Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Дюма Собрание сочинений Том 60
УДК 820/89 (100-87)
ББК 84.4 (Фр.)
Д96
Составление и общая редакция Собрания сочинений М.Яковенко
Перевод с французского
Литературный редактор С.Яковенко
Комментарии М.Яковенко и Ф.Рябова
Художественное оформление М.Шамоты
© Н.Панина, перевод «Якова Безухого», 2004
© М.Яковенко, Ф.Рябов, комментарии, 2004
© М.Шамота, художественное оформление, 2004
© АРТ-БИЗНЕС-ЦЕНТР, переводы «Записок учителя фехтования» и «Якова Безухого», комментарии, оформление, составление, 2004
ISBN 5-7287-0249-X (T. 60)
ISBN 5-7287-0001-2
Записки учителя фехтования
— Черт побери! Что за чудо! — воскликнул Гризье, увидев меня на пороге фехтовального зала, откуда все, кроме него, уже ушли.
В самом деле, с того вечера, когда Альфред де Нерваль рассказал нам историю Полины, я не появлялся больше в доме № 4 на улице Предместья Монмартра.
— Надеюсь, — продолжал наш достойный учитель с той отеческой заботливостью, которую он всегда проявлял к своим бывшим ученикам, — что вас привело сюда не какое-нибудь скверное дело?
— Нет, дорогой метр! И если я пришел просить вас об одолжении, — ответил я, — то оно не из тех, какие вы порой оказывали мне прежде.
— Вы же знаете: что бы ни случилось, я весь к вашим услугам. Итак, я вас слушаю.
— Так вот, дорогой друг, необходимо, чтобы вы помогли мне выйти из затруднительного положения.
— Если только это возможно, считайте, что все уже сделано.
— Вот поэтому я никогда и не сомневался в вас.
— Говорите же!
— Представьте себе, я только что заключил договор со своим издателем, а мне нечего ему дать.
— Черт возьми!
— Вот я и пришел к вам узнать, не одолжите ли вы мне что-нибудь.
— Я?
— Вне всякого сомнения; вы ведь раз пятьдесят рассказывали мне о своей поездке в Россию.
— Ну да, это так!
— В какие годы вы там были?
— В тысяча восемьсот двадцать четвертом, тысяча восемьсот двадцать пятом и тысяча восемьсот двадцать шестом.
— Как раз в наиболее интересное время: конец царствования императора Александра и восшествие на престол императора Николая.
— Я был свидетелем похорон первого и коронования второго. Э! Ну-ка подождите!..
— Я так и знал!..
— Есть удивительная история.
— Как раз то, что мне нужно.
— Представьте себе… Но поступим лучше; у вас есть терпение?
— Вы спрашиваете об этом у человека, который всю свою жизнь проводит на театральных репетициях?
— В таком случае, подождите.
Он подошел к шкафу и вынул оттуда толстую связку бумаг:
— Вот то, что вам требуется.
— Господи помилуй, да это же рукопись!
— Это путевые записки одного моего коллеги, который был в Санкт-Петербурге в то же время, что и я, видел то же, что видел я, и вы можете положиться на него, как на меня самого.
— И вы мне это отдаете?
— В полную собственность.
— Но ведь это же сокровище!
— Сокровище, в котором больше меди, нежели серебра, и больше серебра, нежели золота. Словом, вот вам рукопись, и постарайтесь извлечь из нее наибольшую пользу.
— Дорогой мой, сегодня же вечером я сяду за работу и через два месяца…
— … через два месяца…
— … ваш друг проснется утром и увидит свою рукопись уже напечатанной.
— Правда?
— Можете быть спокойны.
— Честное слово, это доставит ему удовольствие.
— Кстати, вашей рукописи недостает одной мелочи.
— Чего же именно?
— Заглавия.
— Как, я должен дать вам еще и заглавие?
— Раз уж вы начали, дорогой мой, то доводите дело до конца.
— Вы плохо смотрели, заглавие имеется.
— Где же?
— Вот здесь, на этой странице. Взгляните:
— Ну что ж, раз оно есть, мы его оставим.
— Итак?
— Заглавие принято.
Благодаря этому предисловию, читатель охотно примет к сведению, что в книге, которую ему предстоит прочесть, мне ничего не принадлежит, даже заглавие.
Впрочем, предоставим слово другу метра Гризье.
I
Пребывая еще в том возрасте, когда свойственно испытывать иллюзии, и владея капиталом в четыре тысячи франков, казавшимся мне неисчерпаемым богатством, я услышал о России как о настоящем Эльдорадо для всякого мастера своего дела, который хоть немного известен своим искусством, и, поскольку уверенности в самом себе у меня хватало, решил отправиться в Санкт-Петербург.
Сказано — сделано. Я был холост, никаких обязательств у меня ни перед кем не было, долгов — также; стало быть, мне требовалось только запастись несколькими рекомендательными письмами и паспортом, что не отняло много времени, и спустя неделю после того, как мною было принято это решение, я уже был на пути в Брюссель.
Я избрал сухопутный маршрут прежде всего потому, что рассчитывал дать в городах, через которые мне предстояло проехать, показательные поединки и тем самым заработанными деньгами окупить дорогу; кроме того, будучи восторженным ценителем нашей боевой славы, я хотел побывать на полях блистательных сражений, где, по моему мнению, должны были, как у гробницы Вергилия, произрастать одни только лавры.
В столице Бельгии я пробыл два дня; в первый день я участвовал там в показательном поединке, во второй — дрался на дуэли. Вполне благополучно справившись и с тем и с другим, я получил весьма выгодные предложения, позволявшие мне остаться в этом городе, однако я их не принял, ибо что-то толкало меня вперед.
Тем не менее я остановился на день в Льеже; здесь в городском архиве служил мой старый школьный товарищ, и я не хотел проехать мимо, не повидавшись с ним. Он жил на улице Пьеррёз; с террасы его дома, где я сводил знакомство с рейнским вином, мне был виден весь расстилавшийся внизу город — от селения Херстал, где родился Пипин, до замка Раниуль, откуда Готфрид направился в Святую Землю. А пока я разглядывал панораму, мой школьный товарищ рассказывал мне легенды, связанные с увиденными мною старинными зданиями: эти пять или шесть историй были одна занимательнее другой, но самой трагичной из них была, без сомнения, та, которая называлась «Пиршество у Варфюзе» и сюжет которой был связан с убийством бургомистра Себастьяна Ларюэля, чье имя до сих пор носит одна из улиц города.
Садясь в дилижанс, отправлявшийся в Ахен, я поделился со своим школьным товарищем намерением останавливаться в прославленных городах и посещать места знаменитых сражений; но он высмеял эти планы и сообщил мне, что в Пруссии останавливаются не там, где хотят пассажиры, а там, где это угодно кондуктору, в чьем полном распоряжении находятся они все с той минуты, как их запирают в кузове дилижанса. И в самом деле, по пути из Кёльна в Дрезден, остановиться где на три дня я имел твердое намерение, нам позволяли выходить из нашей клетки лишь для того, чтобы поесть, причем ровно столько, сколько необходимо было для поддержания нашего существования. После трех дней такого вынужденного заключения, против которого, кстати, никто из пассажиров не протестовал — настолько это было обычно в королевстве его величества Фридриха Вильгельма, — мы прибыли в Дрезден.
Именно в Дрездене в 1812 году Наполеон, прежде чем вступить в Россию, устроил тот большой привал, на который он призвал одного императора, трех королей и одного вице-короля; что же касается владетельных князей, то они в таком количестве толпились у входа в императорский шатер, что их можно было принять за адъютантов и офицеров-порученцев; король Пруссии провел там в ожидании приема три дня.
Все было готово, чтобы отплатить Азии за нашествия с нее гуннов и татар. Шестьсот семнадцать тысяч человек, кричавших «Да здравствует Наполеон!» на восьми языках, рукой гиганта были передвинуты с берегов Гвадалквивира и Калабрийского моря к берегам Вислы; они везли с собой тысячу триста семьдесят два орудия, шесть понтонных парков, набор снаряжения для осады; впереди них следовали четыре тысячи фур с провизией, три тысячи повозок с артиллерийскими припасами, тысяча пятьсот госпитальных фур и тысяча двести гуртов скота, и где бы ни проходило это войско, вслед ему раздавались восторженные крики всей Европы.
Двадцать девятого мая Наполеон покинул Дрезден, лишь на краткий миг задержался в Познани, чтобы обратиться с дружественным приветствием к полякам, пренебрег Варшавой, остановился в Торне ровно настолько, чтобы осмотреть укрепления и воинские склады, направился к Висле, оставив по правую руку Фридланд — место славных воспоминаний, и, наконец, прибыл в Кёнигсберг, двигаясь откуда по направлению к Гумбиннену, он побывал в расположении четырех или пяти своих армий и провел им смотр. Походный порядок был установлен: все пространство от Вислы до Немана усеяли движущиеся люди, повозки и фуры; Прегель, текущий из одной реки в другую подобно вене, связывающей две главные артерии, заполнили суда с провизией. И вот 23 июня, еще до рассвета, Наполеон прибывает на опушку Пильвишкского леса в Пруссии; перед ним простирается цепь холмов, противоположные склоны которых омываются русской рекой. Император, прибывший сюда в карете, в два часа ночи пересаживается на лошадь, подъезжает к аванпостам неподалеку от Ковно, надевает шляпу и плащ, какие носят в польской легкой кавалерии, и галопом направляется вместе с генералом Ак-со и несколькими солдатами на рекогносцировку пограничной реки; доскакав до берега, лошадь его падает и выбрасывает всадника на песок, в нескольких шагах от себя.
— Дурное предзнаменование! — поднимаясь, говорит Наполеон. — Римлянин повернул бы назад.
Рекогносцировка закончена; в течение всего дня армия занимает позиции, скрывающие ее от глаз противника; ночью же армии предстоит перейти реку по трем мостам.
С наступлением вечера Наполеон выходит к Неману; группа саперов переправляется на лодке через реку, и император следит за ними взглядом, пока они не скрываются во мгле сумерек; саперы высаживаются из лодки на русский берег: вражеская армия, находившаяся там накануне, похоже, исчезла. Минуту никого не слышно и не видно, а затем появляется казачий офицер: он один и, по-видимому, удивлен, встретившись на берегу реки в такой час с незнакомцами.
— Кто вы такие? — спрашивает он.
— Французы, — следует ответ саперов.
— Что вам угодно?
— Перейти Неман.
— Что вы собираетесь делать в России?
— Воевать, черт побери!
Поделиться книгой: