Учение о боговдохновенности. Мартин Лютер и его место в экуменической проблеме боговдохновенности

Учение о боговдохновенности. Мартин Лютер и его место в экуменической проблеме боговдохновенности

Благодарность

Мне бы хотелось выразить сердечную благодарность проф. Сеппо А. Тейнонену, проф. Туомо Маннермаа, проф. Симо Кнууттиле, д-ру Ееве Мартикайнен и д-ру Хейкки Кириавайнену — тем людям, которые своей критикой и поддержкой помогли мне закончить эту книгу.

Я также признателен Лидии Кваас, великодушно предоставившей материалы из архивов университета Тюбингена, и Виргинии Джонсон, вносившей поправки в мой английский.

Хельсинки, Июнь 1985 Миикка Руоканен

1. Введение

1.1. Полемика в области исследования Лютеровского понимания библейской боговдохновенности

Изучение того, как Лютер понимал Святое Писание, приводит к обширной полемике. Для некоторых Лютер как Реформатор является представителем самой строгой формы, то есть буквальной библейской боговдохновенности. Однако другие исследователи утверждают, что ни одна теория библейской боговдохновенности не сообразна с богословием Лютера, поскольку считают, что эта тема вообще не интересовала его.

В конце XIX и начале XX столетий среди лютеранских богословов велось весьма оживленное обсуждение того, как следует относиться к вопросу о боговдохновенности Святого Писания. Между представителями старого протестантизма, которые унаследовали взгляды лютеранской ортодоксии XVII столетия и «современной» Ричлеанской школой неопротестантизма, которая придерживалась неокантианской модели определения христианской веры по этическим нормам и в свете человеческого существования, произошли сильные разногласия. Напряженная полемика велась между так называемыми лютеранскими фундаменталистами и прочими толкователями лютеранского богословия. Вследствие этого результаты исследований в области лютеранского богословия зачастую продиктованы догматическими положениями и попытками истолковать Лютеровские концепции таким образом, чтобы они соответствовали условиям современного мира.

Вальтер Рохнерт является одним из представителей старой формы толкования. Он изучил те изречения Лютера, которые затрагивают божественный характер Писания. Они в основном относятся к позднему периоду Лютеровского осмысления своих взглядов. Рохнерт заключает:

Библейские писатели получили от Святого Духа как импульс для того, чтобы писать, так и то, что они должны были написать, а именно, по содержанию и по форме (буквальное вдохновение).[1]

Рохнерт утверждает, что, поскольку Лютер придерживался буквального понимания боговдохновенности, он воспринимал Писание как Слово Божье не только в отношении его содержания, «но также и в отношении всего вторичного, так как Библия лишена каких-либо ошибок, противоречий и недостатков».[2]

Франц Пипер также говорит о том, что, в соответствии с учением Лютера, Библия является Словом Божьим, которое вообще не имеет каких-либо погрешностей, будь то историческое описание, указание времени или наименование местности. По мнению Пипера, Лютер придерживался того учения неограниченной, буквальной боговдохновенности, которое существовало в догматике лютеранской ортодоксии XVII столетия. Джон Ворвик Монтгомери развивает суждения Пипера в отношении толкования следующим образом:

«Говорить о том, что Лютер полагал достоверность Писания только лишь в богословском аспекте, а не в «деталях» — значит недопонимать самую суть учения Реформатора о Библии».[3]

Герман Зассе, в типичной манере для представителей старого протестантского толкования концепций Лютера, утверждает:

Положение об абсолютной безошибочности Священного Писания даже в тех вещах, которые не касаются веры, кажется, имеет в Лютере выразительного и авторитетного защитника. Нетрудно показать, что он ссылался даже для правоты исторических данных Библии на безусловную ценность для веры Священного Писания, как истинного и безошибочного слова Божья…. а именно на деле находятся у Лютера рядом обе вещи: убеждение, что Писание не содержит никакой ошибки даже в мелких исторических данных, и убеждение, что авторитету Писания не повредит, если такая ошибка случайно окажется.[4]

Зассе считает, что для Лютера Библия непогрешима во всем. Даже в том случае, когда встречается какая-либо мельчайшая ошибка, она никоим образом не влияет на богословский авторитет Писания как слова Божья.

Неопротестантское толкование Лютеровских воззрений представляет собой иную крайность. В соответствии с ним Лютер не считает Писание словом Божьим в полной мере. Написанное слово подобно закону до тех пор, пока оно не становится живым провозглашением, то есть словом Божьим в полной мере, Евангелием. Это живое слово связанно с устным провозглашением, которое основано на личном евангельском опыте и нацелено на пробуждение веры в сердцах слушателей. С точки зрения неопротестантов, в богословии Лютера Слово Божье не является записанным утверждением, но, скорее всего, действенным событием, гласом живым, услышанным и принятым через живое провозглашение. Также и Писание — только лишь потенциальное слово Божье, включающее свидетельство, однако, подлинное слово даруется через устное провозглашение Евангелия. Следовательно, в богословии Лютера не может существовать концепции библейской боговдохновенности.

Альбрехт Ричль обращает свою полемику против «материалистической теории познания» и «фактического богословия» ранних протестантов. В соответствии с неокантианским воззрением Ричля, христианство имеет отношение к сфере личности, человеческого духа и опыта, а не к сфере природной, познанию или метафизике. Следовательно, христианство должно быть освобождено от ложной природной объективизации и материализации.

Ричль желает рассматривать смысл библейского послания вне рамок какой-либо теории боговдохновенности. Он ссылается на исконно устный характер апостольского провозглашения как свидетельства, которое связано с насущными вопросами человеческой жизни. Личность, дух, опыт и устное провозглашение, в данном случае, неразделимы. Христианское послание следует рассматривать как «часть общего движения человеческого духа». В данном случае Новый Завет является творческим «источником для позитивного богословия». Для Ричля всякая теория о том, насколько были богодухновенны библейские писатели и апостолы, несущественна. В соответствии с его точкой зрения, такая теория, скорее всего, противоречит динамичной природе христианской веры. Противостояние строгой теории устной боговдохновенности привело к тому, что вся концепция библейской боговдохновенности была полностью отвергнута.

Вильгельм Герман в своем толковании учения Лютера использовал принципы Ричля. Он признает, что для Лютера Библия оставалась словом Божьим, однако, лишь только потому, что Реформатор все еще зависел от «наивного чувства уважения к догме». Личное динамическое богословие Лютера содержит идею «живого пророческого слова», которое не нуждается в какой-либо доктрине библейской боговдохновенности. Самым ценным у Лютера является то, что он подчеркивал «религиозный опыт», на основании которого воспринимал христианство как устный, живой диалог между Богом и человеком. Следует преодолеть, считает Герман, понимание Лютеровского подхода как буквалистского и полностью использовать динамику его богословия:

Богословы, которые отказываются от такого различия и хотят утвердить Лютерово учение в целом, не могут больше осуществлять законное почитание Священного Писания с полной уверенностью и не могут больше предполагать его прежде всего как общий наличный элемент духовной жизни у тех, кто хотят быть христианами…. Ведь никто не может уже утверждать мысль, что все слова Писания — это, словно слова Бога, безошибочное выражение истины.[5]

Следуя неокантианскими воззрениями Ричля и Германа, Карл Холл сформировал свое толкование Лютеровского богословия, в котором нет места для теории библейской боговдохновенности. В соответствии с учением Холла, для Лютера Писание обладало авторитетом на основании «религиозного опыта», который возникает вследствие встречи с Библией. «Наша личная внутренняя жизнь» и есть то место, где Дух Божий воодушевляет нас понимать слово Божие, которое содержится в Писании. Смысл не в том чтобы прочесть Библию, но услышать ее как слово Божие в форме живого провозглашения и христологического свидетельства.

В противовес строгой форме боговдохновенности, Рейнхольд Зееберг говорит о том, что у Лютера вообще не было положения о «механической и буквальной боговдохновенности». Он считает, что Лютер не был заинтересован в определении того, какова природа Писания, но концентрировал свое внимание на содержании, т. е. апостольском духе и провозглашении «пережитого слова Божия», а не на доктринальном определении боговдохновенности.

Не вдохновение Библии — основание Лютерова учения о слове Божьем, но пережитое слово Божье образует основание библейского вдохновения. Святой Дух, который направлял апостолов во всякую истину, становится с помощью их слова действующим также в сердцах позднейших христиан.[6]

Для понимания авторитета Библии важен только лишь христологический аспект:

Теперь эти книги должны быть представлены Святым Духом, следовательно, это может, согласно Лютеру, только к тому относиться, что Дух так действовал на авторов, что они совершенно понимали Христа и Его спасительную власть и давали этому пониманию выражение действенное на все времена. Это, пожалуй, будет, по мысли Лютера, вдохновением Священного Писания.[7]

Устное проповедование Христа является основой авторитета Писания, так как авторитет основан на переживании встречи с христологическим словом. Зееберг отвергает все попытки заключить учение Лютера об авторитете Библии в рамки теоретической концепции боговдохновенности. Авторитет зиждется только на вере, опыте и содержании Слова. Таким образом, Зееберг отказывается заниматься изучением происхождения Писания. Для него Библия достоверна и авторитетна в силу послания, которое можно услышать в провозглашении, а не на основании того, как, когда и каким образом возникли библейские книги. Следовательно, авторитет может быть принят только лишь по вере, возникшей благодаря провозглашению Слова Божьего, а не посредством изучения того, как формировалось Писание. Авторитет, основанный на переживании, может быть воспринят только в связи с живым свидетельством, то есть провозглашением Христа. Актуализация данного свидетельства воспринимается благодаря вербальным изречениям как устное исповедание.

Пауль Альтхаус утверждает, что, в соответствии с учением Лютера, Писания как таковые не являются Словом Бога. Понимание Библии как Слова Божьего полностью противоречит богословской мысли Лютера. По своему определению Слово Божье утверждается только лишь посредством субъективного «переживания сердца» при столкновении с христианским провозглашением:

При этом знание Библии как слова Божья обладает видом некоей действительной внутренней традиции…. Эта уверенность по поводу слова Божья дана, таким образом, уже не просто так, вместе с притязанием Библии на то, чтобы быть словом Божьим, но она от него явно отделена, она есть нечто новое, «субъективное», некий опыт сердца.[8]

Альтхаус, так же как и Адольф Гарнак, считает, что Лютер использовал некоторые основные черты «раввинистическо-католической» доктрины боговдохновенности. Следовательно, в высказываниях Лютера очень легко обнаружить те места, когда он рассуждает о божественном характере Библии, как в формальном, так и в буквальном смысле. Однако, по мнению Альтхауса и Гарнака, такие тенденции не имеют никакого отношения к самому богословию Лютера, но представляют собой чуждую, неосознанную и устаревшую форму богословия, которое присутствует в рассуждениях Лютера. Иными словами, эти тенденции полностью противоречат основным намерениям Лютеровского богословия.

Будучи типичным представителем неопротестантской школы, Альтхаус полностью отвергает понятие боговдохновенности при рассмотрении Лютеровского понимания Писания. В данном случае существенной величиной является только лишь устное провозглашение:

Устное слово остается всегда сущностным образом Евангелия. Писание приходит из устной речи и существует ради нее. Оно выступило посредником, как необходимое, однако только неизбежное средство на службе устного возвещения.[9]

Фридрих Байссер утверждает, что Лютер не считал библейский текст Божьим Словом, поскольку не нуждался в доктрине библейской боговдохновенности для своего динамичного понимания «живого» слова:

Когда Лютер делает ударение на положении «sola scriptura», то он при этом имеет в виду именно проповеданное слово, которое передает нам веру. Таким образом, внешнее слово для Лютера — это в первую очередь слово проповеди, нисколько не буква Писания. Внешняя сторона слова состоит не в его застылости как текста, но в открытости, в слышимости церковного возвещения. Когда Лютер ведет речь о «scriptura» или о «verbum», то он думает главным образом не о тексте.[10]

Помимо перечисленных выше богословских направлений, существует и еще одно, разработанное Отто Шеелем. Он рассуждает об уникальной апостольской боговдохновенности, основанной на содержании апостольского провозглашения Христа и записанной в форме апостольского послания:

Имеется некое вдохновение апостолов, произведенное Богом, непосредственное, отличающиеся от всякого позднейшего духовного извещения.[11]

Согласно учению Пауля Шемппа, «вера в самом процессе боговдохновенности является не просто основной частью богословия Лютера — она неотъемлема от него». Лютер обладал «слепой» верой в авторитет Слова Божьего, с которым человек сталкивается — как в Писании, так и в устном провозглашении. Однако достоверность и авторитет устного провозглашения целиком зависит от авторитета Писания.

Такт же как и Шемпп, Вильгельм Маурер считает, что Лютер имел ясное представление о библейской боговдохновенности. В своем понимании Лютеровской концепции боговдохновенности как апостольского наследия Маурер следует примеру Шееля. Происхождение апостольской боговдохновенности основывается на том авторитете, которым обладают апостолы, будучи свидетелями Христа. Изначально такое свидетельство представляло собой устное провозглашение, но вскоре оно приобрело письменную форму. Подобное апостольское свидетельство в письменной форме — такое же Слово Божье, как и свидетельство устное.

Следовательно, невозможно в принципе отделить устное свидетельство апостолов от их письменного свидетельства. Устное изложение, связанное с предшествующим Писанием, само снова стало Писанием. Устное апостольское свидетельство становится письменным словом Божьим.[12]

В результате проведенных исследований становится совершенно очевидно, что Лютеровская концепция библейской боговдохновенности постоянно подвергается серьезному изучению. Естественно, несмотря на очень широкий спектр исследований трудов Лютера, точный анализ его понимания библейской боговдохновенности еще не сделан. Любому исследователю в данном случае приходится сталкиваться с теми классическими проблемами, которые встречаются в богословии под наименованием «библейская боговдохновенность». Прежде чем продвигаться далее в области нашего исследования, нам следует провести более систематический обзор того, какова концепция библейской боговдохновенности в контексте христианского богословия, в экуменическом смысле этого слова.

1.2. Исследование экуменической проблематики библейской боговдохновенности.

Как мы уже отметили ранее, концепция библейской боговдохновенности представляет огромный интерес для лютеранских богословов. Вопрос о природе Писаний породил не только богословскую, но и конфессиональную полемику даже в рамках одной церкви (пример — лютеранские церкви США).

Более того, вопрос о библейской боговдохновенности является проблемой экуменического масштаба. Принцип sola scriptura, который был и остается основным вопросом полемики между католиками и протестантами, очень тесно связан с проблематикой боговдохновенности. К тому же, когда проводились критические исследования историчности Библии, вопрос о библейской боговдохновенности стал предметом споров и противоречий — как в богословской, так и в конфессиональной сфере, что привело к разделению и распрям. Нельзя не согласиться с утверждением Йоханнеса Беймера, который писал:

Сущность вдохновения останется, пожалуй, по-прежнему трудной и одновременно притягивающей проблемой для богословия.[13]

В области богословских исследований библейской боговдохновенности существует весьма ясный консенсус о том, что является в данном случае предметом исследования. Вопрос о боговдохновенности особенно тесно связан с происхождением и формированием Писаний. Почему Библия является столь исключительным произведением, которое обладает неоспоримым авторитетом в христианском мире? В каком смысле можно утверждать, что Господь лично повлиял на формирование Писаний? Следовательно, данная проблематика относится также и к содержанию Писаний. В каком смысле можно утверждать, что Библия является Словом Божьим? Вопрос о библейской боговдохновенности не затрагивает ни проблематики Слова Божьего, ни каких-либо форм библейского толкования (является ли данное толкование экзегетическим или герменевтическим).

Далее приводится систематический обзор вопросов, связанных с темой библейской боговдохновенности. Обзор имеет форму отвлеченного, теоретического анализа основных концепций, которые встречаются в богословской литературе, касающейся нашей темы.

Боговдохновенность является частью концепции откровения. Однако, в отношении боговдохновенности, данная тема строго ограничена рамками божественного откровения о спасении. Вопрос естественного богословия в данном случае не затрагивается.

Боговдохновенность является тем аспектом откровения, который рассматривается в богословии только в плане способности к восприятию и осознанию, которую дарует Господь в своем откровении, то есть как переживание человека, которое происходит в ходе откровения. Следовательно, боговдохновенность имеет отношение к теории восприятия откровения. Учение о боговдохновенности уделяет особенное внимание тому, как положения божественного происхождения появляются в письменной форме. Однако данную тему не следует ограничивать рассмотрением текстуальных вопросов. Библейская боговдохновеннбсть может быть правильно воспринята лишь в более широком контексте, когда боговдохновенность воспринимается как описание восприятия и осознания божественного откровения.

В отношении способности восприятия боговдохновенность является состоянием, которое может испытывать как отдельно взятая личность, так и группа людей. В обоих случаях человек, переживающий такое событие, воспринимается как пророк. Пророчество может быть экстатическим (видения, слышания, сновидения и т. д.), профетическим (в форме пророческого повествования) или представлять собой вдохновенное толкование существующих исторических фактов. И то, и другое может быть пророческим провозглашением, которое обретает письменную форму либо сразу, либо спустя некоторое время. Вследствие этого возникает классическая богословская проблематика — следует ли понимать боговдохновенность как:

1) только лишь восприятие откровения;

2) восприятие и одновременная запись откровения;

3) запись откровения, которое произошло ранее.

Вопрос о том, какова сущность откровения, отсылает нас к диалектической концепции в откровении: содержит ли откровение совершенно новую информацию или оно связано с той, которой мы уже обладаем? В какой степени откровение является переживанием и знанием, которые Бог дает человеку? Насколько оно обретает завершенный вид и вытекает из толкования существующих исторических фактов? В какой мере откровение основывается на переживании сверхъестественного, а в какой — на естественном осмыслении мира, истории и человеческого бытия в целом? В какой степени откровение обладает ясной формой, а в какой оно является тайным и нечетким? В какой мере откровение является устным общением? Насколько оно основывается на восприятии существующих фактов и осмыслении божественных деяний в мире? Является ли откровение определенным и продолжительным?

Для того чтобы дать ответ на все эти вопросы, следует рассмотреть три основных взгляда на откровения:

1. Откровение есть прямопаправленная сверхъестественная божественная информация, исходящая свыше. Данная информация не может быть воспринята человеком без сверхъестественного воздействия. Она ни от чего не зависит и является полностью завершенной. В данном случае концепция библейской боговдохновенности занимает центральное положение: уникальность откровения связана с формой восприятия и достигается благодаря боговдохновенности и через людей, избранных Богом специально для восприятия и написания божественного послания. Такое понимание откровения характерно для догматических взглядов лютеранских фундаменталистов.

2. Откровение не дает сверхъестественного познания божественного, но просвещает нас в области истории и человеческого бытия. Согласно этому воззрению, откровение «обладает информацией снизу» и обретает завершенную форму в существующем мире. Оно неиссякаемо. Содержание такого откровения определяется той взаимосвязью, которая существует между силой послания и бытием, то есть его способностью оказывать влияние на мир.

В этом случае откровение не содержит какой-либо боговдохновенности, поскольку аутентичность и авторитет библейского послания никак не гарантированы формой восприятия и осознания. Единственным критерием при определении авторитета послания является его подлинная «жизненность». Второй тип откровения ясно прослеживается в современном неопротестантизме, как это уже было описано выше.

3. Откровение содержит новое божественное послание. Оно является сверхъестественным знанием о божественной воле и таинствах, однако обретает завершенную форму только в ходе истории, в фактах и в человеческой жизни. Такое явление можно осознать как божественное действие, направленное ко спасению человека. Откровение также может присутствовать в обществе людей, которые только что обрели веру. В данном случае боговдохновенность рассматривается как категория пророчества или свидетельства. Данное учение позволяет строить разнообразные теории по поводу библейской боговдохновенности и четко прослеживается у некоторых неопротестантских богословов, а также среди тех, кто придерживается «средней» школы толкования.

Первый и третий типы откровения формируют основания для различных теорий боговдохновенности. В свете учения о восприятии боговдохновенность может быть либо непосредственной, либо интегрированной. Непосредственная боговдохновенность происходит с помощью сверхъестественных явлений или в экстатическом состоянии. Также она может явиться в форме особого божественного призыва, обращенного к пророку, дабы он провозглашал или записывал (или провозглашал и записывал) определенное послание. Очень важно отметить, что в данной форме прямой боговдохновенности пророк получает некоторое новое послание свыше. (Откровение от Иоанна является ярким примером направленной формы боговдохновенности).

Непосредственная боговдохновенность может также восприниматься как диктовка божественного послания (буквальная боговдохновенность). Благодаря теории о сверхъестественном происхождении Писаний, приверженцы непосредственной формы боговдохновенности обычно подчеркивают непогрешимость полученного текста.

Обычно непосредственная боговдохновенность связана с будущим или с обетованиями и предупреждениями; нередко она внушает мысль о «конце света». Откровение божественного послания может восприниматься как событие, происходящее одновременно с боговдохновенностью пророка. Поэтому в концепции прямой формы боговдохновенности доминируют такие понятия, как восприятие и сам пророк. Обычно такую форму боговдохновенности переживает личность, обладающая пророческим даром.

Интегрированная форма боговдохновенности может основываться на пророческом восприятии или толковании существующих фактов. Она также может быть новой формой постижения предыдущего откровения (содержания древних Писаний). В первом случае боговдохновенность может предполагать мыслительное или подобное ему просвещение пророка в отношении существующих фактов. Пророк может иначе взглянуть на существующий мир и историю (профетические произведения, посвященные истории в Ветхом Завете). В этом случае интегрированная форма боговдохновенности предполагает активизацию естественных человеческих способностей. Во втором случае — пророк благодаря более глубокому знанию или новой вере, через молитвенные размышления или особое молитвенное состояние (в Псалмах) может приобрести новое осмысление древней истины.

Очень важно, что интегрированная форма боговдохновенности предполагает наличие между Богом и пророком некоего посредника. Это могут быть, например, исторические факты, древние документы или нечто подобное. Таким образом, между «древней» и «новой» истиной существует некоторое подобие единства и связи, то есть полученная информация не совсем нова. В этом смысле боговдохновенность обладает созерцательной, а иногда даже ретроспективной природой.

При непосредственной боговдохновенности пророк может требовать уважительного отношения к его посланию, поскольку он получил его весьма необычным образом. Однако в интегрированной боговдохновенности пророк подчеркивает содержание послания. Данное содержание заметно для всех, кто имеет око, дабы узреть. Следовательно, интегрированная боговдохновенность не вещает об апокалиптических событиях, но может содержать обетования и предупреждения о будущем. Личность, которая переживает откровение посредством интегрированной боговдохновенности, не получает указания что-либо записывать. Напротив, послание обычно сначала звучит в устном провозглашении и только затем кем-нибудь записывается (провозглашения ветхозаветных пророков, формирование Евангелия). Интегрированная боговдохновенность связана с содержанием божественного послания, а не с тем, каким образом это послание было получено. Именно поэтому она имеет отношение к концепции истинной боговдохновенности. Содержание (res) Писания обладает своим собственным авторитетом вне зависимости от личности пророка или способа сохранения данной информации в письменной форме.

Боговдохновенность может испытывать не только отдельно взятая личность, но и сообщество людей. Определенные факты и их пророческое понимание могут породить новый язык веры в среде верующих (как это происходило, когда апостолы начали проповедовать о Христе после дня Пятидесятницы). Авторитет текста является результатом согласия, водворившегося вследствие воздействия Истины на веру группы верующих людей. В соответствии с этим, зарождение текстов Нового Завета и ранней церкви может восприниматься как одно действие, производимое Христом. Составление согласия веры, то есть того, во что верит община, может быть сознательным решением одного из членов группы. Поэтому в данном случае нет никакой нужды в сверхъестественном или экстатическом состоянии. Однако существует и иная точка зрения, в соответствии с которой человек, записывающий откровение, может считаться избранным для этого действия. Следовательно, есть три основные теории библейской боговдохновенности:

Первую можно именовать непосредственной инструментальной теорией. Она особенно связана с формой восприятия того, каким образом возникло Писание. Что касается способа восприятия, то подобная теория предполагает непосредственный диалог между Богом и пророком, который, в свою очередь, и является орудием откровения. Особенное внимание уделяется происхождению Писаний. Каким образом Господь передает Свое Слово и как оно становится Писанием? Эта теория совпадает с первым типом, который описан выше.

Вторая теория может быть определена как теория интегрированного содержания. В ней в основном акцентируется способ осмысления. Главный акцент делается на содержании Писания. Какова глубина божественного откровения, которое было косвенно приобретено через определенного посредника? В соответствии с данной теорией, Библия не воспринимается как результат направленного экстатического или устного восприятия божественного откровения. Она рассматривается в основном как Слово Божье, объединенное со спасительными деяниями Бога в истории человечества.

Если акцентируется эффективность (продуктивность) содержания, то теория может именоваться теорией интегрированного продуктивного содержания.

Третью теорию боговдохновенности можно определить как теорию интегрированной общины. В данном случае способ восприятия боговдохновенности заново занимает первое место — не в связи с индивидуальными пророчествами (как это происходит в первой теории), но в отношении пророческого общества, то есть ранней Церкви. Данная теория подчеркивает общественный аспект восприятия. Писание существует, поскольку существует общество верующих, оно подобно выражению вероисповедного согласия. В соответствии с этой теорией, концепция боговдохновенного Писания не существовала бы вообще, если бы не было сообщества верующих, поскольку такое Писание объединено с верой этого общества.

Существует косвенное восприятие божественного откровения, происходившее в мировой истории посредством разнообразных источников. Следовательно, содержание откровения важнее способа его восприятия. Такая теория, однако, не исключает возможности того, что откровение может происходить через одного пророка, к которому Господь обращается напрямую, сверхъестественным образом. Однако в данном случае само послание и текст могут обладать достоверностью и авторитетом только лишь при общем согласии. Обе теории библейской боговдохновенности взаимосвязаны с третьим видом откровения.

1.3. Цель, методы и источники информации для исследования

Целью данного изучения является анализ концепции Мартина Лютера в отношении библейской боговдохновенности. Следовательно, мы постараемся определить, каково ее место в области экуменической проблематики. Главные вопросы заключаются в следующем: Каким образом Лютер понимал происхождение Писания? В какой степени его происхождение определяет божественное влияние? Каковы способы восприятия и осознания при выработке и написании библейских книг? Можем ли мы, в соответствии с учением Лютера, утверждать, что Господь является автором Писания и оно обладает уникальным авторитетом для всего христианского мира? Нам важно определить, в каком смысле Писание может считаться Словом Божьим.

Возникает естественный вопрос: является ли Лютер представителем направленной инструментальной теории или она не соответствует его богословию? Может быть, Реформатор придерживался некоторого подобия теории продуктивного интегрированного содержания, так же как и неопротестантские богословы, или он предпочитал разнообразные теории боговдохновенности, как это утверждают (хоть и не весьма четко) богословы, занимающие положение между теми и другими? Более того, существуют ли какие-либо доказательства, что в богословии Лютера имела место теория интегрированной общины?

Проблематика определения концепции Слова Божьего в богословии Лютера не включена в задачи данного исследования. Мы заинтересованы в определении Слова Божьего ровно настолько, насколько это связано с проблематикой библейской боговдохновенности. Следовательно, те традиционные вопросы, которые связаны с изучением соотношения между Законом и Евангелием, буквой и Духом, словом провозглашения и словом сакральным и т. д., в Лютеровском богословии не относятся к данному исследованию. Исследование начинается с обзора основных теорий библейской боговдохновенности, которые имеют место в истории богословия до периода Реформации (гл. 2). Оно включает рассмотрение богословских традиций Запада. Целью данного исследования не является составление учебника истории понимания боговдохновенности в западном богословии. Нам важно выделить основные теории библейской боговдохновенности в свете корректного понимания Лютера.

Анализ Лютеровской концепции библейской боговдохновенности занимает главную часть настоящего исследования (гл. 3–6). После проведения соответствующего анализа рассматриваются основные направления развития теории библейской боговдохновенности — как в богословии Лютера, так и после периода Реформации. Такое рассмотрение теории библейской боговдохновенности до и после Лютера необходимо для понимания особой роли Реформатора и того вклада, который он внес в изучение данного вопроса. В конце (гл. 8) дается оценка современной стадии обсуждения библейской боговдохновенности и рассмотрение того, какое место по отношению к ней занимает позиция Лютера.

В исследовании используется метод систематического анализа, благодаря которому выделяются структурные принципы Лютеровской концепции библейской боговдохновенности. В данном случае систематический анализ проводится для выявления основных структурных принципов Лютеровского понимания библейской боговдохновенности, а также для понимания соотношения данных принципов друг с другом и предмета богословия Лютера.

Источниками данного исследования являются письменные труды Лютера, «Веймарское издание». Анализ Лютеровских идей совершается в систематическом порядке. Все возможные отклонения или пропуски в развитии Лютеровской концепции библейской боговдохновенности подвергаются внимательному систематическому анализу. В ходе изучения рассматриваются все основные исследования Лютеровского понимания боговдохновенности Писаний.

2. Теории библейской боговдохновенности в католическом мире до Лютера

2.1. Освещение ранними учениями некоторых вопросов о происхождении Писаний

Более тщательное рассмотрение истории проблематики библейской боговдохновенности указывает на то, что идея пророчества занимает в ней доминирующее положение. Концепция боговдохновенности зародилась в период позднего иудаизма; сама по себе концепция пророчества древнее учения о боговдохновенности. Существуют весьма веские причины утверждать, что боговдохновенность относится к пророчествованию; такое понимание пророчества было обусловлено влиянием эллинистической культуры. Филон и Иосиф считали, что сердцем Ветхого Завета является пророческое служение Моисея, который таким образом воспринял божественный закон. В Ветхом Завете Бог избирает особенных людей для исполнения определенных задач, наделяет их своим Духом, просвещает их и, следовательно, наделяет способностью воспринимать и осознавать божественные проявления.

В период позднего иудаизма история еврейских Писаний воспринималась как нечто основанное на стремлении пророческого истолкования истории Израиля с точки зрения «Божьего замысла в отношении избранности». Книги мудрости также рассматривались как плод пророческой деятельности, которая происходит от созерцания божественного. Пророческое провозглашение считалось достоверным и авторитетным вне зависимости от того, имело ли оно устную или письменную форму. Изначально авторитетность пророчества основывалась на авторитете содержания пророческого послания. Вследствие эллинистического влияния роль и личность пророка приобрели большее значение. По мере того как усиливалось внимание, уделяемое пророческому озарению и рассуждению отдельных пророчествующих личностей, концепция боговдохновенности приобретала инструментальные черты. Тем не менее, в Ветхом Завете деяния пророка в основном воспринимались как диалог между Богом и человеком в отношении определенных существующих факсов в обществе Израиля. Идея властного призыва, а значит — апокалиптического пророчества были следствием влияния позднего иудаизма.

В Новом Завете ветхозаветные произведения воспринимаются как собрание пророческих книг, как «закон и пророки». Те, кто принимал участие в написании Нового Завета, воспринимали служение Иисуса Христа как исполнение «закона и пророков». Авторы Нового Завета не стремились привнести какие-либо «новые» истины. Для них в пришествии Иисуса Христа существует продолжение Ветхого Завета.

Пророческая концепция также доминировала во времена возникновения новозаветных Писаний. После дня Пятидесятницы все верующие считались боговдохновенным, пророческим и эсхатологическим обществом, которое ведомо Святым Духом. Апостолы были главенствующими пророческими личностями. Именно они, будучи свидетелями Иисуса Христа, провозглашали пророческое послание об исполнении Ветхого Завета в Иисусе Христе. Их провозглашение обладало авторитетностью — как в устной, так и в письменной форме. Писания Нового Завета полностью сформировались именно в таком апостольско-пророческом сообществе ранней церкви.

Более того, апостольское устное провозглашение и письменные послания воспринимались в ранней церкви как полностью авторитетные и достоверные свидетельства об Иисусе Христе, распятом и воскресшем. Данное содержание являлось сутью провозглашения, а не его формой. То, что возвещалось об Иисусе Христе, в основном, не касалось Его слов или деянии, но заключалось в пророческом и апостольском толковании важности свидетельства о кресте и воскресении для веры. В этом заключался характер боговдохновенного толкования значения Иисуса Христа для спасения мира; данное боговдохновенное понимание появилось в день Пятидесятницы.

Поскольку и послание, и ранняя церковь воспринимались как руководимые Божьим Духом, не было никакой нужды в определенной доктрине о библейской боговдохновенности. Новозаветные Писания естественно возникли в виде выражения веры ранней церкви. Они воспринимались как нечто единое и были особым гарантом поддержания истинного апостольского свидетельства и провозглашения об Иисусе Христе. Живя в боговдохновенном сообществе верующих, авторы Нового Завета не нуждались в восприятии особой боговдохновенности. Скорее всего, они даже понятия не имели о какой-то особой форме «боговдохновенности». Совершенно очевидно, что Бог считался автором (auctor) самих посланий, а не их писателем.

Теория интегрированной библейской боговдохновенности кажется наиболее подходящей в отношении большинства новозаветных произведений. В данном случае присутствуют как аспект действенного содержания в послании, так и авторитетность сообщества верующих. Отдельные авторы новозаветных произведений обладали своим авторитетом в силу их апостольского служения, поскольку они являлись свидетелями авторитетного послания Иисуса Христа и были членами сообщества верующих, в котором они открыто приняли на себя обязанность описать то, во что верили первые христиане. Раннюю Церковь можно рассматривать как один из важнейших факторов, которые содействовали образованию тех авторитетных традиций, благодаря которым возникли четыре Евангелия. Непосредственная инструментальная боговдохновенность кажется некоторым исключением в Новом Завете; однако, весьма четко представлена в откровении от Иоанна.

Впрочем, вопрос о боговдохновенности еще не был чем-то проблематичным в Новом Завете. В Новом Завете нет каких-либо описаний того, каким образом следует считать его боговдохновенной книгой. Есть только лишь одно упоминание о библейской боговдохновенности в Новом Завете. Делая ссылку на Ветхий Завет во Втором послании к Тимофею (3:16), Павел говорит: «Все Писание богодухновенно». Проблематика библейской боговдохновенности возникает в христианстве в более поздний период, когда апологетам христианского мира пришлось отстаивать позиции церкви и веры. Таким образом, проблематика боговдохновенности имеет отношение к более позднему периоду церкви, когда стали рассуждать о возникновении Писаний. Однако даже тогда этот вопрос очень часто рассматривался как категория пророчества.

2.2. Возникновение непосредственной инструментальной теории библейской боговдохновенности

Иустин Мученик (умер около 165 г.) был первым, кто в целях апологетики сформулировал некое подобие теории боговдохновенности. В соответствии с его учением, пророк подобен пассивному музыкальному инструменту, на котором играет Святой Дух. Иустину было очень важно оправдать божественное происхождение Писания, а следовательно, и его непогрешимый характер перед представителями надменного языческого мира. Таким образом, он был первым христианским богословом, который ввел понятие о направленной инструментальной библейской боговдохновенности.

Теория непосредственной инструментальной боговдохновенности возникла в богословской школе Александрии. В ее основе лежали греческое аллегорическое толкование Гомера и аллегорическое эллинистическо-иудейское толкование Ветхого Завета Филоном. Дух аллегории, превалирующий в Александрии третьего столетия, изменил направление в богословии, оторвав его от конкретного исторического понимания Писания и подчеркнув духовное, сверхъестественное восприятие Библии. Таким образом, появилась идея «святого послания».

Согласно учению Оригена (ум. в 254 г.), пророки, апостолы и евангелисты были вдохновенными «совершенными и единодушными орудиями (органами) Бога». Боговдохновенность этих людей произошла благодаря божественному озарению. Ориген рассуждал об экстатической концепции библейской боговдохновенности. Он также очень близко подошел к идее экстатической диктовки.

Поэтому людям, которые убеждены, что священные книги — это не сочинения людей, но что они вдохновением Святого Духа по воле Отца всех вещей через Иисуса Христа были написаны и к нам пришли, надо показать пути, кажущиеся нам правильными.[14]

В рассуждениях Оригена было заложено семя устной формы боговдохновенности. Бог открывается через сверхъестественные проявления, и даже в тех словах Писания, которые содержат вполне конкретное значение, содержится откровение.

божественная мудрость достигла всякого богодухновенного писания вплоть до случайной буквы.[15]

Следовательно, те, кто писал библейские произведения, действовали как орудия (органы) под воздействием направленного откровения или боговдохновенности. Точка зрения библейской боговдохновенности александрийской школы была представлена позже в произведениях Григория Нисского (ум. 394 г.), который сильно акцентировал значение пророческой боговдохновенности.

На западе, Тертуллиан (ум. ок. 220 г.) был первым богословом, который стал использовать концепцию «боговдохновенности» как специальный термин для рассуждения о пророчествах Ветхого Завета. Однако он не стал развивать эту теорию. Феофил из Антиохии (ум. ок. 186) впервые стал говорить о Новом Завете как о «боговдохновенном» Писании. Так же как прежде пророческие ветхозаветные Писания воспринимались боговдохновенными, так и новозаветные евангелисты стали считаться орудиями (органами) Бога, которые ведомы Святым Духом. Более поздний представитель Антиохийской школы, Феодор Мопсуестский (ум. ок. 428), был первым богословом на Западе, который высказал некоторые сомнения в отношении непогрешимости четырех Евангелий.

В Антиохийской школе сформировалось мнение, что Бог есть «автор» текстов Ветхого и Нового Заветов. На основании этого Писание считалось авторитетным и непогрешимым. Такое понимание приводило к тому, что идея о написании под диктовку, осознанно, а не в экстатическом состоянии, была весьма близка к учению Оригена. Таким образом, можно утверждать, что в начале становления концепции библейской боговдохновенности различия между разными богословскими школами не были весьма существенны. Под влиянием эллинизма и позднего иудаизма произошло отклонение к теории направленной инструментальной боговдохновенности, которая, однако, обладала разными доминантами.

2.3. Формирование католических теорий интегрированного содержания и общественной библейской боговдохновенности; единая теория Августина: объединение направленного инструментального и интегрированного аспектов