна попросила подождать возле двери и, пощелкав ключами, скрылась за ней. Гости остались за отделанной деревом броней. Отключив сигнализацию, хозяйка распахнула дверь и пригласила войти.

Это были две квартиры, объединенные в одну длинной прихожей.

Вадим Владленович с Соней-Таней прошли в гостиную, устроенную из двух комнат разобранной стеной. За арочным проходом, занавешенным тяжелыми шторами, тускло мерцали полированным деревом два стола с компьютерной техникой. Простенькая печатная машинка без пылинки на клавиатуре, была выставлена под антикварными иконами в углу. В застекленных шкафах шеренгами стояли словари, энциклопедии в старых потемневших переплетах, русская классика в лучших изданиях советского периода. Книги о писателях и серия ЖЗЛ — все, как в музее, без пыли и повреждений, все строго соответствовало логичному порядку этого дома. Три Толстых и литература о них занимали отдельный шкаф.

Пока Вадим Владленович рассматривал книги, Сонька с восторгом вертелась возле телевизора с экраном в полстены и не решалась включить его без позволения хозяйки. В доме было тихо. Вадиму Владленовичу послышались приглушенный хлопок двери и топот в прихожей. Когда их пригласили в другую гостиную, поменьше, стол уже был накрыт. Столичный гость решил, что Мария Александровна сделала заказ в ресторане и служащие, прибыв по вызову, быстро и незаметно сделали свое дело.

— Ах, какая квартира! Какой уют! — закатывала глаза Сонька. Она не находила ни нужных слов, ни междометий, восхищаясь образом жизни хозяйки, комфортом ее жилья и только всплескивала ладошками у подбородка. — Мне кажется, в какой-то из своих прошлых жизней я уже жила в таком доме… То ли буду когда-нибудь жить, — добавила с плутоватой печалью после глубокого вздоха.

— М-да! — неприязненно усмехнулся Вадим Владленович. — Как говорится: чем бы дитя не тешилось… Лишь бы в психушку не попало. Я так подумал, читая ваш поэтический сборник.

— Так вы поэтесса? — удивленно вскинула глаза Мария Александровна.

— Да! Немного! — смущенно ответила Сонька-Танька, передернув плечами, затем залопотала, радуясь, что хоть чем-то смогла заинтересовать хозяйку. — Память прошлого, бывает, так путается с памятью будущего, что уж лучше бы ничего не помнить!

— Нормальные люди не помнят ни того, что было до рождения, ни того, что будет после кончины! — высокомерно съязвил Вадим Владленович. Сонька-Танька покраснела, метнула быстрый оценивающий взгляд на хозяйку, членораздельно и амбициозно объявила:

— Нормальных людей всего лишь качественно отключают от того и другого. Они и стихов не пишут. «Только критикуют!» — прочел в ее взгляде Вадим Владленович. — И как живут! Как живут! — обвела глазами богатый стол, чем слегка смутила хозяйку.

— Я немного всем этим увлекаюсь, — смущенно призналась она. — Мой муж был поэтом. Впрочем, и есть, только мы разведены.

— Кто? — впилась в нее цепким взглядом Сонька. — Я всех знаю!

— Не важно! — досадливо отмахнулась Мария Александровна.

— Соня — Татьяна в представленном мне сборнике немало рассуждает о Книге Жизни, то есть о бытии вне времени и пространства, — опять съязвил Вадим Владленович. Ему стало досадно от того, что навязчивая бабенка заинтересовала хозяйку: провинция любопытна до всяких туманностей и домыслов. Он хотел уже закрыть тему и ненавязчиво намекнуть, что связывает его с этой самой Сонькой-Танькой. Но поздно: хозяйка была заинтригована.

— Я читала об этом у фантастов, пыталась понять Энштейна, но представить события вне времени выше моих способностей, — призналась она и кивнула Соньке, приглашая сесть.

— Это элементарно. Возьмите любую книгу: ее можно читать с конца, с средины или с начала — все события существуют вне времени. А там, — ткнула пальцем в потолок, — есть предначертание истории человечества и каждой из наших жизней. Перед тем как родиться, мы все это узнаем. Отсюда и предсказания!

— Так вы фаталист! — разочарованно опустила глаза Мария Александровна и стала предлагать салаты, соления, ассорти, напомнила гостю, чтобы не забывал подливать в бокалы вино. Она все еще терпеливо и сдержанно улыбалась, но в глазах уже мерцали огоньки, от которых у Вадима Владленовича поползли по спине мурашки. Он почему-то знал, или предчувствовал, что предвещает это мерцание. Но, так или иначе, к Соньке она теряла интерес и показывала это. Успокоился и Вадим Владленович. Образ Книги Жизни был недурен. И он пытался вспомнить, у кого сдула его эта взбалмошная бабенка. Но Сонька не унялась и даже разгорячилась.

— Ну, нет! — схватилась за бокал. — Для исторических судеб человечества и для каждого из нас есть варианты — лучший и худший. А мы, рождаясь, выпадаем во время, чтобы своей жизнью здесь отредактировать ту самую Книгу! А потому судьба мира в наших руках, — она опять ткнула пальцем в потолок, внимательно и победоносно оглядела слушателей.

Мария Александровна напряженно молчала, глядя в свою тарелку. Вадим Владленович снисходительно усмехался:

— Читал в вашем сборнике, что жизнь — командировка! Идея не нова!