Трезуб-империал

У Сквиры вдруг возникло чувство, что он находится в каком-то шаге от разгадки, что нужно лишь сделать усилие, и все встанет на свои места — и убийство, и монета, и прочие несуразности… Но секунда шла за секундой, а озарение не приходило.

Молчание затягивалось. Ощущение стало притупляться, уходить, и, когда совсем исчезло, Сквира вздохнул и бросил взгляд на трактор. Трое парней уже сидели в кабине.

— Скажите, а на каком языке Рева обычно говорил?

— Как — «на каком»? — от удивления брови Часныка поползли вверх. — На украинском. Это же Волынь! Здесь все разговаривают на украинском. И мы с вами.

— Да, конечно, — нетерпеливо согласился Сквира. — Но имелись ли у него в доме портрет Шевченко, рушники, писанки? Надевал ли он по праздникам вышиванку?

Алексей Тимофеевич ошарашенно уставился на капитана.

— Неужели это незаконно? — осторожно спросил он.

— Нет, нет, все абсолютно законно.

— Вы же были в его доме. Сами все видели.

— Да, но ваши впечатления важнее. Вы с ним общались несколько десятков лет…

— Портрета не видел. Вышиванки тоже. А рушники — да, были. Парочка. В ванной.

— Орест Петрович ведь с семьей появился в этом городке в пятьдесят втором — пятьдесят третьем, правильно?

— Наверное, — пожал плечами Алексей Тимофеевич.

— Вполне мог еще застать УПА .

— Да вы что! — возмущенно зашипел Часнык, резко оборачиваясь. — Вы его с бандеровцами не мешайте! Он всю войну прошел! Он в партию под пулями вступал!

— Ладно-ладно! — капитан, защищаясь, миролюбиво поднял перед собой ладони. Следовало, конечно, заканчивать с такими вопросами, но Чипейко… Монета с трезубом требовала решительных действий. — А друзья-знакомые… ну… за границей у Ревы были?

— Да прекратите вы! — Часнык явно разозлился. — Это просто возмутительно! Откуда у Ореста знакомые за границей!

— Вполне могли быть. Такие же, как он, нумизматы.

— А-а… — растерянно протянул Алексей Тимофеевич. Видно, эта мысль ему в голову не приходила. Он почесал лоб. — В чем вы Ореста все-таки подозреваете? Он был честным коммунистом…

— Я не сомневаюсь. Это обычный круг вопросов. К сожалению, когда погибают такие люди, как Орест Петрович, мы вынуждены их задавать.

Часнык подозрительно покосился на капитана, но промолчал.

— Ничего странного с Ревой в последнее время не происходило?

— Шевеление какое-то он стал в темноте видеть. И человека за собой на улицах. Думаю, заигрался Орест в раскопки свои. Самое бы время отдохнуть… Только вот покупатель у него на монеты галицко-волынские объявился. Платил хорошо. Так что не до отдыха было…

Володимир, окрестности Четвертого военного городка, 15:25.

Район был застроен частными домами. Под порывами ветра во дворах тихо шумели яблони, скрывающие за своей листвой ухоженные огороды. На пустынной улице трое детишек в замызганных куртках и старых резиновых сапожках играли на грязном асфальте. Ветер время от времени приподнимал их откинутые капюшоны и шевелил помпоны на дешевых вязаных шапочках. Коза, привязанная к забору, щипала траву на обочине. Из огромной лужи пили гуси. После каждого глотка они задирали головы, хлопали крыльями и гоготали…

Сквира вышел из милицейского «бобика» и остановился на перекрестке, в том месте, где от основной улицы ответвлялся небольшой переулок. Там, в тупичке, находился дом Геннадия Рыбаченко.

Взгляд капитана скользнул вдоль заборов и задержался на детях. Те перестали возиться со своими машинками и повернулись к незнакомцу. На их серьезных и недоверчивых лицах отражалось любопытство. Не каждый день здесь появлялся человек, одетый в настоящий «директорский» костюм и рубашку с галстуком. Тем более, приехавший на желто-блакитном милицейском «бобике».

— Привет! — крикнул Сквира.

Дети, как по команде, демонстративно отвернулись.

Капитан пожал плечами, вновь оглядел улицу и обратился к водителю:

— Дом Ревы тоже где-то здесь?

Через ветровое стекло было видно, как тот кивнул.

— Ну да, здесь, — сказал капитан сам себе.

Он сделал знак водителю, прошел мимо искомого переулка и двинулся вверх по улице. Дети молча смотрели ему вслед, коза отступила под защиту забора, гуси вытянули шеи и зашипели. Сквира шарахнулся от желто-красных клювов и тут же услышал приглушенное хихиканье за спиной.

Капитан шел, приглядываясь к каждому дому. Метров через пятьсот он уткнулся в знакомый зеленый забор. Открыл калитку и ступил на затоптанную кирпичную дорожку, ведущую прямо к застекленной веранде.

Из приоткрытой двери выглянул молодой мужчина в черных костюмных брюках и черном же свитере, надетом поверх рубашки.

— Вам кого? — спросил он по-русски.

За спиной мужчины показался Козинец.

— Это капитан Сквира, следователь, — пояснил лейтенант тоже по-русски, хотя и с сильным акцентом.

Мужчина оглянулся на Василя Тарасовича и спустился по ступенькам.

— Я Валерий, — он протянул Сквире руку.

— Валерий Владимирович Чернышук, — тут же добавил Василь Тарасович. — Зять убитого.

Капитан несильно сжал протянутую ладонь.

Из глубины дома появилась молодая женщина в длинном темно-коричневом платье и черном платке, плотно завязанном на затылке.

— Я хотел навестить Геннадия Рыбаченко, — объяснил Северин Мирославович. — А выяснилось, что он живет в каких-то десяти минутах ходьбы отсюда…

— Ну ничего себе! — удивленно присвистнул лейтенант. Потом спохватился, обернулся к женщине и представил: — А это дочь Ревы, Леся Орестовна.

Сквира слегка наклонил голову.

— Они приехали сегодня утром, остановились у соседей, — Козинец махнул рукой куда-то вглубь улицы. — Теперь вместе смотрим, что пропало.

У женщины вокруг глаз были черные круги. Лицо серое, уставшее.

— Мы найдем убийцу, — пообещал Северин Мирославович.

Она кивнула.

— Да вы проходите, проходите в дом, — и Валерий Владимирович первым стал подниматься по ступенькам.

— Вы без сына приехали? — негромко спросил у него Северин Мирославович.

— Он остался с бабушкой, моей мамой. Рано ребенку на похороны…

Леся Орестовна переступила через порог крытой веранды да так и замерла там. Она смотрела на начерченную мелом на полу линию, повторяющую контуры лежавшего здесь тела. Белая полоска извивалась по деревянным половицам, а потом решительно взбегала на стену. Старик умер, сползая по ней спиной.

Валерий Владимирович, проследив за взглядом жены, загородил собой линию.

— У вас есть свой ключ от дома? — спрашивал тем временем капитан, все еще стоявший на ступеньках и не видевший происходящего.

— Есть, — Валерий Владимирович порылся в кармане брюк и достал связку. — А что? Преступник открыл дверь ключом?

— Я пока не знаю, — пожал плечами Сквира. — Но дверь не сломана, как видите.

Тот кивнул. Потом, шепча что-то успокаивающее, обнял жену за плечи и повел в дом.

В гостиной царил все тот же беспорядок. В воздухе появился легкий запах затхлости. В центре комнаты одиноко стояли две табуретки, оставшиеся после понятых, просидевших на них всю ночь с воскресенья на понедельник. Один из плафонов люстры рухнул, по-видимому, уже после ухода милиции, и теперь его осколки валялись на табуретках, слегка покачиваясь на сквозняке. Напольные часы остановились. Было очень тихо.

— Вы здесь часто бывали? — спросил капитан. — В Володимире?

— Почти каждый год, — всхлипнула женщина.

Василь Тарасович растерянно посмотрел на нее и скрылся на кухне. Послышался шум воды, и Козинец появился в комнате с полным стаканом в руках. Леся Орестовна сделала несколько глотков и слабо улыбнулась лейтенанту.

— Вы давно в Днепропетровск перебрались? — продолжал расспросы капитан.

— В семидесятом, — Леся Орестовна промокнула носовым платком глаза. — После школы. Поступила в институт легкой промышленности.

— Вещи в доме более-менее знаете? Ничего не пропало?

— Трудно сказать, — Она покачала головой и бессильно опустилась на диван. Потом вяло махнула рукой в сторону полупустого серванта. — В чайнике папа держал рублей пятьдесят-сто.

Чайник лежал здесь же, разбитый.

— А драгоценности?

— Все мамины украшения папа отдал мне, — горестно вздохнула Леся Орестовна. Было видно, что она готова опять зарыдать. Вдруг какая-то мысль мелькнула в ее голове, и она разом выдохнула: — Совсем забыла! Золотой ангелочек. Не позолоченный, а действительно сделанный из золота. Полый внутри, но стенки из чистого золота. Очень дорогой. Граммов двадцать. На нем даже проба была. Должен в библиотеке стоять. На столе. Это какой-то приз, который папа в мае привез с выставки в Братиславе. Он им очень гордился, даже в Днепропетровск брал с собой, чтобы нам показать.

Женщина на мгновение закрыла глаза. Затем снова промокнула их платком.

— Еще серебряная пепельница, — отозвался Валерий Владимирович. — Мы Оресту Петровичу подарили, когда он у нас гостил в последний раз. Хотели что-то такое ему еще на шестидесятилетие купить, но тогда денег не было.

Леся Орестовна прижала руку ко лбу.

— Голова раскалывается, — пробормотала она.

Василь Тарасович, к удивлению капитана, немедленно вытащил из кармана какие-то таблетки и протянул ей. Леся Орестовна слегка кивнула в знак благодарности.

— Орест Петрович приезжал к вам часто? — спросил Сквира.

— Да, — ответил Валерий Владимирович. — Тесть ведь пенсионером был. Птица вольная. Бывало, он еще утром не знает, что завтра у нас будет. Так за этот год… — Он глянул на жену. — Раза два… Да?

Но та молчала.

— Да, два-три раза гостил, — решительно закончил Валерий Владимирович. — То на пару дней приезжал, а то и на всю неделю. Как дела пойдут.

— А что он делал в Днепропетровске?

— С внуком возился, — пожал плечами мужчина. — Монеты привозил на обмен или продажу. В последний раз был у нас месяца полтора-два назад.

Капитан задумался, обвел взглядом комнату, задержался на Козинце. И вдруг понял, что лейтенант смотрит на дочку Ревы, не отрываясь, широко раскрытыми глазами, почти не дыша. Свет из окна упал на ее лицо, и оно стало похоже на портрет средневековой мадонны — печальной, осунувшейся, но, тем не менее, неуловимо прекрасной.

Сквира кашлянул. Лейтенант никак не отреагировал, продолжая неприлично пялиться на женщину. Северин Мирославович кашлянул еще раз, громче, настойчивее. Козинец покосился на него и отвернулся к окну.

— А вы сами, случайно, коллекционированием не занимаетесь?

— Нет, не занимаемся, — тут же откликнулся Валерий Владимирович, от внимания которого ускользнула вся эта сценка. — У нас и без того есть что в жизни делать. Нам искусственные развлечения не нужны.

Фраза эта прозвучала сухо, даже зло. Сквира быстро взглянул на Лесю Орестовну, ожидая, что ее заденут слова мужа, но та, похоже, не удивилась. А может, просто не придала значения.

Воцарилось неловкое молчание.

— Вы знали, где Орест Петрович держал свою коллекцию?

— Да. Вы нашли оба тайника, я видела…

— А вы? — капитан посмотрел на Валерия Владимировича.

— Конечно. Я же помогал их делать. Даже пострадал — сломал палец, гипс накладывали. Мне на руку, когда большой тайник монтировали, упал подоконник.

Северин Мирославович невольно сжал кулаки, представив, что это на его кисть падает тяжелая деревянная доска.

— А кто еще знал о тайниках?

— Мама знала. Но она… — Леся Орестовна подняла полные слез глаза на мужа. — …она тоже… умерла…

— И за столько лет вы ни с кем не поделились секретом? С подругами, коллегами, одногруппницами?

— А чем здесь делиться? Кому это интересно?

Сквира не стал возражать.