Легендарный (СИ)

Я попытался встать, но охранники быстро усадили меня обратно, прижав к спине стула чуть ли не ломая его.

— Все нормально, — сказал офицер, приказывая солдатам отпустить меня, — это бывает. Старые травмы прошлого никогда не отпускают.

Потом он отложил бумаги, посмотрел на меня и предложил поговорить откровенно.

— Я не хочу обсуждать это с кем-то еще.

Он понял к чему я клонил и сказал охранникам выйти.

— Теперь ты можешь говорить.

— Я никогда не терял веры в Клан, слышишь! Никогда! Меня оклеветали и выбросили, как собаку на улицу в разгар морозов.

— Ты убил двух вернорожденных пилотов из смежной группы.

— Они встали у меня на пути. Они не оставили мне выбора.

— Это не оправдание, старик, ты не хуже меня знаешь это. Шла война. Тебе вообще повезло, что тебя не закопали на той планете. Трибунал не принял твоей стороны, все улики указывали на тебя. Как по-твоему они должны были отреагировать на случившееся?

Я не захотел говорить дальше. Все это слишком трудно давалось мне и сами воспоминания, словно лезвием вспарывали мою память, вытаскивая на поверхность все то, что мне хотелось спрятать как можно дальше.

— Был ведь еще Виктор?

— Был и он, — ответил я, отведя взгляд в сторону.

— Ты думаешь это он последним выстрелил в боевой мех Светы?

— Откуда мне знать. Вокруг все грохотало и взрывалось. Я едва мог увидеть куда ступает мой робот, а тут еще звено «Визиготов», как стая ястребов, пронеслась над нашими головами. Представляешь каково мне было в тот момент, мальчишке-подростку, который едва мог обхватить штурвал управления своей ладонью? Земля подпрыгивала передо мной от взрывов и корпус то и дело вздрагивал от такой мощи. Что там можно было разглядеть в такой суматохе? Ничего.

— Но ты ведь видел как взорвался ее мех?

Я замолчал, вспомнив те последние мгновения жизни машины.

— Да, — коротко ответил, но после продолжил, — такое сложно забыть, особенно, когда взрывается реактор. Ты видел такое хоть раз?

— На войне подобное сплошь и рядом.

— Нет-нет, я не об этом. Видел ли так как взрывается машина человека, который был для тебя не безразличен. Как невероятная сила буквально разрывает корпус машины на части, раскидывая их по всей территории военного полигона, а после сжигает дотла.

Офицер промолчал.

— Этот взрыв превзошел многое из того, что грохотало тогда на Аттестации. Сложно передать что я тогда почувствовал. Наверное, это было похоже на шок. На страшный сон от которого невозможно проснуться. Осколки металла, пламя, воронка и черное пятно, оставшиеся на месте взрыва. Представляешь? Вот он, прямо перед тобой, здоровенный мех набитый оружием под завязку, а через мгновение его уже нет. Был человек и нет человека.

Офицер вздохнул, но не стал задерживаться на этом эпизоде.

— Сколько машин ты уничтожил в тот день?

— Одну.

— Кто это был?

— Зак.

— Да-да, помню. Это тот, что получил травму во время марш-броска?

— Он самый.

— Я считал всегда, что его машину уничтожила Света за секунду до своей смерти.

— Нет, но она очень хорошо прошлась по его лобовой броне. «Лиходей» был весь в дырах, брони почти не было — она валялась у него под ногами, срезанная протонно-ионным излучателем ее боевого меха. Она была уже готова добить его, но… взрыв. Черт, — я закрыл глаза. — Все могло сложиться иначе.

— Не кори себя.

— Я был рядом.

— Мы все там были. Ты же слышал приказ Инструктора — каждый сам за себя. Там больше не было сиб-группы, там мы все сражались за свое будущее. Кому-то повезло больше, кому-то чуть меньше. Да и воды с той поры утекло слишком много. Не стоит придавать этому значения.

— Наверное, ты прав.

Допрос продолжился и на этот раз он принял какой-то иной характер. Воспоминания задели и офицера. Нам всем было о чем вспомнить. Как-никак внутри нас жили одни и те же гены.

— Ты что-нибудь слышал о тех, кого направили в низшие касты?

Я пожал плечами, хотя давным-давно сталкивался с некоторыми вернорожденными из своей группы, но уже как представителями других каст. Это произошло спустя несколько лет после Аттестации на Королевской Верфи в созвездии Орла. Александр — ученый-генетик, работавший над совершенствованием евгенической программы, уже много лет состоял в коллегии крупных ученых Клана. По иронии судьбы он не узнал меня при первой встрече, хотя мы оба были похожи почти как братья-близнецы.

— Это не указано в твоем личном деле.

— Там этого и не могло быть. Я никому не рассказывал. На верфи я побывал уже после изгнания из Клана. Тогда я хотел убраться подальше от всего, что так или иначе напоминало мне прошлую жизнь. Несколько лет скитаний по самым отдаленным уголкам галактики, тюремное заключение, побег, работа на грузовом трейлере, пиратство, наемничество, — я слегка улыбнулся, — в этом личном деле нет и половины всего того, через что я прошел.

— И ты не боишься мне об этом говорить?

— «Саркаститовые высоты» — конечная станция моего жизненного пути. Я прекрасно знаю, что отсюда уже не выйду. Так что…

— Ладно, — подытожил офицер, у нас еще много времени, чтобы обсудить и эти нюансы.

Потом он сделал еще несколько заметок и вышел из-за стола, направившись к дверям, где его встретил охранник с нижних этажей. Он доложил ему о состоянии охранных систем и еще о чем, что я пропустил мимо ушей, закрыв глаза и вспомнив тот самый момент, когда реактор машины Светы взорвался а разорвал боевой мех на куски.

* * *

В ночь перед расселением мы в последний раз собрались все вместе в центре барака, где прошли несколько месяцев нашей жизни и где произошло слишком многое, чтобы забыть об этом в один момент. Девушки, парни, все, кроме тех, кто покинул сиб-группу, не пройдя контрольных испытаний или получившие травмы, не совместимые с дальнейшей службой в боевых рядах Клана. В стороне остался только Виктор. Он проигнорировал нас и просто остался стоять в стороне, наблюдая за всем происходящим с нескрываемым презрением.

— Это наш последний день как сиб-группы, — начала Леха Никитин, сложив руки на груди и потом вытянув их в центр. — Завтра мы станем другими.

Кто-то из присутствующих положил свою руку поверх его, потом этот же жест повторили все до единого и в самом верху оказалась моя рука, накрывшая ладонь Светы.

— На Аттестации мы станем врагами друг другу. Мне сложно представить как там все будет происходить, но знайте, вы всегда останетесь моими братьями и сестрами.

— Даже когда будешь стрелять в них? — вдруг вклинился в разговор Виктор. Затем шагнул вперед, выйдя из тени слабоосвещенного угла и громко расхохотался. — Детишки. Вы сами не понимаете что делаете. Нет больше никакой сиб-группы. Нет больше братьев и сестер. Скоро мы станем за штурвал боевых машин и начнем стрелять друг в друга. Вот ты, — он указал на Войтенкова, смотревшего на Виктора с опаской, — толстяк, что ты собираешься делать, когда кто-то из них наведет на тебя свои орудия?

Антон промолчал.

— Или ты, — теперь он указал на меня, — он выставит тебя против Светы и заставит убить ее. Ты ослушаешься, а? Скажешь, что не будешь этого делать.

— Не твое дело.

— Конечно, — он вернулся обратно в тень и уже оттуда сказал свои последние слова, после чего замолчал. — Мне плевать на всех вас и на то, кем вы себя возомнили. Плевать на ваши клятвы, обещания и обеты. Когда наступит Аттестация я сделаю все, чтобы мой противник сгорел первым. Неважно, кто будет против меня — он умрет сразу.

«Круг» замолчал и страх проник в душу каждого из нас. Виктор ненавидел нас всех, хотя и был частью каждого из нас. Все мы были маленькими частичками огромного паззла, но далеко не каждый хотел складываться и становиться частью чего-то общего, предпочитая быть другим и уйти в сторону.

— Пусть все случится как и должно, — тихонько, почти шепотом сказала Света, потом повернулась ко мне лицом и положила свои руки мне на плечи. — Поклянись перед всеми, что ты не дрогнешь на Аттестации.

— Я постараюсь.

— Если нам суждено выйти друг против друга, не бойся стрелять в меня.

— Что ты такое говоришь?

— Потому, что я сама не смогу сделать этого. Я не смогу выстрелить в тебя. Ты лучше меня, так пусть лучший и победит.

Я тут же вспомнил слова инструктора, сказанные в тот день в его доме.

— Не могу даже представить тебя кем-то другим, кроме как воином, — продолжала Света, все еще держа свои ладони на моих плечах. Она смотрела на меня и в ее прекрасных глазах было что-то больше, чем просто симпатия. Красивое лицо напоминало мне о матери, которую я никогда не видел. Характер девушки говорил о том, что наш предок был таким же добрым и ласковым, похожим на нее. Все девушки в сиб-группе унаследовали от матери нечто подобное, но только в Свете все это нашло максимальное отражение, чем влекло к себе еще сильнее.

— Я не смогу выстрелить в тебя. Да и какой из меня воин, если я даже не в силах переступить через себя.

Потом она опустила руки и зашагала к своей койке, где уже были собраны вещи и несколько рюкзаков — малых и больших, аккуратно стоявших в углу. Она легла на голый матрас, накрывшись «ветровкой», после чего заснула. Остальные члены «Круга» последовали ее примеру, разойдясь каждый по своим местам и укладываясь спать.

Я все думал над этими словами. Почти битый час, когда все внутри казармы уже давно спали крепким сном, я смотрел в черный потолок, на котором еще с самого заселения успел пересчитать каждую царапинку и гвоздь. Думал о том, что буду делать на Аттестации.

В конце концов усталость взяла верх и я провалился в небытие, погрузившись в мир грез, где меня встретили мои старые знакомые. Я видел всю группу. Видел тех, кому не удалось добраться до финишной прямой и которые сошли с дистанции на пути к заветной цели. Они все твердили, что я справлюсь, смогу сделать то, что ждал от меня Инструктор. Он был рядом, стоял немного позади их, привычно держа руку на поясе, где, скрутившись в несколько колец, висела змея.

— Ты ведь не будешь идти против моей воли? — спрашивал он, выходя из-за спин остальных сибов.

Я крутил головой, что-то говорил. Рот открывался, но слова почему-то растворялись в воздухе, превращаясь в неразборчивое мычание.

— Не подведи меня, кадет, не подведи.

Утро нас встретило криком солдат. Дверь с треском слетела с петель, упала на пол и разлетелась на несколько частей. Двое крупных солдат вбежали вперед и, проникнув вглубь казармы, стали переворачивать еще сонных кадетов прямо вместе с кроватью.

— Подъем! — орал инструктор, триумфально войдя в сопровождении оставшихся у дверей солдат. — Время кардинальных перемен!

Я вскочил со своей койки, схватил на автомате сумку с вещам и в числе первых покинул казарму, спешно поглядывая по сторонам и пытаясь отыскать там Свету. Вскоре появилась и она. Остальные, кто проспал неожиданный визит инструктора, вышли последними. Среди них был и Войтенков, неуклюже топая со своими пожитками, прижимая к груди куртку и старые сапоги.

— Выкинь! — кричал офицер на Антона, — они тебе уже не понадобятся. — Потом вырвал обувь из его рук и выбросил в сторону. Потом приказал остальным сибам оставить вещи на земле.

— Сегодня у вас знаменательный день, — кричал он, стоя в крутившемся вокруг него песчаном завихрении. Бури не предвещалось, но погода на планете почти всегда была такой. — Я могу поздравить вас всех. Поздравить с тем, что впервые с детских пеленок и наставлений мамаши-наставницы, вы получите реальный шанс стать пилотами. Теперь никаких детских забав, никаких холостых патронов и громких хлопушек. Теперь все будет по-настоящему. Настоящие пули, настоящие ранения, настоящая смерть.

Мы молча слушали его.

— Этот этап был сложным. В самом начале вас было два десятка, а сейчас едва ли наберется половина. Скажу больше, к моменту, когда кто-то из вас возьмет в руки штурвал и получит законное право называться воином Клана, вас будет еще меньше. Два. Может быть три. А может и никого вовсе. Аттестация покажет насколько сильно вы хотите ими стать. Хочу так же предупредить, что с этого момента и система наказаний будет изменена. К вам будут применены те же правила, что и к взрослым пилотам во время войны. Поэтому любое неповиновение может грозить вам смертью. Дезертирство — смерть. Отказ выполнять приказ старшего по званию — смерть. Убийство пилота боевого меха вне Аттестации или Вызова — смерть. Никаких исключений из правил. Я ясно все объяснил?

ВОУТ!

ВОУТ!

ВОУТ!

— Прекрасно, — подытожил инструктор и тут же дал команду по рации, чтобы машины начали отправку кадетов.

Они напоминали небольшие сплюснутые грузовички, наподобие того, что мчался к месту крушения учебного меха Светы, только слегка длиннее и оборудованный легким стрелковым вооружением. В первый такой агрегат сел Виктор. Он не стал дожидаться своей очереди и встал впереди всех, запрыгнув в приготовленное сидение, прижав ногами тот скудный скарб, что позволялось взять с собой.

Потом люк закрылся, машина загудела и скребя широкими шипованными колесами, начала убегать вперед. Я проследил за ней почти до самого горизонта, пока маленькая точка не скрылась за пределом возможного, оставив после себя лишь легкий шлейф из пылевого облака, поднимавшегося все выше и выше к самому небу.

Погрузка продолжалась чуть больше получаса. Света стояла передо мной и ни разу так не обернулась, хотя она знала, что я стою за ее спиной. Инструктор окликнул ее, сопроводил до грузовика и усадил в дальний угол пассажирского отсека, кинув взгляд в мою сторону. Потом проследовал ко мне, указал на приближавшийся грузовик и в самый последний момент, когда я был готов уже сесть, схватил за руку и повернул к себе.

— Это последний раз, когда мы видимся вживую. Правда, это не значит, что я не буду следить за тобой. Ты по-прежнему будешь слышать мой голос, иногда я буду вызывать тебя по видеосвязи, но… — он крепко сжал мое плечо, — не делай глупостей.

Затем он с силой толкнул меня вперед и сразу закрыл за мной люк.

Двигатель заревел — я едва успел ухватиться руками за поручни и занять место, чтобы не упасть после резкого старта. Потом посмотрел в небольшое окошко, откуда в последний раз мне открывался вид на ту пустынную холмистую местность, где сиб-группа провела все это время, и закрыл глаза.

Все еще хотелось спать. Странное чувство змеей проползло прямо в душу и в какой-то мне стало одиноко. Я хотел было повернуться, как это делал раньше, когда спал в бараке, и попытаться прикоснуться ладонью до Светы. Мы лежали так близко, почти вплотную, всего лишь несколько десятков сантиметров между проржавевшими кроватями и мы вместе. Я столько раз думал над этим, пытался коснуться ее сейчас, но холод металлической обшивки одернул меня.

Машина подпрыгнула на попавшемся под колеса камне, потом резко повернула в сторону и начала набирать скорость. Дорога стала ровной, очень странной для такой планеты, что навело меня на мысль о необычной поверхности по которой сейчас двигалось транспортное средство. Я повернул голову, протер рукавом запыленное стекло и прислонился к нему, всматриваясь в новый мир, который открывался мне прямо сейчас.

Теперь все было иначе. Голая каменистая местность в одночасье сменилась плотными застройками: высились башни, армейские боксы, кое-где прокидались ремонтные мастерские боевых мехов. Вдоль трассы носились грузовые машины, чуть дальше поднималась диспетчерская вышка — космопорт тянулся прямой линией позади всех, прямо за ограждением. Кругом мигали предостерегающие надписи, ходили патрули и все вокруг напоминало настоящую базу, готовящуюся к нападению противника.

Вскоре машина пролетела и это, удаляясь все дальше вглубь пустыни. Я отчаялся верить, что мы вообще доедем куда-нибудь. Кругом, почти до самого горизонта, насколько мне позволял обзор, были сплошные камни. И песок, подымаемый мощными ветрами чуть ли не до самого неба. Бури здесь не кончались почти шесть месяцев в году и самое страшное еще было впереди.

Через двадцать минут грузовичек стал понемногу сбрасывать скорость. Корпус машины трещал, издавая причудливый звук, потом его обшивка изогнулась, как будто кто-то извне сильно надавил на нее пальцем, а затем резко выпрямилась обратно.

Писк.

Торможение.

Дорожная поверхность ответила многочисленным шелестом каменной шрапнели, пробежавшейся по днищу грузовика в результате резкой остановки.

— Приехали, — отозвался хриплый голос извне.

Люк отворился — свет и песок полетели мне прямо в лицо вместе с хлестким ударом сухого ветра.

— Вылезай, у нас мало времени.

Я разомкнул ремни безопасности, взял то немногое, что было с собой, и полез наружу, вспоминая, что львиная часть пожитков теперь никогда не попадут мне в руки.

Перед глазами ничего не изменилось. Несмотря на то, что мы проехали не меньше полусотни километров, пейзаж вокруг остался таким же как и возле барака — песок, ветер и камни. Кругом все было неизменно за исключением моего нынешнего жилища.

Оно напоминало собачью будку только приспособленную для жизни человека. Не слишком много, чтобы было где развернуться, но и не так мало, чтобы биться плечами о стены пытаясь развернуться на пустом месте. Только самое необходимое: кровать, маленький вытянутый шкаф, стул, стол. Электричество подводилось по подземному кабелю, протянутому бог знает откуда, но подававшему свет исключительно несколько часов в день, чтобы была возможность помыться и привести одежду в порядок. Стирка, готовка, все это оставалось на мне. Об этом я смог понять по небольшому сухпайку, лежавшему на кровати, и нескольким сменным наборам белья.