Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: История Центральной Европы с древних времен до ХХ века. Кипящий котел народов и религий на территории между Германией и Россией - Оскар Халецки на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Тем не менее даже тогда разрыв между двумя центрами европейской христианской цивилизации, Римом и Константинополем, еще не считался окончательным. С другой стороны, греческая Восточная Римская империя Комнинов, которая сама была в тесных отношениях с западными державами, находилась в таком шатком положении, что не могла контролировать политику Киевской Руси, как это было во времена Македонской династии. Будучи полностью независимыми от какой-либо имперской власти, русские князья собирались участвовать в делах Греческой империи до конца XII в. Иногда они разделялись в своих политических симпатиях, но это влияло на ситуацию в России только во времена внутренней раздробленности, последовавшей за смертью Владимира.

Интересные биографические подробности, содержащиеся в завещании Владимира, свидетельствуют о его постоянной активности как правителя, который прикладывал максимум усилий к тому, чтобы защитить всю страну от половцев, представлявших тогда единственную внешнюю угрозу, и утихомирить распри между теми князьями, которые оставались под его верховной властью. Внешние признаки единства сохранялись при его сыне Мстиславе, но после его смерти в 1132 г., а еще больше после смерти брата Мстислава Ярополка в 1139 г. началась борьба за Киев не только среди потомков Мономаха, но и между ними и другими ветвями династии, которая полностью уничтожила древнерусскую политическую организацию.

Разграбление Киева в 1 169 г. обычно считают последним ударом не только потому, что столица и ее авторитет так и не восстановились полностью после этого первого разрушения в братоубийственной войне, но и еще больше потому, что князь, который захватил тогда Киев, даже не стал править там, а возвратился в свое княжество. Этим князем был Андрей Боголюбский, отец которого Юрий Долгорукий – сын Владимира Мономаха – временно правил Киевом, но был заинтересован в первую очередь в своих наследных владениях в далеком регионе на Верхней Волге.

В последующие три четверти века Киев менял правителей так много раз (больше тридцати) и настолько явно уже не был реальным политическим центром федерации княжеств, хотя бы слабо связанных между собой, что обычно возвышению трех новых городов в русской истории – Галича, Новгорода и Суздаля придают большое значение. Следует помнить, однако, что до монгольского нашествия, которое в 1240 г. прервало смену князей в Киеве более чем на 100 лет, значимость этого первоначального ядра средневековой Руси не исчезла полностью. Всегда оставалась возможность, что под властью выдающегося правителя, который добавит свои полученные по наследству земли к Киеву, этот город снова сможет стать символом единства всех восточных славян.

С географической точки зрения было бы самым естественным объединить регион в нижнем течении Днепра с регионом в его верхнем течении, который также был значимым центром русской жизни. Если он получает столь мало внимания, то только потому, что белорусские княжества этого региона обычно проявляли очень мало политической инициативы. Самым важным из этих княжеств со столицей в Полоцке в верхнем течении Западной Двины продолжала править боковая ветвь династии, которую никогда серьезно не интересовала судьба Киева, зато интересовали торговые отношения с Балтийским регионом. Самый активный из смоленских князей – правнук Мономаха Мстислав – не сумел удержать Киев и в конечном счете обосновал свой род в далеком юго-западном крае Древней Руси.

Именно там при его сыне Романе, который в конце XII в. объединил Волынь с Галичиной, был основан особенно важный центр в непосредственном соседстве с Польшей и Венгрией. Сначала Роман пользовался поддержкой поляков, но в 1205 г. он был убит в сражении с ними, и борьба за его наследство, которое он оставил двоим малолетним сыновьям, привела к совместному вмешательству этих обеих католических стран. План создания там королевства Галиция под властью польско-венгерской династии и папы римского был обречен на провал, и в конце концов сын Романа Даниил укрепил свою власть настолько, что мог даже претендовать на трон Киева. Но в ходе тяжелого противостояния политическому завоеванию католическим Западом больше, чем когда-либо раньше, развивались культурные и общественные связи с этим Западом. В местной летописи бояре, которые поддерживали семью Романа, кажутся поразительно похожими на польских рыцарей и добиваются такого же положения, ограничивая монархическую власть.

В этом новом государстве – Галицко-Волынском княжестве, которое было тесно связано с европейским сообществом, как и в Киевском регионе, население состояло из «малороссов», или русинов, согласно латинским источникам, или украинцев, согласно современной терминологии. Они отличались от белорусов, а еще больше от предков великороссов – русских в современном смысле этого слова. Из этой большой группы восточнославянских племен, первоначальные названия которых были почти полностью забыты, таким образом формировались три отдельных народа.

Но даже у великороссов на Северо-Востоке в результате распада Киевского государства развились два совершенно различных центра. Один из них возник на изначальной территории Руси в Новгородском регионе, где под предводительством Рюрика впервые закрепились варяги[12]. Несмотря на колонизационную деятельность, которая вскоре достигла берегов Северного Ледовитого океана, а позднее – даже Урала, этот центр не передвинулся в далекие финно-угорские регионы, а продолжал отождествляться с известным древним городом на изначальной территории племени словенцев. В равной степени важен был тот факт, что в ходе всех династических распрей Киевской Руси богатому торговому городу Новгороду удалось добиться исключительно независимого положения. Ни одна линия потомков Рюрика никогда не правила в этом городе. Власть великого князя была ограничена уже во времена правления Киева. Постепенно сложилось необычное республиканское устройство, демократическое по форме и олигархическое по сути, с епископом и правителем (посадником) на главных постах и общим собранием (Народное вече), теоретически имевшим верховную власть. По сравнению с белорусами в Полоцке великороссы в Новгороде имели более тесные торговые отношения с Западом. Опасность католического завоевания после закрепления немецких рыцарей на балтийских берегах создала сильное политическое противоборство. Но культурные контакты с католическим Западом стали еще одним последствием такой ситуации, которая втягивала эту часть Древней Руси в европейское сообщество.

Совершенно иной была ситуация в последнем центре русской жизни, который был создан благодаря колониальной экспансии других великорусских племен, которые никогда не играли важной роли на своей изначальной родине к востоку от среднего течения Днепра и перебрались в свои новые, практически неограниченные поселения «за лесами» в бассейне Верхней Волги. Редкое и отсталое финское население было поглощено колонистами-славянами под предводительством князей, которые в новых суровых краях не были ограничены ни боярами, ни Народными собраниями. Напротив, именно при единовластном правлении многочисленных потомков князей Долгорукого и Боголюбского – сын и преемник последнего Всеволод получил прозвище Большое Гнездо из-за большого количества детей в его семье – новая Русь с центром в Суздале, который занял место самого древнего отдаленного колониального поселения – Ростова, выросла в сильную централизованную державу. С точки зрения культуры даже влияние Византии на этих отдаленных землях едва ли ощущалось, и никогда не существовало никаких контактов с западным миром. Присоединится ли когда-нибудь эта колония одного из восточноевропейских народов – восточноевропейская в географическом смысле этого слова – к Центрально-Восточной Европе и вольется ли в общее европейское сообщество – вопрос, который должны были решить политические события XIII в.

Последствия 4-го Крестового похода на Балканский полуостров

Именно в XIII в. движение крестоносцев, типичное для традиции Средних веков вообще, достигло своего апогея. Но этот же век стал свидетелем и самых шокирующих злоупотреблений и искажений идеи крестового похода, которые, помимо всего прочего, сильно повлияли на отношения между Западной и Восточной Европой. Сначала, в 1202 г., 4-й Крестовый поход был направлен против католической Венгрии с целью завоевания Зары (Задара), столицы Далмации, для венецианцев. В конечном итоге в 1203–1204 гг. этот поход повернулся против Восточной христианской империи. И хотя она была греческой и православной, она была готова обсуждать с Римом возможности мирного воссоединения и стать незаменимым союзником в любом настоящем крестовом походе против мусульманской угрозы.

Хорошо известно, что вместо поддержки такого объединения и крестового похода, как надеялся папа Иннокентий III, несмотря на свое изначальное негодование, завоевание Константинополя и основание Латинской империи там привело к борьбе против Греческой империи, которая временно переместилась в Никею в Малой Азии. Эта борьба поглощала силы католического Запада на протяжении более полувека, но закончилась лишь поражением, латиняне и греки отдалились друг от друга еще больше, чем раньше, а имперская идея была сильно дискредитирована.

По этой же причине эти события имели важные последствия для свободных государств Балканского полуострова. Так как Греческая империя, несмотря на отвоевание ее столицы в 1261 г., так полностью и не оправилась от разгрома 1204 г., а Латинская империя со столицей в Константинополе со всеми своими вассальными государствами на протяжении всего своего существования была занята борьбой с греками, то для независимого развития таких стран, как Болгария и Сербия, возникли совершенно новые возможности. К тому же как раз перед 4-м Крестовым походом оба этих славянских государства сделали важные шаги в направлении своего полного освобождения и создания своей политической организации.

При Стефане Немане (1168-1196) сербы наконец объединились и образовали национальное государство вокруг региона Рашка – в латинских источниках его называли Rascia. Династия Неманичей правила в нем на протяжении 200 лет до османского завоевания. Уже при сыне и преемнике Стефана, Стефане II, сербская церковь была передана под власть автокефального епископа. Первым таким церковным главой (архиепископом) был брат короля Савва, который стал святым – покровителем страны. Ему удалось избавиться от былого влияния Болгарии на религиозную жизнь страны, хотя в то же время болгары в 1185 г. подняли восстание против власти Византии, вернули себе независимость и снова создали могущественное царство под властью Асеней из Тырнова – нового болгарского политического и культурного центра[13]. Эта династия была «валахского» происхождения, что важно, потому что в начале XIII в. валахи тоже создали свое первое княжество на территории современной Южной Румынии и усилили Болгарию благодаря сотрудничеству с ней.

Было бы преувеличением говорить о создании 2-го Болгарского царства, потому что ситуация X в. не повторилась. У Болгарии теперь не было никакой возможности занять место Константинопольской империи. Но когда латиняне и греки начали сражаться за Константинополь, соседнее с ними государство, Болгария, стало быстро наращивать свое могущество под властью брата Асеня и Петра Иоанницы, которого греки называли Калоян (1197-1207), и оно могло быть желанным союзником для любой из соперничающих империй.

Влиятельность и Болгарии, и Сербии полностью признал папа Иннокентий III, который в переходе греческого императора и православного патриарха в Никею увидел отличную возможность заново объединить эти два государства с католической церковью. Поэтому, продолжая переговоры с правителями Болгарии и Сербии, которые начались еще до 4-го Крестового похода, он предложил им королевские короны в качестве награды за объединение на религиозной основе и надеялся включить их в государственную систему, управляемую папским престолом. Но, как обычно, результаты этих лишь временных объединений зависели от политической ситуации, и Латинская империя, воцарившаяся в Константинополе, вместо того чтобы согласиться на сотрудничество с Болгарией, совершила ошибку, вернувшись к политике Византии с ее притязаниями на верховную власть в отношении своего северного соседа.

Результатом была ненужная война с Калояном, в которой первый император Латинской империи Балдуин Фландрский потерпел поражение под Адрианополем в 1205 г. и умер в тюрьме. Его брат и преемник Генрих был более удачлив в затянувшейся войне с Болгарией, но он умер в 1216 г. Эти войны сильно умножили трудности, с которыми столкнулись латинские завоеватели Константинополя, так как при Иване Асене II (1218–1241) Болгария заключила против них союз с Греческой империей со столицей в Никее, тем самым замкнув кольцо вокруг уменьшившейся территории, которую контролировали императоры Латинской империи. Болгары также чувствовали себя достаточно сильными, чтобы воевать с отдельным Греческим государством, которое вскоре после падения Константинополя было создано в Эпи-ре, и таким образом они расширили свою территорию за счет Македонии и современной Албании.

Независимость Болгарии была теперь настолько прочной, что, несмотря на тяжелые войны на практически всех фронтах, она пережила угасание династии Асеней в 1257 г. и возвращение греков в Константинополь под властью Палеологов четыре года спустя. Но под властью Тертеридов и Шишманидов, которые продолжили династию ее правителей, Болгария снова стала второстепенной державой, расположенной более или менее в пределах ее нынешних границ.

Вместе с Сербией она также столкнулась с угрозой с севера, потому что Венгрия после участия при короле Андрее (Андраше) II в 5-м Крестовом походе (1217) стала проявлять все больший интерес к Балканскому полуострову и возможности экспансии на бывшую территорию Византии, теперь поделенную между более мелкими государствами. Собственно Сербия продолжала развиваться, испытывая трудности до тех пор, пока Стефан Урош II (1282–1321) не сделал ее ведущей державой на Балканах, расширив ее территорию, в свою очередь, в сторону Македонии. Но сербы в Боснии не могли соединиться с королевством Неманичей, потому что в этом изолированном горном регионе влияние Хорватии и – после хорвато-венгерского объединения – Венгрии продолжало оставаться доминирующим. Одновременно с возвышением Неманичей боснийские племена тоже образовали независимое государство под властью бана Кулина (1180–1204), но им не удалось сохранить его независимость от власти сюзерена – Венгрии.

В случае Боснии особенно очевидно решающее значение религиозного фактора. Расположенная на пересечении путей католицизма, который преобладал как в Хорватии, так и Венгрии, и греческого православия, которое после короткого перерыва в начале века осталось национальным вероисповеданием Сербии и Болгарии, Босния столкнулась с особыми трудностями при принятии решения относительно своей церковной принадлежности. Сторонники учения Богумила, которых в Боснии называли патаренами, видимо, получили свой шанс в таких обстоятельствах, и, действительно, к середине XIII в. они добились такого прогресса, что против них был направлен крестовый поход под предводительством венгров, который, разумеется, привел к усилению верховной власти Венгрии, которая длилась почти 100 лет, прежде чем Босния смогла заново утвердить свою независимость, но этот маленький промежуточный регион так и не смог образовать отдельное государство.

Тот факт, что Сербия и Болгария в конечном счете остались православными, не улучшил их отношения с восстановленной Византийской империей. И эти два славянских государства на Балканах не последовали примеру Михаила Палеолога, который с целью избежать еще одной агрессии «латинян», спланированной Анжу-Сицилийским домом, заключил религиозный союз с Римом в 1274 г. на Лионском соборе. Ограниченная Греческой империей, несмотря на попытки включить в свой состав всю Юго-Восточную Европу, Лионская уния не продержалась в Константинополе больше нескольких лет. Но даже православный христианский мир был разделен на Балканах по политическим причинам, когда в начале века возвышение турок-османов внезапно стало тревожной угрозой.

Чтобы понять их поразительный прогресс в следующем веке, следует помнить, что в добавление к недоверию и чувству обиды между греками и «латинянами» в Юго-Восточной Европе существовала постоянная напряженность между Восточной империей, которая при Палеологах постепенно становилась национальным греческим государством, и национальными государствами болгар и сербов. Несмотря на свое православие, последние претендовали на полную автономию даже в церковной области, что противоречило притязаниям патриархов Константинопольских. С другой стороны, из-за своего православия они не могли рассчитывать на помощь соседей-католиков, живших в Дунайском регионе, которая им была бы очень нужна, чтобы защитить свои балканские страны. В противоположность этому Венгрия, несмотря на то что, имела с ними множество общих интересов, и особенно ввиду растущего давления со стороны Венеции, была готова ухватиться за любую возможность включить Сербию и даже Болгарию вместе с Хорватией и Боснией, а вскоре и Валахию в цепочку вассальных государств короны святого Стефана (Иштвана). В этом случае идея крестового похода тоже часто служила предлогом для агрессии против православных соседей, хотя она должна была бы скорее стать причиной сотрудничества всех христиан против мусульманства, как часто подчеркивала папская власть.

Немецкие крестоносцы и колонисты в Северо-Восточной Европе

Крестовый поход казался более оправданным против последнего языческого населения Европы, которое еще сохранялось в Балтийском регионе и включало собственно балтов и приморских финских племен.

Первыми шагами в этом направлении были завоевание и обращение в христианство Швецией собственно Финляндии, что было сравнительно легким делом, в результате чего в течение XII в. это скандинавское королевство значительно увеличилось и на протяжении последующих 600 лет расширило свои границы до Финского залива. К югу от этого залива до устья реки Мемель (Неман) в районе, который в Средние века получил общее название Ливония, финские племена, которые включали ливов, эстов и, вероятно, кур-шей, были перемешаны с чисто балтийскими латышами. Но никому из них, которыми правили reguli, как называли их вождей в документах того времени, не удалось создать какую-либо политическую организацию.

Даже при этом они были достаточно сильны, чтобы противостоять давлению русских, стремившихся к Балтийскому морю. Однако к концу XII в. немецкие рыцари последовали за немецкими купцами из Любека, которые проникали в этот регион. В сопровождении миссионеров, вскоре создавших первое католическое епископство на берегах Западной Двины, которое в конечном счете обосновалось в Риге – городе, основанном в 1201 г. в устье этой реки, эти западные завоеватели считали себя крестоносцами, воюющими и против язычников – местных жителей, и против православных соседей (русских) на востоке. По инициативе третьего епископа Альберта Бременского в 1202 г. они образовали рыцарский орден, аналогичный тем, которые участвовали в крестовых походах в Святую землю и назывались меченосцами. Было решено, что они получат треть завоеванных земель, а остальные земли будут находиться под непосредственной властью епископов.

Такой порядок стал постоянным источником конфликтов между орденом и церковными иерархами, особенно когда вскоре после смерти Альберта в 1229 г. Рига возвысилась до архиепископства, а новые епископства стали постепенно появляться в городе Дерпте[14], а также в Курляндии и на острове Эзель. Богатый и влиятельный город Рига был третьим партнером в соперничестве, которое не оставалось исключительно локальным. Ведь церковные иерархи пользовались поддержкой папского престола, который хотел видеть в Ливонии чисто церковное государство под исключительной властью папы, в то время как рыцари, считая Ливонию чем-то вроде немецкой колонии, стремились защитить империю. Папским легатам, время от времени приезжавшим в Ригу, особенно Вильгельму, епископу Моденскому (р. ок. 1184 – ум. 1251), который играл заметную роль в Прибалтике около 1230 г., так и не удалось полностью решить все спорные проблемы или защитить местное население от угнетения и эксплуатации своими немецкими хозяевами.

Сопротивление этих местных народов было особенно сильно на севере и юге. Северные эстонские племена были разгромлены только при помощи датчан, которые в 1219 г. захватили крепость Колывань-Линданисе (Ревель), ставшую столицей Эстляндии – провинции, простиравшейся на восток до реки Нарвы и остававшейся под властью датчан больше 100 лет. Племена балтов у южной границы Ливонии, особенно агрессивные земгалы, получали помощь от своих ближайших родичей – литовцев, которые в начале XII в. создали необычайно сильное языческое государство, способное к экспансии за пределы своих границ. После нескольких лет почти непрекращающейся войны рыцари-меченосцы потерпели сокрушительное поражение в 1236 г. в битве при Сауле (Шяуляе) на литовской территории, и их положение в собственно Ливонии стало критическим. Именно поэтому на следующий год они решили присоединиться к другому немецкому рыцарскому ордену, занятому завоеванием Пруссии.

Важность этого объединения, которое сделало ландмейстера Ливонии вассалом Великого магистра Тевтонского ордена, очевидна в свете географической ситуации. Вдоль балтийского побережья в районе Мемеля (Клайпеды) у устья реки Неман прусские племена, принадлежавшие к той же этнической группе, что и литовцы и латыши, почти вплотную примыкали к территории Ливонии. Таким образом, как только завоевание Пруссии Тевтонским орденом заканчивалось, то сплошная подконтрольная немцам территория простиралась бы от Вислы до Финского залива. Однако место соединения возле Мемеля было совсем узким и опасным, так как литовские земли простирались до моря и образовали клин между Пруссией и Ливонией. Завоевание Литвы поэтому стало общей целью обеих немецких колоний, приближавшихся к ней с двух сторон.

Однако, прежде чем загнать Литву в тевтонские тиски, власть крестоносцев нужно было прочно установить во всей Пруссии. Происхождение их поселения в этом регионе – очень скромного – стало результатом важного решения, принятого одним из польских князей Конрадом Мазовецким – младшим братом Лешека Белого. Несмотря на сотрудничество с другими польскими князьями, ему было трудно организовать оборону своего княжества от частых набегов язычников-пруссов и способствовать их обращению в христианство. Вот почему он пригласил рыцарей Тевтонского ордена поселиться в его собственном пограничном районе Хелмно (Кульм) и использовать его в качестве базы для завоевания Пруссии.

Переговоры, которые велись с Великим магистром ордена Германом фон Зальца в 1226–1230 гг., закончились составлением ряда документов, толкование которых чрезвычайно спорно. Не обсуждая вопрос подлинности некоторых этих хартий, следует обратить внимание на то, что подходы каждой стороны были различными. Польский князь действовал, предполагая, что просто делает дар религиозному ордену, который останется под его политической властью и на польской территории, предоставленной в его распоряжение, и на прусских землях, которые будут захвачены в будущем. Программа тевтонских рыцарей была гораздо более амбициозной. Появившись в Палестине в 1 190 г., они вскоре утратили интерес к Святой земле, где они не могли равняться с более старыми орденами – тамплиеров и госпитальеров. После их неудачных переговоров с королем Венгрии Андреем (Андрашем) II, который колебался, принимать ли их условия поселения на границе Трансильвании, они ухватились за возможность создать немецкое государство на польской границе. Оно должно было быть независимым от Польши и находиться под властью не только папы римского ввиду его церковного характера, но и Германской Священной Римской империи.

Герман фон Зальца был близким соратником и советником императора Фридриха II, который даже по вопросу реального крестового похода в Палестину находился в открытом конфликте с папским престолом. Он считал местный поход крестоносцев в Балтийский регион отличной возможностью для распространения влияния империи в совершенно новом направлении. Со всеми своими проблемами в Италии он не мог в изначальной форме продолжать экспансию Германии на восток, которая остановилась у западной границы Польши. А вот поселение немецких рыцарей на северной границе Пруссии окружило часть Поморья, которая все еще оставалась польской; при этом у Польши был единственный выход к морю в Гданьске (Данциге). Местные князья, которые под властью своего сюзерена, Польши, правили этой провинцией (теперь это был «коридор» между территориями, контролируемыми немцами), первыми поняли всю опасность. В то время как большинство Пястов продолжали сотрудничать с орденом, не зная о его настоящих намерениях, князь Святополк Поморский поддержал пруссов в одном из их самых ожесточенных восстаний против захватчиков.

Пруссы были разгромлены в битве у реки Сиргуне в 1233 г., но завоевание одного прусского племени за другим, которое началось сразу же после прибытия первых рыцарей Тевтонского ордена в регион Торуни в 1230 г., продолжалось до 1283 г. Приблизительно в это же время воинственное племя ятвягов, принадлежавшее к одной этнической группе с пруссами и вместе с литовцами уже воевавшее против немцев, поляков и русских, было в конце концов уничтожено, а их территория – так называемое Подлясье стала яблоком раздора между ее соседями-христианами и Литвой.

В Пруссии немецкие рыцари основали гораздо более централизованное государство, чем Ливония, под исключительной властью ордена. Его еще одной важной отличительной чертой была систематическая колонизация всей территории от Вислы до Мемеля, которую осуществляли немецкие иммигранты, селившиеся не только в недавно основанных городах, таких как Кёнигсберг и Мариенбург (который вскоре стал столицей ордена), но и в сельской местности. Немецкие крестьяне растворяли в своей среде или вытесняли пруссов, которых либо истребляли в безжалостной борьбе, изгоняли в Литву, или они полностью онемечивались завоевателями, которые даже брали прусские имена. Последние следы прусского языка исчезли в XVIII в., в то время как юго-восточный край появившегося таким образом немецкого анклава был колонизирован поляками из Мазовии.

Создание новой немецкой Пруссии было самым поразительным успехом немецкой колонизационной политики. Происходившая в XIII в. под предлогом крестового похода колонизация влияла на всю политическую и этническую структуру Центрально-Восточной Европы вплоть до настоящего времени. Но она была лишь частью гораздо более широкого движения, которое без открытых военных действий и исключительно на христианских землях расширило влияние Германии в гораздо большем масштабе, чем медленное отодвигание границы Бранденбургской марки, отбросившее Великую Польшу за Одер. Немецкая колонизация, которая проникла практически во все польские княжества, за исключением отдаленной Мазовии, достигла своей наивысшей точки все в том же XIII в., хотя и не достигла такого размаха, как в Чехии.

Многочисленные упоминания в источниках того времени городских поселений и деревень при ius Teutonicum не обязательно означают, что все эти места были совершенно новыми образованиями, созданными немецким народом. Даже городские центры с местным населением существовали в Польше задолго до того, как они стали развиваться по немецким законам, и во многих случаях чисто польские деревни получали привилегии по тем же законам. В обоих случаях это означало лучшую организацию экономики и важные льготы для населения, и поэтому, как и в Чехии (Богемии), этому процессу содействовала национальная династия. Но он при этом представлял собой иностранное влияние, которое становилось особенно опасным везде, где немецкие иммигранты собирались в больших количествах и вскоре стали составлять сильное большинство в большинстве городов.

Более, чем где бы то ни было, это стало очевидно в приграничном регионе – Силезии, западная часть которой постепенно онемечивалась. Политический распад бывшего королевства еще больше усугубил ситуацию. Видимо, именно в этот период, когда империя перестала напрямую угрожать независимости Польши, народное колонизационное движение добилось успеха там, где не сумела этого сделать военная сила Германии.

Как и в Чехии, в Польше возникла, несмотря на ее династическое разделение, национальная реакция на проникновение Германии. Польские рыцари винили тех князей, которые слишком явно благоволили к вновь прибывшим, и также среди польского духовенства нарастало сопротивление против главенствующего положения немецких священнослужителей во многих монастырях и их влияния на церковную жизнь. Но это осознание серьезной угрозы развитию Польши реально не проявлялось до второй половины XIII в., когда опасность, исходившая с противоположной стороны, создала условия, даже еще более благоприятные для притока немецких поселенцев. Будет преувеличением считать, что колонизация Польши ее западными соседями была вызвана ее опустошением в результате великого монгольского нашествия ближе к середине века и последующих набегов татар. Но безусловно, верно то, что при таких условиях опытные переселенцы из-за границы находили для себя еще больше возможностей, чем раньше. Важно то, что снова не одна только Польша, но и все свободолюбивые народы Центрально-Восточной Европы оказались одновременно под давлением с двух сторон, которые вмешались в их обычное развитие и серьезно сократили их территории.

Монгольское нашествие

Вскоре после германского завоевания Ливонии и лишь за несколько лет до появления рыцарей Тевтонского ордена на территории Пруссии Центрально-Восточная Европа получила первое предупреждение о том, что с востока надвигается еще одна волна завоевателей-азиатов. Огромная евразийская империя, созданная Чингисханом в начале XIII в., которая включала в себя все народы монгольского происхождения[15], напала на половцев, которые больше 100 лет держали под своим контролем степи Восточной Европы. И хотя они были постоянным бедствием для Киевской Руси и русские гордились своей борьбой с ними (которая описана в широко обсуждаемом Слове о полку Игореве), некоторые русские князья, которых половцы попросили о помощи в переломный 1223 г., поддержали их в войне с монголами, но лишь разделили с ними сокрушительное поражение на реке Калке. Азиатские проблемы и смерть Чингисхана четыре года спустя отсрочили месть монголов, которые были полны решимости занять место разбитых половцев в Восточной Европе и обеспечить себе власть над всем этим регионом, заставив подчиниться себе и соседние русские княжества.

Новые колониальные территории России в Волжском бассейне впервые подверглись нашествию и были завоеваны зимой 1237/38 г. Но вместо того чтобы продвигаться в направлении Новгорода, который так и не был взят монголами, главнокомандующий их европейским походом – внук Чингисхана Бату (Батый) – в 1239 г. повернул на Киев и в 1240 г. уничтожил его. Опустошив также и весь юг России, он на следующий год вступил в Польшу и Венгрию. Даже Западная Европа была всерьез встревожена, когда одна монгольская армия нанесла поражение полякам сначала под Краковом, а затем при Легнице в Силезии, в то время как другая – добилась огромной победы над венграми у реки Шайо (Сайо) и дошла до Адриатического моря. Но снова события в Азии, включая смерть Великого хана, заставили монголов отступить. Они больше не вернулись в Венгрию, а после того как их остановили у Легнице[16], где князь Вроцлава Генрих Благочестивый отдал свою жизнь, защищая христианский мир, они ограничились периодическими набегами на Восточную Польшу, при этом иногда вынуждая русских князей участвовать в этих нашествиях, а также в тех, которые были направлены против Литвы.

И наоборот, почти все русские земли, за исключением Новгорода[17] и белорусских княжеств на северо-западе, где влияние Литвы оказалось сильнее, в течение долгого времени оставались под властью монголов. Косвенно они находились под сюзеренитетом Великого хана, ставка которого была в далеком Каракоруме в самой Монголии, а напрямую – под властью Золотой Орды (Улуса Джучи) – как называли европейскую часть Монгольской империи. Это автономное образование, основанное Бату-ханом (Батыем) со столицей в Сарае в нижнем течении Волги, включало и народы азиатского происхождения в степях к северу от Черного моря, обычно позже называемые татарами, и различные русские княжества, находившиеся под властью хана.

Это монгольское владычество действительно было огромным бедствием в истории России. Именно это азиатское влияние отдалило ее от Европы и в гораздо большей степени, чем раньше влияние Византии, сделало ее непохожей на Европу и противопоставило Россию ей. Однако положение разных частей России существенно различалось. В целом ее княжества остались у своих прежних правителей, принадлежавших к различным ветвям династии Рюриковичей, которые просто стали вассалами хана. Только в исключительных случаях, где не было установленного потомственного правителя, как в самом Киеве и в Подолии, во главе местной администрации стояли татарские официальные лица.

В таких случаях только церковь оставалась на страже древних традиций, и именно киевский митрополит вскоре после уничтожения в 1240 г. великолепной столицы Руси в 1245 г. обратился на Лионском соборе с просьбой о помощи к католическому Западу. Папа Иннокентий IV действительно был глубоко озабочен монгольской опасностью на пороге католической Европы. Он также прекрасно знал о возможностях религиозного воссоединения, которые любая реальная помощь, оказанная православному христианскому миру, откроет в России, равно как и на Ближнем Востоке, где он одновременно вел переговоры с никейскими греками. Но, поглощенная конфликтом с Западной Священной Римской империей, папская власть была бессильна против монголов, которые время от времени даже считались возможными союзниками против арабов или турок. Папские миссии, отправленные в Каракорум с призрачной надеждой на обращение в христианство, собирали ценную информацию о разоренных русских землях, через которые им приходилось проезжать, но лишь в случае Галича и Волыни появились какие-то перспективы религиозного и политического сотрудничества.

В этой части древнего Киевского государства, продолжавшей поддерживать тесные связи с католической Польшей и иногда с Венгрией, татарскому господству с самого начала давали отпор всякий раз, когда это было возможно, и татарское влияние оставалось пренебрежимо малым[18]. Поэтому государство Даниила (сына Романа) и его преемников следует считать неотъемлемой частью европейского сообщества, как и в прошлом, а его роль в истории Центрально-Восточной Европы заслуживает особого внимания. Но прежние надежды Даниила на объединение Киева со своей вотчиной уже не имели никаких шансов на успех. Наоборот, Киевский регион, который на протяжении следующего столетия под непосредственной властью татар совершенно утратил свое традиционное значение, отделял княжество Даниила от восточных частей Руси, называемых Великой Русью в византийских документах, в противопоставление Малороссии, то есть Галичу и Волыни.

Так как мелкие княжества, на которые был разделен Черниговский регион, имели не такое большое значение, новое Великорусское государство, образование которого является главным событием восточноевропейской истории в XIII в., состояло из княжеств колонизированного Волжского региона, в котором город Владимир-на-Клязьме теперь стал столицей вместо Суздаля.

Среди потомков Всеволода Большое Гнездо, которые правили в этом обширном регионе, Ярослав, чей брат Юрий был убит в бою с монголами в начале 1238 г., занял после него главенствующее положение и начал проводить мудрую политику умиротворения новых хозяев Восточной Европы. Дважды он предпринимал опасное и изнурительное путешествие в азиатскую ставку Великого хана, но лишь умер на обратном пути в 1246 г., как умерли и многие другие русские князья в период монгольского нашествия во время или после таких посещений[19]. Теперь стало правилом, что хан решал, кто будет занимать пост великого князя на Руси, и после нескольких непростых лет это решение было принято в 1252 г. в пользу сына Ярослава – знаменитого Александра Невского. Но он уже ни на что не претендовал в отличие от его предшественников, в том числе и на трон Киева. Наоборот, он ограничил свою Россию территориями вокруг Владимира.

Верно то, что, прежде чем править там, он был признан князем жителями Новгорода, а свое прозвище получил после победы над шведами 15 (21) июля 1240 г. на реке Неве, где он защищал Новгородскую республику от скандинавских захватчиков Финляндии. Два года спустя, 5 (1 1) апреля 1242 г., он также разгромил немецких ливонских рыцарей в другом сражении на льду Чудского озера (озера Пейпус). Но так как эти первые контакты с католическим Западом были чрезвычайно враждебными, он решительно обратился к Востоку, не проявлял интереса к папским призывам к церковному объединению, а, наоборот, пытался укрепить свое положение верной службой своим татарским владыкам.

Такое сотрудничество привело к получению привилегии собирать высокие налоги, которые хан требовал со всех русских князей. Татарам было удобно получать всю сумму при посредничестве великого князя, который, в свою очередь, использовал это довольно неприятное задание с целью контроля других князей и объединения новой России под его собственной властью. После смерти Александра Невского в 1263 г. такую политику продолжили его менее выдающиеся преемники; главная проблема состояла лишь в том, какой князь получит верховную власть, связанную с обладанием городом Владимиром в добавление к своей наследственной вотчине. В отсутствие какого-либо признанного порядка престолонаследия их соперничество могло приводить только к бесконечному вмешательству татар, что было особенно очевидно в долгой борьбе за верховную власть между тверским и московским князьями.

Первому из этих двух главных княжеств, имевших, по-видимому, право старшинства, удалось править Владимиром с несколькими перерывами до 1319 г. Но Москва, упоминаемая впервые в 1147 г. и появившаяся как центр отдельного княжества лишь сотней лет позже, однако не представлявшая собой передаваемую по наследству вотчину одной из ветвей династии до начала XIII в., быстро поднялась до ведущей державы под властью чрезвычайно умных и способных правителей, которые расширили свою территорию и постепенно вытеснили своих тверских двоюродных братьев в качестве хозяев всех зависимых территорий Владимирского княжества.

Вся эта сравнительно хорошо известная история больше не имела ничего общего с историей Центрально-Восточной Европы. Принятие владычества монголов, которое длилось более 200 лет, было, вероятно, неизбежным, но в любом случае оно решило, что новая колониальная Русь – Восточная Европа в смысле географического положения – будет развиваться вне европейского сообщества. Связанная с империей, главная часть которой и основное ядро находились в Азии, она была отрезана от европейского влияния и широко открыта азиатскому.

Надо отдать должное восточным славянам – великорусским поселенцам на этой изначально территории финно-угорских племен в том, что они сохранили не только свой язык и обычаи, не только продолжили принимать в свои ряды различные иные народы благодаря своему культурному превосходству, но и остались верными своей традиционной религии, которая, несмотря на противоречивые тенденции, представленные языческими элементами, сохранилась в чрезвычайно сложных условиях. В большой степени это было результатом непрерываемой преемственности церковной организации под далекой, но уважаемой властью Константинополя и особенно решения, принятого около 1300 г. митрополитом Киевским, перевести свою резиденцию во Владимир, откуда она в 1326 г. переместилась в подающий надежды центр – Москву.

Но ни этих церковных связей, ни династических уз с киевским прошлым было недостаточно для того, чтобы сделать Московское государство продолжением Киевского государства, лишь перенеся столицу. Это было новое политическое образование, в котором местная традиция единоначалия была усилена концепциями управления Монгольской империи. Эта империя была гораздо более деспотичной, чем когда-либо была христианская империя со столицей в Константинополе, и в то же время более агрессивной, с программой безграничной экспансии. Как только Московская Русь, выучившаяся под таким влиянием, почувствовала себя достаточно сильной, чтобы освободиться от унизительного ига этой распадающейся империи, она взяла на себя ее роль в Восточной Европе, а позднее включила в свои владения и ее азиатскую часть посредством колонизации.

Но именно по этой причине Москва при своих царях, как позднее назвали себя великие князья, стала, подобно татарским ханам, представлять собой угрозу всем свободным народам Центрально-Восточной Европы, которые вскоре оказались между германским и русским империализмом. Первыми, перед которыми встала эта угроза, были восточные славяне, оставшиеся в своих первоначальных поселениях в старой Киевской Руси – Рутении, как ее называли в латинских источниках – включая новгородских великороссов; вскоре на всех их заявят свои права правители Московии во имя объединения всей Руси. Вопрос, смогут ли эти народы, особенно предки современных белорусов и украинцев, сохранить свою индивидуальность и поддерживать связь со своими западными соседями, имел первостепенную важность для всего устройства Европы и возник уже в XIII в. ввиду последствий монгольского нашествия.

Глава 6

Наследие XIII в

Возвышение и падение католических королевств – Галицкого и Литовского

К середине XIII в. казалось, что вопрос европейских границ получит ответ путем создания двух католических королевств, находящихся между Польшей и немецкими колониями на Балтике, с одной стороны, и новой Русью, подчиненной монголам, – с другой. Оба они были созданы одновременно благодаря далекоидущей политике папы Иннокентия IV на Востоке. Одно из них было совершенно новым. Это была крещеная Литва, с которой были связаны большинство белорусских княжеств. Другим было возрожденное государство – Галицко-Волынское княжество, религиозно объединенное с Римом.

Политическая консолидация литовских племен уже шла в конце XII в., когда их вторжения практически во все соседние страны, включая русские княжества (даже Новгород), стали все более и более частыми. Однако имена их самых первых вождей вымышленны, и нет никаких доказательств существования у них сколько-нибудь объединенного государства. В 1219 г., когда литовцы заключили официальное соглашение с Галицко-Волынским княжеством, были перечислены имена ряда их князей – некоторых из них называли «старшинами» – и различались собственно Литва и Жемайтия (русские называли ее Жмудь).

Среди упомянутых по этому случаю литовских князей впервые появляется имя Миндаугаса, или Миндовга. Приблизительно 20 лет спустя он уже занял место верховного правителя и начал объединять страну под своей властью. Его успехи и последующая интенсификация набегов литовцев во всех направлениях привели к образованию коалиции его соседей-христиан и других литовских князей, которых он сместил, так что к середине века его положение казалось очень ненадежным. Он полностью сознавал, что Литва может сохраниться, только став христианским государством, и поэтому принял предложение Ливонского ордена помочь ему ввести христианскую веру. В 1251 г. сам Миндовг принял крещение при посредничестве Ливонского ордена, а два года спустя получил королевскую корону при содействии святейшего престола.

Primus rex Lettovie (первый король Литвы), как его называли, напрямую управлял собственно Литвой в бассейне верхнего течения Немана. Он претендовал на власть над Жемайтией и ее местными вождями, и ему удалось распространить свою власть на большую часть Белоруссии, где в Полоцке были посажены править родственники Миндовга, а также на регион между Литвой и Припятскими болотами, разделенный на мелкие княжества. Именно там он вступил в непосредственный контакт с Волынью.

В этой провинции, как и в Галиче, возвратившийся после монгольского вторжения князь Даниил был занят решением трудной задачи – восстановлением княжества и установлением своих дальнейших отношений с ханами. Он, как и великорусские князья, сначала пытался задобрить их, приехав лично к хану. Но чтобы избежать унизительного господства татар, он и его брат Василько сначала вступили в контакт с папскими посланниками, которые под руководством Джованни де Плано Карпини проезжали через их княжество по пути в Каракорум в Монголии, а затем – с самим папой римским Иннокентием IV.

Параллельно переговорам Рима с Никеей в 1247 г. начались дискуссии относительно регионального союза с православными народами княжества Даниила. После признания римским папой православных обрядов дискуссии завершились в 1253 г. подписанием соглашения. Почти одновременно с Миндовгом Даниил был коронован папским легатом как католический король и надеялся получить адекватную помощь для освобождения своей страны от власти татар.

И было вполне естественно, что оба короля заключили договор между Галицко-Волынским княжеством и Литвой. В Холмском[20] договоре от 1254 г. они урегулировали свои пограничные проблемы, и, по-видимому, был создан фронт против татар, чье наступление в северо-западном направлении было остановлено благодаря непрекращающейся экспансии Литвы на русские земли. Ситуация казалась тем более благоприятной, потому что Даниил имел дружеские отношения со своими польскими соседями, которые одобряли его союз с католической церковью, равно как и обращение Литвы в христианство, где польские миссионеры уже вели активную работу.

Однако различные польские княжества едва ли были готовы оказывать существенную помощь, а сам папа римский мог предложить этому пограничному региону католического мира лишь моральную поддержку и обычные привилегии, даруемые крестоносцам. Это было основной причиной, по которой Даниил несколькими годами позже почувствовал, что должен пойти на компромисс с татарами, и разорвал отношения с Римом при малоизвестных обстоятельствах.

Еще более очевидными были причины отступничества Миндовга. Вместо оказания ему реальной помощи ливонские рыцари стали выдвигать территориальные претензии, начав с передачи им небольших районов и дойдя до желания управлять всей Литвой в случае смерти короля. Весьма сомнительно, чтобы он когда-либо ратифицировал эти обещания, явно направленные против интересов его народа и его собственных сыновей. Самые нелепые его грамоты – это, вероятно, подложные грамоты или просто черновики, подготовленные в канцелярии Ливонского ордена. В любом случае эти притязания Германии способствовали нарастанию несогласия языческой части населения, особенно сильной в Жемайтии, с политической программой Миндовга, и в 1260 г., после сокрушительной победы языческих предводителей над немцами в сражении у озера Дурбе, сам король счел своей обязанностью присоединиться к ним.

Его отношения с Даниилом уже ухудшились. Оба властителя не сумели скоординировать свои действия против татар, которые в 1259 г., вероятно воспользовавшись территориальными спорами между своими противниками, вынудили Даниила принять участие во вторжении в Литву, равно как и во втором походе на Польшу. Подающий надежду, но преждевременный план, принятый в 1253 г., развалился, и преемники Иннокентия IV, глубоко разочарованные отступничеством Даниила и Миндовга, могли теперь рассматривать лишь Польшу в качестве последнего бастиона христианства на Востоке. К тому же Даниил умер в 1264 г., а годом раньше Миндовг был убит по приказу языческих вождей, которые завидовали его власти. Оба католических королевства к востоку от Польши оказались всего лишь недолговечным эпизодом.

Тем не менее этот период имел долгосрочные последствия. Оставалась, во-первых, традиция взаимодействия между этими двумя государствами. Во время внутриполитического кризиса в Литве после смерти Миндовга его идея о возможном наследовании престола одного из потомков Даниила была взята на вооружение Войшелком – одним из сыновей католического короля Литвы, который стал христианином, приняв греческую православную веру. Войшелк тоже был убит вскоре после своего отца, и его план был забыт, а Литвой в течение 12 лет правил языческий князь Трайдянис (Тройден), который оказался вполне успешным правителем, но был против любых совместных действий с соседями-христианами. При этом его государство уже включало так много русских земель с православным населением, освобожденных от татар, что общие интересы с русинами из Волыни и Галича были очевидны, и их прекрасно осознавала правящая династия, которая была основана в Литве ближе к концу XIII в. князем по имени Пукувер (Пунувер) Будивид[21].

С другой стороны, династия Даниила подчинялась власти татар не так безоговорочно, как великорусские князья Верхнего Поволжья. Волынь и Галич занимали, безусловно, более благоприятное географическое положение: далеко от Сарая и еще дальше от азиатской столицы Монгольской державы. Но следует отдать должное сыну Даниила Льву (1264–1301) и внуку Даниила Юрию (1301–1308), которые снова использовали королевский титул для проведения своей гибкой политики, которая, несмотря на периодическое сотрудничество с татарами, когда оно было неизбежно, сохранила почти полностью независимость их страны. При Юрии даже были попытки создать отдельную епархию в Галиче. Двое его сыновей – последние в роду Романа – погибли в 1323 г. в сражении с татарами[22].

Их достоинства в этом отношении были признаны в Польше, и, хотя между этими двумя государствами время от времени возникали конфликты, взаимные вмешательства во внутренние дела и нерешенные территориальные споры с обеих сторон, отношения в целом были довольно дружескими и оставались тесными на протяжении всего периода. В годы правления Льва, чей брат Роман был женат на австрийской принцессе, княжеский дом Галича и Волыни даже участвовал в типичной для Центрально-Восточной Европы борьбе за наследство Бабенбергов. Кроме того, поддерживался традиционный союз с Римом, и в этом вопросе Святой престол тоже привлекал последних потомков династии.

То же самое следует сказать о языческой Литве. Действительно, борьба за выживание, которую приходилось вести с ливонскими рыцарями – а после завоевания Пруссии и с Тевтонским орденом, – видимо, привела к формированию стойкого враждебного отношения к католическому Западу, частые набеги с которого были также направлены и на Польшу. Но и здесь общность интересов с христианским соседом стала очевидна, как только Польше начал угрожать орден, а в Ливонии литовцы воспользовались соперничеством между архиепископами Риги и рыцарями-меченосцами. Периодическое сотрудничество с Польшей было еще одной возможностью вернуться к планам обращения Литвы в христианство, но теперь уже без посредничества ордена и поэтому с бо́льшими шансами на успех. С начала XIV в. великие князья Литовские время от времени возвращались к этим проектам, понимая, что от язычества в конце концов придется отказаться, если страна хочет, чтобы ее приняли в европейское сообщество, а не считали объектом крестовых походов.

В Литве, как и в русских землях, решение этого вопроса во многом зависело от событий в соседней Польше.

Развитие Польши в XIII в

Создание немецких колоний вдоль балтийского побережья, особенно в Пруссии; завоевание монголами Руси, включая постоянную опасность их новых вторжений; и последнее, но не менее важное – провал плана создания католических королевств к востоку от Польши – все эти события сильно повлияли на ситуацию в этой стране. К тому же эти события у польских границ происходили в течение одного века и довели распад Польского королевства до тревожной высшей точки, когда оно распалось на быстро растущее число мелких княжеств. В то же самое время Краков начал терять свое положение как политический центр всей страны, а среди его правителей, равно как и среди многочисленных представителей династии Пястов, так и не появился человек, способный воссоздать королевство XI в.

Единственным человеком, который имел шанс сыграть такую роль в первой половине XIII в., был князь Силезии Генрих Бородатый. Из своей резиденции во Вроцлаве (Бреслау) он оказывал сильное влияние на всю Польшу, особенно Великую Польшу, где ссорились между собой потомки Мешко Старого. А когда в 1227 г. князь Краковский Лешек Белый, небезуспешно правивший Малой Польшей на протяжении около 30 лет, был убит Святополком Поморским, Генрих Бородатый казался самым подходящим наставником для младшего сына Лешека – Болеслава.

Однако, претендуя на эту функцию, которая дала бы ему в руки практическую власть над большей частью Польши, Генрих столкнулся с упорным соперником в лице младшего брата Лешека – Конрада Мазовецкого, того самого, который совершил ошибку, пригласив тевтонских рыцарей. Князь Силезии, где усиливалось немецкое влияние, допустил другую ошибку, не имевшую столь далекоидущих последствий, но которая, тем не менее, осложняла его в остальном действительно конструктивную политику. В связи с его неоднократными конфликтами с местной церковной иерархией он обратился к императору Фридриху II в надежде вернуть королевскую корону Польши с его помощью. Прежде чем эти планы (которые вряд ли имели серьезные шансы на успех) успели осуществиться, Генрих Бородатый в 1238 г. умер. Сын его и святой Ядвиги – Генрих Благочестивый, вероятно, имел такую же конечную цель. Согласно польской традиции, он попытался достичь ее при взаимодействии с папской властью. Но подающая надежды карьера Генриха II была прервана его смертью в битве при Легнице в 1241 г.

Два года спустя законный возмужавший наследник Кракова Болеслав по прозвищу Стыдливый разгромил армию своего дяди Конрада и наконец получил возможность лично править Малой Польшей, что он и делал до самой своей смерти в 1279 г. Угроза, да и то не очень серьезная, его долгому правлению возникла лишь однажды, в 1273 г., когда свои притязания выдвинул его соперник из Верхней Силезии. Однако в целом правление было далеко не блестящим и лишь усилило впечатление, что Польша однозначно раздроблена на несколько независимых княжеств, а некоторые из них были поделены между представителями местных ветвей главных линий династии.

Эти разделы зашли особенно далеко в Силезии как в главной западной ее части, где ветвь, представленная двумя Генрихами, не дала сколько-нибудь выдающегося правителя на протяжении полувека, так и в Верхней Силезии, где процесс немецкой колонизации протекал гораздо медленнее, но местных князей можно было не принимать в расчет. Ситуация в Великой Польше улучшилась при двоих братьях – правнуках Мешко Старого, которые действовали сообща против агрессивной политики маркграфов Бранденбургских, причем не обошлось без незначительных территориальных потерь. Наконец потомки Конрада, умершего в 1247 г. после неспокойного правления, распались на Мазовецкую и Куявскую ветви с множеством местных конфликтов в обеих землях, неэффективной защитой от набегов литовцев и отсутствием дальновидности в отношениях с Тевтонским орденом. Князья Великой Польши проявили больше интереса к судьбе Восточного Поморья – единственной территории у берегов Балтики в этом регионе, которая все еще была неподконтрольна немцам. Они заключили договор с последним местным правителем Гданьска Мествином, который дал им право унаследовать его трон в случае его смерти.

Когда после смерти Болеслава Стыдливого его преемником стал князь Куявской ветви – Лешек Черный, объединивший свое маленькое потомственное княжество с Малой Польшей, это не означало больших перемен в общей картине. И лишь после смерти Лешека, который остался бездетным, в 1288 г. почти неожиданно снова начала постепенно вырисовываться программа нового объединения Польши под властью коронованного короля, что сильно повлияло на всю ситуацию в Центрально-Восточной Европе. Возвращение таких планов и, в конечном счете, их успех после столь долгого периода политического упадка и смуты можно понять лишь с учетом национального развития Польши в сфере культуры.

В этом отношении XIII в. был действительно гораздо более удовлетворительным. Можно с полным основанием говорить о национальном развитии, потому что, несмотря на слабость политической организации, польский народ противостоял вызовам времени благодаря растущему национальному самосознанию. Поляки полностью сознавали, что бесплодная борьба их князей была братоубийственной войной, так как в разных княжествах зачастую правили члены одного и того же рода.

Эта клановая организация польского рыцарства, сменившая феодальную структуру западного общества, была лишь одной из тесных уз, связывавших все части Польши. Но еще важнее было церковное единство под властью гнезненского архиепископа, особенно когда в польской церковной иерархии в XIII в. появились выдающиеся лидеры. Среди них были архиепископ Генрих Кетлич, который провел реформы Иннокентия III в начале века, епископ Краковский Пелка, который способствовал канонизации святого Станислава как символа единства Польши, и еще один архиепископ Гнезно Якуб Свинка в конце этого периода.

На последнего сильное впечатление произвела опасность немецкого проникновения в Польшу, и, вдохновляемые его идеями, синоды польского духовенства приняли резолюции в пользу польского языка и независимого развития церковной жизни страны. Именно в противовес немецкому влиянию подлинное чувство национальной общности стало появляться на сравнительно раннем историческом этапе, в то время как, с другой стороны, борьба с соседями-некатоликами и даже соседями-нехристианами на востоке укрепила осознание культурной общности с латинским Западом. Роли Церкви благоприятствовала общая атмосфера века, который в Польше не меньше, чем в Западной Европе, дал большое количество мужчин и женщин, включая членов правящей династии, которые стали известны благодаря своей праведной жизни; некоторые из них были в конечном счете канонизированы. Бо́льшую, чем когда-либо, роль играли религиозные ордена. Бенедиктинские и цистерцианские монастыри были центрами культурной жизни, а недавно основанные францисканские и доминиканские монастыри стали очень популярны в Польше и вели активную миссионерскую работу в ее пограничных регионах.

Именно архиепископ Свинка поддержал идею возрождения королевского титула и был готов короновать кандидата в Гнезно. Однако существовала опасность того, что если монарх будет коронован в Гнезно – церковной столице Польши, то он будет считаться королем только Великой Польши – региона, носившего название Polonia. Воссоединение Великой Польши и Малой Польши, где в городе Кракове находилась политическая столица, было поэтому особенно необходимо.

Держа в мыслях такие перспективы, преемник Лешека Черного в качестве князя Краковского – силезский Генрих по прозвищу Пробус перед своей смертью после очень недолгого правления в 1290 г. провозгласил в своем завещании, что Малая Польша должна быть унаследована последним представителем династической линии, правящей в Великой Польше, – подающим надежды молодым князем по имени Пшемыслав II. Другие распоряжения замысловатого завещания Генриха должны были способствовать объединению силезских герцогств и этих герцогств с остальной Польшей. Однако, будучи недостаточно проработанным, этот план действий столкнулся с серьезными трудностями, потому что различные другие князья выступили с притязаниями на обладание Краковом. И особенно опасным было то, что одним из них был чужестранец – король Богемии (Чехии) Вацлав II.

Прежде во всех династических соперничествах участвовали только члены польской династии Пястов, и в ходе всех разделов страны ни одна территория ни разу не попадала под власть чужеземца. Теперь такая угроза была более серьезна, потому что королем Чехии был один из князей Священной Римской империи, власть которой могла привести к включению Польши в эту империю, а именно этого старались избежать на протяжении столь многих веков. Ввиду отсутствия единства среди Пястов Пшемыславу II пришлось признать власть Вацлава II в Кракове и удовлетвориться только Великой Польшей. Но в качестве компенсации он объединил свое полученное по наследству княжество с важной провинцией – [Восточным] Поморьем, где он стал преемником князя Мествина в соответствии с заключенной ранее договоренностью. И его авторитет был настолько велик, что годом позже, в 1295 г., он был коронован королем Польши и стал первым королем после Болеслава I Храброго, который правил более чем за 200 лет до него.

К сожалению, в следующем, 1926 г. он был вероломно убит, вероятно по наущению маркграфов Бранденбургских, которые боялись возвышения Польского королевства, имеющего доступ к Балтийскому морю. И снова противоречивые притязания польских князей на право наследования способствовали вмешательству короля Чехии, который, в свою очередь, был коронован королем Польши в 1300 г., объединив Краков и Гнезно.

Эта серьезная угроза независимости Польши как со стороны Чехии, так и империи, естественно, вызвала национальную реакцию, которая только ждала своего вождя. Один из князей, игравший довольно незначительную роль в тревожные времена последнего десятилетия, Владислав Локоток (Локетек) из Куявской линии династии Пястов вскоре оправдал эти ожидания. Но чтобы понять и временное превосходство Чехии (Богемии), и ее падение, следует рассмотреть развитие этой страны в XIII в. в связи со всем Дунайским регионом.

Последние Арпады и Пржемысловичи

Судьба Чехии (Богемии) всегда была неотделима от истории ее соседей по Дунаю – Австрии и Венгрии. Как и Чехия, первая была частью империи, в которой преобладало немецкое большинство, правившее завоеванными словенцами в Каринтии, Штирии и Карниоле (Крайне). Венгрия же, напротив, была так же независима от имперской власти, как и Польша. Во всех трех дунайских государствах национальные династии занимали прочное положение с самого начала. К ним относились Бабенберги в Австрии, Арпады в Венгрии и Пржемысловичи в Богемии (Чехии). Но в 1246 г. смерть последнего Бабенберга Фридриха Воителя в сражении с венграми спровоцировала серьезный кризис, который четко делит историю XIII в. Дунайского региона на две части.

В первой половине этого века Венгрия продолжала занимать ведущее положение. Правление Андрея (Андраша) II (1205–1235), участвовавшего не только в делах Галицкого княжества, но и в одном из крестовых походов в Святую землю, сильно подняло авторитет королевства, которое в 1222 г. – всего лишь через семь лет после английской Великой хартии вольностей – получило в виде Золотой буллы аналогичную хартию вольностей для своей могущественной аристократии, вероятно под влиянием ассизов Иерусалимского королевства[23]. Такое же успешное развитие Венгрии при сыне Андрея (Андраша) II Беле IV было внезапно прервано татарским нашествием в 1241 г., которое оставило эту страну такой же сильно разоренной, как и Польша.

За исключением короткого прохода татар через Моравию, Чешское королевство избежало аналогичного опустошения и, укрепившись в годы долгого и успешного правления Вацлава I, находилось в лучшем положении, когда оба соседа заявили свои притязания на наследие Бабенбергов. После нескольких лет смуты австрийцы выбрали своим правителем сына Вацлава в 1251 г. Два года спустя после смерти его отца он также стал королем Чехии, как и Пржемысл Отакар II. Однако ему пришлось столкнуться с противодействием Венгрии, и большинство польских князей тоже были вовлечены в конфликт с обеих сторон. Первый этап борьбы привел к разделу наследия Бабенбергов, по которому Чехии досталась только собственно Австрия. И лишь в 1269 г., когда власть Венгрии ослабла при сыне Белы Стефане, Пржемысл Ота-кар II распространил свою власть на Штирию, Каринтию и Карниолу (Крайну), объединив таким образом славянские территории Австрии со своим Чешским королевством.

Такое объединение могло бы укрепить славянскую часть населения, которое все еще преобладало в этих австрийских провинциях, и заново установить контакт между северными и южными славянами, разделенными из-за продвижения немцев и венгров. Но было бы анахроничным толковать политику Пржемысла Отакара II с точки зрения этнического национализма. Даже в своем славянском королевстве он настолько сильно благоволил немецкой колонизации, как и его предшественники, что утратил поддержку чехов в решающей борьбе с третьим соперником – Рудольфом фон Габсбургом, хотя в критический момент воззвание, адресованное всем польским князьям, подняло вопрос об общей обороне славян от тевтонцев.

Изначально борьба Пржемысла Отакара II с основателем Габсбургской династии не имела ничего общего с какой-либо национальной неприязнью и не была мотивирована проблемой австрийского престолонаследия. Во время долгого междуцарствия после падения Гогенштауфенов честолюбивые замыслы короля Чехии устремлялись гораздо дальше; он надеялся на то, что его выберут королем Германии и он таким образом получит императорскую корону при поддержке папской власти. Такое решение сделало бы узы, связывающие Чехию и ее новые австрийские владения со Священной Римской империей немецкого народа, еще крепче, чем раньше, хотя под властью династии славянского происхождения характер империи мог бы претерпеть весьма существенные изменения. Только тогда, когда этот план провалился и выборщики предпочли выбрать менее могущественного правителя в лице графа Габсбургского, Пржемыслу Отакару II пришлось защищать по крайней мере свои австрийские приобретения от притязаний Рудольфа, намеревавшийся создать там наследные владения, в которых столь остро нуждалась его семья.

Даже ограниченная «австрийским вопросом», эта борьба имела долгосрочное значение для Центральной Европы. Победа Пржемысла Отакара II включила бы Австрию с ее славянскими провинциями в восточную – ненемецкую часть Центральной Европы, и власть Пржемысловичей осталась бы настолько большой, что сюзеренитет империи стал бы совершенно фиктивным. Но когда в 1278 г. после ничего не решающего договора, заключенного двумя годами ранее, король Чехии был разгромлен и убит в битве у реки Моравы к северу от Вены (битве у Сухих Крут), Австрия, которой завладела новая имперская династия, имеющая немецкие корни, стала базисом не только для влияния Габсбургов на империю, но и для династической политики немецких Габсбургов в Центрально-Восточной Европе даже за пределами империи и Дунайского региона.

Разумеется, были перспективы на будущее. Сразу же пришел конец власти чехов, особенно в период несовершеннолетия сына Пржемысла Отакара II Вацлава II, и, соответственно, начало расти немецкое и имперское влияние в этой славянской стране, которое через Чехию и Моравию проникло даже в Польскую Силезию больше, чем когда-либо раньше. Под давлением Альбрехта I, второго Габсбурга на имперском троне, его младший брат Рудольф был даже на какое-то время выбран королем Чехии, в 1296 г., и только его преждевременная смерть предотвратила серьезные проблемы для законного наследника короны.

Положение Вацлава II укрепили, разумеется, его успехи в Польше, которые в свете критической ситуации в Чехии кажутся особенно значимыми для династии Пржемысловичей, но в то же время и очень сомнительными. Еще более сомнительным успехом короля Чехии и Польши было то, что в год (1301), последовавший за его коронацией в Гнезно, его сын стал королем Венгрии.

Королевство, которое встало на сторону Рудольфа фон Габсбурга против чешского соперника из дома Арпадов и которое теперь после 1278 г. снова стало ближайшим соседом немецкой державы, вступило в еще более серьезный период упадка под властью незначительных правителей. Когда в 1301 г. Андрей (Андраш) III умер как последний представитель династии, проблема наследования привела к затяжному кризису. Объединение с Чехией, а через ее короля – и с Польшей могло бы быть решением основных вопросов истории Центрально-Восточной Европы с большими шансами на успех, чем неудачное австро-чешское объединение под властью Пржемысла Отакара II. Но это был чисто династический союз, недостаточно поддерживаемый личными амбициями Вацлава. Когда он умер в 1305 г., союз был обречен на развал даже еще до того, как его сын и преемник Вацлав III, не пользовавшийся поддержкой ни в Венгрии, ни в Польше, был на следующий год вероломно убит.

Теперь в 1306 г. кризис по поводу права наследования начался и в Чехии, и нет ничего удивительного в том, что Альбрехт I немедленно ухватился за эту возможность, чтобы провозгласить, что Чешское королевство является не чем иным, как феодальным владением империи и поэтому находится в его распоряжении. Это было неправильное толкование буллы от 1212 г., но ему во многом способствовало угасание национальной чешской династии. Менее опасной была ситуация с Венгрией, где империя не могла выдвигать аналогичные притязания. Но ни в этой стране, ни в Чехии никогда больше не было национальной династии, в то время как для Польши внезапное исчезновение двух последних Пржемысловичей стало наилучшей возможностью освободиться от правления чужеземцев и любого возможного имперского вмешательства под властью одного представителя все еще многочисленной национальной династии Пястов.

Но для Польши, как и для всей Центрально-Восточной Европы, первостепенное значение имело то, чем закончится борьба за вакантные короны святого Вацлава и святого Стефана (Иштвана). Воцарение немецкой династии в одной или обеих соседних странах стало бы явно угрожать тем дружеским отношениям, которые существовали раньше. Поэтому тревожно было то, что не только австрийские Габсбурги, но и баварские Виттельсбахи оказались среди различных претендентов, которые несколько лет пытались завладеть Венгрией и Чехией. И очень благоприятным для интересов Польши и свободного развития Дунайского региона стал тот факт, что в Венгрии, где решение проблемы было найдено в 1308 г., успешным кандидатом на трон стал один из представителей французской Анжуйской Неаполитанской династии Карл Роберт. При поддержке Святого престола, который в равной степени был в дружеских отношениях и с польскими князьями, он стал там родоначальником династии, которая, хоть и была иностранного происхождения, продолжила традиционное стремление Венгрии к независимости и остановила возможное развитие влияния Германии.

Совершенно иным было решение, которое двумя годами позже положило конец аналогичному кризису в Чехии. Здесь именно один из кандидатов немецкого происхождения – других практически и не было – пришел на смену Пржемысловичам. Да, Иоганн Люксембургский прибыл из самого дальнего западного региона Германии, где существовало значительное французское влияние. Но в лице своего отца Генриха VII эта довольно скромная династия достигла имперского достоинства несколькими годами раньше и поэтому, завладев Чехией, должна была очень тесно связать ее с империей. К тому же преемник Пржемысловичей был абсолютно убежден, что он также унаследовал и их притязания на корону Польши, и решил продолжать политику в отношении Силезии, которая уже сделала некоторых местных герцогов этой приграничной провинции вассалами чешской короны.

Ближайшее будущее должно было показать, что, несмотря на свои симпатии к Франции на протяжении всей своей жизни, этот немецкий король Чехии – один из самых опасных врагов Польши. В тесном сотрудничестве с Тевтонским орденом он олицетворял курс Германии на экспансию на восток. К тому же отношениям его преемников с Венгрией к концу XIV в. суждено было привести к установлению власти Люксембургов и в этой стране. Одновременное развитие событий в обоих королевствах в начале этого века поэтому было чем-то гораздо большим, нежели сменой династии. Совпав по времени с возвышением Москвы и внезапным возникновением опасности со стороны Османской империи, эти события привнесли в средневековую традицию Центрально-Восточной Европы новые элементы и сделали этот момент важным поворотным пунктом в истории всего этого региона.



Поделиться книгой:

На главную
Назад