Зять то присаживался на тахту, то огибал стол. А она почему-то пыталась вспомнить первое дежурство, вспомнить во всех подробностях, назло умничающему зятю, - и не могла...
Ребенок продолжал надрываться. Очередь застыла монолитом.
Наталья Петровна расстегнула верхнюю пуговицу блузки.
Как порой беспомощна память человеческая... И сейчас, хоть убей не вспомнить ни первого дежурства, ни второго, ни третьего - все слилось в один час, в одни сутки - как будто и не снимала ни на минуту наушники и не переставала писать убористые колонки цифр, лишь изредка трогая ручку настройки... А рядом, скорчившись на складных стульях, девчонки перед приемниками, и каждая слушает свою волну, каждая боится потерять своих... А ночью индикатор особенно резок, и свет, падающий от шкалы, линует колонки записанных цифр, и эфир полон помех...
Еще помнится, как, возвращаясь из особого отдела, лейтенант выговаривал свободным от дежурства за плохие записи, - а попробуй успеть за одуряющей морзянкой, которую на слух-то не всегда уловишь. При этом лейтенант проходился в адрес курсов и вспоминал прежний состав полка, почти наполовину оставшийся там, за проливом...
И почему-то врезался в память скакун чистых кровей в белых чулочках и с ослепительным пятном на лбу. Каждое утро и каждый вечер его водили по ипподрому, а возле трибуны всегда стоял усатый генерал в бурке. Лошадь грациозно подымала ноги, встряхивала гривой, поводила хвостом. Она и в последний вечер перед отступлением тоже делала положенные ей круги...
Лейтенант перепрыгнул через перила, сбежал по ступеньками к машине и, запнувшись о растяжку антенны, качнулся всем корпусом вперед, в последний момент поймал ручку открытой двери и заглянул в будку станции.
- Кончайте к чертовой матери! Приказано свернуть РУК! В двадцать три ноль-ноль выступаем!
- У двадцатого связь пропала...
- Я же сказал: сворачивайте, времени в обрез... Где аккумуляторщик!
- Санушкин в роту пошел, в мастерские...
- Мастерские! - лейтенант взобрался в будку, захлопнул дверь. Боец Коржина, получите у старшины сухой паек.
Зинка выключила приемник, не торопясь убрала в ящик столика журнал и карандаш, спрятала наушники. Лейтенант вытащил из угла пустой вещмешок и протянул ей. Она почти выдернула широкие лямки из его рук, плечом надавила дверь и стала осторожно спускаться - и вот ее голова, последний раз мелькнув на фоне закатного неба, провалилась в сумрак.
Наташа, сдвинув наушники, смотрела в проем двери и как будто не могла насмотреться на силуэт трибуны, над которой обвис флаг.
- Что же с конем будет, Натка? - Верочка уронила журнал. - Такой красавец, ну прямо сказочный, - а, Натка?
- Отставить, - лейтенант обернулся на подножке. - Сюсюкать будем потом, выполняйте приказ.
Они успели к школе вовремя. Колонна машин уже начала движение, но по двору все еще кто-то бегал, топоча сапогами и матерясь.
Девчонки прилипли к окошку станции. Колонна казалась бесконечной. Мимо них проплывали темные силуэты, рыча моторами.
В дверь заколотили.
Наташа отбросила щеколду и увидела растрепанную Зинку и ошалелого Санушкина с тугим вещмешком, прижатым к груди.
- Еле нашла этого обалдуя, - Зинка сунула вещмешок в угол.
Санушкин пристроился на скатанный матрац, вытянул длинные ноги, задремал.
- Во время движения соблюдать маскировку, - лейтенант заглянул в будку, хлопнул дверью и побежал в кабину. Под окошком блином мелькнула его фуражка.
- Санушкин, лапочка, подвинься, - Зинка стянула пыльные сапоги. Подвинься, тебе говорят...
Рядом с очередью продолжал плакать ребенок.
- Какие нынче дети пошли визгливые, - особа повернулась к Наталье Петровне, сняла очки.
Наталья Петровна расстегнула еще одну пуговицу блузки.
Глаза особы напомнили ей экран телевизора, когда вдруг пропадает изображение, и ничего, кроме ряби... В ту субботу зять смотрел футбол из-за границы, и рябь то и дело выскакивала на экран.
- Теща, вы почему-то снова перешли на оправдания, - зять оттянул майку и стал разглядывать прыщик на груди. - Может, вас испугал мой тезис о бессмысленности вашей жизни? Успокойтесь - любая жизнь оправдана участием, пусть и едва заметным, в той войне... Четыре бесконечных года - это весомо... Но, скажете вы, после была демобилизация, поступление в горный институт, голодные белые ночи, диплом с отличием, работа в геологоуправлении до заслуженной пенсии, а кроме того, рождение дочки, правда, чуть поздновато, а также успешное накопление благ... Вроде бы не к чему придраться... А вот я считаю, что все это было по инерции... Затянувшаяся передышка... Теперь можно вернуться назад... Вам сейчас кажется, что ничего особенного нет в том, что в юности, как опаленный огнем фундамент, лежит война...
Рябь сменилась заставкой, потом замелькали футболисты, но голоса комментатора не было слышно, а лишь гул трибун.
- Возможно, я и ошибаюсь, и причины вашей рядовой, практически безрезультатной жизни лежат гораздо ближе, и они гораздо проще для понимания, но убедите меня в этом, и тогда уже я начну бояться, так как чувствую неуклонное сползание в кем-то вырытую яму... Если бы я знал, что вместе с Ольгой получу квартиру, дачу, машину и героическую тещу, то, наверное, раздумал бы жениться... Не было бы всего - и я, как нормальный человек, полжизни бы потратил на стабилизацию, которая большинству кажется счастьем... Радовался бы поэтапно своим достижениям... Выход - уехать от вас... Но, во-первых, Ольга никогда на это не пойдет, во-вторых, где найти силы начать на пустом месте, да и зачем начинать, когда результат будет такой же?..
Особа вернула очки на нос. Наталья Петровна взяла сумочку в другую руку - занемели пальцы.
Как выразился зять: рядовая, безрезультатная... Но как подумаешь, что и такой могло не быть...
Как только рассвело, колонна машин, обтекаемая беженцами, встала на перекрестке полевых дорог. Образовалась пробка. Надрывались клаксоны, плакали дети, мычал скот.
Наташа с трудом поднялась на затекших ногах, посмотрела в зарешеченное окошко - черные платки, пестрые косынки, мятые шляпы, плоские кепки, а у самой машины - серые одинаковые лица и нагруженные узлами плечи.
Солнце уже тронуло кромку дальнего леса и трубы ближней деревни.
Все девчонки, полулежа вдоль бортов, продолжали спать. Санушкин, положив белесую голову на плечо Зинки, даже похрапывал.
Наташа открыла дверь, и тут же рыжая корова с отломанным рогом потянулась к ней мордой.
И вдруг среди ровного гула моторов жахнул взрыв.
Наташу отбросило внутрь, дверь с размаху встала на место и посыпалось стекло.
Зинка первой, на четвереньках перескочив через Наташу, бросилась к дверям, котоыре сами раскрылись, и босиком, прикрыв голову ладонями, мимо рыжей коровы кинулась в кювет, забитый беженцами.
Размеренно грохало, по крыше будки стучали комья земли, стекло лениво выкрашивалось.
Наташа, цепляясь за край столика, поднялась и увидела скорчившуюся на полу Верочку - она прижималась к полосатому матрацу, крепко обхватив его руками. Наташа опустилась на колени рядом. Спина Верочки вздрагивала.
Дверь в очередной раз хлопнула, и наступила тишина. Лишь где-то далеко, наверное, в горящей деревне, выла собака.
Верочка продолжала обнимать матрац. Наташа разглядывала свои руки, порезанные осколками.
- Струхнули? - лейтенант заглянул в проем, отряхнул гимнастерку, скрутил цигарку и долго слюнявил ее, прежде чем чиркнуть спичкой.
Наташа отыскала свои сапоги и выпрыгнула наружу. Возле самой машины лежала на боку корова. Из-за уха сочилась кровь.
Беженцы снова шли покорно и размеренно, протискиваясь рядом с замершими машинами.
По одной возвращались девчонки и, не глядя на лейтенанта, лезли в будку. Отшвырнув цигарку, лейтенант обошел корову. Молчаливые люди обгоняли его.
Наташа потрогала рыжую корову за крепкий рог и, толкнув локтем мужика в соломенной шляпе, кинулась вслед за лейтенантом к кабине.
Шофер сидел на подножке и сосал воду из фляжки. Лейтенант вырвал у него фляжку, сделал два судорожных глотка.
Ближняя машина с пробитым осколками брезентом дернулась и тронулась с места, как будто увлекаемая беженцами к далеким спасительным перевалам...
Наталью Петровну подтолкнули. Она качнулась и уперлась плечом в чье-то плечо. Очередь продернулась вперед. Наталья Петровна почувствовала, как ее вытесняют в сторону, - но вдруг кто-то истошно закричал, и очередь замерла.
- Плюхнулась я в канавищу, и носом прямо в сапоги, - Зинка облизнула ложку. - Мужик там здоровенный, скорчился от страху, - так я вот носом в подошву его сапожищ... Подошва новенькая, с подковками, и сеном пахнет, и дегтем... Видать, только на праздники из сундука доставал...
- Натерпелись страху, - Наташа скребанула ложкой по дну котелка. - Я как на корову глянула...
- Долго туточки проторчим? - Верочка пересела с бревна под окном на крыльцо разбитого дома.
Солнце садилось в облака.
На дороге, за огородами, движение не прекращалось - шли колонны машин и брели намаявшиеся за день люди.
Облако, в которое просело солнце, напоминало сейчас раскаленный пепел.
- Лежу, значит, я, сапожища нюхаю и думаю, что вот пришло времечко помирать, и думаю еще, что ничегошеньки от нас с мужиком не останется, окромя дымочка сизого...
- У нас корову Зорькой кликали... Рыжая такая, бока - не обхватишь. Мы ее перед самой войной купили...
- Если они с машиной провозятся, то глядишь - и удрапать не успеем. Лучше бы бросили ее на дороге, хотя жалко бросать-то, ведь новая совсем...
Ветром качнуло ставню. Что-то внутри дома упало. С той стороны, откуда шли беженцы, донесся похожий на бомбежку звук, только приглушенный и слабо повторенный эхом.
- Может, в хате пошарим? - Зинка пересела к Верочке на крыльцо. Печка вроде целая, а там ждет-дожидается чугунок с наваристыми щами...
- У нас отец завсегда, с мельни придет...
- Девочки, лейтенант!
Ремезов посмотрел на пустые котелки, облизнул губы.
- Ночевать буем здесь. Мы с шофером и Санушкиным в машине... Коржина, остаетесь за старшую. Разбейте в огороде палатку, организуйте пост, а с утра начнем догонять наших...
- Думала, опоздала, - беременная, про которую Наталья Петровна успела забыть, встала в очередь. Особа в черных очках неохотно сдвинулась на шаг в сторону. И тут же подбежал, размахивая авоськой, знакомый паренек, а за ним еле успевал Вовка в пестрой майке - нет, не Вовка, Витька...
Паренек сдернул жокейку и начал старательно приглаживать мокрые волосы.
Наталья Петровна положила джемпер на плечо.
Вчера зять после ванны, напившись чаю со сливками, долго не уходил с кухни.
- Будем считать, что в заданности вашей жизни виновата война... Всегда становится легче, если можно найти хоть какую-то причину... Война предрешила вашу судьбу, где-то в самом начале, когда вы еще не окрепли. Но самое интересное, что это срикошетило по мне... Вы бы, теща, могли стать для меня ориентиром или укором... Вы бы тревожили меня, заставляли вырываться из очерченного круга... А я должен удивляться человеческой беспомощности и подсчитывать насмешки судьбы. Часто переоценка ценностей происходит, когда уже поздно... Четыре года назад я был глупо, непозволительно глупо счастлив... Сейчас же одно желание - выпить еще один стакан чаю, да покрепче... Вам, теща, легче, можно свалить на войну... Мне же, получается, винить некого, кроме себя самого... Так еще неизвестно, кому из нас хуже...
Наталья Петровна достала сетку из сумочки, встряхнула.
- Мне лично кажется, что дня через два, ну, от силы три, за бананами никакой очереди не будет, - беременная повернулась к Наталье Петровне и зажмурила глаза от солнца. - Помните, как хватали грейпфруты, а потом они гнили на прилавках.
- Милая моя, - особа тоже повернулась к Наталье Петровне и уставилась прямо в ухо беременной. - Когда кажется, тогда крестятся... А будет известно вам, что даже самые паршивые бананы лучше самых отборных грейпфрутов...
Наташа поправила на плече карабин, обошла замаскированную под деревом машину, постояла возле палатки.
Вот уже два дня, как они догнали радиороту и двигались ночными бросками к горам, которые теперь можно было разглядеть и без бинокля. Они походили на горы, которые она впервые в жизни увидела на курсах. Только до этих гор хотелось добраться как можно скорее.
Беженцев заметно убавилось, как будто они разбрелись по известным им тропам.
Из палатки выглянула Зинка.
- Пора?
- Спи. У тебя еще полчаса.
- Душно... Закрою глаза, и чудится, что землей засыпают...
- Не прикидывайся, из-за Санушкина не спишь; думаешь, не видела, как вы вчера целовались?..
- Подумаешь, целовались... С тоски я, Наток... Везут куда-то, черт их разберет... А Санушкин - теленок... Говорю ему - и не стыдно тебе с нами улепетывать, а он, мол, успею навоююсь, и целоваться совсем не умеет, тычется носом...
- Немец небось уже до наших мест добрался. Маму жалко и братика...
- Опять ты за свое... Их теперь попробуй останови... Спасибо скажи мне, что сманила, а то бы сейчас сопли на кулак мотала...
- Спи, - Наташа поправила карабин.
Ветка над маскировочной сетью подрагивала - видно, только что с нее вспорхнула птица.
За ближним взгорком опробовали мотор...
Наталья Петровна отошла к стене магазина. Старушки на ящиках примолкли и, сложив руки на коленях, смотрели на очередь тусклыми глазами.
Она снова достала вьетнамский бальзам - посередине баночки образовалось отполированное пальцем углубление - тщательно, как и прежде, натерла виски.
Одна из старушек вдруг соскочила с ящика и почти врезалась в очередь. На нее дружно заорали. Старушка покорно вернулась назад.
- Ошиблась, господи, - она поправила платок и втянула голову в плечи. - Уж больно похожа оказалась, господи...
- Говорят, бананы неважнецкие...
- Представляете номер...
- Ерунда, были бы дрянь - очередь бы давно разбежалась...
- Это не страшно, если чуток зеленоватые, дойдут, их, главное, в темное место положить - дойдут...
В забитое фанерой окошко проник солнечный луч и скользнул по лицам девчонок.
- Пора бы и передохнуть, а то с вечера трясемся, - и как ты, Зинка, можешь дрыхнуть сутками? - Наташа метко швырнула пилотку в Зинку, которая, сцепив пальцы, вытянула руки и громко зевнула.