Помоги проекту - поделись книгой:
Торжество Римской республики в Средиземноморье обернулось развитием более крупного рыночного рабовладельческого хозяйства. Не столь большими стали поместья, сколь много их сосредотачивалось в одних руках. И, конечно, тысячи рабов в таких поместьях производили продукты не для потребления владельцев. Нацеленность хозяйства была рыночной. Не случайно некоторые западные историки ΧΙΧ—ΧΧ вв., как это делал немецкий ученый Теодор Моммзен, называли это время едва ли не капиталистическим. Моммзен, в частности, указывал: «…на столичном денежном рынке ссудный процент был равен лишь шести и что деньги в Риме были, таким образом, дешевле, чем когда-либо во всей древней истории»[13]. Здесь следует уточнить: речь идет о республике в период диктатуры Юлия Цезаря, уже одержавшего победу над оптиматами, партией олигархии.
Во время, когда римский мир — Pax Romana — переходил от олигархической сенатской республики к империи, рыночные отношения способствовали укрупнению городского производства. Тогда в ответ на выражавшийся в обнищании граждан кризис была реализована своеобразная кейнсианская программа. Она (в лице первых императоров династии Юлиев-Клавдиев) наделила имуществом множество пролетариев и восстановила средний сегмент в экономике[14]. Это было достигнуто в непростой политической борьбе и стало основой экономического подъема I—II вв.[15] Косвенным выражением успеха этой политики стал культ Цезаря, Августа и Августы в римских колониях. Множество граждан почитали их как богов, и это было формой благодарности. Так, в испанской Таррагоне люди поклонялись огромной статуи Октавиана Августа, элементы которой и реконструкцию можно видеть в местном музее. Храм императора и бога Августа вообще был главным в этом важнейшем для римлян пункте в Испании.
Потребители из сотворенного империей нового многочисленного «среднего класса» создали запрос на новые товары, что помогло вырасти новому производству. Центрами спроса, аккумуляции богатств и сбыта товаров являлись многочисленные римские колонии, полисы эллинского происхождения, романизированные и эллинизированные города.
Стоит обратить внимание и на городское производство. Слово «фабрика» латинского происхождения (лат.
В Римском государстве серийно производились не только статуи императоров, но также доспехи и оружие легионеров. По той же схеме строилось производство простой глиняной посуды, шерстяных и льняных тканей. Хозяйственный строй, разумеется, был рабовладельческим, и труд рабов в огромном рыночном сегменте экономики играл решающую роль. С конца ΙΙΙ в. можно определенно судить, что основную продукцию в сельском хозяйстве империи давали уже зависимые земледельцы (колоны). В тот кризисный век происходит еще нечто важное: быстро обесцениваются деньги. Вероятно, немаловажную роль здесь сыграло разорение класса средних потребителей, тех, на кого ориентировалось в массе сельское и городское производство. Мы можем судить об этом хотя бы из того, что в последующую эпоху происходит натурализация хозяйства в селе. Городское же население власти пытаются прикрепить к месту и традиционному занятию.
Огромную роль в запуске кризиса сыграло истощение почв и аграрное перенаселение. Не случайно историки констатируют, что приграничные северные провинции еще продолжают развитие в III в. Возможно, в этих областях, не так давно отобранных у варваров, еще имелись условия для рабовладельческого развития. В конце II в. империю посетила чума. Эпидемия оказалась чрезвычайно сильной. Умер даже Луций Вер (169), брат и соправитель императора Марка Аврелия. В последние годы этого столетия не знавшее внутренних конфликтов более века римское государство пережило гражданскую войну. Династия Северов на время стабилизировала положение политически, но после убийства Каракаллы (217) плотину прорвало. Все это особенно важно, если учесть: в I—II вв. насильственная смена власти происходила в основном без сражений между римскими армиями. Военная сила имела значение, особенно велика была роль преторианской гвардии, но даже в наиболее сложный момент — после гибели в 68 г. императора Нерона глава армии в Палестине Флавий Веспасиан сумел захватить власть без сражений с другими римскими войсками. Все это произошло в «год четырех императоров» (68—69). Тогда римские легионы во многих частях страны сражались с римскими легионами. Но то был единственный пример подобного вплоть до гражданской войны 193 г., приведшей к власти полководца Септимия Севера. На смертном одре он сформулировал суть своего правления, весьма сильно отличного от правления прежних цезарей. Сыновьям своим он завещал жить дружно, обогащать солдат и не обращать внимания на остальных. В III веке действовать так будут пытаться многие. Однако материальный кризис ограничит их возможности.
В книге «Римская Империя в III веке нашей эры» Иван Сергеев пишет: «В литературе характер кризиса III века в Римской империи определяется далеко не однозначно. Историки называют этот кризис политическим, внутри- и внешнеполитическим, социальным, экономическим и финансовым, политическим, военным и финансовым, политическим, социальным, экономическим и культурным, всеобщим. При этом они не всегда обосновывают свои суждения по данному вопросу и опровергают другие мнения по нему»[16]. Сергеев фиксирует замечательную мысль коллеги-историка: «А. Шастаньоль отмечал, что в политэкономии под кризисом понимается короткий момент трудностей, но в случае с кризисом III века в Римской империи нужно вести речь о длительном периоде неурядиц и упадка»[17]. Важность этой мысли в выделении противоречия обнаруженного историками факта кризиса и принятыми в экономическом сообществе представлениями о кризисах, пусть и взятыми лишь как кризисы рыночного капиталистического хозяйства.
Экономические последствия кризиса III в. бесспорны. Это «разорение многих ранее доходных хозяйств, основывавшихся на эксплуатации труда рабов, распространение латифундий с колонами в качестве основной рабочей силы, упадок благосостояния городов вследствие развития ремесленных производств в латифундиях, использование в латифундиях примитивных форм хлебопашества и скотоводства, падение урожайности, запустение многих ранее обрабатывавшихся земель; в социально-классовой структуре общества — вытеснение рабского труда трудом колонов, прикрепление свободных ремесленников к профессиональным коллегиям, разорение мелких и средних муниципальных собственников, усиление экономических и политических позиций в обществе собственников крупных земельных владений, не входящих в городские общины»[18]. Сергеев перечисляет их, ссылаясь на работу О.В. Кудрявцева[19]. Стоит подчеркнуть, выпад историков в сторону экономической науки вполне обоснован. В III веке имел место кризис именно рыночного хозяйства. И хотя едва ли когда-либо будут найдены тексты того времени, где события трактовались бы в таком ключе, фиксируя сокращавшие спрос и производство, как кризисные, но это не отменяет важности этого переломного момента для мировой экономической истории.
Кризис III в. интересен и тем, что он впервые представлял собой явление, которое можно истолковать как кризис условно циклического характера. Своеобразным повторением его явился кризис XIV в., также связанный с истощением почв в Европе и вызванный похолоданием (пессимумом). Анализируя древнеримские кризисы, А.Б. Егоров выделяет следующие их формы: кризис роста, кризис перелома, кризис упадка, кризис краха[20]. Такая оценка указывает, что все кризисные ситуации были связаны с процессом развития в рабовладельческой формационной эпохе и не имели циклического экономического характера. В III веке процесс роста на экономическом уровне оборвался: от производства с использованием рабского труда для удовлетворения рыночного спроса произошел сдвиг к натуральному хозяйству — первой форме феодальных отношений в Европе.
Историки более внимательны к политической стороне кризиса III в., чем к его экономическим предпосылкам. Перри Андерсен в книге «Переходы от античности к феодализму» писал, что Римская республика добывала рабочую силу грабежом[21]. Превращение свободных людей в собственность обеспечивало поступление на рынок огромного количества рабов. Обилие дешевых рабов приводило к необычайно жестокой их эксплуатации. Экономические советники владельцев поместий рекомендовали не давать работникам высыпаться, кормить их меньше необходимого и выжимать из людей силы в короткий срок. Производимую руками «говорящих орудий» продукцию покупать должны были свободные. Их материальные возможности сокращались, особенно под влиянием удешевления продуктов рабского труда. Жившие своим трудом ремесленники и крестьяне разорялись. Города Италии заполнялись людьми без средств и имущества — пролетариями.
Римскому государству, как было сказано выше, пришлось после победы над оптиматами проводить своего рода кейнсианскую политику: давать оплачиваемую деньгами работу городским пролетариям и наделять имуществом (особенно землей) в Италии, а чаще за ее пределами тех, кто готов был трудиться на себя. Городских пролетариев активнее всего использовали в строительных работах, хотя те же операции дешевле было поручить частным или государственным рабам. Но к этому времени наметилась новая для экономики тенденция, стали дорожать рабы. Чем меньше велось завоевательных войн и чем сложнее они оказывались, тем дороже стоили рабы. Дошло до того, что отношение к рабам резко изменилось к лучшему. Авторы экономических трактатов больше не советовали истощать их и выжимать все силы работника за несколько лет. Хозяевам стоило добиваться продолжительной жизни имущества, а заодно и больше его разводить.
Закон начал с того, что запретил владельцам выбрасывать престарелых рабов на улицу, а потом и вовсе запретил хозяевам убивать рабов. За убийство рабом хозяина больше не подлежали смертной казни 400 рабов из имущества господина как виновные коллективно. Не могло не раздражать поборников старых нравов и то, что рабов стали признавать людьми. Все эти новшества их сторонники приписывали сердечной доброте «хороших императоров». Но причины изменений являлись экономическими. Эпоха сравнительно мягкого отношения к рабам стала временем наивысшего расцвета империи, подготовившего ее кризис.
Распространение труда рабов в товарном производстве при увеличении цены на рабов привело к повышению себестоимости продукции. К тому же в эксплуатации находились почти все пригодные земли, многие медные рудники истощились. Население римского мира выросло и достигло 65 млн человек[22]. Возникли условия для массового разорения мелких собственников и главных потребителей в экономике. Когда кризис, наконец, разразился, крупные землевладельцы-сенаторы ускорили переход поместий к натуральному хозяйству. Не они были инициаторами этого перехода, как считают некоторые историки. Изменение экономических условий принудило к этому. Многие города в III в. быстро приходят в упадок. Государство теряет прежние источники для стимулирования спроса.
Выползшая из кризиса III столетия Римская империя все более утрачивает рыночную составляющую экономики. Упадок денежного хозяйства лишает власть прежней по качеству армии, что является первым шагом к военному концу государства. Варвары уже ждали своего часа на границах Рима. Их вторжения помогли создать новый и притом мрачный мир Средних веков. Натуральное хозяйство установило здесь свое господство, а рынок ослаб. Кризис III в. показал: переход к «римскому феодализму» случился вовсе не в форме социальной революции, как ее понимали в старых учебниках марксизма. Движения «низов» сыграли в деле немалую роль, но не они, а экономические проблемы и необходимость для правящего класса отвечать на них определили трансформацию. Кризис в результате не был побежден, как побеждал или преодолевал кризисы капитализм, а выполнил свою разрушительную работу и был приостановлен.
Глава 3. Великий кризис XIV в.: от феодализма к капитализму
Рабовладельческое общество, как отмечали многие исследователи, подарило нам государство. Оно защитило интересы собственников, постепенно превратившись в машину сохранения эксплуататорского строя. Оно обзаводится поставляющей рабов армией, судами и тюрьмами. Однако как показывают столетия римской истории, предшествовавшие кризису III в., государство это нашло (не без признаков революции) способ стабилизировать общество и расширить класс рабовладельцев, создав заодно широкий рынок. Государство не только установилось, но и стало ареной борьбы различных группировок, включая партию сословия всадников и плебса. Эта борьба привела к появлению упорядоченной бюрократии, сводов законов и строго установленных налогов. Она пережила кризис III в., трансформировалась, но не исчезла, а была сломана или ослаблена в других частях бывшего «римского мира» в более позднюю эпоху.
В VII веке Европа окончательно пришла в состояние упадка. Он коснулся городов, ремесел и торговли. По всей видимости, еще более упала производительность труда. Но новый тип хозяйственных отношений дал позднее возможность ее роста вместе со всем развитием общества. Распалась не только Римская империя. Распался Китай. В 220—280 годах здесь боролись три государства (эпоха троецарствия), к этому моменту страна была разорена восстаниями и междоусобными конфликтами. В 184—204 годах в Китае развернулось мощное Восстание желтых повязок. Это было грандиозное по масштабам народное выступление. Оно было направлено против китайского издания колоната, закрепления земледельцев за «сильными домами». Условиями движения были истощения почв, голод из-за неурожаев и чума. Происходило усиление знати и ослабление императорской власти (династия Хань). После его подавления император был убит, а полководцы империи вступили в борьбу друг против друга. В 265 году была установлена единая династия Цзинь, но на севере страны возникло 16 варварских государств (304—439). Их создали пять племен. Все это напоминало ситуацию в Римской империи после кризиса III столетия. И, как и в Европе, в Китае ощущалось давление извне. С начала IV в. начались мощные вторжения племен с севера. Это и обусловило переход от трех государств к общей державе Цзинь. Однако она не обеспечила устойчивости власти, стабильности общественной жизни или удачных реформ.
В 420 году Китай накрыла новая волна кризиса. Государство распалось. Период с этого момента по 589 г. обозначается как время южных и северных династий. Характерно, что, как и в Европе, примерно в одно с ней время, Китай распался на протофеодальные государства. Третий — седьмой века — эпоха экономического упадка. Земли пустели, деградировала культуры их обработки на огромных территориях, особенно на севере страны. Вместе с тем возникла угроза вторжения в страну тюрок. Они создали в середине VI в. огромную кочевую империю. Угроза новых бедствий помогла династии Суй объединить Китай. Были сконцентрированы ресурсы, часть из которых пошла на укрепление Великой Китайской стены. Империя базировалась на труде закабаленных крестьян. Такой способ мобилизации человеческих ресурсов провоцировал восстания и не мог защитить государства от тюрок.
Династия Суй была свергнута в результате заговора. Вспыхнула гражданская война. Новая династия Тан смогла установиться при поддержке кочевников в процессе подавления крестьянских восстаний и сепаратизма феодалов. Она опиралась на степняков и военное сословие держателей земли, первоначально в основном северян. Они получали налоговые льготы и должны были нести службу в территориальных войсках (Фубин). Имелись постоянные и вспомогательные войска. На их наем и содержание нужны были деньги, а значит, требовалась система их сбора. Династия создала обширную бюрократию. Чиновники рекрутировались в нее на основе экзаменов. Для взимания налогов были определены численность населения и размеры его имущества. На 609 год имелось 9 млн домовладений и 50 млн жителей[23]. Позднее население еще выросло в процессе экономического подъема.
В Европе Византийская империя шла тем же путем. Казалось, на этот пусть встала франкская империя Карла Великого и возникшая после ее распада Священная Римская империя. Однако производительность в сельском хозяйстве Китая, в силу природных условий, была значительно большей, чем в Европе. С другой стороны, Китай и континентальные евразийские страны периодически подвергался нашествиям кочевников. Фактор кочевых империй играл огромную роль, то мобилизуя общество, то отдавая его под власть сильного степного народа. В результате, как это видно из средневековой истории Китая, Центральной Азии и Ближнего Востока, феодальная раздробленность то возникала, то преодолевалась. В итоге же она не приобрела тех черт, что имела в Европе. Бедный европейский феодализм, таким образом, смог в плане социальных структур и отношений уйти гораздо дальше богатых восточных держав уже к XIII в.
Европейская раздробленность была сродни раздробленности греческих полисов. Она была необходимым условием ускорения хозяйственного, технического, культурного и научного прогресса, поскольку давала достаточно свободы личности в условиях постоянного соперничества государств. Европа максимально использовала возможности новой — феодальной — системы, вновь показав предел возможностей формационной эпохи, как Римская империя показала вершины развития общества на основе эксплуатации рабского труда. Структуры феодального общества также достигли максимума развития в Европе. В условиях меньшего плодородия почв только формирование феодальной лестницы европейского образца (с мелкими вассалами-рыцарями в ее основе) давала возможность наиболее эффективной и притом сравнительно мирной эксплуатации крестьян. Лишь кризис XIV в. породил в Европе волну крестьянских восстаний. Разделение природными преградами областей этой части Евразии привела к созданию множества государств на площади близкой к той, что занимал Китай. Изобилие водных путей способствовало развитию государств в условиях долгого соперничества. Таким же образом конкурировали города, различные подходы к управлению и ведению войны. Таковы были основы европейского «чуда», которые отмечает Павел Уваров и другие российские ученые[24].
Бедность европейского общества постоянно подталкивала знать и купечество на поиск новых путей к богатству, не связанных с эксплуатацией труда земледельцев. Одним из решений была распашка новых земель, другим — крестоносная экспансия на Восток, включая и европейский восток.
Феодалы Западной Европы поощряли торговлю, стараясь заводить рынки и ярмарки. В борьбе с жадной до денег и легкой на злоупотребления королевской властью они вступали в блоке с городами. Так было в Англии, где в 1215 г. бароны заставили короля Иоанна Безземельного подписать «Великую хартию вольностей». В борьбе немалую роль сыграли купцы и города. Они получили и свои выгоды. Еще более интересен и важен для развития Европы пример борьбы итальянских городов против власти германских императоров, особенно активной в XII—XIV вв. Города вели эту борьбу во главе с Папой Римским. Их партия получила название гвельфов, ее противники назывались гибеллины. Победа гвельфов, как бы ни порицал их Данте, предопределила великую роль Италии в XV в. Однако еще до этого северная часть страны сделалась центром европейского капитализма. Таким образом, борьба против архаичной централизации были способом развития новых отношений.
Когда в ряде передовых стран нужда в централизации возрастет, монархи должны будут искать опору в представителях сословий. Так появится английский Парламент и французские Генеральные штаты. Распределение мест (большинство имели светские и церковные феодалы) в этих новых органах власти отражало классовый баланс сил. Много позднее его поставят под сомнение революции, прежде же буржуазия найдет опору в сильной, а потом и абсолютной монархии. Монархия эта не будет аналогом азиатской протофеодальной или полуфеодальной деспотии. Она возникнет совсем в иных исторических условиях. Подготовлены же они будут развитием феодализма.
Основу производственных отношений в развитом европейском феодализме составили собственность помещика (феодала) на землю и неполная собственность на работника крестьянина. Последний имел домашнее хозяйство, простейшие орудия и скот. Это создавало некоторую заинтересованность его в труде. Но у крестьянина не было основного средства производства феодализма земли. Она принадлежала феодалу. Зато он был избавлен он военных обязанностей. К XI—XII векам сословная система прочно вошла в жизнь Европы, хотя переход из одного сословия в другое не был закрыт. Европейское общество отличала относительно высокая социальная мобильность. Крестьянин мог уйти в город и избавиться от феодальной эксплуатации. Помогал улучшить жизнь и переход на новое место, где можно было заключить договор с хозяином земли. Так происходило заселение многих областей Восточной Европы. Позднее, как отмечал Михаил Покровский, уходя от феодальной эксплуатации, крестьяне добрались до пустынных берегов реки Волги.
В «золотой век» европейского феодализма за пользование землей крестьяне несли повинности. Часть земли крестьяне обрабатывали самостоятельно, отдавая долю результатов своего труда феодалу (оброк). Ту часть земель, что оставил за собой феодал (как правило, лучшую), тоже обрабатывали зависимые крестьяне, они также работали в других областях хозяйства господина. Например, их труд использовался в строительстве замков. Работу на феодала принято называть барщиной. Постепенно по мере развития орудий труда, роста городов и распространения товарно-денежных отношений доля оброка в Западной Европе возрастала, а доля барщины сокращалась, пока последняя не исчезла совсем, а первая не была заменена в большой мере денежным оброком взамен натурального. Процессы эти были характерны для Европы XIII—XIV вв. и отражали развитие денежных отношений и рынка. Однако развитие капитализма в странах Западной Европы привело позднее ко «второму изданию» крепостного права в Центральной и Восточной Европе. Здесь в XVI—XIX вв. барщинное хозяйство являлось товарным. Собственник крестьян был заинтересован в эксплуатации их на своей земле. Ему было малоинтересно повышение эффективности крестьянских хозяйств, что отличало эпоху классического феодализма, когда (вплоть до кризиса XIV в.) было мало крестьянских восстаний. Интерес помещика привел к восстановлению или усилению личной зависимости крестьян.
«Второе издание» крепостничества имело место за границей средневековой истории. Оно произошло вне феодализма как формационной эпохи — в эру торгового капитализма, наступившую в результате кризиса XIV в. До ее начала трудно отыскать не только мощные крестьянские восстания, но также важные сведений для понимания рыночных кризисов. На этом фоне пример кризис III в. выступает не только драматичным примером экономической истории, но и примером кризиса, из которого рыночное хозяйство не смогло выйти с победой. Римский «капитализм», имевший аграрную основу, пал. Наступило время римского «феодализма». Однако было бы неверно делать из этого апокалипсический вывод для современности. По итогам начавшегося в 2008 г. кризиса не мог выйти ни новый феодализм, ни новое Средневековье, сколько бы этим не пугала желтая пресса. Миру также не грозила гибель трети населения в результате эпидемий — спутников кризисов III и XIV в.
Первый по научной важности вывод, который можно сделать из двух этих кризисов, упредив рассмотрение событий XIV в., таков: смена формационных эпох, где имеет место эксплуатация человека человеком, происходит под влиянием огромной силы экономических потрясений. Не борьба классов рождает эти кризисы, а они дают ей толчок. При этом господствующий класс не погибает, будучи сброшенным угнетенными слоями, как этого следовало бы ожидать в соответствии с вульгарно-марксистским пониманием истории, а видоизменяется. Под влиянием кризиса III столетия класс рабовладельцев в сельской местности стал классом, эксплуатирующим лично свободного работника, самостоятельно ведущего хозяйство. Этот вид работника (колон) произошел от свободных (на основе договора) арендаторов, а также из массы рабов. Римские законы привязывали колонов к земле и хозяевам, но не отменяли в сути своей феодальных отношений колонов и собственников земли — магнатов.
Ни кризис III, ни кризис XIV в. не развивались по логике: спад, осознание его причин, продуманные действия власти по перестройке экономики и устранению преград роста. Такая реакция на кризисы стала возможной лишь в XX столетии, и то под влияние Великой депрессии 1929—1933 гг. В предшествовавшие же капитализму эпохи государство и правящий класс были способны самое большее на защиту своих структур и материальную подпитку за счет угнетенных слоев. Кризис, таким образом, обрушивался на общество как стихийное бедствие, как невидимый и непостижимый ураган. Он надвигался тихо, порождая медленное ухудшение жизни трудящихся, а после — эпидемии, гонения на недовольных членов общества и войны. Реакцией «низов» становились восстания. Они направляли свой удар на несправедливости без понимания того, что же породило ее в столь вопиющем виде и почему ранее терпимая эксплуатация, налоговый и прочий гнет вдруг стали столь тягостны и возмутительны.
Кризис преодолевался стихийно, путем болезненных трансформаций в обществе и изменения характера власти. Но было еще кое-что важное, о чем стоит упомянуть вновь. Кризис III в. не был преодолен, как преодолеваются промышленные кризисы при капитализме. Он обрушил экономику. Ее стабилизация при императоре Диоклетиане (284—305 гг. правления) произошла на основе принятия изменений в экономике. Бюрократия умножилась в силу роста значения натурального хозяйства. Империя отказалась от полностью наемной профессиональной армии, посадив на землю большую часть солдат и сохранив как оплачиваемых профессионалов лишь мобильные, полевые войска. Последующая натурализация хозяйства в IV—V вв. ослабила этот контингент, что фактически привело к замене его нанятыми на время отрядами варваров.
Кризис XIV столетия Европе удалось преодолеть без упадка городов, запустения торговых путей и развала рыночных отношений. В отличие от кризиса III в. ростки капитализма пробили себе дорогу. То, как это произошло, должно рассматриваться нами в качестве смены формационной эпохи с присущим этому процессу изменением социально-экономических отношений и политических конструкций, пусть даже феодальные отношения в деревне исчезли тогда только в ряде областей Северной Италии и Фландрии и лишь там возникли вполне буржуазные государства. Однако европейский (фактически же мировой) капитализм обрел свой первый центр. Он укрепился уже не в отдельных областях, но в некоторых небольших государствах, таких как Флорентийская и Венецианская республики.
Детищем кризиса были некоторые буржуазные революции и народные выступления. Они сыграли немалую роль в формировании европейского мира XV—XVI вв. и происходили под влиянием волн экономического кризиса.
Ранние буржуазные революции в Европе можно отследить еще в XIII в. Во многих вольных городах буржуазия находилась у власти и ранее. Но особое значение в утверждении торгового капитала во власти имела борьба гвельфов и гибеллинов в Италии XII—XIV вв. В конфликте римских пап и германских императоров первая партия стремилась ослабить императорскую власть, что было выгодно Риму, а вторая — сохранить господство императоров. Ряд городов Италии, включая Геную, поддерживали то одну, то другую партию. В итоге они все равно воспользовались освобождением региона от власти императоров.
Борьба за освобождение Италии из-под власти феодального монарха была очень важна для развития капиталистических отношений. Флоренция и некоторые другие города в этом процессе пережили свои буржуазные революции. В ходе них прослеживаются демократические взрывы, термидоры в виде установления власти богатых горожан (в союзе с землевладельцами) при подавлении народных движений, периоды героического «бонапартизма», своеобразные реставрации «аристократического» правления и движение за восстановление пусть умеренной, но республиканской формы правления. Фазы эти внешне хаотично чередуются. Вызвано это, видимо, волнами кризиса и военно-политическими обстоятельствами.
В XV веке всюду мы находим тираническую власть или олигархические республики. Связано это как с успехом развития экономики Северной Италии, где богатая часть буржуазии усилилась и полностью овладела государством в условиях относительной социальной стабильности (кризис миновал), так и с изменением окружения. В других странах Западной Европы города и монархи находят общий язык. В результате возникают единые рынки, местные купцы и производства получает протекцию. Складывается тип власти и классового консенсуса, который станет типичным для всех веков торгового капитализма. К такому же результату приходит и гуситская революция в Чехии. Начавшись как широкое антифеодальное, антигерманское и антикатолическое движение, она в итоге создает протестантскую монархию с опорой на буржуазию и связанную с рынком знать. Однако успех революций в Чехии и Тоскане (создание большой Флорентийской республики) не гарантировал сохранение преимуществ. Не избавил он и от возрождения феодальных отношений. Случилось это по мере того, как крупные монархии провели свои буржуазные реформы: создали сильную бюрократию, постоянные наемные войска с сильным национальным компонентом, упорядочили таможенную и денежную политику. Случилось это под влиянием мощных народных движений как в городе, так и в сельской местности. Во Франции важную роль сыграла Парижская коммуна под началом Этьена Марселя в XIV в. Но движение это не переросло в революцию, подобную тем, что пережила Флоренция. Парижская буржуазия стремилась скорее к сделке с королем, чем к созданию государства нового типа на большой территории. К этому через внутреннюю борьбу и войны с соседями пришла Флоренция. Успех этот оказался временным: потеря Северной Италией своего центрального для экономики Европы знамения привела к обратному движению. Не только Флоренция, но Милан, Венеция и даже Папское государство были вынуждены возвращаться к уже, вроде бы, побежденным старым отношениям. В результате откатившейся назад и потерявшей прежнее международной значение Италии в XIX в. потребуется новая модернизационная революция.
Это никак не отменяет исторической важности первых, во многом достигших цели буржуазных революций — победивших в XIV—XV вв. Особенно интересен пример Флоренции. Здесь в 1292—1293 гг. под напором массы цеховых ремесленников и торговцев прошли конституционные реформы Джано делла Беллы. Магнаты были лишены власти и даже избирательного права. Республика вела борьбу за расширение своей области и начала искать опору во внешних феодальных силах, в результате ее сеньором стал сын неаполитанского короля Карл Калабрийский. После его смерти республиканская форма управления была восстановлена, борьба партий возобновилась с новой силой. Как только города почувствовали, что Германская империя более не угрожает, началась война против Папского государства. Она вошла в историю под названием Войны восьми святых (1375—1378) и была направлена против усиления Рима, стремившегося расшить свое государство и с помощью протекционизма показать соседним государствам экономическую целесообразность вхождения в его состав. На деле независимость в условиях отсутствия внешней угрозы была для них экономически выгодней. Флоренция соединилась с Миланом, создала совет восьми «святых» по ведению войны. К союзу присоединилось порядка 80 городов. Никто не испугался интермедиата и проклятий с церковных кафедр. Привлеченным к делу наемникам это было совсем безразлично. Война поспособствовала началу Великого западного раскола церкви (1378—1417), когда истинных пап оказалось сразу несколько. Когда мир между городами и Римом был заключен, Флоренция и другие города могли подвести итоги всей борьбы за независимость от Священной римской империи германской нации и Рима.
Война усилила экономические проблемы Флоренции и подорвала веру в неизменность якобы божественно правильно устроенного мира. В июле 1378 г., после мятежей враждующих партий, в городе вспыхнуло восстание чомпи, вошедшее в историю как едва ли не первое мощное выступление пролетариата, рабочих шерстяных мастерских, ни в какие цеха не объединенных. Владения республики к тому времени включали почти на всю Тоскану, за исключением Пизы — важного для торговли порта. Цеха и участие в правительстве — вот чего желали восставшие. Они добились создания трех цехов (красильщики, портные, чесальщики шерсти), права избирать трех из девяти приоров республики. Это прорыв низов в политическую элиту. Восстание было подавлено при участии других цехов. Цех черпальщиков был распущен. В этой точке флорентийская революция, видимо, завершила свое восхождение. А 1382 год принес мятеж магнатов. Они отстранили младшие цеха от управления. Власть вернулась к старшим цехам. Так республика стала олигархической.
В дальнейшем разворачивается борьба Флоренции с Миланом, где род Висконти установил сильную власть. Владения Милана окружили Флоренцию, и даже Пиза была в их числе. Флоренция героически боролась за независимость, а в ходе войны 1405—1406 гг. получила Пизу. Власть над этим портом укрепила позиции правящей крупной буржуазии, ведшей торговлю, владевшей мастерскими, банками и землями. На смену череде оборонительных и экспансионистских войн пришло сравнительно мирное правление банковского дома Медичи. Оно было подготовлено, с одной стороны, успехом всей прежней политики, с другой, достижением ее предела. Смене власти способствовала неудача в последней войне с Миланом за Лукку (1429—1433). Она показала, что «бонапарт» республики — ее правитель Ринальдо Альбицци — довел бюджет до огромного дефицита и не может более выигрывать в войнах, как его отец Мазо Альбицци, также державший в руках олигархическую республику.
Установление власти Медичи можно считать своеобразной реставрацией в рамках одной из первых буржуазных революций. Экспансия закончилась. Все было сделано для обеспечения длительного мира, пусть это и потребовало еще раз сразиться с Миланом в союзе с Венецией. Висконти были окончательно вытеснены из Тосканы, а власть в Милане не без помощи флорентийцев перешла в руки кондотьера Франческо Сфорца. Для обеих держав настал «золотой век». Экономика Флоренции при этом обрела окончательные черты: капитал сдвинулся от производства к финансовой деятельности. По сути, Флоренция надолго стала главным финансовым центром Европы. Вместе с Миланом, осуществившим подобный переход, она по итогам великого кризиса XIV в. образовала центр всей системы торгового капитализма. Производство было во многом уступлено другим странам, более крупным, но менее развитым. В итоге же именно они — королевства Пиренейского полуострова, Франция, Англия и австрийское государство Габсбургов — изменили статус этого центра и заняли положение соперничающих центров торгового капитализма.
Замечательную картину всех этих событий дают «Новая хроника, или История Флоренции» Джованни Виллани, «История Флоренции» Никколо Макиавелли, «История Флоренции» Джона Наджеми и другие работы далекого прошлого и близкого к нам времени[25]. Однако историки видят в первую очередь сами событий, тогда как интересно и то, почему они привели к определенному финалу. Флорентийская революция закончилась неудачей в том смысле, что она не позволила стране закрепиться в положении буржуазного центра на многие века. В конце XV в. в Италию пришли французы, за ними появились испанцы и германцы. По сути, державы полупериферии явились с оружием для того, чтобы взять центр европейской экономики в свои руки. Это привело к «славной революции» во Флоренции: республика была восстановлена и попыталась спасти особое положение страны в европейской экономической системе. Она пыталась быть более эффективной в политическом и военном плане, чем нагрянувшие в страну с наемными армиями монархии. Это проблемы замечательно отразил Макиавелли в работах «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» и «О военном искусстве»[26]. Как сделать республику сильнее, какую стратегию выработать, как наилучшим образом использовать ее людские и материальные ресурсы в условиях постоянных внешних вторжений в Италию и разгрома Милана? Успехом усилия не увенчались. Не помогла и попытка относительно мягко вернуть к власти Медичи (1512—1527). Это привело к взятию страны под контроль Папой и народному восстанию 1527 г. Республика была окончательно уничтожена в 1532 г. после успешной осады Флоренции имперскими войсками. Последовали казни и высылка республиканцев. Медичи вернулись к власти. Статус их в международной системе был намного ниже, чем в XV в. Флоренция осталась городом банкиров, но ее значение резко упало. Тоскана была обречена на деградацию. Таков был финал самой яркой и глубокой буржуазной революции, вызванной кризисом XIV в.
Успех австрийских Габсбургов, французской, испанской и английской короны оказался возможен благодаря рыночным изменениям. Собственники земли с аристократическими корнями и без оных (посткризисное дворянство) не исчезли как «пережиток феодализма», а уверовали в рынок. Это помогло создать новую основу для возражения сильной государственной власти. В итоге только две страны в эпоху торгового капитализма — измененные революциями Нидерланды и Англия — полностью ликвидировали феодальные отношения, никогда не возвращаясь к ним как государства старого центра. В остальном центр мировой экономики торгового капитализма активно опирался на такой ресурс, как зависимые крестьяне.
В XIV—XV веках в наиболее развитых областях Европы землевладельцы спрашивали с зависимых крестьян только деньги, возвращая их в состояние римских арендаторов. Те могли бежать в города, а новая форма отношений являлась выгодной. В других местах феодалы принуждали крестьян самих выращивать товарные культуры или работать на землях хозяина. То были уже признаки «второго издания» крепостного права, как охарактеризовал этот процесс Энгельс. Примеры такого рода практики дают германские земли, Речь Посполитая, Венгрия, Дания, а позднее и Россия. Возрождение зависимости земледельцев пережила и Северная Италия, некогда так преуспевшая и давшая пример первых буржуазных революций, по сути своей, модернизационных. В деталях о великих революциях, начиная с эпохи, последовавшей за кризисным переворотом XIV в., речь пойдет во второй части книги. То были революции, случившиеся после создания европейцами мирового рынка.
В последовавшую за кризисом-революцией XIV в. эпоху причиной нового закрепощения крестьян в ряде областей всякий раз являлась ориентация дворянства на растущие иноземные рынки сбыта зерна, конопли, льна и других культур в Западной Европе. Вместе с ориентацией на рынок пришло широкое потребление дворянами привозных и местных товаров, доходившее до мотовства. Купечество активизировало накопление и поиск возможностей выгодного вложения денежных средств. Тут годилось все, что обещало прирост состояния, включая и финансирование государства. Наступила эра торгового капитализма. Она продлилась до кризиса 1770-х гг., одного из самых важных в мировой истории и имевшего не только экономические последствия, но также народные восстания и революции[27]. В результате капитализм был обновлен и стал промышленным. Развитие же его продолжилось и после потрясений 2008 г. и последующих лет, когда неолиберализм сменился новым меркантилизмом.
Общую картину проблем и потрясений 1300—1400-х гг. дает в первом томе книги «Мир-система Модерна» Иммануил Валлерстайн. Он пишет: «Мы рассмотрели кризис западного феодализма XIV—XV веков как основу, прелюдию европейской экспансии и экономического роста XVI века». По его оценке, проблемы климата, почв и эпидемий не была первичной для кризиса[28]. Валлерстайн анализирует позиции ряда ученых и приходит к выводу, что все эти явления стали факторами кризиса, но не были его первопричинами. Суть же кризиса не может быть сведена к ним. «В промежутке между 1150 и 1300 годами рост в Европе происходил в рамках феодального способа производства — это была одновременно географическая, торговая и демографическая экспансия. Примерно между 1300 и 1450 годами на тех же трех уровнях (география, торговля, демография) происходило обратное движение». По мнению ученого, «сжатие, следовавшее за экспансией, стало причиной «кризиса», который был заметен не только в экономической, но и в политической сфере, где двумя главными симптомами этого кризиса стали междоусобные войны между знатью и крестьянские восстания». Кризис коснулся и культуры[29]. Но главным было «создание сравнительно сильных государственных аппаратов там, где появятся государства центра (ядра) капиталистического мира-экономики»[30]. Добавим — буржуазных аппаратов, лишь внешне походивших на бюрократию деспотий Востока, но рожденных из совершенно иных социально-экономических обстоятельств.
Ввод Валлерстайна таков: «кризис феодализма» одновременно был и отражением конъюнктуры вековых трендов, и собственно циклическим кризисом, и климатическим спадом»[31]. Стоит уточнить: феодализм оказался уничтожен как политическая система, но экономически в своих «пережитках» был поставлен на службу капиталистическому развитию.
Многие события XIV в. рассмотрены в работе Бориса Кагарлицкого «От империи к империализму». Сделанные наблюдения помогают уловить характер более поздних связей торгового капитала и торгового феодализма. Кагарлицкий подчеркивает, что частное предпринимательство не формировалось стихийно. Достигнув определенной зрелости, средневековая буржуазия (крупный торговый капитал) вступила в союз с властвующей знатью. Направляемое интересами негоциантов и дворян, прочно вошедших в рынок, государство устремилось завоевывать новые зоны планеты и принуждать подданных к участию в товарном обмене. Эта особая роль государства определила будущие успехи Европы в деле покорения мира и развития капитализма[32]. Как и в другой своей книге «Периферийная империя», Кагарлицкий следует за Валлерстайном, а вместе с тем продолжает дело Михаила Покровского, крупнейшего русского историка-марксиста, посмертно «разоблаченного» и осужденного сталинскими идеологическими работниками[33].
Не протестантская мораль или приверженность свободной конкуренции делает Запад мировым гегемоном, а соединение государства и капитала. Так создаются первые торговые монополии, которые лишь спустя столетия (в конце XVIII в.) начнут уступать свои позиции напору сторонников свободной торговли. До этого момента большие акционерные компании преобразуют мир. Их деятельность фактически создаст мировой европоцентричный рынок. Но для того чтобы это стало возможным, Европа должна была выйти из кризиса XIV в. более сильной в техническом плане. Это и произошло. Но произошло не само собой, а в результате общих успехов научного и культурного развития Европы, о чем немало сказано в работах Фернана Броделя.
Каким же был этот кризис?
Кризис XIV в. был вызван аграрным перенаселением Европы. Почвы были распаханы и зачастую истощены, многие леса исчезли в результате их постоянного «ограбления». Таковы были результаты экстенсивного экономического развития, замечательно описанного Эдмоном Поньоном[34]. Сельское хозяйство, насколько могло, уже применяло такие новшества, как колесный плуг, трехполье и тесное соединение земледелия со скотоводством. Пшеницу убирали серпом, а оставленную на полях солому поедал рогатый скот, заодно удобряя почву своим навозом. Человек средневековой Европы существовал сообща с животными многих видов. Они давали разные продукты: мясо, молоко, кожи, шерсть, жилы и щетину. Отходы не пропадали. Их поедали свиньи, значение которых возросло по мере увеличения ориентации хозяйств на нужды города. Во многом сама кормилась и домашняя птица. Все это не спасло миллионы сельских жителей от голода, когда климатические условия в Европе ухудшились. Насупил очередной пессимум (климатическое угнетение, похолодание), вошедший в историю под именем малого ледникового периода. Все проблемы сразу обострились. Выяснилось, что города слишком людны, а деревня недостаточно производительна и (также было в III столетии) нет быстрых решений, чтобы изменить ситуацию.
Наступил кризис. Голод и чума 1346—1353 гг. придали ему поистине апокалипсические черты. Естественно, хронисты не сообщали о нем — как целостное явление он для современников не существовал. Даже сейчас еще не выделены его волны, не исследованы многие частные причины и вызванные ими изменения. Нельзя точно сказать, когда этот кризис завершился. Однако очевидно: Европа обрела по его итогам в XV в. не только деятельный союз капитала и феодалов, жаждущих расширить торговые горизонты, но и технические новшества. Одним из них была португальская каравелла-латина (caravela latina). Явным был прогресс в мореплавании и сопутствующих ему науках.
Крайне важным оказалось развитие технологии добычи и обработки металла. Улучшились способы плавки железа, производимой в печах. Туда воздух направлялся с помощью мехов. В движение их приводила водяная энергия. Появились механические молоты[35]. Они давали серьезные преимущества при ковке металла и повышали ее качество.
Когда Фернандо Магеллан взял с собой в экспедицию груз дешевых немецких ножей, он погрузил на суда и нечто большее — цену производства изделий из железа. Добыча руды, выплавка и ковка являлись направлениями технологического прогресса в Европе, обеспечившими преодоление кризиса XIV в. Вышедший из него торговый капитализм может быть назван детищем гидравлического молота, появившегося в тот период, тогда как промышленный капитализм был назван Карлом Марксом детищем паровой машины.
Порох и пушки, мощные арбалеты и цельнометаллические доспехи также входили в арсенал посткризисного времени. То были инструменты, при помощи которых разговор «о торговле» в любой части мира становился более серьезным. Добыча и обработка железа обернулись не только восхищением полученными изделиями в развитых средневековых странах — Индии, Китае и Японии, а также ужасом для индейцев, но и улучшением средств производства. Металлические изделия в Европе становились дешевле и доступней для крестьян. Это в конечном итоге повышало эффективность сельского хозяйства. Союз феодального государства и торговой буржуазии на Западе не мог бы сложиться без материальной основы просто в силу чумы, продолжительных войн, мятежей и усталости от хаоса. Эта материальная база была. Без нее повышение ценности работника, в немалой мере из-за убыли населения во время эпидемий, не привело бы к развитию свободного труда, а обернулось бы новым закабалением, как это было по итогам кризиса III в. В этом плане итоги внешне сходных кризисов были для Европы различными.
Кризис XIV в. улучшил государственную машину, побудил к созданию профессиональных и дисциплинированных наемных войск. Уже в начале XVI в. они были пущены в дело Францией, Испанией и Священной Римской империей в интересах взятия под контроль богатейшей и долгое время остававшейся центральной для европейского капитализма Северной Италии. Это стало возможно благодаря тому, что менее развитые хозяйственно, чем государства этого региона, державы по итогам кризиса XIV в. обладали современной финансовой системой, лучшими войсками (например, жандармы, швейцарская пехота, современная артиллерия и шотландские лучники Франции), а также более сильным и амбициозным блоком торгового капитала и ориентированной на рынок знати.
Ухудшение климата после 1300 г. помогло промышленно-торговому развитию Европы и ускорило внедрение новых технологий и общественных правил. Именно по итогам этого кризиса Западная Европа превратилась в центр мировой системы, ее лидера, сердцевину расширяющейся глобальной экономики. Что же касается Италии и Фландрии, то эти регионы недавнего центра местного европейского капитализма оказались к 1500 г. всего лишь ценными областями более сильных игроков — монархий Франции и Испании. К этому моменту известный европейцам мир необычайно расширился, чему помогли новые океанские суда, а также различные технические средства и знания. Во всем этом и состояло революционное значение кризиса. В Евразии он имел место почти повсеместно, включая крах монгольской династии Юань в Китае, но лишь в Европе породил устойчивый блок двух богатых классов — землевладельческого и торгово-финансового.
Окончание кризиса принято относить к первым десятилетиям XV в. Был ли это кризис феодализма или Валлерстайн справедливо ставит это слово в кавычки в соседстве с понятием «кризис»? Вне сомнения экономические, социальные и политические потрясения в Европе положили конец феодализму как системе развития. Они выявили проблемы раздробленности и запустили процесс создания единых государств даже там, где их не было. Флорентийская революции была нацелена на превращение города-государства в державу с обширным сельским окружением и морскими портами. Аналогичную задачу, но в отношении менее развитых экономически областей в это время начали решать другие центры, включая монархов Франции и Московии. То была политика централизации на новой хозяйственной и технической основе. Развитие торговли и укрепление связей между ранее обособленными землями делало все это возможным. Потому феодализм как государственная форма, столь важная прежде для развития исчерпал себя и начал заменяться новой государственной системой. Это могла быть тирания или узкая олигархическая республика в буржуазной Италии, централизованная монархия в регионах с огромным по численности зависимым сельским населением или нечто среднее, как в Чехии после гуситов. Все это включало в себя феодальные отношения, но ставило их в подчиненное положение. Феодальная формационная эпоха с тем была закончена, и настало иное время.
Кризис XIV в. изменил мир посредством преобразования Европы. Здесь ранее возникли передовые формы эпохи рабовладения, а после развились передовые формы феодализма. На этой основе и был совершен переход к торговому капитализму. Весь остальной мир должен был в открывшуюся эпоху подчиниться этой европейски выраженной тенденции развития.
Глава 4. С кризисами от торгового капитализма к промышленному
Торговый капитализм представлял собой первый большой этап в истории капитализма как новой формационной эпохи. Его базой было немало государств, среди которых выделялись несколько крупных, наиболее густонаселенных и богатых держав. Их соперничество в борьбе за европейские земли и колониальные рынки стимулировало прогресс. Возникший в Европе торговый капитализм, таким образом, не имел единого центра, а воплощал собой соперничество центров, экономики которых были порой тесно связаны.
Мировой рынок был создан в эпоху торгового капитализма. Но в период господства неолиберальных идей не было принято вспоминать, что выкраивание глобального рынка происходило посредством жестокого соперничества Испании, Португалии, Англии, Франции и Нидерландов. В этом процессе национальное экономическое развитие обеспечивало возможности вести выгодную торговлю, захватывать и удерживать богатые территории. Успех на внешних направлениях давал ресурсы для национального рыночного развития. Неверно, что Испания совсем не умела их использовать и только была перевалочным пунктом для колониального серебра и золота. Проблема состояла в том, что империя надорвалась, и, как показал в книге «Повседневная жизнь Испании Золотого века» Марселен Дефурно, в другие страны отхлынули многие ее мастера, например, французы[36]. Суровая налоговая политика довершила развал экономики, вызванный чрезмерными военными расходами. Однако более тонкое соединение колониальной и дальней торговой политики с развитием национального рынка всякий раз давала в эпоху торгового капитализма положительный эффект. Надо было только, отмечал Георгией Дерлугьян, чтобы союзы королевской власти «с купеческими капиталами, служилым мелким дворянством и впоследствии с рядовыми подданными» создавались как устойчивые[37]. В результате правильных действий национальный капитализм не толь был возможен, но был тем успешней, чем активней он использовал возможности мировой торговли. Нидерланды же, вырвавшись первоначально вперед других государств, сделали ставку на свободную торговлю неизменной. Жертвуя в интересах торгового и банковского капитала своим рынком (отказ от политики протекционизма), в XVIII в. они утратили свое положение, тогда как веком ранее Европа не знала страны богаче и экономики активнее. Процветание ее нашло отражение в живописи, демонстрировавшей невиданные возможности потребления.
Стоит отметить, что упадок Нидерландов по своему повторял уже произошедший к тому времени упадок итальянских центров капитализма. От 17 000 голландских кораблей XVII столетия остались воспоминания, как остались воспоминания от огромных возможностей производства и банков Северной Италии эпохи Ренессанса.
С началом неолиберальной глобализации в последней четверти XX в. разошлось представление о национальном развитии как бесперспективном пути в рамках глобального рынка. Между тем капитализм сформировался как национальное явление, никогда не терявшее торговой связи с внешним миром. Единство внутренней и внешней торговли существовало всегда, но в эру торгового капитализма оно привело к формированию наций. Национальный образ мысли, сознание не охватывало в доиндустриальное время все слои населения, но оно уже было. Оно могло использоваться политически и само влиять на политические процессы. Именно это влияние сыграло решающую роль в расширение экономического центра европейского, а после и мирового капитализма. В конце XV столетия Франция и Испания вступили в борьбу за обладание Италией, богатого и ключевого для международной торговли региона Европы.
Правительства различных стран в эпоху торгового капитализма тестировали политику форсированной модернизации. В ряды девелопменталистов (от англ.
Интересно и то, что не только смелые реформы, но и революции времен торгового капитализма не гарантировали удачи. Так, Нидерландам понадобилось повторить революцию в конце XVIII в., хотя в стране этой буржуазия впервые заняла лидерскую позицию в союзе с ориентированными на рынок землевладельцами. Но в том и состояла сущность Батавской революции 1784—1787 гг., что она была направлена против крупного капитала прежней исторической формации. Подобным по своей сути было и городское движение Великой французской революции. Просто задушить его, как в Голландии, при помощи прусских военных интервентов не удалось. Все это лишний раз подчеркивает особенную сложность развития буржуазного общества, в котором сменялись две фазы — торговая и промышленная.
Основными классами феодального общества были крестьяне и феодалы. Зависимые крестьяне, подневольные работники не были заинтересованы в труде на помещиков. Попытки помещиков принудить крестьян к такому труду нередко приводили к восстаниям и настоящим войнам против эксплуататоров и их государства. Но эти выступления всегда жестоко подавлялись, как это происходило в Западной Европе XIV в. или в Германии начала XVI в. По мере развития рыночных отношений и городов в Средние века росло влияние торговой буржуазии. Возникли банковские дома. Этот капитал в Европе был тесно связан с аристократией и церковью. Но если в Римской империи подобный класс, который можно с натяжкой обозначить как капиталистов-рабовладельцев, был кризисом III в. серьезно ослаблен, то по итогам XIV в. все произошло наоборот.
Ослабление остроты кризиса в конце III в. не было предвестником длительной эпохи экономического роста. Развитие науки и техники не давало такой возможности. Напротив, кризис XIV в. открывал новую эру экономического развития. Значение молодой буржуазии по его итогам возросло как в экономическом, так и в политическом смысле. Деньги открыли людям путь к титулам и земле, которая становится в Западной Европе товаром. В результате к немало изменившейся феодальной знати добавился второй господствующий класс. Пусть он и занимал в большинстве стран подчиненное положение, но он отныне имел все возможности к росту своего влияния. В отдельных случаях его представители могли претендовать на высокие титулы. Они также стали товаром, который можно было приобрести в разных местах — у королей, императоров Священной римской империи или Римского Папы.
Такое повышение класса буржуазии и открытие для него новых возможностей, включая создание своих государств (например, герцогства и тирании в Италии), стало возможно во многом благодаря тому, как был преодолен кризис XIV столетия. А в основе победы над ним лежали рынок, новые технологии и отношения. Город вышел из кризиса победителем, а капитал был на вершине успеха. Однако он не стремился в большинстве случаев ниспровергать старые порядки в деревне. Исключение составляли области Северной Италии, где близость и многообразие городов принудили к переходу дворян к наемному труду или чистой аренде, поскольку они конкурировали за работника с городом. Лишь в начале XVI в. буржуазия на северо-западе и севере Европы осмелилась посягнуть на старую католическую религию. В районе 1000 г. она выглядела внушительно со своей разветвленной структурой и непонятными магическими обрядами. Церковь действовала как орган идеологического и психического подавления человека. В период господства рабовладельческих отношений она тоже существовала, но ее роль была заметно иной, страх перед богом не мог заставить рабов подчиняться, но он хорошо действовал на лично более свободных, но зато морально более зависимых крестьян. Однако к 1500 г. буржуазия вне Италии (здесь католическая церковь давала многим заработать) увидела порочность этой организации, которая ужасала, поскольку была финансово невыгодна. Никакое развитие книгопечатания не могло отменить этого факта.
Последовала реформация — идеологическое сражение буржуазии и консервативной феодальной знати. Причем реформаты сумели привлечь на свою сторону дворянство ряда стран, что можно считать их большой победой. В результате сразу несколько монархов, включая английского короля Генриха VIII, отделили церковь от Рима и избавили ее от многих земельных владений. Это подкрепило союз буржуазии и дворянства, но отныне баланс в нем еще более сместился в пользу первой. В это время в Европу уже потекли богатства из отдаленных колонизируемых областей. И потекли они на юг, подкрепив имевший там блок буржуазии и знати, которая считала изменение баланса в нем недопустимым. Именно в этом состоял политико-экономический смысл католической реакции.
Наступил «золотой век» торгового капитализма и первых империй. Одновременно развитие торговли соединило нитями бесчисленных связей разрозненные области. Возникали национальные рынки. Произошла централизация государств.
В дальнейшем новые кризисы (второй половины XVI в. и середины XVII в.) лишь усиливали перевес Запада над периферией. Европа в тот момент уже ощущала себя центром мира. Связь государства и капитала менялась, изменялся капитал, а также преобразовывалось государство. Через серию социальных революций в странах с развитыми рыночными отношениями мир перешел от эпохи торгово-колониальных империй к новому общественному строю. В Голландии, Англии, а затем и Франции старые феодальные отношения были полностью уничтожены. В этом и состояла суть социальных переворотов: насильственным путем знать отстраняется от власти и принудительно превращается в капиталистов или устраняется, а правовая основа ее господства ликвидировалась. В данном процессе молодой рабочий класс играл немалую, хотя и подчиненную роль. Бельгийский историк Анри Пиренн в книге «Нидерландская революция» писал: «...кальвинизм лишь в слабой степени проник в среду мелкой буржуазии, состоявшей из лавочников и ремесленников и сохранившей традиции цехового строя. Но он побеждал повсюду, где наемные рабочие жили только своей заработной платой, повсюду, где их бедственное положение толкало их на борьбу с существующим строем. Не только работодатели толкнули пролетариат в объятия капитализма: скорее, он бросился в них сам вследствие своего недовольства, своего мятежного духа, в надежде улучшить свое положение. Словом, промышленные рабочие в эпоху Возрождения примкнули к кальвинизму по тем же причинам, по каким они впоследствии, в век пара, перешли на сторону социализма»[39]. Коряковцев по этому поводу справедливо отметил, что рабочий класс присоединился к учению Кальвина как к проводнику и выразителю передовых буржуазных отношений.
Социальные революции эпохи торгового капитализма и развернувшиеся при переходе к промышленному капитализму (последняя четверть XVIII в.) не завершали формационной эпохи. Изменение социально-экономической формы для определенных наций происходило, но это не была смена формаций в понимании вульгарного марксизма. Не феодализм менялся на капитализм, а буржуазное начало избавлялось от феодального наследства и устанавливало свое безраздельное господство. Случалось ли это само собой, в силу одного лишь успеха развития капиталистических отношений в наиболее передовых странах мира? Нет, механизмом запуска перемен являлся большой кризис в мировом хозяйстве. Он демонстрировал, что далее старое и новое не могут соседствовать, и новое не может терпеть власть старого, а должно овладеть государственным управлением, дабы перестроить общество и тем открыть ему выход из экономического тупика. Сложность этой задачи уже в эру торгового капитализма определила «распад» революции на фазы с особым содержанием, когда даже реставрация играла созидательную роль. Но обо всем этом позднее.
Итак, перемены эти были связаны с экономическими кризисами. Завоевав власть в перечисленных передовых странах, к коим нужно добавить Соединенные Штаты, капитал завоевал себе большую свободу в рамках хозяйства планеты. Империи стали другими. В ходе непростой и порой кажущейся нелепой борьбы выстроилась новая иерархия государств. Так, к середине XIX столетия Англия оказалась мировым гегемоном, хотя ее колониальные успехи к моменту революции были весьма скромными. Но что же это были за «промежуточные» кризисы эры торгового капитализма?
Вопрос о природе кризисов эпохи торгового капитализма остается во многом открытым. Наблюдения позволяют выделить перепроизводство товаров как экономическое явление (признак больших кризисов XVI—XVIII вв.), которое возникло задолго до эры промышленного капитализма, до индустриальной революции и «первого» мирового циклического промышленного кризиса 1825—1828 гг. Естественно, «десятилетних промышленных циклов» до индустриальной революции не существовало. Рост производства происходил медленно. Спрос также не мог возрастать быстро до того момента, пока в Южной и Северной Америке в XVI в. не началась разработка серебряных рудников и золотых приисков, а ранее богатства местных держав не были захвачены испанскими конкистадорами. Именно такая база денежной эмиссии сделала Испанию главным потребителем Европы 1500—1650 гг.
Производство XVI в. не могло поспеть за спросом. Последовала революция цен — снижения покупательной способности металлических денег. Одновременно с этим происходила революция лавок, красочно описанная в работах французского историка Фернана Броделя[40]. Подъем розничной и колониальной торговле продолжался и в XVII столетии. Он был дважды прерван с неприятными для испанской гегемонии последствиями: во второй половине XVI в. в Новом Свете нехватка рабочих рук совпала с исчерпанием месторождений драгоценных металлов. Долги Испании были в тот момент на максимуме — сказывались десятилетия войн против Франции за контроль над Италией. Последовал дефолт. Вместе с ослаблением платежеспособного спроса Испании это и составило кризис. Лишь когда католическая церковь, в ходе процесса в Вальядолиде в 1550 г., нашла у индейцев душу, это приняли в колониях и было решено ввозить туда больше «бездушных» негров, а корона обрела новые рудники, экономическая ситуация в Европе стала медленно выправляться. Валлерстайн выделяет это решение о «доброй» колонизации как весьма важное, поскольку в предыдущий период эксплуатация коренного населения Америк была крайне жестокой[41]. Это привело к истощению людских ресурсов и стало одной из причин финансового кризиса монархии и сокращения продаж на европейском рынке.
Были ли тут признаки перепроизводства? Товаров имелось больше, чем могло быть приобретено. Кредитный пузырь надулся и лопнул. Без денег осталась не только испанская казна, но и наемники, купцы, рабочие мануфактур и ремесленники. В ответ на возросшее налоговое давление восстали испанские Нидерланды. И хотя движение в границах современной Бельгии было в итоге подавлено, а местные буржуа, дворяне, ремесленники и лавочники вернулись к повиновению, но революцию не удалось победить на севере. Здесь не вернулись к повиновению и католицизму взамен на выгоды от причастности к рынку испанской монархии. Здесь революция укрепилась и взяла верх. В новом подъеме участвовали уже новые — буржуазные Нидерланды.
В середине XVII в. ситуация повторилась: развернулся новый экономический кризис. В ответ на него усилилась атака соперничающих держав на колонии католической империи. В 1720-е годы прощупывается новый мировой кризис. Он был связан с крахом торговых акционерных компаний и не мог не затронуть все страны Европы, а не только Англию и Францию, где находился его эпицентр. Вероятно, он усилил отток капиталов из Нидерландов в Англию и ускорил упадок этой державы. В России с ним стоит связывать финансовые проблемы позднего царствования Петра I и ряда последующих лет.
Описанные кризисы случились в условиях большого подъема и ни в какое сравнение с кризисом XIV в. идти не могли. Бродель так фиксировал случившийся тогда перелом: «Если необходимы какие-то конкретные данные, касающиеся Запада, то я отметил бы длительный рост населения с 1100 по 1350 г., еще один — с 1450 по 1650 г. и еще один, за которым уже не суждено было последовать спаду, — с 1750 г.»[42]. Бродель подчеркивает отсутствие статистики; в наличии лишь косвенные данные. Его указание на «точку» 1650 г. важно, поскольку рассматриваемые нами кризисы принято оставлять за скобками промышленной истории, словно бы они не имеют никакого значения и ничего не дают для развития теории кризисов и понимания логики истории.
В работах «Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV—XVIII вв.» и «Что такое Франция?» Бродель осторожно касается переломных ситуаций, говоря о ритмах и поворотах конъюнктуры[43]. Он сомневается в общепринятом понимании кризисов, и эти сомнения также важны, как и работа ученого по изучению столетий торгового капитализма. Без нее и без других сведений было бы невозможно доказательно говорить о формационном подходе как подложном марксизме.
Если сравнивать известное, благодаря Марксу, о кризисах XIX в. со сведениями нашего времени о кризисах эпохи торгового капитализма (начало второй половины XVI или середина XVII в.), то видно, что те кризисы отличал вызванный «внешним толчком» провал потребления и производства. Размышляя о кризисах и призывая остерегаться «слишком упрощенного детерминизма», Бродель указывал на экзогенные причины[44]. Сила внешней среды могла сдерживаться кредитом, например, ростом долгов главного потребителя Европы — испанской короны, но крах неминуемо наступал. Британский историк Эрик Хобсбаум выделял дефицит массового спроса[45]. Ссылаясь на его исследование «Кризис семнадцатого века» и дополняя ее своим анализом, Караглицкий в «Периферийной империи» замечал: около 1620 г. поток серебра из Нового Света начал иссякать, что нарушило торговый баланс между Западной и Восточной Европой, ранее положительный для Востока[46]. За кризисом последовало изменение колониального производства, обеспечившее рост предложения таких товаров, как сахар, какао, табак, кофе. Это изменило баланс в торговле, но в выигрыше оказались новые колониальные страны: Франция, Великобритания и Нидерланды. Колониальные товары стали их «серебром».
И все же кризисы торгового капитализма имели и внутреннюю основу. Они демонстрировали придел определенной политики, определенной системы связей в мировом хозяйстве. Удар о преграду выражал проблему. Сам же кризис требовал изменений государственного курса, экономических правил, орудий труда, организации производства и управления. Все кризисы торгового капитализма преодолевались. Доподлинно известные хозяйственные кризисы имели следствием революции в Нидерландах и Англии.
Во всем этом прослеживается некоторая цикличность. Торговый капитализм еще ждет своих исследователей — экономистов. Сейчас же можно предположить, что в его истории могут быть выделены длинные волны, каждая из которых рождалась и погибала в экономическом кризисе. Первая подобная волна вышла из ужасов кризиса XIV в. В конце XV столетия явно возникает непростая ситуация, своеобразный тупик развития, а быть может и серьезный кризис. Французская армия устремляется на покорение Италии, Португалия и Испания снаряжают экспедиции в поисках путей к богатствам Индии. Все это происходит примерно в одно время. Успех колониальных предприятий обеспечил экономический бум первой половины XVI в.
В периоде 1420—1490 гг. экономический рост в Европе базировался на внутренних ресурсах. Этот период может быть предположительно назван первой повышательной волной торгового капитализма. Следом был подъем на основе расширения экономического пространства. Была создана огромная периферия для европейской экономики. Подъем конца XVI — середины XVII в. базировался на качественно новом вовлечении ресурсов периферии. Следом имел место передел колоний: Испания была лишена англичанами, французами и голландцами ценных островов в Карибском море. Этот период может быть обозначен как еще одна повышательная волна. Но не является ли ошибкой обозначать явно имевшие место волны как понижательные (территориальное расширение рынка) и повышательные (новое по качеству освоение рынков)?
Без внимательного изучения экономических процессов в XVII—XVIII вв. это было бы преждевременно. Возможно, волны развития в эпоху торгового капитализма вообще не могут быть маркированы в духе теории Кондратьева. Две волны вряд ли могут быть обоснованно соединены в некий цикл. Одно можно сказать определенно: В 1740—1770-е годы борьба за рынки обострилась до предела. Англия, Франция и их союзники сошлись в Семилетней войне (1756—1763). Спустя десять лет после нее началась новая эпоха. Началась она с масштабного экономического кризиса. Развертывание его оказалось связано с кризисом колониальной политики прежнего образца. Можно даже говорить о крахе первого колониализма: многие британские колонии в Северной Америке восстали и создали новое государство, обнаружился кризис испанского владычества в Новом Свете.
В 1812 году Наполеон так охарактеризовал в беседе с Арманом Коленкуром перспективы испанских владений в Южной и Северной Америке: «Все колонии последуют примеру Соединенных Штатов. Утомительно ожидать приказаний из метрополии, находящейся на расстоянии двух тысяч лье, и повиноваться правительству, которое кажется иностранным, ибо оно находится далеко и неминуемо подчиняет ваши интересы местным интересам, так как оно не может пожертвовать ими ради вас. Как только колонии чувствуют себя достаточно сильными, чтобы сопротивляться, они хотят сбросить с себя иго своих основателей». Коленкур заключал: «Император считал, что отделение испанских колоний от их метрополии является большим событием, которое изменит картину мировой политики, укрепит позиции Америки и меньше чем через десять лет создаст угрозу для английского могущества; это возместит наши потери. Он не сомневался, что Мексика и другие большие заатлантические владения Испании провозгласят свою независимость и образуют одно или два государства с такой формой правления, которая наряду с их собственными интересами превратит их в сподвижников Соединенных штатов»[47]. Прогноз реализовался не вполне. Но стоит учесть факт: с задержкой от Англии Испания все равно потеряла богатейшие колонии.
Все, что было сохранено европейскими державами к 1820-м гг., не было столь значимо, как все, чем они обладали в период расцвета торгового капитализма. Положение Великобритании было иным, хотя и ее потери были весьма существенными. В середине XVIII в. колониализм первого издания капитализма достиг пика. Вся последующая колониальная экспансия промышленных европейских государств была уже «вторым изданием» колониализма. Крах этой колониальной политики не мог привести к краху капитализма, как не привел к его крушению крах колониального владычества при торговом капитализме. Напротив, в обоих случаях неудачи подстегнули экономическое развитие мира. Капитализм умел находить внутреннюю, находящуюся внутри его центра периферию, а не только ползти в стороны. В конце эпохи торгового капитализма перед обществом лишившихся или теряющих важные колонии государств стоял выбор: ослабевать далее, скатываясь в периферию или полупериферию мира, или резко изменить ситуацию. Второй путь означал революцию. Но это революция, как показал опыт Испании XIX в., не всегда могла развернуться успешно. На это же ранее указала печальная судьба Батавской революции в Нидерландах.
Торговый капитализм обеспечил экономикам Европы невиданное прежде ускорение развития. Историки выделяют успешность XVIII столетия, но и период XV—XVII вв. был весьма динамичным. Росло производство. Увеличивалось потребление, хотя далеко не все и не везде выигрывали от этого. Так, известно, что «второе издание» крепостного права в России и рост связи дворянства с городскими рынками обернулся обнищанием миллионов крестьян. Это замечательно показал Михаил Покровский в большой работе «Русская история»[48]. Ресурсы земледельцев попросту изымались владельцами поместий и обменивались в городах на деньги. Однако в конечном итоге дворянская эксплуатация сельского работника, в какой бы форме она не имела места в Европе, работала на расширение рыночной экономики и обогащение буржуазии. Ее экономическое усиление было неравномерным. В центрах европейского капитализма этот процесс шел быстрее. Он казался современникам естественным, логичным: материальная деятельность людей, деловая сметка, торговля повышали благосостояние общества и увеличивали состояния негоциантов и уровень общего достатка.
Так продолжалось, пока не грянул экономический кризис. Он перевернул все.
Глава 5. Тяжкие роды промышленного капитализма
Эпоха торгового капитализма началась в результате изменений, произведенных кризисом XIV в. Промышленный капитализм также родился из экономического кризиса.
Время начала первого изученного Кондратьевым цикла (конец 1780-х — начало 1790-х гг.) совпадает именно с этим острым экономическим кризисом, носившим широкий международный характер. Кризис не одновременно проявлялся в различных странах, но, как видно, был вызван общими причинами: невозможностью дальнейшего экономического роста без качественных (включая, политические) перемен. Накануне наблюдался избыток свободных капиталов при явно усложнившемся вложении в производство. Не случайно в те годы плоды научно-технической революции, часто определяемой как результат всего XVIII в., оказались востребованы. Но также под влиянием кризиса имели место и радикальные социально-экономические перемены, убравшие феодальные преграды на пути капиталов и изобретений во многих странах Европы.
Вряд ли сейчас возможно полноценно воспроизвести картину кризиса. Данных недостает. Порой, как это было и с более ранними кризисами, этот кризис прослеживается по косвенным признакам. Вероятно, он имел две острых фазы: в первой половине 1770-х гг. и в 1780-х гг. На первом этапе кризиса наиболее развитые промышленно станы (Англия, Франция и Голландия) столкнулись с острым «мануфактурным перепроизводством». Произошло значительное падение экспорта товаров, прежде всего тканей. Сократились заработки рабочих. Упал импорт сырья и продовольствия в эти страны. Не случайно в 1774 г. в Лионе происходит большая стачка текстильных рабочих. В Англии еще в 1769 г. обстоятельства принудили парламент принять закон, предусматривающий смертную казнь для пролетариев за разрушение машин. В Москве в 1771 г. имел место «чумной бунт», разразившийся во время эпидемии и вызванный ухудшившимся материальным положением горожан.
Причина кризиса в наиболее передовых странах состояла в развитии мануфактурного производства в Европе и английских колониях Северной Америки. Видимо еще накануне кризиса на мировом рынке обозначился рост цен на сырье вследствие повышенного потребления его растущей промышленностью европейских стран (отчасти повлияла Семилетняя война). Вместе с тем годы производственного и торгового подъема привели к увеличению заработной платы в Англии и Франции. Все это сделало экспорт промышленных товаров из промышленно развитых стран более дорогим, чем производство аналогов на месте. В 1770-х и особенно в 1780-х гг. быстро растет мануфактурное производство в империи Габсбургов (особенно в Чехии), России, Германии, Испании (особенно в Каталонии) и даже Польше. При этом Пьемонт, Нидерланды, Франция и Англия сталкиваются с проблемами сбыта своей продукции.
Уже в 1780-х гг. начинает развиваться протекционизм. Государства Восточной, Южной и Северной Европы осуществляют крупные реформы. Устраняются многие внутренние пошлины (в Австрии — реформы 1775 г.), ремесленные цеха лишаются средневековых привилегий, но при этом усиливаются крепостнические порядки: происходит ужесточение эксплуатации сельского населения. Однако под давлением снизу в 1780-х гг. в ряде стран феодальный гнет смягчается. В 1780 году крепостное право отменено в Чехии, а в 1785 г. — в Венгрии.
Растущие в тот период в Европе мануфактуры используют дешевый, а зачастую подневольный труд. Пока государства Северо-Западной Европы борются с последствиями кризиса, в отсталых странах начинается подъем. Вероятно, уже в этом можно видеть начало первой повышательной волны, прослеженной Кондратьевым. Европейские страны, чья промышленность была менее связанной с внешними рынками, быстрее преодолевают кризис.
Поделиться книгой: