Русскія народныя сказки

РУССКІЯ НАРОДНЫЯ СКАЗКИ.

I.

Чудесная пташка.

Въ нѣкоторомъ царствѣ, не въ нашемъ государствѣ, въ одной деревушкѣ жилъ бѣдный мужикъ со своей женой. Разъ случилось этому мужичку ѣхать въ лѣсъ за дровами. Нарубилъ онъ себѣ дровъ и только что хотѣлъ отправляться домой, да глянулъ невзначай на дерево, — видитъ, сидитъ на вѣткѣ пташка красоты необыкновенной, — ну, просто, никто никогда такихъ пташекъ и не видывалъ. «Дай, думаетъ мужикъ, — поймаю эту пташку». Подошелъ къ дереву тихонько, протянулъ осторожно руку, да и хвать птичку!

Пріѣхалъ мужикъ домой, показываетъ женѣ свою добычу. Та (сварливая у него была жена) на него накинулась, забранилась, для чего онъ въ лѣсу, вмѣсто того, чтобы дрова рубить, пташекъ ловитъ и, не извѣстно, зачѣмъ, домой возитъ: кому-де нужна эта пташка? И велѣла свезти эту пташку въ городъ, — все что-нибудь за нее дадутъ.

Дѣлать нечего, запрягъ мужикъ лошадь, свезъ птичку въ городъ и продалъ тамъ ее одному знакомому купцу за пять четвертей ржи. Получивъ такую плату за птичку, мужикъ остался очень доволенъ, что послушался жены, и только удивлялся, какъ это находятся люди, которые такъ дорого платятъ за маленькихъ, хотя и красивыхъ птицъ. Мужикъ-то не зналъ, какую онъ пташку въ простотѣ проворонилъ. Вѣдь у птички на груди была надпись: «Кто возьметъ мою голову, — царемъ будетъ, а кто сердце возьметъ, — будетъ находить каждый день къ утру подъ подушкой золото». Купецъ, покупая птичку, прочелъ эту надпись: вотъ почему онъ и далъ такъ много разинѣ-мужику за чудесную пташку.

Заполучивъ такое сокровище, купецъ сталъ беречь его пуще глазу: заперъ пташку въ золотую клѣтку, повѣсилъ эту клѣтку въ самой дальней горницѣ, замкнулъ ее, отдалъ ключъ женѣ и не велѣлъ ей никого пускать въ эту горницу. Убить птичку, взять ея голову и вынуть сердце купецъ все покуда не хотѣлъ, все откладывалъ да откладывалъ. Наконецъ, дѣло дошло до того, что пришлось ему ѣхать по торговымъ дѣламъ въ чужіе края. Сдѣлалъ строгій наказъ купецъ женѣ, чтобъ берегла птичку, и уѣхалъ. Уѣхалъ да и запропалъ. А у Купцовой жены былъ братъ — солдатъ; и этакій солдатъ былъ человѣкъ нехорошій: злой, завистливый и жадный. И сдѣлался онъ полнымъ хозяиномъ въ домѣ сестры, дѣлаетъ себѣ, что хочетъ, и сестра его, купцова жена, во всемъ его слушаетъ. Хозяйничаетъ солдатъ нашъ, и замѣчаетъ, что не пускаютъ его въ заднюю горницу. Забрало солдата за ретивое, захотѣлось ему пробраться туда, во что бы то ни стало; присталъ къ сестрѣ:

— Такая-сякая, дай ключъ!

Просилъ, просилъ солдатъ, — уговорилъ-таки неразумную бабу, дала она ему ключъ. Какъ только вошелъ солдатъ въ запрещенную горницу, сразу бросилась ему въ глаза золотая клѣтка, а въ ней птичка; подбѣжалъ солдатъ къ клѣткѣ, схватилъ птичку и, конечно, тотчасъ прочелъ надпись: «Кто возьметъ мою голову, — царемъ будетъ, а кто сердце возьметъ, — будетъ находить каждый день къ утру подъ подушкой золото». Захотѣлось солдату сразу стать и царемъ и богачомъ. Велѣлъ онъ повару зарѣзать птичку, отрѣзать ей голову, вынуть сердце, засушить ихъ и подать ему на подносѣ.

У купца было два сына. Какъ пропалъ купецъ и сталъ хозяйничать въ домѣ солдатъ, мальчикамъ стало плохое житье, были они въ большомъ загонѣ, и никто не обращалъ на нихъ вниманія; бѣдныя дѣти терпѣли и голодъ и холодъ и часто бѣгали въ кухню, гдѣ добрякъ поваръ тихонько ихъ прикармливалъ. Въ тотъ день, какъ приказано было повару зарѣзать чудесную пташку, мальчики, по обыкновенію, забѣжали на кухню, надѣясь чего-нибудь найти поѣсть; а поваръ на этотъ случай, какъ на грѣхъ, куда-то отвернулся. Вбѣжали мальчики, и видятъ: на столѣ подносъ, а на подносѣ лежатъ голова и сердце зарѣзанной птички, высушенныя и приготовленныя поваромъ, чтобъ нести солдату. Только что мальчики схватили, — одинъ голову, другой сердце, и хотѣли отправить ихъ себѣ въ ротъ, какъ въ кухшо вошелъ поваренокъ. Такъ и не успѣли мальчики съѣсть голову и сердце, положили ихъ тихонько въ карманъ и ушли изъ кухни. Пришло время подавать солдату заказанное. Хотѣлъ было поваръ нести подносъ, — хвать! нѣтъ ничего на немъ. Испугался поваръ бѣды неминучей, однако нашелся: зарѣзалъ первую попавшуюся подъ руку птичку, отрѣзалъ голову, вырѣзалъ сердце, засушилъ ихъ и подалъ солдату. Тотъ припряталъ ихъ и завалился спать. Проспалъ до самаго утра солдатъ, и утромъ, проснувшись, первымъ дѣломъ руку подъ подушку, — анъ нѣтъ ничего. Смекнулъ онъ тутъ, что его обманули, и потребовалъ къ себѣ повара на расправу. Кричитъ, разсвирѣпѣвши, солдатъ на повара, бранится: — Ты знаешь ли, дуракъ, какая это была птица!.. и разсказываетъ всю правду. Старшій мальчикъ, и забывшій, что у него въ карманѣ лежитъ птичкина голова, слышалъ все, что говорилъ солдатъ повару; бросился онъ къ брату, разсказываетъ ему все и спрашиваетъ, цѣло ли у него птичкино сердце, — и что же! къ великой радости, младшій братъ тоже позабылъ про лежавшее у него въ карманѣ птичкино сердце! Обрадовались братья. Между тѣмъ солдатъ вывѣдывалъ у повара, куда дѣлись настоящія голова и сердце. Поваръ и брякни, что голову и сердце, должно быть, съѣли съ голодухи купцовы дѣти. Окончательно разсвирѣпѣлъ солдатъ и велѣлъ зарѣзать мальчиковъ, чтобы вынуть изъ нихъ какъ-нибудь чудесныя голову и сердце. Не посмѣлъ ослушаться поваръ солдата и сталъ точить большой ножъ, а самъ горько плачетъ. Забѣжали мальчики на кухню, видятъ, что поваръ плачетъ, и ну приставать къ нему: о чемъ, дескать, онъ плачетъ? Крѣпился, крѣпился поваръ, а потомъ взялъ да и разсказалъ все, какъ есть. Испугались мальчики, заплакали. Махнулъ поваръ рукой, зарѣзалъ двухъ щенковъ, подалъ ихъ солдату и убѣжалъ изъ купцова дома. Подумали мальчики, подумали, да и тоже убѣжали.

Бѣжали, бѣжали мальчики, пока не добѣжали до перекрестка; и порѣшили они между собою, что старшій пойдетъ направо, а младшій налѣво.

Долго ли, мало ли, а ужъ порядочно времени шелъ старшій мальчикъ, теперь, пожалуй, уже и юноша, путемъ-дорогою и вышелъ къ громадному, прекрасному городу. Надъ высокой зубчатой стѣною гордо высились великолѣпные дворцы, какъ жаръ горѣли вызолоченныя маковки высокихъ теремовъ и пестрѣли разноцвѣтныя крыши; изъ города доносились пушечная пальба, клики народа и звонъ колоколовъ. Навстрѣчу юношѣ двигалась громадиая толпа, впереди которой виднѣлись первые вельможи. Они объявили ему, что недавно у нихъ умеръ царь, не оставивъ послѣ себя наслѣдниковъ, и, умирая, завѣщалъ имъ избрать въ цари перваго юношу, который войдетъ въ городъ. Такъ и сдѣлался старшій братъ царемъ.

Между тѣмъ младшій, разставшись съ братомъ, шелъ себѣ дорогою, весело посвистывая. Скоро сказка сказывается, да не скоро дѣло дѣлается. Шелъ младшій братъ до тѣхъ поръ, пока не наткнулся на двухъ лѣшихъ, которые, что есть силы, тузили другъ друга и рвали одинъ у другого какую-то вещь. Подошелъ къ нимъ младшій братъ и спрашиваетъ, изъ-за чего драка. Одинъ изъ лѣшихъ и говоритъ:

— Да вотъ, видишь, милый человѣкъ, нашли мы коверъ-самолетъ: какъ только сядешь на него, онъ и полетитъ выше лѣса стоячаго, чуть пониже облака ходячаго, куда только тебѣ угодно, — нашли да и не подѣлить! Не разсудишь ли ты насъ, милый человѣкъ?

Милый человѣкъ подумалъ немного и говоритъ лѣшимъ:

— Васъ легко разсудить, господа почтенные! Вотъ видите, — съ версту отсюда дерево: кто первый добѣжитъ до него, того и будетъ коверъ-самолетъ!

Послушались лѣшіе и пустились, что было силы, а нашъ молодецъ сѣлъ на коверъ-самолетъ да и былъ таковъ. Возвратились назадъ усталые лѣшіе, а парня и слѣда нѣтъ. Хвать, похвать, — ничего не подѣлаешь!

Летѣлъ, летѣлъ младшій братъ, — надоѣло. Взялъ онъ въ руки коверъ-самолетъ и пошелъ пѣшкомъ. Шелъ онъ до тѣхъ поръ, пока не наткнулся на двухъ лѣшихъ, которые, что есть силы, тузили другъ друга и рвали одинъ у другого какую-то вещь. Подошелъ къ нимъ младшій брагъ и спрашиваетъ, изъ-за чего драка. Одинъ изъ лѣшихъ и говоритъ:

— Да вотъ, видишь, милый человѣкъ, нашли мы скатерть-самобранку: кормитъ она и поитъ, чѣмъ только захочешь, — нашли, да и не подѣлить. Не разсудишь ли ты насъ, милый человѣкъ?

Милый человѣкъ подумалъ немного и говоритъ лѣшимъ:

— Васъ легко разсудить, господа почтенные! Вотъ видите, — съ версту отсюда дерево: кто первый добѣжитъ до него, того и будетъ скатерть-самобранка.

Послушались лѣшіе и пустились, что было силы, а нашъ молодецъ взялъ скатерть-самобранку, сѣлъ на коверъ-самолетъ да и улетѣлъ. Пролетѣвши на коврѣ много ли, мало ли, сошелъ на землю и пошелъ пѣшкомъ. Прошелъ, немного, — опять видитъ: дерутся косматые лѣшіе, только клочья летятъ. Подошелъ онъ къ нимъ, спрашиваетъ, изъ-за чего драка такая; растолковали ему лѣшіе, что нашли шапку-невидимку, да подѣлить не могутъ.

— Давайте я васъ подѣлю, говоритъ онъ имъ: — кто первый добѣжитъ вотъ до того дерева, того и будетъ шапка-невидимка.

Побѣжали лѣшіе, а нашъ молодецъ подобралъ шапку-невидимку, сѣлъ на коверъ-самолетъ да и полетѣлъ.

Летѣлъ онъ, летѣлъ, и захотѣлось ему повидаться съ братомъ. Прилетѣлъ онъ къ городу, гдѣ братъ царствовалъ, слѣзъ съ ковра и вошелъ въ городъ. Ходитъ по городу да и разузнаетъ исподволь, гдѣ братъ; разузнавалъ, разузнавалъ, и смекнулъ, наконецъ, что царь-то здѣшній и есть его братъ.

Въ это время случился въ городѣ большой голодъ, а казна царская опустѣла, и не на что было покупать въ другихъ странахъ хлѣба. Вотъ младшій братъ и говоритъ:

— Ведите меня къ царю: я дамъ ему денегъ, сколько надо!

Свели его, какъ онъ просилъ, къ царю (не узналъ его царь), и обѣщалъ онъ тамъ каждое утро выдавать денегъ столько, сколько нужно будетъ.

Вотъ беретъ нашъ молодецъ каждое утро изъ-подъ подушки золото и выдаетъ царю. Слава про него пошла повсюду.

А была у царя стряпуха-колдунья, злая и завистливая баба. Не даетъ ей спать по ночамъ удача нашего молодца. Колдовала, колдовала, и узнала- таки, откуда онъ беретъ деньги. Обрадовалась старуха, подобралась разъ ночыо къ молодцу, да и украла у него сердечко чудесной птички. На утро пришли отъ царя за золотомъ; нашъ молодецъ подъ подушку, хвать, — нѣтъ ничего. Что такое? Туда, сюда, — нѣтъ, да и все! А старуха въ это время нашептываетъ царю, что, дескать, пріѣзжій молодецъ обманываетъ всѣхъ и ничего у него нѣту: было тамъ кое-что, немного, да все вышло. Разсердился царь и выслалъ своего брата вонъ изъ города. Что дѣлать нашему молодцу? Надѣлъ онъ шапку-невидимку и ходитъ себѣ по городу, разузнаетъ, кто укралъ у него сердечко пташки.

«Пойду, думаетъ онъ разъ, — на царскую кухню: не говорятъ ли тамъ чего!» Пришелъ на кухню, а стряпуха-колдунья какъ разъ въ это время моетъ посуду.

— Погоди, говоритъ она сама съ собою, — послѣдній разъ тутъ на кухнѣ вожусь, съ завтрашняго дня буду жить богачкою.

«Эге!» смекнулъ молодецъ, подобрался къ стряпухѣ, схватилъ ее, посадилъ на коверъ-самолетъ да и поднялся выше лѣса стоячаго, чуть пониже облака ходячаго. Обомлѣла колдунья, а нашъ молодецъ снялъ съ себя шапку-невидимку и говоритъ колдуньѣ:

— Вотъ я тебя, старую, сейчасъ спихну внизъ, если ты не отдашь мнѣ то, что украла!

Испугалась старуха, завизжала и отдала птичкино сердечко. Молодецъ полетѣлъ въ городъ, прямо къ царю, да и открылся, кто онъ такой. Обрадовался царь. Крѣпко цѣловались братья, встрѣтившись послѣ долгой разлуки, вспомнили старое время и рѣшили провѣдать родину.

Прилетѣвъ на коврѣ-самолетѣ въ родной городъ, они прежде всего разсчитались съ злодѣемъ солдатомъ, потомъ отыскали добраго повара и щедро наградили его.

Старшій братъ, царь, возвратился въ свое государство, а младшій остался на родинѣ.

II.

Лгунъ Микула.

Пошелъ одинъ мужикъ, Микула по бѣлу-свѣту лгать. Идетъ онъ. Навстрѣчу ему попадается другой мужикъ.

— Куда идешь? спрашиваетъ Микулу.

— Лгать иду!

— Пойдемъ вмѣстѣ!

— Пойдемъ!

Пошли; долго ли, мало ли шли, — вдругъ Микула останавливается.

— Гляди, кричитъ, — лисица побѣжала!

Товарищъ его смотритъ по сторонамъ.

— Гдѣ, гдѣ?

— Ну, братъ, говоритъ Микула, — не пойду съ тобой: не годишься мнѣ въ полыгатые![1].

Пошелъ Микула дальше одинъ; немного пройдя, встрѣчаетъ другого мужика.

— Куда идешь? спрашиваетъ его мужикъ.

— А лгать, братъ, иду!

— Пойдемъ вмѣстѣ!

— Пойдемъ!

Пошли; долго ли, мало ли шли, — вдругъ Микула останавливается.

— Гляди, кричитъ, — лисица побѣжала!

А товарищъ его посмотрѣлъ въ другую сторону, да и говоритъ:

— А вотъ тамъ, гляди, такъ двѣ лисицы!

Обрадовался Микула.

— Ну, братъ, вотъ ты годишься мнѣ въ полыгатые! Пойдемъ.

Пошли; шли, шли, пока темно стало, и попросились въ деревнѣ ночевать, Микула въ одну избу, а его товарищъ — въ другую.

Вошелъ Микула въ избу, сѣлъ на лавку. А на полу капуста разложена была. Посмотрѣлъ Микула на эту капусту да и говоритъ хозяевамъ:

— Что это, братцы, у васъ такое?

— Какъ что! развѣ не видишь, — капуста!

— Капуста! какая жъ это, братцы, капуста; развѣ такая она бываетъ?

— Ну, а какая жъ?

Подбоченился Микула и говоритъ:

— Вотъ у насъ капуста — четыре человѣка на одномъ листѣ черезъ рѣку переплываютъ!

Ахнули хозяева.

— Что ты говоришь такое, нетто можетъ быть такая капуста?!

— Хотите, — вѣрьте, хотите, — нѣтъ, а я правду говорю.

— Не можетъ быть! кричатъ хозяева: — спорить будемъ, что нѣтъ такой капусты!

— Ну, давайте, заложимся[2], коли такъ, говоритъ Макула, — на сто рублей. Хотите?

— Давай, заложимся, говорятъ, — а только какъ же мы узнаемъ, правду ты говоришь, аль нѣтъ? Кто насъ разсудитъ?

— Э, пустое! махнулъ Микула рукой, — вотъ тамъ въ сосѣдней избѣ мой землякъ ночуетъ: подите, спросите его!

Заложились; хозяева положили на столъ сто рублей, и Микула положилъ. Пошли спрашивать земляка:

— Скажи, братецъ, пожалуйста, — правда, у васъ такая капуста, что четыре человѣка на одномъ листѣ черезъ рѣку переплываютъ?

А Микулинъ товарищъ отвѣчаетъ:

— Нѣтъ, чтобъ четыре человѣка на листѣ рѣку переплывали, — этого, признаться, не видалъ, лгать не стану, а вотъ что баню въ листѣ перевозили, — это видѣлъ!

Развели хозяева руками и отдали Микулѣ сто рублей.

На утро Микула со своимъ товарищемъ пошли дальше. Шли, шли, пока темно стало, и опять попросились въ деревнѣ ночевать, Микула въ одну избу, а его товарищъ — въ другую.

Вотъ вошелъ Микула въ избу, поздоровался съ хозяевами, раздѣлся и сѣлъ на лавку. По полу въ избѣ курица съ цыплятами ходитъ. Посмотрѣлъ этакъ на курицу Микула, да и спрашиваетъ:

— А это что, добрые люди, у васъ такое?

— Какъ что, милый человѣкъ? Курица! Что ты, курицы не узналъ? Аль не видывалъ куръ никогда?

— Гмъ, курица! Нешто это курица! усмѣхнулся Микула. — Нешто такія куры бываютъ?

— А какія жъ, милый человѣкъ? Чего тебѣ? Курица, какъ курица!

— Нѣтъ, это не курица; вотъ у насъ куры, — такъ съ неба звѣзды хватаютъ!

Ахнули хозяева.

— Не можетъ быть! говорятъ.

— Давайте, заложимся, коли не вѣрите! говоритъ Микула.

— Давай; какъ хочешь, спорить будемъ, что не могутъ быть такія куры! Давай, заложимся, а только кто насъ разсудитъ, кто узнаетъ, — правду ты говоришь, аль нѣтъ?

— Пустяки! отвѣтилъ Микула имъ, — вотъ тутъ рядомъ въ избѣ мой землякъ ночуетъ: подите, спросите у него!

Заложились на сто рублей и пошли къ земляку спрашивать:

— Скажи, добрый человѣкъ, пожалуйста, — правда, что у васъ такія куры, что съ неба звѣзды хватаютъ?

А Никулинъ товарищъ говоритъ:

— Нѣтъ, правду вамъ сказать, не видѣлъ я, чтобы куры съ неба звѣзды хватали, а вотъ что мѣсяцъ клевали на крышѣ на гумнѣ, — такъ это видѣлъ!

Развели хозяева руками и отдали Микулѣ сто рублей.

На утро пошли дальше Микула со своимъ товарищемъ. Шли, шли, пока стало темно. Попросились ночевать, Микула опять въ одну избу, а его товарищъ — въ другую.

Вошелъ Микула въ избу, не здороваясь съ хозяевами, не раздѣваясь, посмотрѣлъ этакъ по угламъ да и говоритъ:

— А что это у васъ, братцы, неужто изба?

— Изба, изба, батюшка, а что? Чѣмъ тебѣ наша изба не понравилась? спрашиваютъ хозяева.