Помоги проекту - поделись книгой:
— И какой кары заслуживает, по вашему мнению, этот враг всех истинно верноколёсных?
— А чё я-то? — сразу возмутилась Леночка. — Это Спицы пускай решают! Вот суд будет, пускай и приговаривают.
Послышался шорох. Это Кулешов, вместо того чтобы отключить микрофон, просто прикрыл его рукой и начал сердито выговаривать Леночке. Его слов было не разобрать, зато отлично прорезалась реплика победительницы конкурса красоты и племянницы мэра Главной Станции: «Да соси ты, придурок!»
— А Ленка не такая дура, как кажется, — сказал Башмак с порога. Он зашёл и присел на табурет у входа. Следом, волоча ноги, прошла Аня. Она упала в кресло, скинула сапожки. Ступни были у неё стёрты до крови. Она заплакала. Паркинсон молча взял с полки аптечку, подошёл к внучке. Она обхватила его, прижалась. Он гладил её по голове, а Башмак, отвернувшись от них, продолжил:
— Андрюшке очень не везёт на гостей студии. Прошлый раз он додумался притащить ахта-землепашца. Чтобы тот рассказал, как хорошо всем живётся заботами заведующих. Ну, ахт и брякнул — очень всем довольны, хозяин, — кормят по два раза и даже иногда мясом, а бьют, только если норму не выполним и по голове, не больно.
Заметив краем глаза, что Аня успокоилась, забрала у деда аптечку и вытащила пластырь, он поздоровался:
— Привет, Парки.
— Какой я тебе Парки? — зло ответил Паркинсон. — Завадский, Виталий Викторович. Профессор социологии.
Сержант Санитарной Службы Андрей Каршев с явным неудовольствием разглядывал предъявленные ему документы. Предъявитель, студент Соломатин, вид имел виноватый, переминался с ноги на ногу, краснел, потел и на вопросы отвечал заикаясь. На Серёжу Соломатина ещё ни разу в жизни не направляли автомат. Ему было по-настоящему страшно. А они здесь не шутят, думал Сергей, стараясь не встречаться взглядом со строгим сержантом.
— В резервацию мы вас не пустим, товарищ Соломатин, — лениво произнёс Каршев и протянул Сергею просмотренные документы.
— Бумаги не в порядке? — совсем разволновался Сергей.
— В полном порядке, — заверил сержант и поправил ремень автомата. — Только можете ими подтереться. Я подчиняюсь непосредственно начальнику караула. Он, в свою очередь, командиру части. А командир части, полковник Санитарной Службы Супогреев, министру здравоохранения.
Про полковника Супогреева Сергей был наслышан. Это он в прошлом году штурмовал подпольный завод по производству генно-модифицированных продуктов и приказал открыть огонь на поражение. Тогда санитары перебили две сотни персонала и взвод охраны завода.
— Но вот же письмо министра просвещения вашему министру, им подписанное, — Сергей затряс перед носом сержанта бумажкой с водяными знаками и кучей разноцветных печатей.
— Ничего не знаю, освободите территорию, — сказал Каршев.
— Я буду жаловаться, — сказал Сергей.
— Студент, — душевно сказал сержант, снимая автомат с предохранителя. — Если я тебя пристрелю, мне отпуск дадут.
Соломатин резко развернулся и быстро потопал прочь от блокпоста. Он не слышал, как Каршев, прижав плотнее к шее кружок ларингофона, произнёс:
— «Гнездо», я «скворец». К бару двигается штатский с пропуском на объект. Передай бате, пусть за ним наружку пустят.
— «Скворец», что за штатский? Инспекция?
— Нет, не инспекция. — Каршев говорил, с трудом сдерживая смех. — Это студент. На практику к нам приехал. В этнографическую экспедицию! Антрополог, мать его…
В баре Сергей подошёл к стойке, оглядел просторное пустое помещение с пластиковыми столами и большущим грязным окном. Это даже не окно было, а настоящая витрина, и ей недавно крепко досталось. Длинная трещина пересекала стекло по диагонали, а внизу отчётливо просматривались два пулевых отверстия. Сергей покачал головой и повернулся к бармену. Тот уже нацедил пива в высокий бокал и сочувствующе спросил:
— Не пускает?
— Гнида армейская, строевая, — с чувством ответил Сергей и глотнул пива. Пиво было холодным, но не ледяным, в баре было прохладно, и после уличного солнцепёка это было хорошо.
— А тебе, значит, очень хочется, — констатировал бармен.
— Вы не понимаете! — загорячился Сергей. — Это же уникальный материал для исследования. Полтораста лет изоляции! Мы же ничего не знаем, что там происходит.
— А значит, и не надо нам, — заверил его бармен. — Раз вояки из СС карантин объявили, то нечего туда и нос совать. Мы не лезем, и ты не суйся. А то ещё заразу какую-нибудь притащишь.
— Да нет там никакой заразы!
— Тебе почём знать?
Сергей прикусил язык. То есть буквально выполнил распоряжение своего научного руководителя профессора Науменко. Напутствуя, Юрий Петрович сказал: «Главное, держи язык за зубами. Пропустят они тебя в резервацию или нет, это дело десятое. Нам просто надо понять, что там вообще происходит. Считай себя разведчиком. Поэтому не болтай!»
— Если там и была какая-то эпидемия, — сказал Сергей, обдумывая каждое слово, — то за сто с лишним лет все, кто мог заразиться, уже умерли.
— А пожалуй, что и верно, — легко согласился бармен. — Ты учёный, тебе виднее. Мы люди тёмные, лицеев не кончали.
— Да что вы, — смутился Серёжа, — какой я учёный. Я студент пока, учусь.
Он допил пиво, расплатился и пошёл к выходу. Надо было забрать вещи в камере хранения и устраиваться в гостиницу. А завтра утром первым же антигравом придётся возвращаться в Столицу. Накрылась практика, с тоской подумал Соломатин.
— Слышь, не учёный, — окликнул его бармен. — Ты вечером зайди, поищи Пеку.
— Пеку? — переспросил Сергей. — А кто она такая?
— Пека не «она», а «он», — усмехнулся бармен. — Фамилия у него — Пеклёванный. Поговори с ним. Только я тебе, ясное дело, ничего не рассказывал.
— Конечно, не сомневайтесь, — закивал Сергей.
— И ещё. Ты в следующий раз бумажник вот так наизнанку не выворачивай, чтоб каждому ломовику было видать, что у тебя хрустов немерено. Ты не в Столице, у нас народ грубый бывает. И это последний бесплатный совет.
— Спасибо, — снова кивнул Соломатин.
— Понравился ты мне, — продолжил бармен. — Очень напомнил дружка юности, Юрку Семецкого. Тоже всё в резервацию рвался, интересно ему было. Там и сгинул.
— А как он туда попал? — тут же спросил Сергей.
— Иди, студент!
— Да. Спасибо вам ещё раз. Я никому… — бормотал Соломатин, пятясь к выходу.
Значит, Пека, подумал он уже на улице. Ну, Пека так Пека. И пошёл на вокзал.
Рассказ Паркинсона был настолько чудовищным, что не укладывался в голове. Поначалу Башмак ему просто не поверил. Но когда старик достал из тайника древнюю карту, молодой шагатель уже не мог от неё оторваться. А когда сопоставил масштаб с площадью территории внутри Обода, просто обалдел! Сколько земли — шагать не перешагать! И водные пространства — «моря», и «горы», и какая-то «тайга». И никаких тебе крылатых демонов. У него захватило дух от незнакомых слов и непостижимой огромности мира. А вот Аню больше поразила подлинная история резервации.
— Значит, мы все больные? — спросила она.
— Правильнее сказать, что вы все уроды, — безжалостно ответил Завадский. — Жертвы генетических экспериментов. Мутанты. Чёрт, вы же и слов таких не знаете! Короче, главное, чтоб вы поняли: шагатели — я, ты, он — наиболее похожи на людей за Ободом Колеса. Мы — нормальные.
— Но в Инструкции сказано: «Блаженны верноколёсные на колёсах, ибо уподобятся они Колесу Изначальному».
— Забудь ты про Инструкцию! — заорал профессор. — Я сам её сочинял. Я и два таких же идиота, которым удалось, исследуя собственный генетический материал, безмерно продлить себе жизнь. Мне почти двести лет! У меня ни одного седого волоса! Если бы не болезнь, я бы моложе этого щенка выглядел!!!
— Ты не мой дедушка? — со страхом спросила Аня. На глазах у неё навернулись слёзы.
— Я твой пра-пра-пра- и не знаю, сколько ещё раз, прадед.
— А синие полосочки, это что? — спросил Башмак.
— Реки, — с отвращением ответил Завадский.
— Реки, — заворожённо повторил Башмак. — А вот тут гора больше восьми тысяч метров, это не опечатка?
— Нет.
Башмак даже застонал от восторга.
— А зачем? — снова спросила Аня. — Зачем надо было врать, придумывать всё это? Ты говорил, даже новые книги печатали, где нет упоминания о мире за Ободом, старые сжигали. Религию придумали… Зачем?
— Из самых благих побуждений, — заверил её Завадский. — Все гадости, Анечка, всегда делаются из желания добра потомкам. Мы не хотели, чтобы дети чувствовали себя ущербными. Когда стало ясно, что с территории объекта уже никто никогда не выберется, нами были брошены все резервы на создание собственного локального мира. Да, переписывали книги, картины, стихи и песни. По сути, мы создали уникальную культуру, и у нас неплохо получилось, если за несколько поколений никто не догадался об её искусственном происхождении. Ты пойми, и у аров, и у лебов интеллектуальные способности намного превышают среднестатистические за Ободом. Но они никогда не смогут их применить ни на что, кроме как на разгадывание кроссвордов и игры. Шахматы, ребусы, шарады — достойное применение для интеллектуальной элиты! Да ещё и атрофия нижних конечностей, побочный результат, на который поначалу не обратили внимания, а он взял да и закрепился в популяции. У ахтов атрофия мозга, у стражников вообще редукция конечностей…
— Люди за Ободом боятся нас, потому что мы умнее?
— Они боятся нас, потому что мы другие. И правильно делают. Это страшно подумать, что будет, если наших уродцев выпустить в большой мир.
— А ведь Тапок говорил что-то подобное, — наконец оторвался от карты Башмак. — Дескать, должны быть за Ободом другие ары, которые типа и делают всё то, что мы из Дара Колеса получаем. Он поэтому к Ободу и попёрся, не поверил, значит, что там «смерть и пустошь». А я подумал, что он свихнулся.
— Он не свихнулся. — Профессор открыл пузырёк с лекарством, вытряхнул на ладонь две капсулы и закинул в рот. Запил холодным чаем. — Тапок — результат самой удачной мутации за сто лет. Я давно за ним наблюдаю. Он нормален физически, а способность к абстрактному мышлению просто феноменальная. Он доказательство того, что эксперимент надо продолжать. Он наша единственная надежда убедить людей за Ободом в возможности у нас положительных мутаций. Он наш пропуск в большой мир. Поэтому его во что бы то ни стало надо спасти.
— Спасать его, конечно, надо, — согласился Башмак. — Он мужик правильный, шагатель прирождённый. Не знаю, как там у него насчёт абстрактного мышления, но он же учитель мой! Он же меня пацаном натаскивал на лыжах по зыбучке бегать, барахло в развалинах искать, маршрут в пустыне прокладывать. Как родители у меня под Гневом Колеса погибли, он меня и взял в ученики.
— И у меня тогда погибли, — сказала Аня. — Дед. А что такое тогда Гнев Колеса, если это не гнев колеса?
— А это, Анечка, был ракетный обстрел. Это нас всех убить хотели. Но вот почему не добили, я понять не могу.
Завадский встал, прошёл к тайнику и вытащил небольшой свёрток. Вернулся, положил на стол перед Башмаком, размотал тряпки.
— Это называется видеокамера.
— Знаю, я похожую у Гоши видел. Только у неё аккумулятор совсем дохлый был.
— Отлично, значит, знаешь, как пользоваться. — Профессор положил руку на плечо шагателя, заглянул в глаза. — Пойдёшь за Обод. Выйдешь к посёлку. Дорогу я расскажу. Снимешь, что за Ободом есть жизнь, есть другие люди. И эти люди все ногами ходят, а не в колясках ездят! Другими словами — добудешь доказательства, что Инструкция врёт. И на суде я предъявлю это как основание для освобождения Тапка.
— Ха, — сказал Башмак. — Так тебя Спицы и послушают!
— Это не твоя забота! — прикрикнул Завадский. — Как со Спицами разговаривать, предоставь мне решать. От тебя требуется за Обод сходить и съёмку сделать.
— Ну что ж, можно и сходить, — степенно заявил Башмак, хотя внутри у него всё замерло от перспективы выйти в большой мир. Может, реку повезёт увидеть. Или гору. — Тем более у меня и карта есть!
И он важно выложил на стол карту с тайными тропами.
— Балбес ты всё-таки, Башмак. — Завадский с жалостью посмотрел на шагателя. — По этой карте Тапок ходил. И его повязали.
— Да, — сказал Башмак обескураженно. — Это я не подумал.
— Я вот чего не понимаю, — сказала Аня. — Кто его повязал? Ведь не стража заведующих на костылях в пески прискакала! Шагателя могли задержать только другие шагатели.
Тапок от души веселился, глядя на толпу лебов, собравшихся под окнами изолятора. Мастеровые съезжались тихо, как бы по делу, но о делах никто не разговаривал, все поглядывали на шагателя, выглядывающего из-за решётки. Охранявший Тапка ахт попытался укатить за стражниками, но ему под колёса бросили бревно, и он раз за разом пытался форсировать препятствие, не догадываясь его объехать.
— Эдак над безмозглыми только детишки издеваются, — сказал Тапок, — а тут, кажись, люди взрослые все собрались. Зачем пожаловали, верноколёсные? Чем обязан таким вниманием?
Мастер Гоша огляделся по сторонам, подъехал ближе и спросил:
— Брешут про тебя, или правда ты к Ободу ходил?
— Кузнец, а ты не боишься, что тебя за такие вопросы рядом со мной на колесе вздёрнут? — Тапок очень похоже спародировал Александра Борисовича, когда он, проповедуя, грозил пастве карами Колеса за неприлежность в обрядности.
— Опасаюсь, конечно. — Гоша почесал лысину и вздохнул. — Но вот только верноколёсные очень интересуются, что такого ты там увидел, если Спицы тебе так шустро решили рот заткнуть? Ведь казней с дней Гнева не проводили…
— А тебя, значит, уполномочили за всех отдуваться? Сами-то ссут, в сторонке ёрзают.
— К чему же всем на плаху иттить? — резонно заметил кузнец.
— Мудр народ, — рассеянно сказал Тапок, над чем-то напряжённо размышляя. Ах вы суки, подумал он. Я вас самих на колесе растяну. Он очень чётко понял, как ему спастись. Важно было не переиграть. Он принял скорбный вид и продолжил: — Молодцы какие! Сообразили, что не хотят Спицы, чтобы я правду поведал.
— Ну, мы, само собой, не такие башковитые, как благородные ары, в шахматы не играем, но соображалка кой-какая всё же имеется, — довольно ответил Гоша и тут же заинтересовался: — А про какую правду ты речь ведёшь?
— Истину! — завопил шагатель так, что лебы отпрянули, а Гоша аж сгорбился в кресле. — Истину узрел за Ободом!!! Чуть не сгинул в Запретных землях! В глаза смотрел демонам пустоши, и пекло мрака опалило душу мою.
Он рванул на груди рубаху и замотал башкой, застонал, зажмурился. Понятно стало, что мучается человек, страшную тайну постиг и плохо ему от этого. Забыв про страх, лебы подъехали вплотную, толкаясь колёсами, потянулись к Тапку, вытянули шею, вслушиваясь, потому что с крика шагатель перешёл на сбивчивый шёпот:
— Во грехе живём, праведники наши ложны, а проповедники лживы, не пощадят демоны никого, Колесо прогневалось, и снова полетит с неба огонь, если не вернёмся к истинной вере…
— Неужто демонов видел? — недоверчиво спросил Коля-кондитер.
— Зрел, — веско ответил Тапок. — Как тебя сейчас. Ох и смердят отродья пустошей! И голос имеют громоподобный.
— Иди зефирки выпекай, — сказал Гоша и дал Коле по шее. Его поддержали и выпихнули Колю из круга. А пока все были заняты кондитером, к решётке протиснулась Леночка Азарова.
— Тапочек, я тебе пирожков привезла, с картошечкой, как ты любишь, — сказала она, пытаясь поймать взгляд шагателя. — Возьми покушать.
Вот дура, как не вовремя, подумал Тапок, выхватил у Ленки свёрток с пирожками и торжественно объявил:
— Приезжайте на судилище неправедное, что надо мной учинить собираются. Там истину вам поведаю.
— А ну разъедсь!!! — закричал мэр Главной Станции Алексей Азаров. — Всех вас в изолятор позапрём сейчас, бунтовщики! Кто велел собираться?
Поделиться книгой: