Легендарный (СИ)

— С тобой свяжутся.

С этими словами водитель и двое охранников вышли за двери, оставив меня одного посреди каменной пустыни, где до самого горизонта не было живой души.

Машина взревела, колеса упорна хватались за поверхность пыльной дороги, после чего грузовичек умчался вдаль, оставив мне на прощанье облако дорожной пыли. Я еще долго стоял у дверей, глядя как транспорт уходит все дальше от моего нового дома, пока окончательно не скрылся за горизонтом. Потом зашагал внутрь и лег на кровать.

Глава 7

— Я обещал тебе рассказать каким был твой отец. Что ж, думаю, пришло время поговорить об этом. И хоть это запрещено и тайна рождения таких как ты должна сохраняться до самой смерти, перед Кровопусканием это поможет понять тебе какая кровь течет в твоих жилах и почему ты обязан победить в этом сражении… Он был храбрым воином, смелым, задиристым. Иногда его характер играл с ним злую шутку, но благодаря какой-то внутренней силе, дремавшей в нем и просыпавшейся в самый критический момент, ему удавалось избегать смерти, ловко выкручиваясь из сложных ситуаций и выходить оттуда победителем. Высокий, красивый, девушки из сиб-группы любили его, хотя каждая из них старалась не показывать виду, ведь отношения на тот момент времени не одобрялись и все силы вернорожденных были брошены на подготовку к Аттестации, да и возраст мало благоволил такому, о чем он сам любил рассказывать. Его нельзя было спутать с кем-то другим. Даже в бою, когда звено выдвигалось на позицию, продавливая вражеские огневые точки, его мех всегда шел впереди. Мне даже не нужно было смотреть в его сторону, чтобы понять кем был уничтожен ДОТ или кто только что уничтожил метким выстрелом противника. Это все был он. Всегда. На его теле, как и на корпусе машины, было столько шрамов и царапин, что по ним можно было сказать через что прошел этот воин на пути к священному пулу. Он был уникален по своей природе. В нем все складывалось гармонично. Не было каких-то резких перепадов и каждая черта характера идеально вписывалась в его натуру. Поговаривали, что генетики на его примере тестировали новое направление евгеники, моделирую на клеточном уровне саму суть человеческого характера. Правда или нет сказать сложно, но почти все кто встречался с ним в реальной жизни отмечали удивительную идеальность этого человека. Правда, мне было жаль, что наши пути разошлись. Откровенно говоря, я хотел последовать за ним. Его аура, харизма, она не была чем-то заурядным, она буквально вибрировала, когда твой отец находился рядом. Но жизнь, к сожалению, распорядилась иначе. Он улетел далеко, вместе со вторым штурм-легионом на захват крепости Малбек. Тогда наш Клан потерял много хороших бойцов, но главной потерей была именно его. Я несколько раз подавал запрос на выдачу документов по тем событиям, но все время получал отказ. Там было нечто, не знаю как объяснить, но дело засекретили, людей, что остались в живых, будь-то пилоты, техники или обслуга, набранная из вольняг-пушечного мяса, вывезли на дальний гарнизон и не выпускали почти полгода, а когда они смогли вернуться, их мозги напоминали чистый лист. Я опросил всех кого смог найти, но ничего нового так и не услышал. Ты должен понять, малыш, твой отец не был простым. Он был элитой Клана, тем редким исключением за которым каждый из нас готов идти до конца. Мало кому удавалось так сплотить вокруг себя бойцов, помогать им, воодушевлять, когда казалось смерть уже замахнулась косой и готова опустить ее на наши головы. Все это время я только и думаю о том, что мог бы последовать за ним, но… черт, все получилось иначе. И вот теперь ты здесь. Когда мне сказали кто прибудет ко мне в группу, я не поверил своим ушам. Дети самого Эдварда Гувера. Да я бы скорее поверил в перерождение Ивана Керенского, чем в это, но ты был там. Вы все там были. Словно маленькие копии того самого человека с которым я прошел огонь и воду. И тогда мне в голову пришла мысль. Если Эдвард один смог добиться такого успеха, смог повести за собой столько людей, то что могут сделать двадцать таких Гуверов. Ты можешь себе представить? Почти две дюжины уникальных людей, пока что маленьких, не осознающих великой силы в своем теле, но готовых на великие свершения. Галактика бы треснула по швам и застонала, если хотя бы половина из вас добралась до рычагов управления боевыми машинами… Теперь вас стало гораздо меньше. Кто-то ушел, не оправдав великого звания «ребенок Гувера», кто-то выдержал, но так и остался бледной тенью великого воина. И только в тебе я вижу его самого. Поверь, это не просто слова старика, ностальгирующего по старым временам, о нет. Это гораздо больше и вскоре ты это поймешь. К черту формальности, забудь про все, что было раньше. Перед тобой финишная прямая и ты обязан пролететь ее быстрее всех. Уничтожить любого кто встанет у тебя на пути. Нет больше никаких братьев! Есть только ты и путь к званию пилота. Забудь про чувства к своим соплеменникам — теперь ты один и никто не придет на помощь! Осталось всего несколько дней до финальных испытаний. Аттестация пройдет сложнее обычного — я посодействовал этому. Я знаю, что ты справишься, знаю, что ты преодолеешь все трудности на этом пути! Знаю это только потому, что вижу в твоих глазах Эдварда Гувера. Того самого, кто повел за собой людей. Того самого, кто когда-то спас мне жизнь.

Запись закончилась. Я в очередной раз прослушивал слова Инструктора и думал над тем, что он сказал. Он так и не появился, как и обещал мне тогда перед отправкой. Его голос я услышал по специальному прибору связи, вмонтированному в стену и пищавшему, как пойманная в клетку мышь. Прокручивал сообщение снова и снова, иногда останавливаясь в местах, где он упоминал моего отца.

«Вера», говорил он. «Это все, что осталось у нас с той поры». Я сидел на своей кровати. Один посреди огромной пустынной планеты. Пытался несколько раз выйти наружу, но все время попадал под удар стихии — буря бушевала уже второй день. Запасы пищи и воды подходили к концу и вызвать кого-то с базы не представлялось возможным — приемник работал в одну сторону. Стал экономить еду, питаясь только один раз в день.

По вечерам, когда становилось жутко холодно и одиноко, включал запись по новой, слушая как инструктор рассказывал про моего отца.

— Сиб-группа номер двадцать семь. Этот номер выжжен у меня на запястье как память о том, откуда я пришел, и кто мне дал путевку в жизнь. Я смотрю на нее прямо сейчас, когда диктую это сообщение записывающему устройству, и как будто возвращаюсь в то время, когда мне было столько же сколько и тебе. Огонь, вода, выстрелы и раздирающая боль от первого ранения. Кто знает как все могло сложиться попади мой соперник на предварительных испытаниях туда куда он целился. Наверное, меня бы сейчас не было в живых. Тогда в лесу двоих из наших так и не нашли. Черт его знает что с ними произошло, но парни исчезли. Пропали, как будто их и не было вовсе. Мы вернулись в казарму, посмотрели по сторонам и легли спать, уставшие от всего и вся, что преследовало нас на протяжении последних нескольких дней. И несколько коек так и остались пустовать до самого утра. Потом за ними пришли. Двое солдат, по-моему это были вольняги, взяли кровати и унесли, и больше я их не видел. Мне не передать как страшно тогда было. Как будто со всех сторон дьявольская сила сдавливала меня тисками и пыталась выжать оставшиеся соки, а потом выбросить как сморщенный сухофрукт. Но я сопротивлялся. Сжимал зубы до боли в челюсти, а потом кричал, как ты тогда на лобном месте. Ты можешь злиться на меня, проклинать. Мне все равно. Эдвард поступил бы так же. Он всегда так поступал. Слабость для пилота смертельна. Только железная воля и стремление достичь поставленной цели — вот, что отличает настоящего пилота от мямли-вольняги. Они скованы чувствами, они слабы, потому что природа наделила их этой слабостью. Евгеника — первая попытка человека вырваться из оков природы и сделать будущие поколения свободными. Идеальными. Гувер был таким. Он смог освободиться от проклятья и стал героем.

Жилище постепенно засыпало песком. Стихия за пределами этого маленького островка безопасности бушевала сильнее обычного. Едва я смог приоткрыть дверь и посмотреть краем глаза на все происходящее, как ветер ударил меня по лицу, глаза заболели от попавшего внутрь песка и дверь тут же захлопнулась обратно.

Шел четвертый день. Еда заканчивалась и страх в купе с отчаянием становился внутри меня все сильнее. Теперь мне казалось, что инструктор говорит со мной напрямую. Я прослушал запись сообщения уже сотню раз, видел силуэты людей, проходивших мимо моего жилища, через маленькое окошко. Поднимался с кровати и на последних силах подходил к дверям. Шум. Ветер. Вой стихии нарастал. Какой сегоднядень? Пятый? Шестой? Я не знаю. Я видел как опускалось местное солнце за горизонт, видел как бледные лучи пробивались сквозь занавесу пыли и исчезали, давая понять, что день подошел к концу. Но мне все почему-то казалось ложным. А вдруг это постановка? Вокруг меня ведь никого нет. Я помню как далеко машина отъехала от базы снабжения. Отсюда по меньшей мере сотня километров. Звук пассажирского корабля или другого транспорта я бы услышал. Меня нельзя было обвести вокруг пальца. Но тогда почему я вижу людей с другой стороны дверей?

— Знаешь почему Аттестация называется Кровопусканием?

— Нет, — покачал головой и увидел как двери жилища распахнулись.

— Традиция посвящения в воины с давних времен была основана на крови. Воином нельзя родиться, это звание нельзя купить, ты можешь быть кем угодно, но для того, чтобы обрести этот титул нужно было пройти через кровь. Ты не можешь узнать, что чувствует пилот, когда уничтожает противника, пока сам этого не сделаешь. Ты никогда не узнаешь, что такое боль, пока не ощутишь эту боль на себе, пока не причинишь эту боль кому-то другому. И чем чаще ты это делаешь, тем быстрее привыкаешь ко всему окружающему. Рождение — Смерть. Убийство — Секс. Все это противоположные стороны человеческой жизни. Одни и те же движения. Вперед-Назад, Вперед-Назад, Замах-Удар, Замах-Удар. Ничего нового, все придумано до нас, нам лишь остается отточить эти навыки до совершенства и применять по мере необходимости. Мы рождаемся в крови и с криком, и умираем такими же. Кровопускание — тоже рождение, только во взрослую жизнь.

— Как… как ты… тут… — бредил я, пытаясь подняться.

— Скоро все должно закончится, — продолжал Инструктор. — Ты придешь в себя. Займешь почетное место в кабине пилота и сделаешь то, что задумано. Я все устроил. Скоро ты сам увидишь. Осталось совсем чуть-чуть.

Затем дверь закрылась. Ветер перестал влетать в жилище и холодный воздух накинулся на меня, заставив спрятаться под одеяло как можно глубже.

Хотелось есть. Очень сильно.

Вода закончилась и единственное что мне осталось сделать, так подставить руки под сломанный умывальник, откуда с самого края ржавой трубы стекало несколько капель, а затем глотать, когда в ладонях накапливалось их приличное количество.

— Наш Клан жив, потому что мы следуем традициям. Многие отказываются от этого, но Керенский завещал нам двигаться только по этому пути. Хан знал о чем говорил. Он был мудрым человеком и видел больше, чем его враги. Быть может именно поэтому его никогда не любили. Сильных всегда боятся, потому что сила требует выход и чаще всего она обрушивается на слабых. А слабых бьют. Бьют всегда и безжалостно. Не слушают мольбы, не думают над тем как им больно. Ты должен понять это, вдолбить в свою голову эту простую истину и следовать за ней, как за путеводной звездой. Аттестация уже близко. Будь готов к ней.

Я бредил. Все это время мне казалось, что он здесь. Утром. Днем. Вечером. Мне постоянно мерещилось, что Инструктор рядом со мной, за невидимой стеной. Наблюдает, слушает как я разговариваю сам с собой и только потом появлявшегося у меня в дверях. Наконец наступило время, когда от голода и бессилья я перестал чувствовать разницу между реальностью и выдумкой. Из последних сил поднявшись с кровати, проследовал до дверей и увидел, что за ней стоит нечто огромное. Гонг прозвучал необычно громко. Я поднял голову, посмотрел вокруг себя, но ничего кроме пустыни, камней и песка не увидел. Кроме нее… Машина высилась в нескольких десятках метрах от жилища. Еда, вода, все было рядом. Вцепившись в баллон с питьевой водой и проглотив столько жидкости сколько мог вместить мой желудок, я упал на землю, довольный вытирая влажные губы и смеясь, истерично хохоча во все горло. Силы начали возвращаться. Потом пища. Горячая, закрытая в небольшом контейнере, она источала такой невероятный аромат, что слюни стекали по подбородку.

Гонг прозвучал вновь. В воздухе появились первые «Визиготы». Нужно было что-то делать. Я встал на ноги, выпрямился и попытался прийти в себя. В мозгу всплыли данные ранее инструкции. Это было начало! Аттестация началась. Но как… как это все оказалось здесь? Я ведь все время был рядом, я не мог пропустить этот момент.

В конце концов ждать долго было нельзя. Вспомнив все, чему меня учили, я подошел к механизму подъему, все еще шатаясь из стороны в сторону, как пьяный, нажал несколько кнопок и поднялся на мостик, где тут же забрался в кабину пилота. Инструктор не обманул. Все действительно было серьезно. Боевой мех оказался оборудован оружием и целым веером Ракет Дальнего и Ближнего Действия. Руки схватили рычаги управления. Несколько секунд настройки панели управления и вот сердце меха загудело, распределяя энергию, как кровь по кровеносным сосудам, по жизненно важным узлам. Шаг первый. Я осторожно нажал на рычаги — робот наклонился вперед, потом его правая нога сделала движение и сразу остановилась. Было страшно. Потом опять, но только чуть сильнее. Робот задрожал, по корпусу пробежалась волна вибраций, которая вскоре стихла. Второй шаг… третий. Машина вела себя стабильно, хотя и чувствовалась некая строптивость в движущий механизмах, как будто сталь и железо не хотели подчиняться подростку и всячески сопротивлялись новому пилоту. Однако уже ко второму десятку я приловчился. Десятки тонн стали и вооружения двигались очень быстро, несмотря на кажущуюся неуклюжесть. Земля под ногами робота содрогалась. Пыль и песок подскакивали, когда боевой мех с грохотом опускал тяжелые ноги на каменную поверхность. На радаре загорелось несколько точек — это был маршрут. В голове все перемешалось, в желудке вновь появилось чувство голода. Он требовал еще, но пища и вода остались там. Я совсем про них забыл. Вскочил в открытую кабину лифта, бросив все там, на земле, а сам оставшись ни с чем.

Но скоро все должно было закончиться. До главного поля сражения оставалось несколько километров. Сущий пустяк!

Вот появились первые вспышки. Над горизонтом засверкали огни выстрелов и звуки непрерывной стрельбы доносились до моих ушей. Огонь. Взрывы. Столб черного дыма поднимался к самому небу.

«Кому-то не повезло» — пронеслось у меня в голове.

Потом опять взрыв и огненная волна разбежалась в разные стороны. Что это было? Луч ПИИ пронесся рядом со мной. От неожиданности я резко потянул рычаги на себя, заставив машину остановиться. Потом повернул корпус в сторону, туда откуда прилетел сгусток энергии, но ничего не увидел.

Местность вокруг потихоньку менялась. Чем ближе я подходил к полю битвы, тем сильнее вокруг все становились усыпано обломками уничтоженных машин. Где-то были лишь маленькие осколки, где-то целые части важных узлов. Попадалась единожды и правая часть корпуса, отброшенная взрывом и сохранившая на себе, как шрам, несколько продолговатых отметин от энергетического оружия.

Вскоре я увидел и первых противников.

Первый бой, это всегда волнительно. Сравнить подобное можно только с первой интимной близостью. Ты весь дрожишь, думая, что готов ко всему, но при этом понимая, что способен от волнения натворить глупостей. Пытаешься сосредоточиться и распределить силы равномерно, подстегиваешь себя, вдохновляешь. Но с приближением часа Х неуверенность внутри тебя только усиливается.

Так было и здесь. Кто из них кто? Где была Света и на каком мехе она воевала? Вот чей-то Вурдалак бросился в решительную атаку, дымя пробитым корпусом, откуда вырывались языки пламени вперемежку с искрами. Все горело и полыхало. Отчаянная попытка, но слишком опрометчивая. Безрассудная. Несколько выстрелов пришлись аккурат в зияющую брешь. Секунда заминки. Корпус накренился в сторону и взрыв. Я увидел как объятый пламенем Вурдалак разлетелся на части, а парашют с пилотом, успевшим катапультироваться за секунду до смерти, распахнулся в бледно сером небе.

Потом новая атака. Из поднятой занавесы пыли и грязи вдруг появились сверхтяжелые машины. Локи. Тор. Запищали выпущенные стаи ракет.

Я стоял почти рядом от этого зрелища и даже не заметил, как со стороны ко мне подкрался вражеский мех. Выстрел. Попадание. Корпус завибрировал и панель управления вспыхнула кричащей тревогой.

ОПАСНОСТЬ!

ОПАСНОСТЬ!

ОПАСНОСТЬ!

Система сканирования мгновенно провела проверку повреждений и выдала картинку пострадавшей брони. Везение. Защита выдержала, хотя и была пробита на половину. Потом опять удар. Это был Бешеный Кот. Вытянутая морда, два блока ракет и две громадные пушки, смотревшие на меня и готовые открыть огонь. Я повел рычаги в бок, стараясь повернуть машину самой толстой броней к врагу, сделал это почти за секунду до выстрела и опять принял на себя удар двух основных пушек. Броня затрещала. На этот раз машине повезло меньше. Вражеский Кот и не думал останавливаться. Он пер на меня, словно обезумев и не понимая, что столкновение приведет к гибели обеих машин.

Наконец, мне удалось выстрелить в ответ. Несколько попаданий, потом веер ракет. Короба стали пустеть, а результат был почти нулевым. Бешеный Кот уходил в сторону, когда десятки ракет опускались в заданный район. Огненный дождь скорее взрывал землю под ногами вражеского меха, но не причинял вреда ему самому. Пару ракет попали, но цель выдержала и продолжила атаку.

В какой-то момент земля под ногами затряслась. Все вдруг стало ходить ходуном и машина едва не рухнула на бок, когда мощная череда взрывов накрыла мою машину со всех сторон. Над головой загорелась красная лампа тревоги. Все было очень плохо. Кто и как мог нанести такой сокрушительный удар и чуть было не разорвать машину в клочья.

Едва только все стихло, сквозь дым и поднятую каменную пыль перед моим лицом засверкала сияющая в проблеснувшем солнце броня Пустынного Орла. Высокая броневая часть, выпуклые скосы комбинированной защиты и две спаренные лазерные пушки. Вспыхнула энергия. Луч остановки пронзил броню насквозь. Потом еще выстрел и дым повалил в кабину пилота. Я стал задыхаться. Приборы трубили тревогу и система пожаротушения как могла пыталась справиться с очагом возгорания возле реактора.

Они накинулись на меня как звери на одинокую жертву. Стреляли без перерыва, а я только и мог как лишь огрызаться редкими вспышками ПИИ. Все горело, полыхало. Земля под массивными ногами боевого робота буквально ожила и начала шевелиться. Спустя несколько секунд раздался взрыв. Ударная волна разлетелась в разные стороны, а вместе с ней и куча осколков. Несколько из них впились в лобовое стекло. Оно не посыпалось, но паутина мельчайших трещин покрыла всю ее поверхность. Видимость резко упала и в последний миг, когда на мгновение шум и выстрелы прекратились, я увидел перед собой корпус вражеской машины. Мех был прямо передо мной. Всего в полутора сотнях метрах. Это считай вплотную, как если бы два человека столкнулись друг с другом лбами. Страх и инстинкт самосохранения заставили надавить на гашетку и закричать. Орудия загрохотали. Огонь выпорхнул из длинных стволов и впился в разодранную броню Бешеного Кота. В ответ полетели ракеты…

Дальше я увидел сон. Там было холодно. Ветер дул со всех сторон и мне казалось, что ангелы, о которых говорила Света по ночам, подняли меня на крылья и уносили в небо. Тучные облака, блеклое солнца и лучи, исходившие от него, не грели, только освещали. Потом зенит. Облегчение и полная расслабленность. Не было страха, не было боли, не было ничего, что сопутствовало мне на протяжении всего боя.

Я умер? — спросил себя и посмотрел вниз. С такой высоты поле боя казалось игрушечным, маленьким. Огонь едва ли походил на то пламя, что бушевало во время схватки. Нет, все было не по-настоящему. Я смотрел на маленькие человекоподобные изваяния, видел как они двигались в разные стороны, как наступали один на одного и уклонялись от взвившихся в небо, как птиц, смертоносных ракет. Потом резкое пикирование и грохот. Опять и опять.

Глава 8

— Я сделал то, что вы просили. Правда, мне пришлось повозиться с гидравликой, но это пустяки по сравнению с пробоиной от протонно-ионного излучателя.

Билл вытирал руки, когда я вошел в бокс, чтобы осмотреть как прошли ремонтные работы. Техник постарался на славу и сложно было не похвалить мальчугана, проделавшего такую колоссальную работу всего за несколько часов. Шрамы на теле машины стали менее заметными, пробоины покрылись солидным слоем новехонькой брони и самое главное — системы жизнеобеспечения и катапультирование, вышедшие из строя в последнем бою, были восстановлены и исправно функционировали.

— Прекрасно, — сказал я, обходя громадную махину. — Просто великолепно, — потом посмотрел на своего техника и поблагодарил за работу.

— Пустяки. Это просто царапины.

— Царапины?

— Конечно, — он поднял плечи, как будто хотел выглядеть больше и устрашающе в моих глазах, но затем выдохнул и принял свой прежний вид. — До вас у меня был один пилот. Старый. Может даже старше вас. Сколько ему было лет я не знал, но по лицу такого не посчитать. Так вот он всегда шел напролом. После боя, если его машина еще была в состоянии дойти сама до базы, броня на его корпусе напоминала растопленное масло. Все стекало вниз от высокой температуры, потом застывало и превращалось в кашу. А он мне, значит, говорит: делай, дружище, что хочешь, но чтобы через два дня техника стояла как новенькая.

— И как ты с этим справлялся?

— В самом начале это было просто адский труд. Я вручную спиливал расплавленные части броневых листов, потом при помощи крана поднимал новые и приваривал. И так до тех пор, пока все не приходило в норму. Это могло занимать до двенадцати часов подряд, затем я ложился спать на пару часов, поднимался и снова приступал к работе. Когда внешняя часть оказывалась выполнена, мне приходилось ковыряться в проводке. Как вы понимаете, такая высокая температура жгла всю электронику и соединительные провода.

— Ты молодец, — я похлопал его по плечу и снова посмотрел на отремонтированный мех. — И как долго ты пробыл у него?

— У кого?

— У предыдущего пилота.

— Всего ничего. Я даже толком не успел его узнать. Да и не любил он общаться со мной, как это делаете вы. С вами мне интересно, а до этого я почти все свое время проводил в боксе. Утром он приходил в мастерскую, забирался в кабину пилота и направлялся в бой. Потом возвращался, весь в шрамах и почти не на ходу. Вылезал обратно, спускался без помощи лифта, прямо так, карабкаясь и цепляясь руками за уступы еще не остывшей толком брони, и уходил к себе спать.

Я усмехнулся. Сел на ящик с инструментами и продолжил слушать.

— В один прекрасный день он явился в бокс как это делал всегда, что-то буркнул мне и забрался внутрь машины. Я открыл ему двери, погода была солнечной и очень теплой. В полдень стояла неимоверная жара. Я ждал, когда он вернется, чтобы приступить к ремонту пораньше, но к моменту, когда Клан официально признал потерю звена, мне уже рассказали, что старик больше не появится.

— Как он погиб?

— Все слухи. Не знаю точно. Наверное, он не слишком долго мучился. Нас собрали на смежном плацу, вывели в отдельную группу и отвезли на место последней схватки старика. Было страшно и любопытно одновременно. Мне не терпелось увидеть как все произошло, но про приезду меня ждало лишь разочарование. Груды металла, хлам, воронки, выжженная земля и ни единого признака жизни. Я долго ходил по тому полю. Кое-что взял себе на память, потому что знал, что меня должны перенаправить в другое отделение для обслуживания новой машины.

Билл достал из кармана маленький шарик, раза в два или три раза меньше шрапнели.

— Это часть шарнира. Не знаю почему, но мне нравится таскать его с собой. Я считаю, что он приносит мне удачу.

Он слегка потряс его в руке, потом подошел ко мне и передал этот незамысловатый предмет в мои руки.

— Тяжелый.

— Не так уж и сильно, но в кармане дает немного веса.

Потом он замолчал на секунду, опустив взгляд.

— Ты здорово потрудился, Билл. Честно, я не ожидал, что ты сможешь вернуть машине ее прежний вид. Думаю, ты заслужил пару свободных дней, чтобы отдохнуть в нормальном помещении.

Он поднял взгляд, оторвав его от бессмысленного созерцания бетонного пола, улыбнулся и почесал затылок.

— Я бы рад, но… но мне будет хорошо здесь. Койка тут неподалеку, я пристроил ее в техническом помещении. Там тепло, нет шума и можно побыть одному. Разрешите остаться здесь и не уходить на отдых.

— Хорошо, — я отдал ему металлический шарик. — Пусть будет по-твоему.

Этот парень нравился мне. В нем было что-то простое, незамысловатое, притягательное. Что делает человеческое общение приятным и добрым. Я любил его как сына, если вообще когда-то мог понять такую любовь. Он заботился о семидесяти пяти тоннах железа так, будто это было самое важная вещь в его жизни. Холил и лелеял боевую машину и иногда даже разговаривал с ней, когда я уходил и он оставался один в ремонтной мастерской бокса. Я слышал несколько раз эти разговоры. Наивные, по-своему забавные. Он дотрагивался до корпуса машины и словно чувствовал боль, которую перенесла она во время попадания. Я хотел было сказать, что тварь перед ним бездушна, что она не слышит его слов, что все разговоры с Бешеным Котом не более чем чудачество не имеющее смысла… но не стал этого делать.

Пусть разговаривает.

Вернувшись к себе, я застал в комнате Антона. Он выпивал, держась за бутылку и иногда поворачивая ее в своей ладони, всматриваясь в янтарно-золотой блеск спиртного напитка.

Было поздно. Весь этаж корпуса, отведенный под жилые помещения, уже давно спал, работали только ответственные за участки и трудоголики. Пилоты, солдаты, технический персонал — спали.

— Что случилось? — я приблизился и вытащил из его руки бутылку. Потом отставил ее в сторону и сел рядом. — Мм? Расскажешь мне?

— Мне кажется, все это добром не кончится.

— Ты о чем?

— Я слышал сегодня разговор двух элементалов-разведчиков. Они говорили про Хог-кратер, это там, где по их словам и держаться вражеские машины. Говорили, что со всех сторон это место окружено чем-то на подобии зыбкой магмы. Как в пустыне, только горячее в несколько раз. Упомянули даже кого-то из своих, попавшего в эту ловушку и чуть не зажарившегося в ней.

Антон снова потянулся к бутылке и налил в стакан.

— Помнишь я говорил тебе о втором разведывательном звене «Рысей»?

— Да.

— Похоже их постигла такая участь.

Я пожал плечами.

— Может да, а может и нет. Клан и так слишком много потерял за эти несколько дней. Я вообще удивлен почему хан остался таким спокойным и не запросил вопреки условиям подкрепление с других планет, дабы задавить Отпетых числом.

— Хах, — Антон усмехнулся. — Как будто ты не знаешь хана. Он слишком принципиален. Он рыцарь. У него есть кодекс, есть честь и достоинство. Он не может забрать обратно данное Отпетым слово. Офицеры его не поймут. Да и противник станет презирать. Кто потом пойдет на соглашение с человеком, который в любой момент может нарушить его?

Антон выпил остатки спиртного, толкнул граненый стакан вперед и попытался встать. Тело повело в сторону, я хотел было помочь, но потом он ухватился за край стола и на секунду задержался.

— Со мной все в порядке… не волнуйся.

— Ты дойдешь сам?

Ответом стал взмах руки. Он всегда так делал, когда не хотел говорить, но отвечать все же приходилось. Двери захлопнулись, кондиционер тут же заработал. В комнате стало прохладно и свежо. Через минуту аппарат автоматически выключился и через несколько секунд наступила тишина.

Я взвалился на кровать, совершенно не желая спать. Лампа на столе по прежнему горела слегка приглушенным светом. Я лежал и слушал, ловя мельчайшие звуки доносившие со стороны. Вот кто-то тучный прошел по коридору, свернув в южное крыло. Громкие шаги, широкие… наверняка это были элементалы. Странные они ребята. Выведенные из пробирки воины. Чем-то похожие на вернорожденных, но приспособленные для особых целей. Элитная пехота. Они не раз и не два помогали в масштабных сражениях, уничтожая крупные цели, закладывая взрывчатку в ноги ничего не подозревающим вражеским мехам. Иногда совершали вылазки в тыл врага. Они всегда воевали отчаянно. Почти на пределе возможностей, чем в принципе и оправдывался их скверный характер.

Все как один сварливые. Мало кто из них заводил дружбы с «не своими», предпочитая иной раз быть в одиночестве, чем пожать руку кому-то иному. Но когда дело касалось войны, вряд ли находились другие добровольцы, способные на безрассудные шаги.

Потом слух уловил писк системы сканирования — шла проверка центральным компьютером всех узлов. Пожаротушение, сигнализация, датчики движения и распознавания «свой-чужой». Маячок у самого потолка, куда я сейчас смотрел уже несколько минут, вдруг вспыхнул ярким огнем. Всего каких-то доил секунду, после чего погас обратно.

«Значит все в порядке» — подумал я, и повернулся на бок. Спать я вовсе не хотел. Мне было трудно это делать после всего, что произошло. И тот парень… Мне было неприятно, что мальчуган, с золотыми руками ночевал в рабочем помещении. Да, я понимал, что он техник, понимал и то, что члены его касты ночуют в других помещениях и вход в корпус вернорожденных им строго запрещен.

Но, черт возьми, я не мог это так оставить!

Вскочив с кровати, я направился прямиком к дверям, накинув на ходу куртку и закрыв за собой комнату, зашагал к лестнице, где столкнулся с Никитиным, стоявшему у большого окна и я глядевшего вдаль, как будто завороженного.

— Леха, ты что здесь делаешь? Разве ты не…

— Я попросил, чтобы меня выписали раньше времени.

Его тело было замотано в «кокон»- медицинскую броню, способствовавшую быстрому заживлению ранений и ожогов. На лице несколько синяков, у виска, чуть выше буквально на пару сантиметров, виднелся наложенный шов. Были еще ссадины, царапины и прочие мелкие повреждения, на которые ни я, ни он не обращали внимания.

— Это был глупый поступок с твоей стороны.

— Пожалуйста, старик, не читай нотаций. Мы едва остались в живых, я вообще уцелел только чудом, а ты начинаешь…