Эпик Московского уезда.

— В такое время калитки у всех давно закрыты, не войдёшь, — возразил Митрофан Васильевич.

— Зачем в калитку? Перекувыркнулся через забор и всё. Мы так часто делаем, — мальчишка поглядывал на урядника озорными глазами.

— То-то я смотрю у тебя штаны все в заплатках, — улыбнулся в ответ Купавин. — Что ж пойдём по участкам смотреть.

Как вы думаете, нашли?… Конечно, нашли! Юный следопыт оказался прав.

Минут через сорок те же мальчишки обнаружили Мишку, мирно посапывающего по другую сторону забора. Со стороны участка, вплотную примыкающего к пожарному депо. Ну не паразит ли? Он, вероятно, перемахнул забор этим самым кувырком, о котором говорил парнишка и, упав на куст полыни, моментально уснул.

— Что мне теперь с тобой делать, болван? — урядник с остервенением тряс смотрящего осоловелым взглядом пьяницу. Плюнул и потащил, ругаясь, в кутузку.

Два следующих месяца Мишка «Баламут» трудился на постройке новой конюшни. Вместе с почтовыми и нанятыми на средства общества строителями. И, главное, практически не пил, потому что Купавин каждый день после обеда выбирал время между своими делами и приходил проверить его. А урядника Мишка искренне боялся и потому старался на стройке изо всех сил. Но не мог же Митрофан Васильевич каждый день ходить за ним, как за маленьким ребёнком. Построили конюшню, хорошую просторную и запил на радостях Мишка пуще прежнего. Ему лишь бы повод был.

Или вот ещё была история с привидением. Явление духа умершего, так сказать. Прямо, как на модных нынче спиритических сеансах. Пришла такая мода из Америки на Запад, ну и потом к нам угодила естественно. Мы же в России всегда стараемся им подражать. Правда, с опозданием. Вместо того чтобы что-нибудь своё придумать. Да простит меня любезнейший читатель, ворчу по привычке.

Сделали как-то мальчишки в Торлецкой дубраве себе развлечение: добыли толстую крепкую верёвку и привязали её к дереву. С одной стороны к крепкому высокому суку, с другой закрепили палку, чтобы на ней сидеть. Получились большие размашистые качели. Ребята залезали друг другу на плечи, а оттуда на верёвку и раскачивались целый день, пока не стемнеет. Вся детвора из посёлка туда ходила.

Однажды осенним днём к вечеру, мальчишки пришли в Канцелярию пристава возбуждённые. Перебивая один другого громко начали рассказывать Штольцену о произошедшем:

— На наших качелях провидение!..

— Повешенный на верёвке!..

— В белом саване, как на покойниках!..

— Подождите, — спокойно сказал Иван Августович. — Давайте кто-нибудь один расскажет по порядку, а остальные помолчат немного. Вот ты, например.

Мальчик, на вид постарше остальных, шикнул на своих друзей и, кашлянув для солидности, начал:

— Мы сегодня решили сходить второй раз в дубраву покачаться. Хотели попробовать, как в темноте получится. Можно было и с факелами. Интересно же. Уже смеркаться начало, когда мы подходили. Вдруг видим — на нашей верёвке кто-то уже раскачивается: огромный, белый и ревёт, как медведь. Мы подумали — привидение. Испугались, конечно, немного. Решили Вам рассказать.

— Правильно сделали. Я, правда, материалист и в потусторонние силы не верю. Да и белые медведи в наших местах не водятся. Попробуем разобраться.

Штольцен позвал Купавина, как раз собравшегося пройтись по постам, проверить охрану.

— Митрофан Васильевич, тут ребятам призрак мешает на качелях качаться. Помогите, пожалуйста, — и передал уряднику суть происшествия.

— Ничего, если надо то и привидение арестуем, — улыбнулся Купавин и потрепал рыженького паренька по шевелюре. — Показывайте свои качели.

Когда урядник во главе шумной компании подошёл к дереву, никакого призрака уже и в помине не было.

— Вы не думайте, что нам померещилось, — не унимались ребята. — Не может же всем сразу одинаковое привидеться? Правда, было! Белое и завывало. Истинный крест!

— Согласен. Всем сразу не могло. Может, одному показалось, а другие просто поверили? А?

Мальчишки возмущенно зашумели.

— Ладно. Сейчас возьмём несколько охранников и прочешем ближнюю часть дубравы, до прудов. Если не найдём вашего призрака, то будем считать, что он покинул наш мир. Согласны?

Малость попритихшие ребята согласились. Что им оставалось делать? Хотя до страсти любопытно узнать, что это было. В таком возрасте каждый из нас хоть раз собирался со сверстниками тёмным вечером и пугал друзей страшными рассказами. А потом, вздрагивая при каждом шорохе, пробирался домой. Удивительно страшно и ужасно любопытно.

Так, выстроившись цепью, экспедиционеры прошли дубки, и вышли к берегу ближнего пруда. День, несмотря на разгулявшуюся осень, выдался тёплый и солнечный. Вода в пруду нагрелась и теперь, с наступлением сумерек, когда солнце спряталось, и воздух стал остывать, над водой стелился белёсый туман. Он словно вата поглощал окружающие звуки, и, казалось, обступающая людей явь находится где-то в стороне. Последние лучи, спрятавшегося за горизонт солнышка, подсвечивали волшебным пламенем белые языки испарений.

… На противоположном берегу пруда сидело привидение…

Все разом ахнули. Действительно: большое и белое, как говорили мальчишки. Призрак сидел неподвижно, склонив голову набок. Сквозь туман казалось, что он медленно раскачивается из стороны в сторону. У Купавина в глубине души что-то шевельнулось. Смутное подозрение.

— Делимся на две группы, — тихо проговорил урядник. — И осторожно обходим с разных сторон. Охранники впереди.

… Когда подошли совсем близко, привидение вдруг встрепенулось, подобрав полы белой одежды, и с уханьем понеслось в чащу. При том, смешно задирая мосластые ноги. Погоня продолжалась часа полтора. Думаю не нужно объяснять, что в роли призрака выступал Мишка. В ту пору он пытался трудиться в поселковой аптеке. Приносил из подсобного помещения огромные бутыли и ящики с ингредиентами для лекарств. Ему, как и всем работникам аптеки, полагался белый халат. Для изготовления лекарств требуется стерильность. А основная составляющая разных там настоек, какая? Медицинский спирт. «Баламуту» этого объяснять не нужно. Вот его и понесло на приключения. Детство, видите ли, вспомнил.

Ещё раз прошу прощения, уважаемый читатель. Что-то я увлёкся. Просто хотелось рассказать о рядовых происшествиях, случающихся в Новогиреево, о буднях Митрофана Васильевича. Да и Мишка очень уж типичный персонаж.

Итак, продолжим…

* * *

После телефонного звонка Купавин зашёл к Рябичкину на телеграф. Идти было близко, треть версты. Телеграф находился в одном здании с почтой и располагался недалеко от железнодорожной платформы. Полиция посёлка поддерживала связь с управлением и по телефону и через телеграф, только последний использовался для передачи самых важных и секретных сообщений. Так постепенно и зародились товарищеские отношения между урядником и телеграфистом.

Алексей Яковлевич Рябичкин был в канцелярии пристава своим человеком, и ни одно более-менее серьёзное расследование не обходилось без его участия. Молодой, активный, приверженец всех современных изобретений и новейших научных теорий, он запоем читал Конан-Дойля и увлекался криминалистикой и шифрованием информации — для чего был использован полицией при передаче секретных донесений в Уездное управление и жандармерию.

Неповторимое очарование юности светилось в его распахнутом навстречу жизни лице. Тёмные густые волосы, непоседливо вьющиеся от самых корней, Рябичкин зачёсывал со лба назад, а они снова пытались сбежать и прядями застилали глаза. Широкие брови, словно две, повернувшиеся друг к другу, запятые. Припухшие губы молодого человека совсем недавно бывшего отроком. И, главное, чистые открытые глаза, с удивлением взирающие на этот, полный чудес, мир.

Родился и жил Алексей в селе Ивановское, что находилась за имением Торлецких в стороне от дубравы. Село стало так называться, когда крестьяне в семнадцатом веке построили деревянную церковь Рождества Иоанна Предтечи. Шли годы, и теперь уже каменный храм радовал слух прихожан малиновым звоном своих колоколов. В семье Рябичкиных было семеро детей. Жили небогато, но дружно. Родители и братья с сёстрами душевно любили младшенького Алёшку и прощали ему большинство озорных выходок, а мальчишка был шустрый, везде совал свой маленький курносый нос. Видя такую прыть, отец в последствии и посоветовал ему обратить внимание на технику. Время было такое: «железный» век набирал обороты, и в любом деле старались применять механизмы. Так, в конце концов, Алексей и стал телеграфистом в дачном посёлке. Ему выдали форму, китель с нашивками и все сельские девушки были в него влюблены, но он был холоден, как лёд и гордо вышагивал по деревенским улицам домой с работы.

— Здравствуй, Алёша! — обратился к нему Купавин. — Слыхал про убийство возле болота?

— Да, уже наслышан! Слухи в нашем посёлке распространяются со скоростью звука. Соседка убитого рассказала о случившемся кондуктору конки, а тот уже разнёс по всем углам. Он посчитал своим долгом на каждой остановке рассказать об этом происшествии всем вновь вошедшим пассажирам. Мне, например, поведал молочник.

— Не знают, наверное, только будочники из отряда сельской стражи. Спят себе, как невинные дети, обняв ружьё.

— Вы вот всё шутите, Митрофан Васильевич, а как в таких условиях сохранить тайну расследования. А если нужная информация попадёт к преступнику и он затаится или, наоборот, решится на новое преступление. Тому, кто один раз переступил черту уже всё равно.

— Ничего, Алёша, ничего. Пока какой-то секретной информации не наблюдается — обычное убийство. Вот сейчас приедет врач, может он чего скажет. Единственная любопытная деталь которую я успел заметить — это потайной шкафчик с какой-то стеклянной трубкой с опилками. Похоже на фитюльки из современных изобретений.

— Митрофан Васильевич! — глядя по сторонам, с укоризной воскликнул Рябичкин, но за шумом телеграфных аппаратов вроде никто не слышал.

— Ну ладно, ладно. Ты когда сам посмотришь, может и узнаешь, что это. Ты же у нас будущий инженер.

Алексей Рябичкин грезил наукой. Он мечтал поступить учиться в Технологический институт в Санкт-Петербурге и этим летом хотел сдавать вступительные экзамены. А ещё он очень не любил убийства и вообще преступления. Алёша разумел человека венцом творения природы, и разрушать его он считал просто ужасным. Наоборот, весь ход развития прогресса должен служить во благо человеку, облегчать ему жизнь и насколько возможно увеличивать её продолжительность.

Наш телеграфист находился в том прекрасном возрасте, когда жизнь кажется бесконечной, наполненной удивительными открытиями и новыми впечатлениями. Ах, молодость, зачем ты проходишь?! Была бы ты, как весна и возвращалась снова и снова, чтобы человек, очнувшись от суровости жизни, как от зимы, мог опять восторженно полюбить этот мир…

Алексей умел и не боялся любить. Божественным высшим существом для него была Мария Ильинична Борисова — дочь известного в посёлке богача-мануфактурщика Ильи Лукича Борисова. Не влюбиться в такую девушку было невозможно: высокая, стройная, с длинными русыми волосами, с чувственными, словно розы утром, губами. Великолепные серо-зелёные глаза поглощали бездонными глубинами. Уголки были немного вытянуты, отчего они приобретали восточную миндалевидную форму. Потомки крымских ханов Гиреев передавали девятнадцатому веку свой привет. Ко всему прочему, Мария Ильинична была добра и спокойна характером, умела ценить хорошую шутку и верные дружеские отношения. Да что там говорить, она была первой красавицей в посёлке и самой завидной невестой.

Отец её — «тряпичник», как его звали в посёлке, Борисов имел собственную мануфактуру по производству тканей в Калязине, содержал мастерскую модной одежды, здесь же в собственном доме, и давал за Машенькой очень большое приданное.

Одним словом телеграфист пропадал. Жениться на такой невесте простому человеку было немыслимо, и при встрече с ней он всегда не знал, как быть и опускал глаза. Эта мысль была нестерпима для него, но всё же он не терял надежду. В планах Алексея было поступление в институт и получение звания инженера. При такой тяге к технике он чувствовал, что может добиться успеха на этом поприще и заработать состояние. Только бы Машенька дождалась его. При её красоте женихов было — хоть отбавляй, а Алексей, как назло, сам не мог никак ей открыться — мешала врождённая скромность. И от этого наш герой не спал ночами, страдал и надеялся.

Любовь, любовь, зачем ты дана нам господом? Когда весь мир сжимается в одну точку, которой является любимый человек, когда страдание и безмерное счастье находятся рядом и молниеносно переходят друг в друга, когда жизнь человека может или разбиться навсегда или годами сиять, как бриллиант — что ты такое?

От этих мыслей Алексея отвлёк урядник:

— Надо идти. Иван Августович ждёт нас. Да и врач, если не занят, доберётся из Москвы довольно быстро.

— Да, конечно, Митрофан Васильевич, — ответил Алёша. — Только сообщу начальнику и возьму инструменты.

Надо сказать, что Рябичкин сам сделал набор инструментов для снятия отпечатков пальцев и держал его на работе для таких вот случаев. Фотографу из Уездного управления оставалось только сделать их снимки.

Через пятнадцать минут урядник и детектив-телеграфист шагали вдоль Гиреевского проспекта по направлению к Торлецкой дубраве.

Алексей прижился в Канцелярии пристава, и, в последнее время, там его можно было встретить чаще, чем на телеграфе. Старший телеграфист был не очень этим доволен, но отказать в просьбе Штольцену не мог. Вот и разрывался Алексей между двумя работами. Народная молва в посёлке отреагировала мгновенно, и пошли разговоры о новом «сыскном агентстве». Интерес жителей к полиции всегда оставался неизменен. Загородная жизнь тиха и размерена, а если что и случалось, то без полиции не обойтись.

Любимым местом для обмена новостями и мнениями являлся ресторан на Гиреевском проспекте, где праздная публика весело проводила время. Это был большой дом, первый этаж которого, практически полностью, занимали два одинаковых больших зала, заставленные деревянными столами и стульями. На втором этаже находились отдельные кабинеты для желающих уединиться. Во всех помещениях было чистенько, столы застелены скатертями, сделанными из той же материи, что и занавески на окнах. Атмосфера располагала к приятному времяпрепровождению, и народу в заведении всегда хватало. Разных общественных сословий и разного достатка.

Здесь можно было услышать и увидеть примерно такой разговор…

— Я вам говорю, Штольцен у них голова, — громким шёпотом сообщал толстый господин в полосатой жилетке, из кармана которой торчала золотая цепочка от часов. — Телеграфист — руки, а урядник — ноги.

— Что же это вы их прямо на части расчленили? — ответствовал другой, сухощавый, в плотно застёгнутом мундире и с моноклем на правом глазу. — Если пользоваться вашей терминологией, я бы сказал по-другому: Штольцен — это сердце, телеграфист — голова, а Купавин — и руки, и ноги.

— Будет вам, ей Богу. Какая разница: кто на что похож. Главное, что у них ловко получается, — третий собеседник носил большую окладистую бороду, расчёсанную на две стороны, которой в данный момент и возил в салате «Оливье», так как нагнулся низко над столом.

Да, дорогой читатель, в том самом знаменитом на всю Москву салате «Оливье». Хотя, конечно, не совсем в том. Настоящий салат «Оливье» делался только в одном месте: в популярном трактире «Эрмитаж» на Трубной площади и нигде более. Всё остальное — попытки подделать оригинал. И попытки неудачные.

— Тут я с вами согласен. Все трое друг друга прекрасно дополняют, — кивнула полосатая жилетка. — Как-то всё у них само собой по местам расставляется.

— И заметьте, господа, — борода снова ринулась в салат, — Практически всегда с положительным результатом. Не везунчики ли. Положительно, я удивляюсь.

— Не надо торопиться, — скептически сказал монокль. — Втроём они работают не так уж давно, поглядим, что будет дальше. Вся ответственность лежит, естественно, на приставе. Если случиться осечка, то его погоны под ударом. Рябичкин вообще служащий телеграфа, а с урядника какой спрос — его задача за преступниками бегать.

Все трое помолчали, потом жилетка сказала:

— Давайте-ка лучше водочки выпьем. А? «Слёзы вдовы Поповой» я очень уважаю. За здоровье полицейских чинов.

Рука его потянулась к наполовину опорожнённой четвертной бутыли водки, стоящей посередине стола…

Не будем им мешать. Выйдем потихонечку из ресторана на крыльцо и отправимся по следам наших детективов.

3

… К тому времени, когда Рябичкин и Купавин добрались до места происшествия, врач, фотограф и лекарский ученик были уже там. Коляска, на которой они приехали, стояла перед главным входом на участок. Рядом с ней собралась большая толпа зевак со всех краёв посёлка. Это, как всегда, были одни и те же люди, собирающиеся на все происшествия в Новогиреево. Любопытство и тайная радость, что это произошло с другими, полностью завладевало слабыми душами. Как только известие о каком-либо новом случае распространялось по посёлку, они тотчас неслись со всех ног. Жаль их. Эти люди и не догадывались, что у человека может существовать иная, духовная жизнь и ему по силам самому создавать события окружающего мира.

Становой пристав отрядил к главной калитке охранника, и тот не давал любопытным пройти на территорию дачи. Публике не оставалось ничего другого кроме как заглядывать за его спину и пытаться увидеть хоть что-нибудь.

Пробившись сквозь толпу, урядник и телеграфист вошли в дом. В руках у Рябичкина был небольшой чемоданчик с инструментом. Нёс он его, как новорожденного ребёнка, бережно и гордо. Гордиться действительно было чем — такого набора инструментов и химикатов не существовало более нигде в России. Он был уникален, ведь при его создании Алексей пользовался не только традиционными достижениями криминалистики, но и собственной смекалкой и обширными знаниями во многих областях науки. Митрофан Васильевич старался не уступать и тоже вышагивал важной походкой, так как считал чемоданчик их общим достижением и старался быть с ним, что называется — «в одном кадре». Хотя, конечно, даже само слово криминалистика было для него сродни китайским иероглифам. Но Купавин, как человек опытный, умел скрывать своё незнание за многозначительным молчанием.

Алексей же хорошо знал этот новомодный термин и много раз перечитал книжку одного следователя из Австрии, который и ввёл его в научное употребление. Труд назывался: «Руководство для судебных следователей, чинов жандармерии и полиции».

Основной причиной возникновения новой науки явилось появление в крупнейших развитых странах организованной преступности. Бороться с ней правоохранительным органам стало гораздо труднее, и без использования специальных знаний сделать это было практически невозможно. Сбор вещественных доказательств теперь опирался на знания других наук: химии, физики, баллистики и, конечно, медицины. И в России стали появляться судебные медики, специализирующиеся на использовании особых свойств крови или исследовании волос. Рябичкин старался не отставать от прогресса и ездил в Москву посещать научные библиотеки. Любопытство продолжало вести его по жизни.

Коллеги из Уездного управления только приступили к работе, и, после взаимных приветствий, каждый занялся своим делом. Фотограф зафиксировал положение тела, после чего убитого перевернули на спину. Белое с синеватым отливом лицо Чуприльцева имело крупные черты и немного вытянутую форму. Тёмные вьющиеся волосы облепили лоб, словно речные водоросли. Нос, и без того длиннее среднего, заострился и выглядел инородным предметом на общем фоне. В остановившихся глазах, широко раскрытых и ещё совсем недавно излучающих жизнь, застыло удивление. Никакого страха, а тем более ужаса, как об этом пишут в детективных романах, в них не было.

На груди Чуприльцева были две небольшие, но судя по количеству крови, серьёзные раны. Очевидно, это были следы от ударов ножом.

— Всего два удара, — сказал врач, — Как будто хирург оперировал. Лезвие ножа длинное, тонкое и отточено, как скальпель. Поэтому и края ран аккуратные без рваных кусков. Похоже, что здесь поработал профессионал.

— Скажите, — решил уточнить Штольцен, — Почему тогда не один удар?

— Профессионал, но всё же не врач. Видимо решил ударить ещё раз для верности. Хотя оба раза попал точно в сердце, оттого и крови столько. Фома, ты всё записываешь?

Лекарский ученик Фома имел своей обязанностью фиксировать все заключения своего начальника в медицинский отчёт, представляемый в Уездное полицейское управление. Доктора он боготворил и считал светилом медицины:

— Конечно, конечно. Всё записал, как положено, не извольте беспокоиться.

Фома был немного толстоват и неуклюж, но его пухлые пальчики быстро бегали по листу бумаги. Медицине он был предан по-настоящему и клятву Гиппократа считал высшим достижением человеческой цивилизации. Стать земским врачом — вот цель, которую ставил, родившийся в бедной семье, Фома. Надеяться можно было только на свои силы. В этом стремлении к самосовершенствованию у них с Рябичкиным было много общего, и возникла взаимная симпатия. К тому же, они были приблизительно одного возраста.

— По всей видимости, — продолжал врач, — Убийство произошло ночью, где-то между полуночью и двумя часами. Я могу ошибаться где-то на час или два, ведь окно было открыто всю ночь и в комнате стало довольно холодно. Химические процессы в организме покойного замедлились, а когда открыли окно, мы точно не знаем.

— Убийца, должно быть, обладал недюжинной силой, — пристав задумался…  — Раны очень глубокие.

— Не обязательно, Иван Августович, — ответил доктор. — Если нож хорошо заточен, то такие повреждения мог сделать даже подросток. Или женщина.

— Вы так полагаете?

— Безусловно. Здесь более важно знание человеческой анатомии и точность удара.

— А что вы можете сказать об изначальном положении тела? Какие-то особенности.

— Скорее всего, смерть наступила почти мгновенно. Удары были нанесены быстро, и Чуприльцев успел только схватиться руками за рану и повалился вперёд. Убийца, очевидно, едва успел отскочить.

— И, чтобы не упасть, удержаться за край стола, — вставил Рябичкин. — И оставить отпечатки пальцев. Если, конечно, он не был в перчатках.

— Это уже по вашей с Митрофаном Васильевичем части. Вот и приступайте к осмотру.

— От себя ещё хотел бы добавить, — сказал доктор, — Что, вероятно, Чуприльцев знал своего убийцу, поскольку позволил ему подойти на расстояние удара и держался с ним открыто, так сказать, лицом к лицу.

— Безусловно. Я тоже подумал об этом. Будем определять круг знакомых убитого, — подытожил Штольцен.

Тем временем Рябичкин раскрыл свой заветный чемоданчик и начал доставать инструмент. На столе появились: большая лупа, банка с каким-то порошком и мягкая кисть для рисования акварелью. Комплектацией чемодана телеграфист занимался сам, используя знания, почерпнутые из книг по криминалистике и описаний похождений своего любимого литературного героя — Шерлока Холмса. Взяв лупу, Алексей Яковлевич начал осматривать комнату.

В подобных исследованиях Купавин всегда помогал своему юному товарищу. Он снял шинель, закатал по локоть рукава у кителя, взял со стола порошок и кисть и в таком виде ходил попятам за Рябичкиным.

Зачем он всегда закатывал рукава? Непонятно. Раков он, что ли, собирался ловить?…

На самом деле это означало высшую степень сосредоточенности. И делал своё дело урядник очень чётко и сноровисто. Когда Алексей находил отпечатки пальцев, Купавин макал кисточку в порошок и быстро обмахивал ею указанные места. На поверхности тотчас проступал рисунок папилляров, и уездному фотографу оставалось только сделать снимок. Для идентификации отпечатков часто качества фотографического снимка было недостаточно, и поэтому к отпечатку прикладывали чистый лист бумаги и прокатывали по нему валиком. В свой порошок Алексей добавлял угольную пыль, и качество изображений получалось очень хорошим.

Обследовав второй этаж дома таким способом, наши детективы спустились вниз. После кропотливого исследования всех помещений дома, собралась коллекция из отпечатков пальцев пяти разных людей. Штольцен сложил листки в папку с надписью «Дело Чуприльцева» и сказал: