Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Мифы мировой истории - Мария Баганова на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Поначалу они были деревянными, позже их стали возводить на каменном фундаменте, затем каменным стал донжон — центральная часть замка, потом и внешние стены.

Крепостную стену замка защищали разнообразные оборонительные сооружения, призванные затруднить наступление врага и дать время защитникам наладить оборону. Это были рогатки, земляные насыпи, живые изгороди из колючего кустарника. Затем шел ров, часто заполненный водой. За рвом насыпь, а за ней — крепостная стена, опоясанная тропинкой, по которой всегда прохаживались стражники. Такие же стражники дежурили и на верху стены, высота которой могла достигать 10 метров, а ширина колебалась от 1,5 до 4,5 метра. Фундамент башни старались максимально углубить в землю и сделать по возможности пологим, чтобы затруднить врагам рытье подкопов и применение таранов.

Крепостных стен могло быть несколько, одна внутри другой, так что, преодолев первую, враги оказывались в узком коридоре, а сверху, со второй стены, их осыпали стрелами осажденные. Внутри замка обустраивали несколько дворов, тоже разделенных стенами: так создавалось больше линий обороны и замок труднее было захватить.

Центром каждого замка был донжон — отдельно стоящая укрепленная башня с одной-единственной небольшой дверью, расположенной примерно на высоте 5 метров от земли. К ней вела шаткая деревянная лесенка. Если внешние стены и дворы замка оказывались захваченными, защитники могли укрыться в донжоне, обрушить лесенку и продержаться еще довольно долгое время.

В подземелье донжона устраивались кладовые с запасами провизии и воды. Особенно ценились замки, внутри которых был вырыт колодец.

Это значило, что защитники не останутся без воды даже в случае самой длительной осады. Такие замки считались неприступными.

На втором этаже замка устраивался огромный зал — площадью до 150 кв. метров. Толстые стены с узкими трапециевидными окнами позволяли устраивать глубокие оконные проемы с низкими подоконниками, похожими на скамьи. Такие проемы служили своего рода маленькими гостиными, тут можно было уединиться и поговорить по душам.

В центре зала стоял стол — простые доски, положенные на козлы. Во главе стола стояло кресло хозяина замка, иногда рядом — кресла для его супруги и наиболее знатных гостей. Остальные сидели на длинных скамьях или просто на подстеленных покрывалах или пучках соломы. Стульев не было, а столы были ниже, чем современные. Скатерти использовались редко, и были они размером с салфетку. Большая скатерть на весь стол стоила бы безумно дорого, да тогдашний ткацкий станок не позволил бы выткать столь широкое полотно.

Пол зала зимой и весной был устлан соломой, а летом и осенью — свежесрезанной травой и цветами. По углам раскладывались пучки пахучих трав: розмарина, тимьяна, шалфея. Иногда стены украшали гобелены или пестрые шерстяные занавеси — это считалось роскошью. Мебели было немного — лишь ряд сундуков вдоль стен, где хранилась посуда, одежда и домашняя утварь. Иногда вместо сундуков в стенах устраивались глухие ниши с полками — прообраз современных шкафов. Их закрывали плотные пологи.

Верхние этажи были разделены на множество комнат — спален для господ и слуг. В комнатах стояли широкие кровати: простые деревянные настилы на ножках, покрытые толстым слоем размятой соломы. Поверх соломы такое ложе застилали льняной или шелковой простыней, которую не заправляли, и укрывали стеганым одеялом — пуховым или шерстным. Иногда зимой использовали еще и меховые покрывала.

Кровати эти были очень широки — в те времена люди никогда не спали поодиночке, а всегда по двое или по трое, — но не слишком длинны: во время сна не было принято вытягивать ноги.

Над кроватью делался балдахин: потолки замка часто протекали. Со всех четырех сторон имелись занавеси, позволявшие полностью укрыть ложе. Так как в спальне знатного сеньора кроме него из соображений безопасности обычно ночевали еще и самые преданные его вассалы, такие пологи были необходимы из соображений приличия.

На задней стене донжона устраивался туалет — небольшая выступающая из стены кабинка с круглым отверстием в полу. Экскременты падали вниз, образовывая на заднем дворе замка зловонную кучу, которую периодически вывозили золотари. Иногда таких кабинок было несколько — одна над другой. В этом случае во время дефекации следовало громко кричать, чтобы не попасть в неприятную ситуацию самому и не испачкать тех, что мог присесть снизу по той же надобности. На эту сторону по причине дурного запаха старались не выводить окон и открытых галерей, но это не всегда было возможно по причине ограниченности места.

Но не зловоние было главным бичом рыцарского замка, а сырость и сквозняки. В холодное время года окна прикрывали лишь плотными шторами или ставнями, защищавшими от ветра, но не пропускавшими свет. Чтобы как-то решить проблему, порой в ставенках делались отверстия, затянутые бычьим пузырем.

Отапливался замок с помощью огромных каминов, никак не украшенных, и большого числа переносных жаровен. Из-за этих неудобств хозяева замка в мирное время предпочитали жить не в донжоне, а в небольших пристройках.

Во дворе замка располагались деревянные постройки — хозяйственные службы и жилища многочисленной дворни. Часто в замке был и свой садик.

Замковые сады заслуживают отдельного описания. Возникли они по чисто бытовой надобности — иметь к столу свежие фрукты, овощи, зелень. Однако мало-помалу хозяйки замков пришли к мысли, что такие сады — отличное место для прогулок, и принялись наводить там красоту. Деревья высаживались по определенному плану, грядкам с овощами придавались фигурные формы, а кое-где даже росли цветочки — лилии, маки, душистый горошек, отнимая у грядок драгоценную плодородную почву. Вьющиеся растения на опорах создавали плотные изгороди, позволявшие укрыться от солнца и нескромных взглядов.

Кретьен де Труа. Отрывок из романа «Ланселот»:

«Выехав из леса, они заметили дом какого-то рыцаря. Его жена сидела у входа и казалась весьма приветливой. Едва завидев их, она поднялась, пошла им навстречу и радостно приветствовала, говоря: „Будьте желанными гостями. Я рада принять вас в своем доме. Сойдите с лошадей, вы найдете здесь гостеприимный приют“. — „Мадам, мы благодарны вам. Раз вы нас просите, мы сойдем с лошадей и переночуем у вас“. Они спешились. Имея много прислуги, дама тотчас велела позаботиться о лошадях. Она созвала сыновей и дочерей, все незамедлительно сбежались: рыцари, любезные и обходительные юноши, прекрасные девушки. Своим сыновьям она повелела снять седла с лошадей и привести их в порядок, на что те охотно согласились. Дочерей она просила помочь гостям снять их оружие. Те поспешно выполнили просьбу, после чего каждому из гостей они накинули на плечи короткий плащ. Затем их повели внутрь дома, облик которого показался им красивым. Хозяина еще не было: он охотился в лесу вместе с двумя сыновьями. Остальные дети вышли ему навстречу, они взяли у него крупную дичь и сказали: „Сир, знайте, что у нас в гостях два рыцаря“. — „Да будет славен Господь за это“, — ответил он. Пока отец и сыновья радостно приветствовали рыцарей, остальные домочадцы хлопотали по хозяйству. Каждый спешил выполнить свою часть работы: одни помогали в приготовлении пищи, другие в это время зажигали свечи. Третьи принесли полотенце, таз и воду для мытья рук и наливали ее, не жалея. Вымыв руки, каждый шел на свое место за столом. И все было приятным в этом доме, и ни в чем не было недостатка».

Подобные описания встречаются во многих рыцарских романах, и нет оснований им не верить. В те времена не было газет или радио, а потому все новости передавались только из уст в уста. Посещение замка странствующим или возвращающимся из похода рыцарем давало возможность хозяевам узнать, что происходит в мире и, возможно, завязать полезные знакомства, а если повезет — то найти женихов для многочисленных дочерей.

Хлебосольство считалось одной из главных добродетелей феодала, ее несоблюдение влекло за собой позор. «А у баронов при дворах / Я бы от голода зачах: / Хоть богатеет феодал, / Пустеет пиршественный зал», — высмеивал скупердяев знаменитый трубадур Бертран де Борн.

Мытье рук перед тем, как сесть за стол, и после еды — тоже не выдумка писателя: в те времена это было просто необходимо, так как не было ни вилок, ни ложек, а нож подавался один на двоих. Ели руками. Жидкие и полужидкие кушанья слуги наливали в блюда с ушками, также обычно рассчитанные на двоих, и соседи по столу отхлебывали по очереди. Рыбу, мясо и твердую пищу подавали на блюдах, а индивидуальных тарелок не было: каждый гость клал свой кусок на плоскую лепешку. Эти лепешки не съедали; по окончании обеда их, пропитавшихся соками разных блюд, выбрасывали или отдавали черни. Пожалуй, именно так и родилась столь популярная ныне пицца.

Золотая и серебряная посуда, часто упоминающаяся в романах, — безусловно, преувеличение: даже при королевском дворе она была максимум позолоченной.

Вино пили из большой чаши, которая наполнялась из расчета на несколько соседей, или из индивидуальных кубков, по первому требованию наполняемых виночерпием. Блюда с кухни приносили накрытыми полотенцем, а снимали его только в момент подачи. Это позволяло сохранить пищу горячей, а также помогало предотвратить попытку отравления.

Порядка подачи блюд не существовало. Обед мог начинаться с супа, пирогов, сыра или даже фруктов. Современные представления о том, что фрукты, сладости и конфеты должны завершать трапезу, не соответствуют тогдашним обычаям: часто на миниатюрах изображены столы, на которых супы, жаркое и десерты стоят вперемешку.

Обеспечив свою безопасность, обитатели замков возжаждали красоты, и это желание привело к рождению куртуазного мира, полуреального, полувымышленного, воспетого поэтами — труверами и трубадурами. Страной поэтов по праву можно считать область на юго-западе Франции, состоявшую из нескольких графств и герцогств, которые обычно объединяют под названием Аквитания. В разные века она считалась то королевством, то герцогством; то обретала самостоятельность, то теряла ее.

Во второй половине IX века герцоги Аквитании стали вассалами короля Франции, однако их мощь не уступала власти их сюзеренов, а земельные владения превышали домен короля Франции. Центром Аквитании стал город Пуатье, столица графства Пуату. Покровительницей этого города считалась уже знакомая нам святая Радегунда. Спустя шестьсот лет после нее в Пуатье родилась девочка, которой суждено было стать одной из самых знаменитых королев в мире. Она была сильной, она была красавицей, как и ее святая предшественница, но на благонравие не претендовала. Она была прекрасно образованна и умна и тоже ушла от нелюбимого мужа — но не в монастырь, а к другому мужчине. Ей посвящали стихи трубадуры — но славили они ее красоту, а не благочестие.

Эту женщину звали Алиенор, и была она герцогиней Аквитании. Рассказ о ней, наверное, лучше всего начать с ее деда — отважного рыцаря и первого из трубадуров Гильома Аквитанского.

«Граф Пуатье был одним из самых куртуазных людей на сеете и одним из самых великих обманщиков дам, и был он добрым рыцарем, галантным и щедрым; и хорошо сочинял и пел…» «Своей воинской доблестью в делах мира сего он превзошел всех прочих светских властителей…» — признавали средневековые хроникеры, но, однако, называли аквитанского герцога «врагом всяческого целомудрия и святости», считая, что он «погряз в трясине пороков, как если бы полагал, что все вершится случайностями, а не управляется Провидением».

Гильом после смерти отца унаследовал герцогство в возрасте пятнадцати лет. В шестнадцать он женился на красавице Ирменгарде Анжуйской. Однако скоро выяснилось, что его молодая супруга бесплодна, да и нервная до крайности, поэтому брак был расторгнут спустя всего три года. Гильом вторично женился на Филиппе, дочери графа Тулузского, которая родила ему двух сыновей — Гильома и Раймунда.

В тридцатилетием возрасте герцог отправился в Первый крестовый поход, принесший больше бедствий, чем славы.

Английский хронист Ордерик Виталис:

«Итак, в году 1101-м от Рождества Господа нашего, Гильем, герцог Пуатевинский, собрал огромное войско из Аквитании и Гаскони и, полный воодушевления… двинулся в священный поход. Он был храбр и доблестен и чрезвычайно веселого нрава, превосходя даже самых находчивых лицедеев бесчисленными своими шутками…

Герцог Пуатевинский в сопровождении трехсот тысяч вооруженных воителей выступил из лимузинских границ и, чрезвычайно отважно обложив осадою Константинополь, устрашил императора, но затем, нищий и обездоленный, едва добравшись до Антиохии, вошел в нее всего с шестью спутниками…»

Столь прискорбная перемена произошла после того, как христианское войско попало в засаду магометан при Геракпее в сентябре 1101 года. Печальной героиней этого боя стала сорокасемилетняя маркграфиня Ида Австрийская — признанная красавица и мать семерых детей. Эта женщина, обладавшая прекрасным здоровьем и физической подготовкой, отправилась в Крестовый поход и билась с врагами наравне с мужчинами. Она тоже участвовала в бою при Гераклее, когда христиане были окружены и разбиты. Только Гильом Аквитанский, Вельф Баварский и шесть человек свиты, израненные, изможденные, в лохмотьях достигли Антиохии. Архиепископ Тимо был убит, прекрасная Ида пропала без вести. По всей видимости, она тоже погибла, но позднее возникла легенда, что красавицу взяли в плен и отправили в Хорасан, там она попала в гарем эмира и родила героя Имадеддина Ценки, впоследствии опаснейшего врага христиан.

Эта битва стала не последним испытанием, выпавшим на долю крестоносцев. Дошли до нас слова безымянного пилигрима, описывающие страшный голод, терзавший христианское войско, осажденное в Антиохии, когда воины-паломники вынуждены были пожирать тела мертвых турок: «Они сдирают кожу с турок и хорошо их потрошат, варят и жарят мясо к пиру. Им это порядком нравится: они едят его не соленым и с хлебом. Иной, прищелкивая, говорит соседу: „Пост прошел, всю свою жизнь я не буду желать лучшего кушанья и предпочитаю его свинине и жирной ветчине; дайте нам им полакомиться, пока мы не свалимся“».

Крестоносцы все же дошли до Иерусалима, взяли город штурмом и потопили его в крови неверных. Историк XII века Гийом Тирский писал, что «невозможно было смотреть без ужаса, как валялись всюду тела убитых и разбросанные части тел и как вся земля была залита кровью. И не только обезображенные трупы и отрубленные головы представляли страшное зрелище, но еще более приводило в содрогание то, что сами победители с головы до пят были в крови и наводили ужас на всякого встречного».

В результате Первого крестового похода на Востоке было основано несколько христианских государств: Иерусалимское королевство, герцогство Антиохия, графство Триполи, графство Эдесса.

Аквитанский герцог воротился домой, но он был явно не создан для мирной жизни: его дважды отлучали от церкви, и оба раза он возвращался в ее лоно. Историк XII века Вильям Малмсберийский с негодованием писал: «Прикрывая свои дурачества некоей обманчивой личиной благопристойности, он сводил все к остроумным шуткам и заставлял рты своих слушателей растягиваться от хохота… воздвигнув возле некоего замка Ивор (Ниорт) здание наподобие небольшого монастыря, он задумал в безумстве своем разместить там аббатство блудниц; называя поименно ту или иную, отмеченную молвой за свое непотребство, он напевал, что поставит ее аббатисой или игуменьей, а все остальные будут простыми монахинями».

«Прогнав законную супругу, он похитил жену некоего виконта из замка Геральда по имени Мальбергиона, к которой до того пылал страстью, что нанес на свой щит изображение этой бабенки, утверждая, что хочет иметь ее с собой в битвах, подобно как она имела его при себе за пиршественным столом».

Герцог Гильом забрал красотку прямо из замка ее мужа, чему тот даже не попытался воспротивиться. Зато герцогиня Филиппа вовсе не желала мириться с изменой супруга: она была страшно разозлена и даже пожаловалась папе римскому.

Не слишком огорчившись, Гильом сочинил, по его собственному выражению, «малопристойный стих» о двух лошадях:

«Есть у меня две скаковые лошади, породистые и красивые; Превосходны они, сильны и норовисты, но я не могу держать их в одной конюшне, потому что они не терпят друг друга.

Если бы я мог объездить их по моему вкусу, я бы не вылезал из седла и был бы самым завидным наездником».

Удалому герцогу так и не удалось примирить своих «лошадок». Оскорбленная Филиппа удалилась в монастырь и принялась настраивать своего сына против отца. Началась война. Захватив сына в плен, Гильом придумал ему своеобразное «наказание»: женил на юной виконтессе Аэнор де Шательро — дочери прекрасной Амальберги.

Алиенор, герцогиня Аквитанская — королева Франции

Гильом X, в отличие от отца, отличался строгим нравом и благочестием. К сожалению, брак его длился недолго: Аэнор умерла молодой от какой-то болезни. От этой же хвори скончался и их единственный сын. А две дочери — Алиенор и Петронилла выжили. Вторично жениться Гильом не успел: он умер от случайного отравления, совершая паломничество в испанский город Сантьяго де Кампостелла, назначив опекуном своих юных дочерей французского короля Людовика Толстого. Старый король, не мудрствуя лукаво, быстро нашел красивой и богатой наследнице мужа — своего сына. А чтобы красотка Алиенор от выгодного брака не отказалась, «благородное сопровождение для путешествия туда приготовил»: пятьсот и более рыцарей из лучших в королевстве собрал.

Войско это он «богатствами и изобилием сокровищ снабдил, чтобы ничего во всем герцогстве Аквитанском они не грабили, чтобы ни землю, ни бедных этой земли не портили, чтобы друзей в недругов не превращали…» — рассказывает нам аббат Сугерий.

25 июля 1137 года в Бордо состоялась свадьба, прерванная печальным известием о смерти старого короля. Лето в тот год было очень жарким, продукты быстро портились и люди часто страдали желудочными недомоганиями, грозившими серьезной бедой: дизентерия была очень распространена в Средние века. «Невыносимой слабостью господин Людовик совсем изнемог, когда в Париже повторной дизентерии поносом тяжко мучился, — горестно сообщает Сугерий, — после тридцати лет правления, в возрасте… шестидесяти лет, в августовские календы, он испустил дух».

Молодожены немедленно отправились в Париж, чтобы успеть на похороны старого короля. Так Алиенор стала королевой Франции.

Трудно представить двух более непохожих людей, чем Алиенор и Людовик VII. Он — замкнутый хмурый юноша, хорошо образованный и неглупый, но слишком застенчивый, неуверенный и непривычный к публичным выступлениям. Она — яркая красавица с роскошными рыжими волосами, из-за которых трубадуры прозвали ее aigle en or — «золотой орлицей». В ту пору Алиенор было всего 15 лет. По описаниям современников и имеющимся изображениям, она была невысокой, стройной, с удлиненным лицом и большими темными глазами.

Людовик оказался на французском престоле силой случая, он ведь был вторым сыном, престол должен был занять его старший брат Филипп. Внезапное несчастье изменило все: Филипп верхом переправлялся через один из рукавов Сены. Только он выбрался на берег, как под ноги коню внезапно метнулась невесть откуда взявшаяся свинья. Испуганная лошадь взвилась на дыбы и сбросила всадника. Удар о землю оказался для седока смертельным. Его младший брат Людовик готовил себя к духовной карьере, не к царствованию, он не был честолюбив, и внезапно свалившаяся на его плечи власть стала для него тяжким бременем.

Алиенор же воспитывалась совсем иначе.

«Все цветет! Вокруг весна! — Эйя! Королева влюблена! Эйя! И, лишив ревнивца сна,— Эйя! К нам пришла сюда она, Как сам апрель, сияя. А ревнивцам даем мы приказ: Прочь от нас, прочь от нас! Мы резвый затеяли пляс».

Вот такие песни распевала юная Алиенор с подругами, танцуя вокруг украшенного разноцветными ленточками майского дерева.

«Ревнивцами» провансальские лирики именовали нелюбимых и скучных мужей, мешавших красавицам-женам развлекаться с молодыми людьми. Теперь роль такого «ревнивца» выпала французскому королю, искренне полюбившему свою красавицу-жену. Его чувство не стало взаимным, брак их не клеился, к тому же целых семь лет королева оставалась бесплодной. Это тревожило и ее саму. Молясь о ниспослании наследника, Алиенор обратилась к Бернару Клервосскому — человеку, еще при жизни почитавшемуся святым.

Молитвы помогли: в 1145 году Алиенора родила королю дочь Марию. С той поры святой Бернар сделался ее кумиром. Поэтому молодая королева ни минуты не сомневалась, услышав его проповеди о новом Крестовом походе: она вместе с мужем приняла крест.

Поводом для похода послужили падение христианского города Эдессы в 1144 году и страшная резня, устроенная там мусульманами под предводительством Имадеддина Ценки, считавшегося сыном пропавшей без вести Иды Австрийской.

Обет «взять крест» король и королева принесли в знаменитом аббатстве Сен-Дени, где хранилась орифламма — стяг французских королей. На площади перед церковью собралось столько народу, что Людовик с супругой из-за страшной давки даже не сумели выйти из церкви через главный вход, их пришлось провести через кельи монахов.

Людовик, следуя обычаю, отныне установившемуся у французских королей, поклонился мощам святого Дионисия, затем взял с алтаря прославленную красно-золотую орифламму, и сам папа Евгений III, прибывший специально ради этого случая, вручил ему суму и посох паломника. Ведь Крестовый поход, который сегодня представляется нам военной экспедицией, прежде всего был паломничеством.

Бернар Клервосский

(1090–1153)

Этот аристократ из Бургундии ушел в монастырь цистерианцев в возрасте двадцати двух лет. Вместе с ним монашество приняли четыре его брата и двадцать семь друзей.

Всего через три года он основал монастырь в Клерво на землях своего дяди в Шампани. Монастырь этот быстро рос, и со временем у него появилось шестьдесят шесть «дочерних» обителей.

Бернар изводил себя постами и бдениями, много путешествовал, хотя не отличался крепким здоровьем, был сторонником аскезы и крайней строгости богослужений. «Что делать золоту в святая святых?» — восклицал он, сравнивая аббатство Сен-Дени, заботливо украшенное настоятелем Сугерием, с «кузницей Вулкана», убежденный, что там поклоняются не Богу, а золоту. Надо признать, что часто Бернар переходил границы здравого смысла: так, обличая разврат духовенства, он считал излишеством даже хорошее полноценное питание, принятое в Сен-Дени.

Также нетерпим он был и к любому инакомыслию в толковании Священного Писания. По его настоянию Пьер Абеляр был объявлен еретиком и брошен в тюрьму.

Крестовые походы Бернар идеализировал, подчеркивая, что крестоносцы поднимают меч не ради грабежа и наживы, а лишь во Славу Господню.

Немного о Сен-Дени и аббате Сугерии

По преданию, Дионисий проповедовал христианство в Риме, в германских землях и в Испании, затем он перешел в Галлию и стал первым епископом Лютеции, как тогда называли Париж. Во время преследования христиан Дионисий и еще два проповедника были схвачены языческими властями и обезглавлены на вершине горы Монмартр. Именно в честь этого трагического события гора и получила свое имя: по-французски Montmartre — гора мучеников. Но после казни произошло настоящее чудо: святой Дионисий взял свою отрубленную голову, прошествовал с ней через весь город и лишь затем там пал мертвый, неподалеку от места тайных собраний христиан.

Благочестивая женщина Катулла погребла его останки. Позднее на этом месте выросло аббатство Сен-Дени.

Наибольшего расцвета оно достигло в XII веке при управлении аббата Сугерия — так принято по-латински транскрибировать его имя, хотя во французском варианте имя произносилось как Сюжер.

Хороший политик и хороший человек — может ли такое быть? Сюжер или Сугерий — один из редчайших примеров, когда эти два качества совмещались.

Начать надо с того, что этот знаменитый аббат был незнатного происхождения. К тому же его родители были вовсе не богаты. Но мальчик с детства отличался столь выдающимися способностями, что его приняли в знаменитую школу при Сен-Дени, где в это же время получал образование будущий Людовик ле Гро — Людовик Толстый, король Франции.

Помимо способностей и отличной памяти молодой Сугерий обладал редким даром общения. Окруженный отпрысками знатнейших родов, он умудрился не стать парией, не замкнуться в себе. Напротив, он сумел подружиться с самим наследником престола! И судя по тому, что их дружба продлилась вплоть до самой смерти Людовика, это чувство не было ни лестью, ни низкопоклонством. Мало того, Сугерий сумел стать другом и наставником сыну короля — Людовику Молодому. Именно Сугерий был назначен регентом Франции на время отъезда Людовика в Крестовый поход. Он долгие годы мирил Людовика и Алиенору, не допуская их развода.

Сугерий был великолепным хозяйственником и страстным патриотом; он обожал своего короля и был страстно привязан к аббатству Сен-Дени. При нем Сен-Дени стало богатейшим и красивейшим святилищем Франции.

Интерьер церкви Святого Дионисия напоминал драгоценную шкатулку: стены покрывали росписи и мозаики, алтарь был весь изукрашен золотом и самоцветами. Большой крест, сделанный из чистого золота, — сплошь выложен жемчугом и драгоценными камнями. В отличие от многих настоятелей, не допускавших в монастырские церкви простую публику, Сугерий, напротив, заботился о том, чтобы храм мог вместить всех желающих и все могли полюбоваться его красотой. «Сияет благородный храм, пронизанный светом», — восхищался аббат своим детищем.

Сугерий заботился не только о внешней красоте, но и об удобстве: по его распоряжению старые холодные мраморные скамьи были заменены на деревянные. Эта замена страшно возмутила Бернара. «Монах во время молитвы должен думать о Боге, а не о своей заднице!» — воскликнул он. «Совершенно справедливо, — согласился Сугерий, — вот теперь они у меня сидят на теплых скамьях смирно и думают о Боге, а раньше все вертелись на холодном мраморе и думали о своих задницах».

Он гордился тем, как хорошо питаются его монахи и какой обильный стол накрывают для бедняков, даже порой навлекая на себя обвинения в стяжательстве и чревоугодии со стороны фанатичного Бернара Клервосского. Надо заметить, что собственная келья Сугерия была чуть ли не самым скромным помещением в аббатстве, единственное, что ее украшало, — так это цветное покрывало на кровати и витраж на оконце: добрый аббат любил яркие краски.

Второй крестовый поход

«Горе королю Людовику, из-за которого мое сердце оделось в траур», — говорил трубадур Маркабрю устами юной девы, оплакивающей расставание с возлюбленным, уходящим в Крестовый поход. Ему вторит и святой Бернар, с гордостью написавший папе Евгению: «Я повиновался вашему повелению, и высокое достоинство повелевающего способствовало послушанию. Когда я проповедовал и говорил, число их умножалось. Замки и города стоят пустыми, семь женщин едва могут найти одного мужчину: так везде остаются вдовы при живых мужьях».

Но далеко не все дамы пожелали оставаться дома, те, кому позволяли средства, социальное положение и здоровье, отправились в этот поход вслед за своими мужьями. Среди них были графиня де Блуа, Сивилла Анжуйская, графиня Фламандская, Федида Тулузская, Флорина Бургундская и конечно же сама королева Франции.

Двадцатипятилетняя красавица Алиенор везла с собой множество ковров, чтобы расстилать их во время привалов, несколько палаток, массу платьев, словно собиралась не на войну, а на бал, ворох шуб на случай холодов, целую кипу вуалей, чтобы уберечь свою кожу от загара, сундуки с драгоценностями, помадами и всевозможными косметическими средствами. Ее сопровождало множество служанок и своя кухня. Она мечтала освободить «Гроб Господень», но ради этого не собиралась отказываться ни от услуг своих камеристок, ни от хотя бы относительного комфорта. Примеру королевы последовали и другие дамы, и за войском потянулся бесконечный обоз, сильно тормозивший продвижение. Это не нравилось ни военачальникам, ни церковникам. Одни вполне обоснованно полагали, что столь большое количество невоенных людей снизит боеспособность крестоносцев, а другие бичевали распутство, которое неминуемо должно было возникнуть из-за присутствия женщин.

Джауфре де Рюдель

С этим походом связана одна из самых романтических легенд Средневековья — о Далекой Даме и влюбленном в нее трубадуре.

«Джауфре Рюдель, сеньор Блайи, был муж весьма знатный. Заочно полюбил графиню Триполитанскую, по одним лишь добрым слухам о ее красоте и куртуазности, шедшим от пилигримов, возвращавшихся домой из Антиохии. И сложил он о ней множество песен, и напевы их были очень хорошие, но слова простые. И так хотел он узреть ее, что отправился в Крестовый поход и пустился плыть по морю. На корабле одолела его тяжкая болезнь, так что бывшие с ним считали его уже умершим и, доставивши в Триполи, как мертвого, положили в странноприимном доме. Графине же дали знать об этом, и она подошла к нему, к самому его ложу, и заключила в свои объятия. Сразу узнал он, что то сама графиня, и вернулись к нему слух и чувства. И воздал он славу Господу за то, что сохранилась ему жизнь, пока он ее не узрел. Так он и умер у нее на руках. И повелела она похоронить его с великими почестями при храме тамплиеров, сама же по великой горести о нем в тот же день постриглась в монахини».

На Ближнем Востоке в XII веке существовало несколько христианских государств: Иерусалимское королевство, герцогство Антиохия, графство Триполи. Им правил Раймунд II, чьей женой была Годиэрна де Ретель. Эта дама славилась своей красотой, умом, образованностью и силой характера. Притчей во языцех стали и ее любовные похождения. Считается, что именно она могла быть «Далекой любовью» поэта и именно к ней обращены строки:

«Я верой в Господа согрет — И встречусь я с любовью дальней. Но после блага жду я бед, Ведь благо — это призрак дальний. Стать пилигримом буду рад, Чтоб на меня был брошен взгляд, Прекраснейший в земной юдоли».

Однако Годиэрна никогда не уходила в монастырь, и к тому же в одной из версий легенды названо совсем иное имя — Мелисанда. Так звали дочь прекрасной графини, чья судьба тоже достойна упоминания.

К девушке посватался овдовевший византийский император Мануил, но их брак не состоялся, хотя все было сговорено и даже приданое погрузили на корабль. Дело в том, что стоило Мелисанде подняться на борт, как ею немедленно овладевала жестокая хворь:

«Посему откладывая со дня на день отплытие, они напрасно теряли время, ибо только лишь немного облегчались ее страдания и она казалась благонадежной для отплытия, страшная болезнь вдруг будто нарочно возвращалась к ней, и тогда, уложенная в постель, она тряслась всем телом и подвергалась жестоким судорогам, а затем следовали жар, синева под глазами и изнеможение. Цвет глаз, прежде сиявший какой-то прелестью, быстро изменялся и становился мрачным. Всякий, видя, как вянет преждевременно этот цветок, проливал слезы».

До рождения доктора Фрейда было еще очень далеко, и понятия «невроз» в XII веке еще не знали, а потому недуг, явно связанный с нежеланием покидать родину, привел к тому, что о девушке поползли разнообразные сплетни: что она скрывает тайную беременность, что она вовсе не дочь Раймунда, а прижита Годиэрной от любовника… Эти слухи лишили Мелисанду возможности стать византийской императрицей. Отказ Мануила от обещаний настолько возмутил Раймунда III, что на собранные для приданого деньги он нанял целый флот пиратов, приказав им разорить побережье византийского Кипра. Ну, а хворая Мелисанда ушла в монастырь, как и героиня легенды. Там она и умерла, не дожив до зрелых лет.

Сказочный Константинополь

Причины неудачи Второго крестового похода внимательно проанализированы и разобраны по косточкам в специальных исследованиях. Кто-то напоминает о многочисленных ошибках самих крестоносцев; кто-то винит во всем византийского императора-интригана. Мы рассмотрим только то, что имеет непосредственное отношение к судьбе Алиенор.

Армия крестоносцев была огромна, кроме Людовика в походе участвовал еще и германский император Конрад. Как ни парадоксально, но именно слишком большая численность войск вкупе с крайне плохой организацией и послужили главной причиной их поражения: солдат стало нечем кормить. Неприятности начались уже в Восточной Европе: многомиллионная армия опустошала городские рынки и запасы крестьян. Продовольствие все больше дорожало.

Людовик VII строго запретил грабежи, и денег катастрофически не хватало. С каждой стоянки он был вынужден посылать к Сугерию, назначенному регентом Франции, гонцов с просьбой прислать еще денег.

Крестоносцам потребовалось почти пять месяцев на то, чтобы добраться до Константинополя — города сказочных богатств. Говорили, что за его стенами находится большая часть сокровищ мира. Именно там Алиенор узнала, что такое «восточная роскошь», и полюбила ее.

Византийский император Мануил Комнин встретил «латинян» с почестями. Надо указать, что в Константинополе — наследнике Римской империи — живы еще были традиции обожествления императоров, что в корне отличалось от принятого на Западе убеждения, что король — «первый среди равных». Не только византийские сановники, но и послы должны были падать ниц перед басилевсом, восседавшем на золотом троне, изукрашенном драгоценными камнями. Дворец с его огромным вымощенным мрамором двором, мозаичными полами, покрытыми фресками стенами и вызолоченными колоннами превосходил все, что до сих пор могли видеть Людовик и Алиенор, и даже богатейшее Сен-Дени.

Короля и королеву поселили в загородной резиденции императоров в Филопатии. Этот обширный дворец был окружен прекрасными парками, где водилась разнообразная дичь. Все его многочисленные залы были устланы тонкой работы коврами. В комнатах стояли серебряные курильницы с благовониями, а вышколенные слуги тут же бросались исполнять любую прихоть Алиенор. Тут ей и пригодились все ее наряды и уборы: ведь каждый день прием следовал за приемом, роскошный пир за торжественным молебном. Именно в Константинополе французская королева впервые воспользовалась вилкой, впервые вдохнула аромат диковинных пряностей, узнала вкус греческих вин и изысканных яств: артишоков, жареных лягушек, сваренного в козьем же молоке козленка…

Королевская чета пробыла в византийской столице три недели. Они не знали, что в это время в битве при Каппадокии было наголову разбито войско германского императора Конрада. Большая часть его погибла или была взята в плен.

Император Мануил, желая избавиться от непрошеных гостей, не спешил сообщать им неприятную правду. Наоборот, он пустил слух, что действия Конрада вполне успешны и что если Людовик не поторопится, то все лавры достанутся немцам. Только переправившись через Босфор, французы узнали о несчастной участи своих союзников.



Поделиться книгой:

На главную
Назад