Метод римской комнаты

– Цвет точно его… – издалека начал молодой человек, намереваясь выгадать время, чтобы понять, какой ответ был бы угоден посетителю.

Глава 8

В участке

Околоточный надзиратель Свинцов дул чай у самовара и прислушивался к разговорам за столами, пытаясь определить, где дельце поинтересней. Своего места в участке у него не было, поскольку службу надзирателю надлежало исполнять на улице, но Свинцов после утреннего обхода несших постовую службу городовых, по обыкновению, закатывался в участок, где располагался у чайного стола в ожидании какого-нибудь приключения, способного развеять скуку. Свой план по охранению порядка он выполнял после обеда, когда Спасская часть окончательно просыпалась и начинала колобродить. По обыкновению, дневной улов состоял из двух-трех извозчиков, которые вечно прут напролом, переворачивают возки, кареты, пролетки, давят товар, сбивают велосипедистов и пешеходов. К этим Свинцов привычно добавлял такую же порцию нарушителей по 42-й статье Устава о наказаниях − «За появление в публичном месте пьяным до беспамятства или в безобразном от опьянения виде». Ну и иногда к привычному садку удавалось присовокупить рыбу поинтересней. Так, вчера около шести вечера Свинцов поспешил на крики в доме три по Кирочной улице, где застал разъяренного офицера, наносившего удары портному Пяткину вынутой из ножен шашкой, а тот парировал их аршином. Оказалось, отставной офицер явился за мундиром и нашел заказ исполненным не по его вкусу.

Из кабинета участкового пристава доносились возгласы недовольства в связи со слабо поставленной работой по заполнению карточек задержанных. В частности, Троекрутов отчитывал Облаухова за нелепые описания в разделе особых примет.

– Что, что это за дикость, скажи мне, Облаухов, на милость? «Волосы носит большие, иногда стрижет их коротко». Что из этой чихни можно понять о человеке?..

Свинцов обменялся взглядом с фон Штайндлером, опрашивавшим благообразного дворецкого с белыми бакенбардами из дома князей Данишевских. Оба гривуазно ухмыльнулись. Когда господину приставу бывала нужда отругать кого-либо по службе, обыкновенно для этого случая использовался Облаухов. Из-за невеликих способностей ума и добродушной натуры он давно слыл в участке объектом для безответных насмешек и розыгрышей. Как-то однажды он встретил пристава сообщением, что бронзовый бюст государя, установленный при входе на специальной колонне, с утра замироточил. Плечо государя действительно было отмечено влажным пятном, но быстро выяснилось, что причиной чуда послужила прохудившаяся крыша. В тот раз Троекрутов почему-то пришел в неописуемый гнев, жутко ругался и кричал, что у эдакого дурака и лавки в кутузке скоро замироточат, смахнул в припадке керосинку со стола и ушел в церковь.

− Или вот, − продолжал распекать Облаухова начальник участка, − «нос долговатый в пенсне, а походка интеллигентная». Где здесь особые приметы, я тебя спрашиваю?

− Виноват, ваше высокоблагородие! – отозвался чиновник.

− Может, тебе в юмористический журнал устроиться, Облаухов? Над нами же весь департамент смеется! Вот что это за нелепица? «Имеет сзади головы небольшую лысину, а спереди лицо чистое с угрями».

Свинцов пошел прогуляться в приемный зал. Там молодой чиновник Пилипченко принимал у бойкой бабы заявление о пропаже супруга. По ее словам выходило, что ушел он из дому неделю назад.

– А что ж вы только сейчас заявляете? – резонно удивился Пилипченко.

Баба поджала губы и тихо произнесла, глядя в окно:

– Жить без него не могу. А он шляется…

– Получка небось сегодня? − предположил Свинцов.

Баба не стала отпираться: получка тоже имела значение.

За соседним столом у полицейского чиновника Африканова немолодой почтмейстер с обвислыми щеками в жидких бачках скорбел о пропаже бумажника.

− Пишите заявление, будем искать, − сказал Африканов и протянул почтмейстеру бумагу.

− Не могу, никак не могу, − замахал руками старик.

− Почему это еще?

− Его уже внук нашел.

Свинцов заинтересовался парадоксальным ходом мысли потерпевшего:

− Зачем же ты в участок пришел, дядя? – спросил он.

− Так там денег-то нет! – признался посетитель.

− А мы-то что можем?

− Не стану же я на родного внука заявление писать!

− Ну так не пишите.

Африканов хотел было выбросить в корзину испорченный бланк и подозвать из очереди следующего, как вдруг почтмейстер произнес тоном, с которого обычно начинаются скандалы в присутствии:

− Что ж вы, отказываетесь розыск учинить?

Cвинцов оставил Африканова с почтмейстером и сел за стол Облаухова, который все еще терпел наставления в кабинете начальства. Околоточный взглядом указал на стул крестьянке, закутанной в платок по самые глаза.

− Так… – Свинцов отхлебнул чаю. – На что будем жаловаться?

− Муж колотит, − подсев, угрюмо произнесла тетка.

− Вот те раз… – Свинцов сделал еще глоток, отставил стакан и придвинул к себе письменный прибор. – Ну, давай составлять протокол. Как мужа зовут?

Крестьянка посмотрела на рыжую бороду и отвернулась, уставившись на бюст императора.

Свинцов подождал.

− В молчанку будем играть?

− С тобой говорить не стану.

− Это еще почему?

− Подожду, пока тот придет.

− А я чем же плох?

Свинцов погладил пышную бороду.

−Ты на него рожей похож…

−На кого?

−На мужа моего! Ишь, бородищу распустил. Такая же, наверное, скотина…

Свинцов хотел было окоротить глупую бабу, но тут вернулся Облаухов, и околоточный надзиратель отправился обратно в зал. Там дворецкий князей Данишевских излагал фон Штайндлеру обстоятельства смерти горничной.

− Как она выпала-то? – Старший помощник обмакнул перо в чернила.

− Да как… Мыла, стало быть, окно. И хлопнулась.

− Упала Аню-та в окно почемю-та, − скаламбурил Свинцов.

Фон Штайндлер c осуждением взглянул на шутника. Свинцов кашлянул и вернулся к самовару долить в стакан кипяточку.

− Паспорт-то у нее есть? – продолжил опрос фон Штайндлер.

− А как же!

Дворецкий протянул картонную книжечку, потом огляделся и наклонился через стол.

− Ваше благородие, а нельзя ли без расследования схоронить? – доверительно поинтересовался старик. − Их сиятельство были бы премного благодарны.

Между страниц паспорта фон Штайндлер обнаружил красненький кредитный билет[9]. Он уже хотел было незаметно сбросить его в выдвинутый ящик стола, как вдруг раздался голос Ардова:

− Преступник установлен!

Глава 9

Преступник установлен!

Вздрогнув, фон Штайндлер отбросил паспорт, дворецкий тут же подхватил его и неуловимым движением изъял купюру. Присутствующие обратили взоры на вошедшего. Ардов стоял запыхавшийся и возбужденный. Оглядев зал, он уверенным шагом подошел к столу фон Штайндлера.

− Преступник установлен, можно арестовывать, − сообщил он торжественным тоном.

− Вот как?.. – протянул фон Штайндлер. − И кто же это, позвольте полюбопытствовать?

− Мармонтова-Пекарского убил репортер Чептокральский!

В помещении установилась тишина.

− Он же, вероятнее всего, и булавки украл. Мотивы у него были.

Еще не понимая, насколько серьезно можно относиться к сделанному заявлению, фон Штайндлер осторожно поинтересовался:

− И какие же у вас есть основания так утверждать?

− Чептокральский был в салоне мадам Дефонтель, он носит ботинки и опубликовал в газете статью о махинациях на бирже.

C этими словами Ардов водрузил на стол обувную коробку, достал оттуда пару новехоньких башмаков и шлепнул ими так, будто у него выпала «рыба» в домино.

− Прошу!

Фон Штайндлер с серьезным видом покивал головой, украдкой переглянувшись с коллегами. Ардов пребывал в крайней степени возбуждения, и, вероятно, именно это обстоятельство не позволяло ему осознать всю нелепость произнесенной фразы.

−Ботинки? – поинтересовался фон Штейндлер.

−Совершенно верно! – горячо подтвердил Ардов. – На преступнике были точно такие же, если не считать изношенности.

Желание как можно быстрее раскрыть преступление не позволяло ему перевести дух и спокойно взвесить имеющиеся факты.

– Необходимо получить ордер у господина пристава и срочно арестовывать. А также провести досмотр вещей покойного Мармонтова. Наверняка там имеется расписка Чептокральского о полученных деньгах. Это послужит неоспоримой уликой.

– Ну что ж, господа… – театрально вздохнул фон Штайндлер. – Надо идти… Как говорится, задавим гадину в ее логове.

C этими словами старший помощник начальника участка выбрался из-за стола, за ним последовали и остальные. Ардов, заметив, что фон Штайндлер сделал шаг к выходу, а совсем не в сторону кабинета Троекрутова, обеспокоился:

– А ордер? Надо ведь господина пристава уведомить?..

– Там и уведомим.

– Где «там»?

– В трактире. У Барабанова, – фон Штайндлер произнес это с обыденной интонацией, чтобы покрепче запутать новичка и тем самым повеселить публику. – Здесь, неподалеку.

Ардов наконец-то почувствовал неладное. Раздался дружный хохот чинов полиции, не имевших более сил сдерживаться. Особо усердно заливался Облаухов, словно почувствовав, что у него появился шанс передать новичку сомнительную честь служить объектом для насмешек. Слово «репортер» повторялось на разные лады, пока наконец Свинцов не продекламировал:

– Как-то банщик тело тер. Так натер, что – репортер!

Эпиграмма вызвала новый приступ веселья. Ардов ничего не понимал. Сжалившись, Спасский шепнул ему вполголоса:

– Мы к Барабанову на обед ходим… Здесь, в Демидовом переулке. Оскар Вильгельмович имели в виду, что пора червячка заморить.

Ардов посмотрел вслед коллегам.

– Но как же…

Отсмеявшись, фон Штайндлер развернулся:

– Не знаю, как там у вас в Швейцарии, господин временный агент сыскного отделения, но у нас здесь ботинки – это еще не преступление.

Вернувшись к столу, он взял из рук дворецкого паспорт.

– Сходите-ка вы пока к князьям Данишевским и установите смерть горничной.

– Из окна выпала, – с готовностью подтвердил дворецкий.

– Да… – фон Штайндлер передал Ардову паспорт и устремился к выходу. – Это, можно сказать, формальность, но она все ж таки к вашему ведению относится. Вот господин дворецкий вас сопроводит.

У Ардова жужжало в ушах. Он положил паспорт в папку «Дѣло» и попытался отогнать от лица невидимых мух. Пахло какой-то отвратительной дохлятиной. Он достал часы, открыл крышку и поднес механизм к уху. Зазвучала хрустальная мелодия. До последней минуты картина преступления в его голове выглядела на удивление стройно. После редакции он успел побывать на Петербургской бирже, где завсегдатаи разъяснили ему суть скандальной публикации Чептокральского. Тот каким-то образом раскопал, что складочный капитал «Акционерного общества Мысинских угольных копей» в два миллиона рублей был фиктивным. Между тем на эту сумму Общество выпустило бумаги, которые поначалу оборачивались ни шатко ни валко, пока на торгах не появились загадочные агенты, принявшиеся изображать бурную торговлю. В течение полугода они продавали и покупали друг у друга бумаги Общества, заявляя о сделках биржевым маклерам. Котировки публиковались в ведомостях. К концу года стоимость акций должна была вырасти до ста рублей, если бы Чептокральский не разоблачил махинацию в «Петербургских ведомостях». Самое интересное в этой истории было то, что, по мнению авторитетных брокеров, всю подноготную о «Мысинских копях» Чептокральскому раскрыл не кто иной, как Мармонтов-Пекарский, которому зачем-то была нужда провалить эту авантюру. По всему выходило, что Чептокральский состоял с убитым в прямых и одновременно двусмысленных отношениях. Недополученный ли против обещанного куш либо угрозы биржевика раскрыть заказной характер публикации, но мотив расправиться с подельником у продажного репортера определенно был. Имея возможность загодя узнать о времени визита Мармонтова в шляпный салон, Чептокральский заранее явился к мадам Дефонтель с надуманной идеей писать о парижских модах, улучил время для незаметного изъятия булавок и завершил свою преступную задумку ударом в ключицу. Именно поэтому еще на бирже Илья Алексеевич трижды мысленно подчеркнул фамилию репортера у себя в блокноте и прочертил стрелочку к «Викт. Иуд.». Что не так?

Ардов постепенно приходил в себя. В памяти всплыла фраза, которой он объяснил коллегам улики против подозреваемого. Возможно, формулировки были излишне лапидарны. Пожалуй, в таком сумбурном изложении он и сам не нашел бы никакой логики. Но ведь она была! Ардов был убежден, что купленные им ботинки сядут на ногу Чептокральскому, как хрустальная туфелька Золушке, что станет последней и самой убедительной уликой, после которой преступник окончательно сломается и начнет, захлебываясь, выкладывать детали совершенного злодеяния.

Илья Алексеевич захлопнул крышку часов, спрятал их в карман, достал пилюльку и бросил под язык. Некоторое время он неотрывно смотрел на башмаки из Гостиного двора. Наконец молодой человек сделал глубокий вдох и обратил взор на старика, с некоторым трепетом наблюдавшего за странными манипуляциями господина сыскного агента.

– Мыла окно и хлопнулась, – напомнил обстоятельство дела дворецкий.

Глава 10

Князья Данишевские

– Простите, не могу понять: а что же здесь расследовать?

Князь Данишевский сделал глоток кофе из изящной чашечки с фамильным гербом и взглянул на супругу, которая расположилась рядом за столиком и пристально смотрела на Ардова немигающим взглядом. Холодная улыбка застыла на ее лице.

– Ну, мыла горничная окно, – продолжил князь. – Упала. Поскользнулась, вероятно. Жаль, конечно, но при чем здесь полиция?

– Выбросилась, – поправила княгиня и строго посмотрела на мужа. – Не выпала из окна – выбросилась!

Ардову показалось, что князя удивила предложенная гипотеза. Он вообще заметно нервничал: беспрестанно поправлял ворот и поводил плечами, словно сюртук был ему не впору.

– Да… Выбросилась… – неуверенно согласился хозяин дома и уронил ложечку.