Помоги проекту - поделись книгой:
У попаданца — друзей нет. Потому что дружба требует взаимопонимания. А оно — невозможно. Всякое попандопуло — аутист среди туземцев. И место «дружбы равных» занимают… другие отношения.
Ах-ах! От меня ничего не зависит! Как лучше — знает он. Господин. Он видит-понимает куда больше меня. Несоизмеримо больше и глубже. Он — мудрый, сильный. И — добрый. Он, по доброте своей, принимает на себя все тревоги, взваливает груз ответственности, тяжесть выбора. Выбора за меня, едва шевелящегося, худо соображающего.
Как ГБ — Всезнающий, Всевидящий, Всемогущий. Всевластный. Надо всем. И надо мной — тоже.
И мгновенно появляющееся в каждом добром человеке — я же добрый человек! — сочувствие к этому… властвующему. Несущему, тащащему тяжесть принятия решений и выбора пути.
Бедненький. Мне тебя очень жаль. Я — за тебя!
Но ведь я ничего в этом мире не понимаю. Я даже представить не могу, что здесь — правильно. И — не хочу. Устал. Обессилил. Тяжело. Смотреть, воспринимать, думать. Взвешивать и оценивать, продумывать и просчитывать. Делать.
А он — знает, он — мудрый. И он примет мудрое решение. Спасительное. А я принимаю его волю. Я весь — в воле его, моё дело — служить ему. Истинное служение, без страха и сомнений. Всегда, везде, во всём.
«Подвергай всё сомнению» — кто это сказал?! Какая сволочь?! — Рене Декарт? Не наш.
«Вера означает нежелание знать правду». — А это какая сволочь? — Фридрих Ницше. Точно, не исконно-посконный.
А вот Блаженный Августин — наш: «Будем же верить, если не можем уразуметь».
Очень разумный был мужчина. Одна деталь мелкая: «не можем», почему-то, превращается в «не сможем». В — «нечего и пытаться смочь».
А как с этим у коллег? Попандопуло в мире «вляпа» — изначально не может «уразуметь» почти всё. Даже звёзды здесь другие. Коллеги начинают «верить»? Наполняться «благодатью божьей» под самое горлышко?
Или пытаются «уразуметь»? Так, что «будем же верить» — становится всё более ненужным?
Или — тупо ломятся танком по болоту «неуразуметой» реальности к ближайшему «ведьмину окошку», чтобы булькнуть?
Верить. Уверовать. Умилиться и прослезиться.
Как это мило. Удобно, уютно. Праведно. Так приятно — свалить тяжесть душевных сомнений на кого-то другого. Достаточно только уверовать в его силу, в его мудрость. И — в свои слабость и глупость.
— Ты слабак?
— Да. Но — во Христе.
Это — нормально! Здесь все так живут! Все — веруют! В Христа или Аллаха, Адоная или Перуна… Есть различия. Несущественные. Главное: поименованный символ. Символ Господина, Хозяина. Владельца тебя. Объект веры, надежды и любви. И туземцы эти «объекты» — любят. Реально! И — жаждут. Мечтают о взаимности — чтобы эти «объекты» их тоже полюбили. Возжелают и вожделеют. Мечтают приобщиться, отдаться и слиться. «И войти в царствие небесное, во блаженство вечное». Всем существом своим. Душой и телом. Глубоко, до… до донышка.
Хомнутому сапиенсом нормально любить. Но эти символы… уж очень символические, уж очень далеко. И тот же набор мыслей, чувств, реакций… способов восприятия и самовыражения… «впитанных с молоком матери», воспитываемый и взращиваемый ежечасно и каждодневно, переносится на что-то более… близкое, реальное, материальное.
Тысячи лет несётся: «Не сотвори себе кумира!».
Но так хочется…!
Из царя-батюшки. Из своего боярина. Из отца родного.
Этот набор чувств отсюда и вырос. Из естественных чувств всякого живого новорожденного существа. Направленных на тех, кто его кормит, защищает. Так — и у обезьян. Кто такой любви не ощущал — тот не вызывал ответных реакций. Не теребил «зеркальные нейроны» взрослых особей своей стаи — «сильных мира своего». Не получал от них корма, защиты, опыта…
Тот — сдох. Выжившие перенесли это биологическое, по сути, свойство в социум, в идеологию. И продолжают переносить.
А как же иначе? Так с дедов-прадедов. Всегда было, есть и будет. Ибо таково естество человеческое. Богом даденное. А кто у нас «бог»? — «Отче наш. Иже еси на небеси…».
Инстинкт младенца продолжает довлеть взрослому. Инфантилизм. Безответственность. «На всё воля божья», «как начальство скажет». Не повзрослели.
«Нельзя всю жизнь прожить в колыбели». — Кто это сказал? Циолковский?! — Да ну, он же про другое, про полёты в космос…
Стать сильным, умным… «На бога надейся, но порох держи сухим»? Самому?! — Больно, тяжело. Даже просто физически сильным тяжело — попробуй отжиматься на косточках кулаков на речном льду. Раз за разом. С хлопком. Каждый день…
Так это мы ещё про ум и душу не вспоминали!
Глава 530
В меня этот морок, преклонение перед Хотенеем, даже — обожествление его, чувство своей малости, слабости, вбивал Саввушка в Киеве. Вбивал своей палкой, бесконечной безмолвной чернотой космоса в темнице, «Спасом-на-плети»… Об этом «пели» мне окружающие, Юлька и Фатима, слуги, усадьба… Все. Всё показывало тогдашнюю мою… непригодность, ненужность, ничтожность в этом мире. Бессмысленность.
Коллеги! Не надо иллюзий — в мире «вляпа» мы все «бессмысленны». Иначе «Вороны Одина» из разных эпох просто разорвут вам мозг.
Термин «когнитивный диссонанс» не передаёт эмоций, испытываемых попандопулой. Тут нужна клиническая психиатрия. Тихий идиот, мирно пускающий слюни — благолепный результат «переноса». Буйнопомешаный, кидающийся на окружающих с собственными экскрементами в руках и рычанием в голосе в приступе шизофрении — более вероятен.
Страшно за «думающего». Но ещё страшней за «помнящего». Личность без памяти не существует.
Сохранение, в ходе «вляпа», памяти реципиента, без чего интеллект, «молотилка» просто не может «намолачивать» ворох ежедневных, ежеминутных адекватных выводов, даёт шизофрению. Что влияет на мышление, эмоции и поведение, появляются трудности в важных областях повседневной деятельности, психотические галлюцинации и бредовые иллюзии, бессвязность речи и беспорядочность поведения, безволие и отсутствие или искажение эмоций.
У вас бред? Но вы помните, памятью своего носителя, шесть вариантов ударов шпагой?
Вот это-то и страшно. При «искажении эмоций» — особенно.
Какое миленькое множество вариантов! Все для нас, коллеги.
Или — дебил. С собственной памятью из мира «старта».
Или — шизофреник. С двумя.
Или — не вы. С памятью носителя из мира «вляпа».
Выберите понравившееся.
Мне легче — тут уже учился. Стартовав из вполне осознаваемого состояния — «дебил свежевляпнутый». С целеноправленно включённой немотой для маскировки степени дебилизма. Вполне по царю Соломону:
«И глупец, когда молчит, может показаться мудрым».
Моя «свалка» не замещалась чужой, а пополнялась новым личным опытом. Это было тяжело. Но теперь — моё. Всяких собственных подвигов насовершал. Кое-чего могу и понимаю. Сам. Казалось, что я уже и забыл совсем о… о тех делах. А вот же — вспомнилось.
Напоминание. Повторение. «Мать учения».
Повело в сторону. Связало. Спутало. И руки, и мысли.
«Детские воспоминания». А не только тогдашняя, в Луках, общая заторможенность от общей побитости.
Почему? «Все мы родом из детства»? Но я-то мозгами — не ребёнок.
Не сразу, но до меня дошло. На примере Сухана. И почему «повело», и почему «вывело».
Семь лет. Семь лет назад, в феврале 1160 года меня привезли в Киев. Стали готовить в «новогодний подарок» в застенке у Саввушки. Пять-семь лет — предельный срок действия внушения. Если оно не повторяется, не поддерживается последующими эпизодами.
Голядские волхвы оказались не столь… эффективными. Возможно потому, что не использовали ряд инструментов и методов, с которыми мне… довелось близко познакомиться в Киеве. Или — времени было мало. Меня-то неделю обрабатывали.
А, может, волхвы и не имели цели создания внушения длительного действия, планировали использовать Сухана в тогдашнем конфликте с Рябиновкой в одном каком-то кратковременном эпизоде.
Хомнутый сапиенсом — весьма нестабильная система. Как физиологически, так и психиатрически. Слабеют глаза, выпадают волосы, забываются слова и лица…
— Прежде — дал бы в морду. А нынче — хочется просто плюнуть.
Саввушка оказался эффективен, «закодировал» на семь лет, на максимум. Столкнулся бы я с Хотенеем пару лет назад — меня бы «повело» без сомнений. Под его власть, в его волю. Конечно, были бы душевные мучения, переживания. Но… Мой господин! Служение — счастье!
Какой-то ножик под рукой? — Вы о чём? — Поднять руку на свой светоч, символ и источник?!! — Да за такие слова…!
Встретились бы через пару лет — просто придавил бы. С лёгкой ностальгией по временам давно прошедшим, по своему «босоногому детству» в этом мире. Или наоборот — спокойно сообразил бы как использовать, «покрутить динаму». А придавил бы потом, по функционалу, «за ненадобностью».
Но вот в этот переломный момент… хотя я никакого перелома не ощущал… вышло вот так.
Мне — наука. Расслабился, помягчал. На меня во Всеволжске так никто не наезжает. Спектр вероятных конфликтных ситуаций, набор внутренних заготовок агрессивного поведения — существенно сузился. Утратил Ванечка душевную боеготовность. Ослабил ожидание непрерывного сволочизма по всем азимутам. Готовность вцепиться в горло любому прохожему. Просто ощутив — враг, опасность. Просто — не так стоит, не так глядит. Заигрался в правителя, благодетеля, прогрессора.
У нас же всё для людей? Мы же по-хорошему, по закону, обоснованно! А вдруг я ошибся, недопонял? А где аргументы? Улики неопровержимые?
Не та эпоха, Ваня. Посмотри на Боголюбского. У него главное — закон. А самый главный его закон — я так решил.
Перебирая известные мне попаданские истории, я вновь приходил в недоумение: нет мотивации прогрессорству. Что заставляет конкретного «васю» или «петю» напрягаться, «подпрыгивать», рисковать своей — единственной! — головой?
Помочь «миру старту» в непрерывно ветвящемся дереве Иггдрасиль — невозможно.
У попандопулы нет в мире вляпа «своей земли». Есть выглядящее похожим.
«Чужая земля». Не хочешь «чужой»? — Другой нет. Будешь жить без земли под ногами? Аки светило небесное?
Единственная опора — личность. Собственная. Базовые инстинкты которой, в наборе из описанного мною квартета, довольно быстро удовлетворяются. Остаётся свернуть пространство-время. Закуклиться. Как кадавр у Стругацких.
Попандопулопипнутый персонаж отличается от прочих литературных героев.
В классическом романе герой гоняется за женщиной. Ура! Догнал! Успокоился. Конец истории.
В авантюрном романе герой ищет какой-нибудь «сундук Генри Моргана». Ура! Нашёл! Успокоился. Конец истории.
Это — нормальные для своего конкретного места-времени люди. Их что-то «возбудило». И они, подобно электрону в атоме, взлетели на более «высокую орбиту» чувств и действий. «Мгновение славы», «пик жизни».
Испустил свой «квант света» и «провалился» на более низкую, на обычную «орбиту» своего существования. Там — вспоминает.
Попандопуло не имеет в «мире вляпа» «обычной орбиты». Он может «провалиться» только в могилу. Или в её аналоги типа сумасшествия или пьянства. Или — «светить» непрерывно. Он «возбуждён» миром своего «старта».
Это — тяжело. Морально, интеллектуально. Физически. Чего ради? Если базовые инстинкты удовлетворены, «баба» и «сундук» получены…
Что дальше?
Поделиться книгой: