Помоги проекту - поделись книгой:
Володимир, переулок у дома Геннадия Рыбаченко, 16:30.
— Вы к кому? — крикнул кто-то.
Капитан обернулся на голос и увидел пожилого мужчину, стоявшего с лопатой посреди одного из огородов. Северин Мирославович махнул ему рукой и пошел дальше.
Мужчина, перепрыгивая через грядки, подбежал к сетке забора.
— Эй, ты! А ну обратно! Милицию вызову!
Сквира остановился. Достал удостоверение.
— А-а, — мужчина сбавил тон, — понятно. Ты уж прости, у нас тут недавно убийство произошло. Хочешь не хочешь, будешь следить.
— Ну и правильно, — капитан нетерпеливо поглядывал вглубь переулка.
— А ты кого тут ищешь?
— Некоего Рыбаченко Геннадия Федоровича.
— Никогда не слышал, — покачал головой мужчина.
— Должен тут проживать, в двенадцатом доме.
— Ах, этот! Генка? Так он Рыбаченко по фамилии? — Страж переулка показал рукой на калитку через два дома напротив. — Вон там Гена живет. Я его толком и не знаю. Он здесь только полгода… — Сосед отставил в сторону лопату и облокотился о забор. — Тут раньше бабка его жила. Когда померла, хата несколько лет пустой стояла. А теперь вот, значит, Генка вселился. Внук ее. Ярославовны внук. Ну и правильно! Зачем ему с родителями в одной квартире кваситься?
— Он там сейчас? — спросил Сквира, оглядываясь на калитку указанного дома.
— Не! День же белый. Вон и машины его нету.
— Машины?— деланно удивился капитан Сквира. — У него машина есть? А где же он деньги взял? Родители дали?
— Чего не знаю, того не знаю. Родители — вряд ли. Мать у него пьяница. Я с ней знаком, еще с детства. Ее детства, конечно. На свои машину купить Генка тоже никак не мог — пьет, гуляет, девиц водит, магнитофон этот свой крутит по ночам. Такие денег не зарабатывают… — Он покачал головой, почесал затылок и добавил: — Может, Ярославовна ему что оставила… Бабка, то есть…
— Спасибо. — поблагодарил Сквира. — Пойду, а то совсем ничего не успею.
— Ты заходи как-нибудь, — мужчина протянул капитану ладонь.
Тот пожал ее и, поспешно развернувшись, зашагал прочь.
Ворота двенадцатого дома были заперты на висячий замок. Зато калитка оказалась широко распахнутой. Сквира оглянулся, кивнул своему новому знакомому, который так и наблюдал за ним из-за забора, и зашел.
Огород у Рыбаченко был совершенно запущен. Несколько гнилых стеблей на голой земле отмечали место, где когда-то находились грядки. Утоптанные дорожки вели через грязь только к двум местам — налево к колодцу и направо, за угол, к отхожему месту. Во дворе повсюду виднелись отпечатки протекторов. Геннадий, похоже, здесь ставил свою машину, здесь же и разворачивался — прямо через огород.
Сквира поднялся по неметеным ступенькам и постучал в дверь. Стук гулко разнесся по дому. Никто не ответил. Он нажал на кнопку звонка. Из-за двери донесся длинный дребезжащий звук. И снова — тишина.
Где же Рыбаченко? На работе нет, у родителей нет, дома — тоже нет…
Капитан спустился с крыльца и, приподнявшись на цыпочки, заглянул в окно. За занавесками виднелась темная прихожая. Прямо напротив окна жались к стене старая газовая плита и мойка с грудой тарелок. Внутри явно никого не было.
Капитан двинулся в обход. Запустение царило повсюду. Если бы не асфальтовый «воротник» вокруг строения, пройти было бы и вовсе невозможно.
За домом обнаружился сад, старый и столь же неухоженный. Кустарник разросся, подчас совершенно закрывая собой влажные небеленые стволы. Забор, тянувшийся по периметру участка, терялся за этой унылой растительностью, и было непонятно, что расположено за ним — дома соседей или такие же тоскливые заросли.
Сквира заглядывал в окна, но ничего, кроме скудной обстановки, через пыльные стекла не видел. Возвратившись к двери, он вновь постучал, уже не надеясь, что ему откроют. Потом вздохнул и стал выписывать повестку.
Володимир, центр города, 19:15.
Двери автобуса закрылись, и улица в его огромных окнах поплыла назад. Колесо сразу же провалилось в яму, пассажиров тряхнуло, и Сквира схватился за поручень.
— …Потом я заскочил к Генке Рыбаченко, — говорил Василь Тарасович. — Там глухо — хата закрыта, в окнах темно, тачки нет. Ваша повестка в двери торчит…
— И Марта Фаддеевна как в воду канула… — задумчиво пробормотал Сквира. — Целый день звоню.
Девочка лет десяти протиснулась к автомату, бросила пятак в приемную щель, нажала на рычаг и оторвала выползший из железных внутренностей билет. Потом, больно упершись локтями в живот капитану, развернулась и полезла через толпу назад.
— В комиссионках ничего, в сберкассе ничего… — продолжил размышлять Сквира. Он отвлекся, выбил для кого-то билет и снова пригнулся к лейтенанту: — Вот что, направьте-ка запрос в ОБХСС. Пусть проверят кирпичный завод.
Автобус притормозил немного на перекрестке, лениво проехал еще десяток метров и нырнул в небольшой карман в тротуаре.
— Детский сад, — объявил водитель.
Раздвижные двери распахнулись, из них хлынула толпа.
— Все никак у меня монета из головы не идет, — заговорил Козинец. — Одно дело — на рисунке ее разглядывать, другое — в руках держать. Есть в ней что-то совершенно необъяснимое, странное… Я тут вот что подумал: может, стоит поискать место последних раскопок Ревы? За ним там следили. И монету он там нашел…
Сквира криво усмехнулся. Не хочет милиция понять, что их советы КГБ не нужны.
Лейтенант посмотрел в окно и вдруг ринулся к задней двери.
— Наша остановка!
В автобус уже заходили новые пассажиры. Козинец, расталкивая их, прокладывал себе дорогу. Сквира протискивался следом.
— Осторожно, двери закрываются, — равнодушно объявил водитель.
Василь Тарасович, совсем уж бесцеремонно распихав людей, в отчаянном рывке достиг дверей и соскочил на тротуар. Сквира протиснулся в образовавшуюся щель и приземлился рядом. Двери захлопнулись, и автобус, выпустив струю густого дизельного дыма, медленно пополз дальше…
По обе стороны улицы тянулись пятиэтажки со множеством светящихся окон. Прямо перед сыщиками сверкали витринами гастроном и длинный магазин электротехники. Сквозь стекла были видны покупатели, перебиравшие музыкальные пластинки.
Свет из витрин освещал торчавшую посреди тротуара водяную колонку, от нее к дороге тянулась влажная полоса. Где-то в глубинах этого микрорайона должны были прятаться частные дома, для которых ее здесь при застройке и оставили.
Сквира и Козинец пересекли проезжую часть, обошли стоявшую на углу бочку с квасом и, перепрыгивая через разломы в асфальте, направились к виднеющейся впереди длинной пятиэтажке из белого кирпича.
Дом был довольно новый, но жильцы уже успели разбить перед ним с десяток огородиков с цветами, картошкой и зеленью. Забор отделял посадки от детского садика.
Северин Мирославович и Василь Тарасович взбежали по ступенькам подъезда. Лифта, конечно, здесь не было и быть не могло. Пришлось подниматься пешком.
Дверь им открыла молодая женщина в переднике, повязанном поверх халата.
— Иван Михайлович Гедзь дома? — спросил лейтенант.
— Да. А вы кто?
Сквира покосился на погоны Козинца, но все же достал удостоверение.
— Проходите, — неуверенно пригласила женщина. — Папа телевизор смотрит.
Они сняли в прихожей туфли и по тканевым дорожкам прошли в комнату. Навстречу с дивана поднялся пожилой мужчина в домашних брюках и майке.
— Иван Михайлович? — уточнил капитан, показывая и ему свое удостоверение.
— Он самый, — кивнул мужчина. — Наш Артурчик что-то натворил?
В кресле перед цветным телевизором сидел подросток лет четырнадцати. Услышав свое имя, он с любопытством оглянулся, при этом всем своим видом демонстрируя независимость и самодостаточность. Заметив на одном из пришедших милицейскую форму, быстро перевел глаза на экран, но все же через секунду вновь покосился на Козинца. В руках мальчишка вертел новомодный пластиковый кубик, состоявший из множества разноцветных кубиков поменьше. Одну его грань он уже сложил.
— Мы по поводу Ревы.
Иван Михайлович с грустью вздохнул и указал на стулья, стоявшие вокруг стола в центре комнаты. Сам опустился на диван.
— Вы когда его видели в последний раз? — спросил Сквира, садясь.
— Позавчера. На дне рождения Часныка. Это преподаватель нашего ПТУ.
— Да, мы знакомы с Алексеем Тимофеевичем…
Козинец подошел к Артуру и тихо с ним о чем-то заговорил. Потом пододвинул свой стул поближе и начал что-то показывать пальцем на пластиковом кубике. Сквиру это задело — лейтенант, похоже, помогать ему не собирался. Несколько раздраженно он продолжил расспросы:
— А Реву вы насколько хорошо знали?
— Да неплохо. Часто встречал его у Часныка. И по делам виделись — кирпичный завод берет на работу наших выпускников. Иногда говорили с Ревой об истории…
— Орест Петрович любил все украинское?
— Все украинское? — не понял Иван Михайлович.
— Язык, культуру, героев…
— Шевченко, что ли? — хмыкнул Гедзь. — Никогда не слышал от него о Шевченко. Вот порассуждать о том, куда девался младший сын князя Владимира Крестителя, он мог. Судя по рассказам Ревы, это была весьма таинственная история. А про Шевченко… Нет, Реву интересовало лишь то, что происходило очень давно…
В комнату вошла открывшая им дверь женщина. В руках у нее был поднос со стаканами и пузатым графином с прозрачной жидкостью светло-коричневого цвета.
— Чайный гриб, — пояснила она, опуская поднос на стол перед Сквирой.
— Спасибо, — приятно удивленный, капитан одним глотком выпил полстакана кисловатой жидкости. Напиток освежал.
Женщина улыбнулась, потом достала тарелки из серванта и унесла их на кухню. Оттуда донеслись шум льющейся воды и звяканье.
Подросток в кресле вдруг рассмеялся. Кубик был уже у Козинца, и Василь Тарасович крутил его с завидной энергией, хотя, похоже, безуспешно.
— Каким вам показался Рева во время вашей последней встречи?
— Каким? — Иван Михайлович задумался. — Сначала все нормально было. Пришел в хорошем настроении. Говорили о нынешней молодежи. У нас в ПТУ всякие истории бывают. И в Доме пионеров, я так понял, тоже. Пока обсуждали, хорошее настроение Ореста Петровича улетучилось. Но разговаривали нормально. А потом он вдруг в лице переменился, вскочил и убежал. Прямо со дня рождения убежал. Говорят, домой к себе…
— А почему? — нетерпеливо спросил Северин Мирославович. — Что случилось? Кто-то что-то ему сказал? Или, может, позвонили ему? Записку передали?
— Нет, ничего такого, — развел руками Гедзь. — Просто убежал. Так мы и не поняли, что произошло. Да мы в тот момент и не знали, что он домой пошел. Я, например, решил, что просто на площадку вышел — успокоиться, воздухом подышать. Думал, он минут через десять вернется…
В комнате опять появилась дочка хозяина. Она расстелила на столе скатерть и стала расставлять тарелки.
— Мы ведь… — начал было говорить Сквира. — Мы не можем…
— Поешьте, поешьте, — перебил его Иван Михайлович. — Мы как раз за стол должны садиться. Если о водке беспокоитесь, то мы не пьем.
— Ну, спасибо… — Северин Мирославович растерянно взглянул на напарника. Тот все еще был увлечен кубиком. — Рева перед уходом позвонить не пытался?
— Нет, сразу бросился за дверь.
— Откуда вы знаете? Может, он из прихожей звонил?
— Нет, — Иван Михайлович покачал головой. — У Часныка телефон в гостиной стоит. Прямо на виду. И Алексей Тимофеевич его, кстати, отключил, чтобы не отвлекал.
— А сам Часнык Оресту Петровичу звонил? Ну, после того, как тот исчез?
— А как же! Часа через два. Мы за столом решили, что Рева домой пошел. Забыл что-то или еще чего… Пешком до него пятнадцать минут, на автобусе — двадцать. Как ни крути, за час должен был обернуться. А тут два часа минуло. Явно что-то не так.
— Странная история, — проговорил капитан. Чипейко на каждом докладе указывал ему на столь загадочное поведение Ревы.
— Странная! — согласился Иван Михайлович. — Около пяти стали убирать посуду с закусками, готовиться к горячему. Гости поднялись ноги размять. Кто-то покурить вышел. Часнык включил телефон и давай звонить Оресту Петровичу. Никто не отвечал. Потом он звонил еще раз, после горячего, — спустя час-полтора. Вот тогда мы и узнали…
— Когда Рева уходил, Алексей Тимофеевич не пытался его остановить?
— Спросил, конечно, что случилось. Орест Петрович ответил, что ничего, что вернется через минутку. Ну, Часнык и успокоился. Сел на диван, стал с нами футбол обсуждать. Рева футболом не интересовался, и как он ушел, в комнате одни болельщики остались. А эта тема, вы же знаете, неисчерпаемая… Ну а затем гости валом повалили.
— Сбегать за Ревой Часнык не порывался?
— Да нет, — покачал головой Гедзь. — Зачем? Мы же даже не подозревали…
Артур посмотрел на часы, висевшие на стене, поднялся и защелкал переключателем каналов. Когда на экране появились титры «Собаки Баскервилей», нового фильма, недавно показанного по ЦТ, подросток прибавил звук и вернулся на место. Актеры на экране были знакомыми, но говорили почему-то по-польски. Сквира удивленно уставился в телевизор.
— У вас что, польское телевидение ловит?
Поделиться книгой: