Обман

— Как странно увидеться с тобой.

— Не видеться куда более странно, правда?

— Вовсе нет, обычно ведь я с тобой не вижусь.

— Ты выглядишь чуточку иначе. Что у тебя нового?

— Такого, отчего я выгляжу иначе? Скажи, в чем перемена, и я скажу тебе, чем она вызвана. Что, я теперь выше, ниже, толще, грузнее?

— Да нет, разница еле заметная.

— Еле заметная? Хочешь, скажу начистоту? Я стосковалась по тебе.

— Мне случилось повидаться с нашей общей приятельницей, она ушла от мужа. Она очень умная, очень красивая и очень успешная. И на редкость смелая, и прекрасно владеет собой. И денег у нее — куры не клюют. И выглядит ужасно.

— Давно она одна?

— Два месяца.

— Будет выглядеть еще хуже.

— А ведь у нее и работа интересная, и деньги ей платят немалые, притом она из богатой семьи, так что в этом плане у нее все в полном порядке.

— Дети у нее есть?

— Двое.

— Может быть, ей рискнуть повидаться с мужем?

— Видишь ли, если она не решится… ну, не знаю. Она недавно тяжело болела, переехала на другую квартиру, только что развелась, детям тоже не сладко, они капризничают и… Всего не передать. Не передать.

— Но ты ведь не хочешь, чтобы он ее бросил, верно? Ты же не готова поставить вопрос так: «Если ты ее не бросишь, я буду спать в другой комнате. Либо ты трахаешься со мной, либо с ней. Выбирай».

— Нет. Нет. Мне кажется, отношения с ней невероятно важны для него, и предлагать ему такой выбор было бы не просто безрассудно, но и эгоистично.

— Эгоистично с твоей стороны?

— Да.

— Серьезно? Ты так считаешь? Тогда выходи за меня. Логика поразительная, в жизни ничего подобного не слышал. Чтобы женщина сказала: «Просить мужа бросить любовницу было бы крайне эгоистично с моей стороны»!

— Что ж, а по мне, это — эгоизм.

— Если мужчина стремится покорить женщину и добивается своего, принято считать, что он поступает эгоистично, а если жена умоляет его бросить любовницу, тут эгоизма в упор не видят.

— Разумный и верный взгляд на вещи не приходит сам собой. Первое время я именно так и считала. Но по зрелом размышлении… Мне ясно, что я очень глупо вела себя с мужем; впрочем, причина, возможно, в другом: мне до сих пор не понятно, что я сделала не так. А он годами терпел мою хандру и жалобы на одиночество. Едва ли это возникло случайно: он надолго уезжал, много работал, я оставалась одна. А романов не заводила только потому, что считала его очень ранимым, — значит, его надо оберегать.

— Судя по всему, вряд ли он такой уж ранимый.

— Значит, он уже в больничной палате. Думаешь, его краля уже там?

— Краля. Чудесное словечко.

— Я не сомневался, что оно тебе понравится. Наконец-то у тебя хоть и недолгий, но отпуск.

— Знаешь, по-моему, я чересчур на него давила. У него ведь много, очень много достоинств. Зато, честно говоря, давненько я так крепко не спала. Сегодня утром проснулась — и на душе так покойно.

— Ты слушала пластинку, которую я тебе подарил?

— Нет. Мне пришлось ее спрятать.

— Спрятать? Почему?

— Потому что обычно я пластинок не покупаю. Разве что изредка.

— И что ты будешь с ней делать?

— Ну, поставлю как-нибудь вечерком, когда останусь одна.

— А если вдруг ее обнаружат, что тогда? Посолишь, поперчишь и съешь?

— Бывало, я сама покупала пластинки, но однажды так расстроилась… Ладно, дело прошлое.

— Как? Неужто даже из-за этого вы вздорили?

— Да.

— В самом деле?

— Да.

— Это уж совсем ни к чему.

— Да уж.

— Ты чудесно выглядишь. И костюм красивый. Ты его не наизнанку ли надела?

— Нет. У меня много вещей со швами наружу. Прежде ты не замечал. Это — писк моды. Намекает на склонность к некоторой бесшабашности.

— Выглядишь чудесно, только голос очень усталый. И опять похудела. Витамины и прочее не принимаешь?

— Время от времени принимаю. Дело в том, что последние три дня я толком не ела. Была занята.

— Слишком занята.

— Ага. Сижу в своей комнате, пытаюсь печатать, тут входит малышка и первым делом писает на ковер. Потом уходит, какое-то время хнычет, затем возвращается, растаскивает листки, снимает телефонную трубку, после чего направляется ко мне и какает на мою тахту — всю обгадила. И после всего этого мне ехать на работу и восемь часов кряду улещать начальника.

— А муж что?

— Если я не вижусь с тобой, мне проще. Я как-то применяюсь к обстоятельствам, а отвлекающие факторы отходят на задний план, просто-напросто вылетают из головы. Вместе с ними и эти неотвязные сравнения. Я давно хотела рассказать, какие мысли меня обуревают. Но, по-моему, для тебя это все лишнее, и обременять тебя своими заботами я не хочу. А хочу совсем другого: перестать наконец растолковывать тебе всю эту чушь. Если попросишь — продолжу; но по мне, лучше это вообще не обсуждать.

— Говори-говори. Я хочу знать, что творится у тебя в голове. Очень люблю твою голову.

— На прошлые выходные ко мне приехала мама. А он просто испарился. И все выходные я занимала маму одна. А я скверно сплю уже не одну ночь. Без конца думаю о тебе. Завтра у меня — никуда не денешься — обед со свекровью; это испытание не из легких: мало кто умеет так наводить критику. Она бывает до того злоязыкой, что поневоле боишься сболтнуть лишнее. А тут еще нянька показывает норов. Они, няньки эти, перебегают из семьи в семью — сравнивают хозяев, — вот и наша взбрыкнула. Что такое «шейка», знаешь?

— Знаю.

— «Шейка» — глуповатое какое-то слово. Так вот, у меня там шишка. Придется делать анализы и все такое. А муж заявляет, что я загубила его сексуальную жизнь. С тобой, говорит, трудно, ты все воспринимаешь всерьез, тебя ничто не радует, не забавляет, не веселит. По-моему, он прав. Вернее, он все жутко преувеличивает, но по сути — недалек от истины. Секс не доставляет мне никакого удовольствия. Живу, в общем, одиноко и трудно. Но так ведь в жизни обычно и бывает, правда?

— Почему бы тебе не попытаться кончить — просто чтобы сделать мужу приятное?

— Не хочу.

— А ты постарайся. Дай себе волю, и все. Говорят, это куда полезнее, чем пререкаться.

— Он меня злит.

— А ты не злись. Он же тебе муж. Он тебя трахает. Так не противься.

— То есть мне надо постараться.

— Нет. Да. Не вникай, отдайся, и все.

— Такие вещи сознательно не делаются.

— Очень даже делаются. Стань на полчасика шлюхой. От этого не умирают.

— Шлюхи не кончают. И уж точно не стремятся кончить.

— Притворись шлюхой. Не надо относиться к этому так серьезно.

— Это его проблема: серьезен тут он, а не я. Он ведь из тех, кто уверен, что женщинам положено испытывать оргазм многократно и кончать они должны вместе с мужем. На самом деле так оно часто и бывает, особенно у молодых, у них это все в порядке вещей. Но когда у тебя за плечами богатое прошлое, в том числе и несколько разочарований… Ох, какая же неприязнь друг к другу накопилась у нас с ним за эти годы! И вообще — отчего сексуальная тяга внезапно проходит?

— Ты бы еще спросила, отчего идет снег.

— Но ведь в этом причина, чтобы уйти от него?

— Ты от него уходишь не по этой причине — если ты и впрямь от него уходишь.

— Верно. Но если покопаться, то именно до этой причины и докопаешься. Я утратила к нему интерес — вот с чем он не мог смириться.

— Как ты?

— А, как всегда: очень занята и злюсь.

— Вид у тебя усталый.

— Не удивительно. Не иначе как тушь растеклась.

— Злишься… Из-за чего?

— Мы с мужем поссорились. Не на шутку. Вчера был Валентинов день, тут без стычек не обойтись. Кто-то ему возьми да скажи: мол, мне не такой муж нужен, потому что я люблю, когда меня балуют. Я, конечно, возмутилась, а порой думаю: может, и правда люблю?

— Знаешь, а я — возможно, потому, что был Валентинов день, — проснулся среди ночи: мне показалось, что на моем члене лежит твоя рука, ощущение потрясающее. А сейчас думаю, это была, небось, моя собственная рука. Впрочем, нет, — точно твоя.

— Рука была ничья: тебе это приснилось.

— Ага. И сон называется «Будь моей любимой». Отчего все-таки я так на тебя запал?

— Оттого, наверно, что целыми днями торчишь тут. Никаких новых впечатлений.

— Зато есть ты.

— Я — та же, как и всё вокруг.

— Ничего подобного. Ты — прелесть.

— Правда? Ты так считаешь? Вообще-то я чувствую себя неважнецки. Будто я разом сильно постарела.

— Сколько же это длится?

— У нас с тобой? Года полтора. Обычно меня хватает года на два, не больше. И в работе, и во всем прочем. А я ведь про тебя почти ничего не знаю. Ну, немножечко все-таки знаю. Из твоих книг. Но не сказать, чтобы много. В одной и той же комнате человека трудно узнать. С тем же успехом мы могли бы сидеть взаперти на чердаке, как семья Франк[1].

— Деваться-то нам некуда.

— Пожалуй. Такова жизнь.

— Другой не будет.

— Налей-ка мне выпить.

— Ты что, того и гляди расплачешься?

— Я-то? Мне часто до зарезу хочется побыть одной. Годами мечтаю спать одна. Ладно, преувеличиваю. Но если к концу дня, когда я уже очень устала, начинается очередная бурная сцена… Мало того, еще и нежеланный сосед в постели. Кровать у нас широченная, но и она мне тесновата. Все это очень грустно, правда? Понимаешь, у него масса достоинств… Плесни мне, пожалуйста, из той бутылки. Что-то я сегодня совсем развинтилась. Представь, он мне говорит: «Я стольким пожертвовал ради тебя, и все напрасно». Слышать это — нож острый. Больно — не передать. А за последние две недели он уже дважды так сказал. Ну почему у нас с ним никак не наладится? Вот мы же с тобой прекрасно ладим. На самом деле я к нему привязалась. Живи я отдельно, я бы по нему жутко скучала. Мне в нем очень многое нравится… Ладно, пора кончать с этими нашими встречами, разговорами.

— Почему?