Глория мунди

Марина Москвина

ГЛОРИЯ МУНДИ

Рот мой полон песней, а язык ликованием, что-то зреет во мне и дает зеленые всходы, как проросший корень имбиря на подоконнике, — ведет неуклонно к тому моменту, когда я подарю свое имя горячей голубой звезде. А что это за песнь, и о чем в ней пойдет речь? Точно пока неизвестно, тема — жизнь. Сама жизнь, лишь бы только найти ее ключевую ноту, вот эту точку, начало начал, из которой исходит мир.

Как же так, что я до сих пор не знаю — есть какой-нибудь смысл в этой круговерти или он вообще не предусмотрен? Имеется ли свободная воля, право выбора, рост и развитие личности, о чем я который год кручу шарманку студентам и старшим школьникам, а сама ни в одном глазу — например, насколько я безумна, или кто дышит, когда я дышу, кто думает, когда я думаю, предчувствует, осязает? Или мы движемся предопределенными орбитами, и не существует силы, которая бы изменила этот незыблемый маршрут?

Вдруг на твою голову обрушивается Милость в виде богини плодородия, чей теплый виолончельный голос в одно прекрасное утро произнесет в телефонной трубке:

— Несите-ка всё, что вы написали, — я хочу выпустить в свет ваше ПСС (полное собрание сочинений). Сначала оптом — в твердом переплете. Потом в розницу — в мягоньких обложках дешевых, чтобы народ мог купить и прочитать. А вы пока пишите новый роман!

Вот так — Пестунья Небесная! — то вместе, то поврозь начали выходить мои творения — весьма и весьма немногочисленные, причем столь малого объема, что Лёша вынужден был их укрупнять и укреплять, оснащая иллюстрациями.

— Ого, как ты много уже написала, — все равно ворчал Лёшик.

— Это при том, — отзывалась я, — что пишу абзац в день.

— Но с каким постоянством! — восклицал он. — Люди то запьют, то закручинятся, то во что-нибудь вляпаются, то разводятся, то меняют квартиры… а ты — абзац в день, абзац в день.

Видя, как в поте лица Лёша иллюстрирует мои труды, я поинтересовалась, прочел ли он их, а вернее, со свойственной мне душевной тонкостью — «перечитал ли?»

На что тот высокомерно ответил:

— Мне это вообще не нужно — читать да перечитывать. Вы мне скажите название романа, кто написал — приблизительно. И картинки будут лучше, чем текст, я вас уверяю. Пускай это все читают художники без воображения!

Как ни странно, мое безыскусное ПСС немного обогатило нас. И поскольку я всегда была и остаюсь мечтателем, заблудившимся в мире искусственных спутников, сверхзвуковых самолетов, пластмассовых ложек, алюминиевых аэровокзалов, торговых центров и рукотворных солнц, я собралась на эти деньги отправиться в Гималаи, в закрытое для европейцев королевство Мустанг и Бутан — бродить по долинам затерянных миров. Я уже видела себя исследователем, ступившим на неизведанную землю, мечтала о приключениях, опасностях, сильных ощущениях, когда жизнь снова ставит тебя, как древнего человека, под звездами — лицом к лицу с мистерией земли.

Но вместо того, чтобы взойти семенами странствий, мой благодатный золотой дождь неожиданно оросил почву для капитального ремонта.

Целостный микрокосм распался на картонные коробки, добытые Лёшей в табачном киоске. Они проплывали перед нашими носами, источая крепкий запах табака фабрики имени Клары Цеткин, медленно скользили, словно по реке, превращаясь в двухмерные силуэты, скрываясь в ее первородных водах.

От макушки до пят мы покрылись белым порошком, на расстоянии вытянутой руки не видно ни зги, небритый молдаванин Марчелло в качестве аванса забрал всю сумму на ремонт и ушел. Мы были уверены, что он не вернется, но утром он появился с капитанской трубкой и в тельняшке. До полудня они с супругой Виолеттой что-то рушили, а чуть пробьет восемь склянок, бригадир выуживал трубку и начинал ее раскуривать, пока Виолетта гоняла за бутылкой. Несколько месяцев у нас в доме шумел перегарно-морской прибой. После чего наступил полный штиль, поскольку молдаване канули в Лету. А вместо них воцарился истинно русский Данила-мастер, который с порога объявил, что он нам не жалкий пьяница, но — бери выше — алкоголик в завязке. Данила утомлял тем, что зычно разговаривал сам с собой. Мы были на пороге нервного срыва, когда его сменил армянин Макбет — очень симпатичный, абсолютно без зубов, он предпочитал тихую задушевную беседу с трубами в канализационном шкафу.

В разгар ремонта ко мне приехал человек из деревни, Юра, с двумя взрослыми сыновьями — забрать что не нужно из мебели. Хотела ему все отдать, такой он белобородый, благостный. Даже свой детский столик, который еще сделал одноглазый столяр Котов, когда мы жили в Большом Гнездниковском переулке.

А Юра:

— Не надо, не отдавайте детский столик! Пусть он останется с вами. Как вы милы мне. Я обязательно должен вам сказать. Негодяй буду, если не скажу — надо пить структурированную воду! По тридцать граммов на килограмм веса — церковную, из родника, фильтрованную — сырую! Три месяца — и никогда не будете болеть! Вы запомнили? Ну, как вы милы мне, дайте я вас обниму!..

Ушел, потом стучит, звонок не работает. Я открываю дверь — Юра:

— Вы запомнили? Воду! Пить воду!!!

Старых вещей лишились по требованию сына. («Надо, чтобы в доме постоянно звучало эхо! — считает мальчик. — Как только эхо пропало, значит, в доме творится что-то неладное…») Тридцать уже не помню, какая годовщина нашей свадьбы, Лёша продал картину под названием «Живущий в хоботе идет на Северный полюс», и мы в «Икее» заказали кровать. Лёшик так и сказал:

— На эту знаменательную дату я подарю тебе кровать.

— А я, — говорю, — подарю тебе любовь на этой кровати!

Из экономии Лёша подружился с мастером-сборщиком из «Икеи» — Джабраилом. Тот очень мало берет за свою работу, но когда сверлил дырки, чтобы повесить шкафчики на кухне, насквозь продырявил две стенки. Лёшик с ним больше никогда решил не связываться. Но слышу — рекомендует кому-то:

— У нас есть замечательный конструктор мебели Джабраил. Он, конечно, много не возьмет, но может все окончательно разрушить.

Забыла сказать, в связи с выходом в свет ПСС на меня обрушились не только богатство, но и слава. Не то чтобы «слава-слава», но все-таки из газеты «Жизнь» обратились:

— Так, мол, и так, составляем гороскопы известных личностей, только назовите свой год рождения, и вам будет гороскоп — на прошлое и на будущее, а вы, знай себе, подтверждайте попадание в яблочко! Космонавт Гречко остался очень довольный сотрудничеством с нами…

Потом пригласили в ток-шоу «Что хочет женщина». Тема такая: «Если женщина говорит „нет“, то это ничего не значит».

— Не можете сегодня, приходите завтра. Темы: «Любовник только укрепляет семью». И «Большая зарплата женщины — разрушает». Предполагаются звезда и эксперты.

— Надеюсь, — говорю, — я буду звезда?

— Вы будете эксперт, — мне ответили твердо.

Вдруг замаячила на горизонте некая Надежда из программы «Надежда».

— Хотим предложить вам участие в программе «Большая семья».

— Телевидение?

— Ни боже мой, — отвечают мне, — просто программа — в чистом виде. Истоки она берет в Индии и в ООН. Тема: СМИ — в борьбе за победу добра над злом. Понимаете, вы — как раз то, что нам нужно. Зачем мы приходим в этот мир и куда идем? Этот вопрос всегда рано или поздно встает перед человеком: что такое душа, и есть ли она?..

В общем, единственное, на что я решилась — дать интервью одной газете, не стоит озвучивать ее звонкое имя, оно и так у каждого на слуху с такими-то миллионными тиражами, подумала: редактор имеет независимые воззрения, новости культуры освещаются неплохо, а в подвал криминальной хроники лучше не соваться, иначе в такое угодишь варево из жареных новостей, извиняюсь, конечно, за несуразный каламбур, что мое кредо — встречать каждый день изумленьем и восторгом — может не только пошатнуться, а и затрещать по всем швам

Самое курьезное из этого подвальчика, я повторяю, — просто забавное: «Женщина в Тюмени прилипла к шлагбауму», «В желудке у мужчины обнаружили два килограмма шерсти…», «Иллюзионист Дэвид Копперфильд обвиняется в изнасиловании», «Страшный скандал: председатель суда — квартирная мошенница! Ее уличили в квартирных махинациях и предложили уйти из суда по собственному желанию, но она отказалась», «В Эстонии поймали пьяного слепого водителя», и так далее, и тому подобное.

— Да они выдумывают всё, — говорит Лёша. — …Только не смей мне рассказывать эти ужасы.

Я говорю:

— Ты ж говоришь, что они всё выдумывают!

А он:

— Да. Всё выдумывают, но, наверно, самый ужас — правда.

Мы провели фотосессию, я выглядела неотразимо, в последний раз я так расстаралась много лет тому назад, когда арт-клуб МуХа пригласил меня выступить в роли Снегурочки перед детьми завсегдатаев. Помню, сынок еще заметил деликатно:

— Ну что, последний раз Снегурочку играем? Дальше-то пойдет баба-яга?

Съемка отдельно, интервью отдельно, молоденькой журналистке, которой время от времени позванивал ее бойфренд, и она грустно отвечала, что пока еще занята (дело у них явно двигалось к расставанию), часа за четыре я выложила в деталях всю свою бурную жизнь, наполненную странствиями и благородными подвигами во имя процветания человечества.

Лёша говорит:

— Наверное, когда она уходила, пошатываясь, ты еще бежала за ней и кричала: «Я еще то забыла, это и это!..»

Потом и тот, и другая куда-то подевались, я и сама завертелась, как белка в колесе. Ремонт обновил мою берлогу, она воссияла, однако весь дом — вверх дном, в бумагах полная неразбериха и в остальном, естественно, тоже. Надо же умиротворить атмосферу, купить хоть какой-нибудь шкаф, куда можно все засунуть, распаковать коробки.

В одном конце города у меня сын с беременной женой, в другом — старик-отец. Патриарху — банка с борщом, остальным — полиэтиленовый контейнер с гречкой и жареным минтаем. Пирог через день печется с лимоном — «лимонное настроение». Кусочек обязательно соседу — девяностолетнему профессору Богомолову.

Утром звонишь в дверь — с горяченьким пирожком. Профессор — из-за двери:

— Я сейчас оденусь!

— Не надо, я просто в щелочку просуну!

Но — старая гвардия не сдается — его долго нет, мечется по дому, прикрывает наготу, появляется на пороге — в одних трусах.

— Я, — говорит, — по старой морской привычке сплю без всего.

И элегантный жест — БЕЗ ВСЕГО…

У Лёши то и дело выставки в провинции. Вот он уезжает в Ижевск, на родину изобретателя автомата Калашникова, стоит в ванне, тоже голый, мокрый.

— Давай, иди, — говорит, — ухаживай за своим папой. У меня нет мамы с папой, я понимаю, как ты хочешь, чтобы твой папа подольше побыл.

Мы обнялись, поцеловались, утерли друг другу слезы. Я вышла и погасила в ванне свет.

Он кричит:

— НЕ НАДО МНЕ СВЕТ ГАСИТЬ!!!

За полтора года сочинился новый роман: не мудрствуя лукаво, я просто и без прикрас описала жизнь нашей семьи, на него у нас вся надежда, свеженький из типографии экземпляр торжественно вручила отцу, он звонит:

— Поверишь ли, — говорит мне, — читаю, смеюсь до слез…

После школы папа тулил меня в МГИМО, который окончил с отличием, чуть ли не первый военный выпуск, я уже об этом писала, нанял мне аутентичных репетиторов из этих священных стен, откуда, как горные орлы, взмывают и разлетаются по миру дипломаты, международные журналисты, историки, экономисты. Все было предусмотрено и просчитано до мелочей, но когда стали сдавать документы, папа, бедный, с ужасом обнаружил в моей школьной характеристике фразу: «Не отличается особой пунктуальностью».

— Боже мой! — вскричал он. — С такой характеристикой тебе даже в ПТУ нечего соваться! Только безнадежно пропащему человеку без тени перспектив можно залепить в характеристике с места учебы такую дребедень.

Пришлось нам свернуть с этой столбовой дороги к блистающему миру на более скромную стезю и с тем же прицелом сдавать экзамены в Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы.

— Слава Всевышнему, что ее туда не приняли! — радовалась тетя Маня из Витебска. — А то выскочила бы за негра, укатила бы с ним в… Зимбабве. А у того там еще пара жен в юбках травяных и семеро по лавкам — все черные, босые, с кольцами в носу, сидела бы в джунглях до скончания времен, мыкалась, вернуться не на что, только локти кусай и голову пеплом посыпай!..

А впрочем, какая разница, главное, быть открытым для людей и сохранять одновременно тайную и недосягаемую связь с мирозданием. Я стремлюсь к морю, к небу, ко всему, что так близко и так далеко. Ты идешь на полсантиметра от земли, уже не на три, но на пол… Ничего, мы включаем в себя и пространство, и время, детство, старость, и семя, и дерево, корни и цветы, с каждым шагом открываются немыслимые горизонты и причинно-следственные связи.

Встретила тут подругу детства, с которой в детстве обретались в пионерском лагере. Она мне и говорит:

— Помнишь, как ты апельсины под тумбочку закатывала? Их не разрешали хранить в тумбочке. А ты закатишь и забудешь. Воспитатель отодвинет тумбочку, а там вечно — твои тухлые апельсины.

— Какой ужас, — говорю.

— Ничего подобного, — она отвечает. — Я недавно прочитала, что запах тухлых апельсинов повышает тонус!

Аромат тухлых апельсинов лег в основу моего неизбывного жизнелюбия.

Недаром я чувствую в себе какой-то цитрусовый запал, который только разгорается с годами, что меня подвигло осваивать фламенко. Кто я была такая — до фламенко? Хожу, ссутулившись, смущаясь рубенсовских форм своих… Отныне с этим покончено. Учитель огненного чувственного фламенко, знойная Долорес, открыла для меня неведомые грани женских чар:

— Женщина имеет только плечи, голову и грудь, — она провозгласила на первом же занятии. — Лоб у вас на груди, лицо — на животе. Каждое движение начинается с импульса — ах! — подбородок вскинула… Зачем так резко? Шейные позвонки надо беречь, они уже не те, что прежде: где ваша кантиленность жеста? Линейка на спине и поплыла — с груди!.. Стоп-стоп-стоп! Что вы, как сваренные вчера макароны? …Кого-то пленить — движение бедра и поправить волосы. Всё. Успокоились. Никакой физиологии! Не дай бог еще что-то упадет!..

Благодаря усердию Долорес я стала из гусыни лебедушкой, «клоун начинается только после сорока лет» — говорил Карандаш, так и настоящая сеньорита, и звон ее кастаньет! В результате в метро ко мне наклонился огромный дядька в кепке, с усами бывалого байкера, некогда популярными среди ковбоев на американском западе.

— Лапуль, — он начал философский разговор, — как быстро бежит время!.. Жизнь пролетела — я и не заметил. Тебя как зовут? О, господи, у меня первая жена была Марина, вторая тоже Марина, и теперь ты у меня — Марина. Дети есть? Сколько? Один??? А у меня пятеро. И трое внуков. Поехали ко мне? Я тебя не зарежу, это точно, об остальном договоримся. Ты когда-нибудь спала с горнолыжником?

— Ну, это когда снег выпадет, — говорю.

— Не тяни! — предупредил он. — Тебе вообще уже надо торопиться, пока глаз не погас. Телефончик не дашь? Ну, конечно, нас-то много таких, а ты одна. Оглянись! — он вскричал на весь вагон. — Ты взгляни на любого вот этими своими глазами — у каждого встанет!

— Ой, брешете, — говорю я.

— Дай руку! — он воскликнул. — Дай свою руку, я тебе докажу!!!

Когда я Лёшику рассказываю, что на улице или в общественном транспорте на меня кто-то обратил внимание, он спрашивает неизменно: а вот этот человек — он был в трезвом уме и доброй памяти?

Да, люди они подвыпившие, как правило. Ну и что? Зато у меня за последние три месяца набралось два подобных случая. Второй такой: гуляю с собакой во дворе — у нас английский сеттер Лакки, вылитый Бим Черное Ухо, только ухо рыжее, когда-то в жуткий мороз я купила щенка на Птичке, таксист еще спрашивал — на кой тебе собака, а я отвечала ему: по причине острой нехватки любви и душевного огня… Так вот, с той поры минуло семнадцать лет, мы с Лакки, не торопясь, прохаживаемся около овощного магазина, а на ступенях — кавказец с мрачным и гордым взглядом.

— На охоту ходишь? — он спрашивает у меня.

— Нет, — говорю.

— Зачем собаку зря тратишь?

И, не дождавшись ответа, с чувством гипертрофированного достоинства предлагает мне …свое сердце, ибо он где-то здесь квартирует и ему как раз удобно встречаться с женщиной по месту жительства. Тамаз его звали.

— Вы презентабельный мужчина, — говорю я со всем уважением. — Но у меня много работы и мало времени.

— А что ты делаешь?

— Пишу роман.

— РОМАН???

— Ну да, — говорю, — а вы чем занимаетесь?

— Коммерцией занимаюсь, — ответил он горделиво, — спекуляцией занимаюсь. Думаешь, ты мне нравишься? — доверительно продолжал он. — Мне просто скучно, понимаешь? Мне нужна женщина в Москве. Я уехал, она меня ждет. Я приехал, у нее остановился.

— Я понимаю вас, — говорю я. — Но мой муж очень не любит, когда у нас кто-то останавливается. Вы лучше вечерами наблюдайте за кометой, сейчас на вечернем небе отлично видно комету Хейла-Боппа! Это развеет вашу тоску. А когда вы освоитесь тут и сколотите капитал, советую приобрести небольшой телескоп, который вы установите на крыше овощного магазина… Вашему взору, Тамаз, откроются звезды, галактики, сверхплотные карлики и холодные гиганты, и тут же крохотные частицы, которые не только невидимы, но невесомы… Кстати, мы можем сходить с вами в планетарий…

— И что на это ответил Тамаз? — поинтересовался Лёша.

— Он сказал: «Слушай, если ты сама не хочешь, — познакомь с подругой!»

Я мысленно перебрала в голове, кого бы из моих подруг мог осчастливить этот скучающий чайльд-гарольд, особенно те пришли на ум, у кого высокий холестерин, поскольку одной моей старой подруге Лёша так и заявил: «Уровень твоего холестерина соответствует твоему темпераменту!», — но ни на ком не остановила выбор.

Кстати, когда я закончила предыдущий роман, решила — всё, отныне только повести и рассказы: большая вещь страшно выматывает писателя, ты становишься одиноким, потерянным, отчаявшимся созданием, живущим радостями загадочного мира.

И тут же во мне забрезжил замысел нового романа.

Вокруг любимые старики погружаются в беспамятство. Я выкраиваю время, полдня еду на перекладных, покупаю гостинцы. А назавтра слышу: