Мушкетер

— Или это совпадение, — сказал Шурик, мотая головой, — или они всё так специально подстроили. Угу.

— Кто — они? — поинтересовался Акимов. — И откуда тут вообще что-то может быть известно о нас, об Олеге?

— Ты считаешь это простым совпадением? — фыркнул Пончик.

— Очень не простым, конечно же, но совпадением! Которым, кстати, не грех и воспользоваться…

Тут Виктор сбавил тон, полагая, что слишком смело повёл себя — и как «слуга», и как главный виновник в том, что с ними стряслось. Но Олег промолчал.

В эти долгие-долгие секунды его мозг кипел от массы вопросов, на которые не было и не могло быть ответов. Но, в самом деле, уж больно всё сошлось! По теории вероятности…

Хм. Не надо сюда приплетать математику. Произошло совпадение времён! Но всё равно…

В десятом веке Олег Романович Сухов был известен как Олегар. Людовик IV посвятил его в рыцари, и стал он шевалье де Монтиньи. Но здесь-то как появился граф из «его рода»?! Тёзка, блин…

Сухов оглядел друзей и сказал:

— Это самое… Будете тогда мне подыгрывать. Ты, Понч, и ты, Витёк, — типа слуги. Ты, Яр, — московит Ярицлейв. Ну, все всё поняли?

Троица кивнула, и Олег повернулся к Пейсу.

— Ты соврал о супруге графа и их ребёнке, — произнёс он ледяным тоном, перейдя на старофранцузский. — Признайся!

— Господом Богом клянусь! — взвизгнул монах, тараща глаза и прижимаясь к стене.

— Тогда откуда ты узнал моё имя?! Кто тебе раскрыл его?

— Я… Я не знаю ничего! Господом… Господом Богом!..

Сухов упёрся руками в колени и медленно поднялся, бросив монаху: «Свободен».

Бенедиктинец ящеркой скользнул к двери, оглядываясь со страхом, и юркнул в образовавшуюся щёлку. Следом шагнул Олег. Не уверенный, что его не встретят пальбой, он был напряжён, готовясь упасть на пол и откатиться под защиту стен.

Переступив порог, он остановился, опустив шпагу и оглядывая собравшихся. Чудится ему или и в самом деле их прибыло? На вурдалаков с упырями поглазеть явились?

Тут же вперёд вышел хромой и поднял руку с перчаткой.

— Приложи-ись! — завёл он, но ему опять сорвали расстрел нечистой силы.

— Пре-кра-тить! — прокаркал сухой дребезжащий голос, и все находившиеся в зале словно увяли — поникли, опустили оружие, поспешно расходясь, кланяясь и пропуская сухонького старичка.

Небольшого росточка, он был одет в камзол из коричневой тафты с золотыми кружевами в два пальца шириной. Канареечно-жёлтые панталоны опускались ниже колен, открывая красные шёлковые чулки. На ногах у старичка красовались туфли с пряжками, украшенными бантами, а седые волосы покрывала чёрная шляпа с фазаньим пером.

Шагал он с трудом, шаркая и опираясь на трость, однако взгляд его чёрных глаз был зорок и ясен. Поджав губы, раздувая ноздри хрящеватого хищного носа, дед остановился, сложив руки на серебряном набалдашнике трости. Казалось, выбей эту палочку — и ляпнется старец, растянется на каменном полу.

— Что здесь происходит, любезный племянничек, — брюзгливо спросил он охавшего хромого, — вы мне можете объяснить?

Угадав в говорившем хозяина замка, Олег шагнул вперёд, сгибаясь в почтительном поклоне.

— Тысяча извинений, ваше сиятельство, — сказал он. — Боюсь, что виновником случившейся потасовки стали я и мой друг. Заранее прошу быть снисходительным к нашей речи — большую часть жизни мы провели в далёкой Московии, и…

— В Московии?! — воскликнул граф д’Арси, бледнея.

— Да, ваше сиятельство, — подтвердил Сухов и продолжил излагать легенду: — Увы, прибыв после долгого отсутствия на землю предков, мы потерпели поражение от здешних девиц вольного нрава — заманив и опоив, они со своими дружками ограбили нас дочиста, лишив всего — денег, одежды, коней, оружия…

— Ах, молодость, молодость… — проговорил граф, покачивая головой.

Олег покаянно вздохнул.

— И мы, — сказал он, — тщась загладить позор, решились проникнуть в ваш замок, дабы раздобыть хоть что-то приличествующее дворянину. Ваше сиятельство вольны избрать нам достойное наказание, и всё же я прошу о снисхождении.

— Назовите имя своё, шевалье, — выдавил старик, едва справляясь с волнением.

— Олегар де Монтиньи, — ответил с поклоном Сухов.

В толпе охнули, а д’Арси, роняя трость, вскричал:

— Сынок!

Протянув дрожащие руки, он припал к груди Олега, ощутившего себя последним подонком, и зарыдал, проливая счастливые слёзы.

— Господь сжалился-таки надо мною, — еле выговаривал граф, — и свёл наши пути! Ты снова дома, настал конец долгой разлуке, и отлетели мои тревоги! Ты жив и здоров, Олегар!

— Простите, — забормотал Сухов, приходя в смятение, — не имею чести…

— Он не имеет чести! — воскликнул д’Арси, поворачиваясь к собравшимся, и те поддержали его робким смешком. — Дитя моё! — сказал он прочувствованно. — Сколь долго длились страдания мои! Сколько слёз пролил я, оплакивая дорогую Мирей и своего крошку-сына, потерявшихся в далёкой северной стране. Но я надеялся! Верил! Молил Господа и святых заступников облегчить горе моё, и вот — они услышали мои мольбы!

Оторвавшись от Олега, его сиятельство возопил:

— Зовите гостей и музыкантов! Великий праздник отмечаю я! Оповестите всех соседей — Рене Жереми Непве де Монтиньи, граф д’Арси, вновь обрёл сына и наследника!

Растерянный Сухов не знал что и делать. Ему уже не казалось, что воспользоваться шансом, так вовремя предоставленным судьбой, было остроумной находкой, скорее уж — отвратительной выходкой.

Но и назад сдавать — как? Убеждать беднягу графа в ошибке было бы просто жестоко. С другой стороны, он не позволил себе солгать. Его действительно зовут Олегаром, или Олегарием, на латинский манер, а в рыцарское достоинство он был посвящён на поле боя самим королём.[15] Правда, случилось сие шестьсот лет тому назад, но это уже детали…

Пончик, подкравшись сзади, прошептал:

— Лопе де Вега, «Собака на сене». Угу…

— Понч, это не пьеса, — парировал Олег, — это жизнь!

— «Жизнь есть театр, а люди в ней актёры…»

— Сгинь!

— Сию минуту, ваша милость…

Жизнь будто поменяла свой знак, изменилась вдруг, как по мановению волшебной палочки. Многочисленная челядь подхватилась, забегала, бойкие девицы, хихикая, так и крутились вокруг Олега и «московита Ярицлейва». Служаночки наносили в покои графского сыночка кипы дорогих одежд, слежавшихся в сундуках. В складках то и дело обнаруживались сухие букетики лаванды.

Проклиная тутошний стиль, слегка запутавшись, во сне это все происходит или наяву, Сухов с Быковым облачились в пышные белые сорочки с кружевными манжетами и жабо, в панталонистые штаны и чулки. Ходить обоим в таком виде казалось нелепым, а посему от туфель они категорически отказались, предпочтя высокие сапоги — на небольшом каблучке, с раструбами, отделанными изнутри кружевами.

— Уже не так по-бабски, — оценил Шурик. — Угу…

И новый камзол, и штаны Олег выбрал чёрного цвета, с серебряными позументами, Яр нарядился в цвета французской гвардии — синий и красный.

«Слугам» досталась одёжа почти того же покроя, но попроще и обувка из грубой кожи. Пончик оглядел «господ», презрительно оттопырив губу.

— Модники… — выговорил он. — С-стиляги…

— Не понимаю, — с высокомерным жеманством сказал Быков, — почему бы благородным донам не вырядиться по нонешнему тренду?

Александр только фыркнул насмешливо. Честно признаться, Пончик и сам толком не понимал своего состояния. Сказать, что он был напуган, значило ничего не сказать — ужас переполнял его трепещущий организм, жалость к себе и тоска. И всё же он держался, уговаривал себя что было мочи: Олег их обязательно спасёт! Чтобы Олег да не спас? Быть такого не может!

И Витёк с ними, а у него голова варит за троих нобелевских лауреатов. Пока Олегар будет от врагов отмахиваться, Виктуар чего-нибудь смастерит, и они вернутся домой, в восхитительно-безопасный 2012 год от Рождества Христова. Там его Геллочка, там его Глебка…

— Угу… — вздохнул он.

Ярослав с усмешечкой поглядывал на вздыхавшего друга — Понч плоховато сохранял лицо. Глаза у него то и дело влажнели, губы вздрагивали…

Быков огладил камзол, поймав себя на мысли, что он один изо всей их компании получает от совместного приключения сплошной позитив. Рад он, что вокруг снова прошлое! Да, тут головы лишиться — нечего делать, зато и жить можно на полную. Здесь никто не бежит защищать честь в суде, для этого есть шпага и секунданты.

А воздух какой! А сколько возможностей! Земля совершенно не обжита, ни Америка, ни Африка не исхожены. Трудно свыкнуться с тем, что ты во французском королевстве, коим вроде как правит Людовик XIII, а рулит кардинал Ришелье — не киношный злодей, подсылающий миледи ко всяким д’артаньянам, а самый настоящий, живой!

— Вот тебе и «угу»! — передразнил он Понча. — Филин ты наш.

— Советую благородному дону не забываться, — сухо сказал Олег, — и держать себя со слугой как подобает. А то шепотки пойдут, кривотолки… Это самое… А оно нам надо?

— Никак нет! — отрапортовал Быков, вытягиваясь во фрунт.

— Вольно…

Граф д’Арси то и дело заглядывал к ним, лучась от счастья и потирая руки. Сухову было некомфортно, он чувствовал себя обманщиком, однако Ярослав живо наставил его на путь истинный, почти убедив в том, что он просто-напросто облагодетельствовал хозяина замка, осчастливил на старости-то лет. От его сиятельства не убудет, зато радости привалит графу — вагон и маленькая тележка.

Заглянув в очередной раз, старый Рене Жереми Непве де Монтиньи сложил молитвенно ладони, любуясь «сыном».

— Немного дней отпущено мне Господом, — прожурчал он, вздыхая, — но проведу я их в умиротворении, в согласии с миром и осиянный благодатью… Дитя моё! Земли мои суть твои земли, и замок сей, и люди. Передаю всё в твои руки, владей! А мне давно уж на покой пора…

Олег вздохнул.

— Не поймите меня превратно, — сказал он, — но рановато мне стремиться к тихому счастью. Душа моя жаждет подвигов! Желаю послужить королю на ратном поприще, шпагою добывая славу!

Паче чаяния, граф не стал настаивать на своём, а еще больше умилился.

— Признаюсь, — сказал он виновато, — копошился во мне червячок сомнения. Вдруг, думаю, ошибся снова я и принял чужого человека за родного! Но сказанное тобой, о чадо моё, вселило в меня окончательную веру. Ибо только истинный виконт[16] д’Арси мог предпочесть славу богатству! Узнал я давеча пределы счастья, а нынче счастлив безмерно! О дитя моё, скажи, к чему лежит душа твоя? Желаешь отличиться при дворе?

— Мне подошёл бы плащ мушкетёра, — усмехнулся Сухов. — А дальше — как карты лягут.

— Да, да, — поспешно согласился с ним д’Арси, — судьбу предугадать нам не дано… — О задумался, соображая. — Я обязательно напишу письмо маркизу де Монтале, сей мой знакомец капитанствует ныне, командуя ротой королевских мушкетёров.[17] Однако же облечься с ходу в голубой плащ не удастся, если только сам король не пожалует его. Но не волнуйся, сын, шпаге твоей не придется почивать в ножнах! Покажешь себя исправным гвардейцем — и сможешь попасть в роту де Монтале. Мушкет тебе выдадут с королевского склада, а всё остальное, сын мой, ты увезёшь отсюда, ради вящей славы герба нашего!

Потирая руки, его сиятельство покинул друзей, спеша их же и снарядить. Проводив взглядом Рене де Монтиньи, Олег обернулся к Быкову и сказал задумчиво:

— Знаешь, а я по-настоящему рад был бы встретить такого отца.

— А… твой? — нахмурился Яр. — У тебя что, отца не было?

— Да как тебе сказать?.. Отец-то был, как у всех. Биологический. Отчество моё — от него. Романом звался, Романом Данилычем. А вот папы у меня не было. Я с матерью жил. Отец даже из роддома не забирал её, соседка помогала, тётя Клава. Она и купала меня в ванночке, и пелёнки сраные стирала… Отца я увидал впервые, когда уже на втором курсе учился. Явился к нам, не запылился!..

— И что ты сказал… своему батюшке? — серьёзно спросил Быков.

— Послал по матушке, — усмехнулся Сухов.

— А я любил к ним заходить, — встрял Пончик. — Мама Олега из-зумительные оладьи пекла… Угу.

— Кто о чём! — хохотнул Яр.

— Нет, правда. И Романа Данилыча я видал — здоровый такой мужик. А тётя Марина вечно вздыхала, что Олежек у неё — безотцовщина…

— Да что я, — пожал плечами Олег, — все мы такие. Женщине для счастья нужен мужчина, мужчине — женщина, а ребёнку — мама и папа. Это как непреложный закон. А тут забросило тебя чёрт-те куда…

— Чёрт-те когда! — воскликнул Быков.

— …и вдруг тебе рады, — продолжал Сухов, — тебя ждали. Я понимаю прекрасно, что старик потерял другого Олегара, но не стану его разуверять. И не потому лишь, что на жалость пробивает, мне и самому охота если не быть, так хоть казаться этаким блудным сыном. Вы не представляете, до чего мне не хватало отца в своё время! Ну не обо всём же с матерью поговоришь, сами понимаете. И друзья не на всё годны…

— А твоя мать жива? — осторожно спросил Яр.

— Да что ей сделается… Где-то в Испании сейчас, с отчимом. Сейчас! М-да… Она замуж вышла, когда я уже институт заканчивал, всё переживала, боялась мне психологическую травму нанести. Еле их поженил! Отчим дядька неплохой, с юмором, так ведь отчим… Мать к нему переехала, квартиру мне оставила, и стал я жить-поживать да добра наживать.

— Ага, — хмыкнул Шурик, — годик пожил, а потом нас утянуло «в лето 858-е от Рождества Христова»! И понеслось…

Олег расслышал тяжкий вздох. Приметив понурого Акимова, он усмехнулся и сказал:

— Виктуар! Не печалься, старче, выкарабкаемся. Куда мы денемся! Корабли к Антильским островам отплывают из Нанта, я узнавал. Оттуда до твоей скалы — рукой подать.

— Так, может, — встрепенулся Акимов, — рванём?

— Не всё так просто, — покачал головой Сухов. — У короля Людовика, считай, нет флота, кардинал Ришелье только-только начал строить корабли, и герцог Бэкингем пользуется этим — английские пираты так и рыскают вдоль побережья, охотятся за купцами из Франции. Вот и думай…

— Даже если доберёмся до Гваделупы или Мартиники, — сказал Пончик, — они все равно ещё не объявлены владениями Франции, колонисты тамошние обживаются на свой страх и риск. А нам ведь в Доминикану нужно, то есть в эту… как её…

— Эспаньолу, — подсказал Ярослав.

— Во-во! В гости к испанцам. Думаете, они нас ждут?

— Ждут! — хмыкнул Быков. — С кандалами! Закуют нас всех в железа — и погонят на плантации… сахарного тростника или что там рабы выращивают… Кофе?

— Есть ещё одна ма-аленькая непонятка, — усмехнулся Олег. — С Гваделупы на Эспаньолу тоже ведь надо как-то добраться. А на чём? В общем, давайте будем поспешать медленно! Сначала осмотримся как следует. Глядишь, и сыщется подходящий вариантик.