Помоги проекту - поделись книгой:
— Иногда.
— В таких компаниях вы — свой человек. Не были ли вы замешаны в одной скандальной истории, имевшей место у одной из дам такого сорта по фамилии Кресченди?
— Я фигурировал только в качестве свидетеля, будучи очевидцем шулерства.
— Значит, игра велась не без шулеров! Вы у мадемуазель Вильсон не играли в баккара? Не проиграли ли вы там тысячу восемьсот франков?
— Виноват, господин следователь, — всего только тысячу сто франков.
— Пусть будет так. Утром в день преступления вы уже заплатили тысячефранковый билет.
— Да.
— Кроме того, пятьсот франков у вас было в письменном столе и четыреста оказалось в вашем кошельке в момент вашего ареста. Таким образом, в ваших руках в течение каких-нибудь двадцати четырех часов обернулось четыре тысячи пятьсот франков…
Проспер не оробел, но был поражен. Он не сомневался в могуществе парижской тайной полиции, но такие обширные сведения, добытые в такой короткий срок, поставили его в тупик.
— Ваши сведения совершенно достоверны… — сказал он наконец.
— Откуда вы взяли эти деньги, когда накануне только не могли их уплатить? — продолжал допрос Партижан.
— При участии одного биржевого маклера я продал кое-какие ценные бумаги на сумму около трех тысяч франков. Кроме того, я взял из кассы в счет своего жалованья две тысячи франков. Мне нечего скрывать от вас.
— А если вам нечего скрывать, то почему же вот эта самая записка, — и Партижан показал записку к Жипси, — так таинственно была передана вами одному из ваших сослуживцев?
На этот раз удар был нанесен метко. Под взглядом следователя Проспер опустил глаза.
— Я думал… — пробормотал он. — Я хотел…
— Вы хотели скрыть свою любовницу!
— Да! Да, это верно! Я знал, что при обвинении такого человека, как я, все мои слабые стороны, все мои малейшие недостатки будут раздуты в тяжкую преступность.
— Иначе говоря, вы поняли, что присутствие у вас женщины даст большие поводы к вашему обвинению. Вы живете с этой дамой?
— Я еще молод, господин судебный следователь…
— Довольно! Человек, хоть сколько-нибудь уважающий себя, не станет жить с такою дрянью. Значит, вы настолько пали, что снизошли до нее.
— Милостивый государь!..
— Вероятно, вы знаете, что это за дама?
— Госпожа Жипси до знакомства со мной была учительницей. Она родилась в Порто и приехала во Францию вместе с одной португальской семьей.
Следователь пожал плечами.
— Ее имя вовсе не Жипси, — сказал он. — Она никогда не была учительницей и никогда не была родом из Португалии.
Проспер хотел возражать, но Партижан раскрыл лежавшее перед ним дело и начал читать.
— Вот послушайте, — сказал он. — Пальмира Шокарель, родилась в Париже в тысяча восемьсот сороковом году от Жака Шокареля, приказчика из похоронных процессий, и от его жены Каролины. Двенадцати лет Пальмира Шокарель была помещена в учение к башмачнику и оставалась у него до шестнадцати. Далее за целый год справок о ней не имеется. Семнадцати лет она поступила в качестве горничной к супругам Домбас, занимавшимся бакалейной торговлей на улице Сен-Дени, и прожила у них три месяца. За этот год она переменила восемь или десять мест. В пятьдесят восьмом году она поступила уже в качестве бонны к одному торговцу веерами в пассаже Шуазель. В конце этого года девица Шокарель поступила на службу к госпоже Нюнэ и отправилась с нею в Лиссабон. Сколько времени она оставалась в Португалии и что там делала? Об этом у меня сведений нет. Наконец в шестьдесят первом она снова появилась в Париже, но тотчас же и была посажена на три месяца в тюрьму. Свое имя — Нина Жипси — она действительно привезла с собой из Португалии.
— Но я вас уверяю… — хотел было возразить Проспер.
— Да, я понимаю, — продолжал следователь, — что эта история гораздо менее романтична, чем та, которую она рассказала вам сама. Ну-с, по выходе Пальмиры Шокарель, или так называемой Жипси, из тюрьмы мы теряем ее из вида, и находим ее вновь только через полгода пристроившейся к некоему приказчику Кальдасу, который пленился ее красотой и устроил ей меблированную квартиру недалеко от Бастилии. Она жила с ним и носила его имя до тех пор, пока не сошлась с вами. Слышали ли вы когда-нибудь об этом Кальдасе?
— Ни разу в жизни…
— Этот несчастный был так в нее влюблен, что, когда она бросила его, сошел с ума от печали. А это был человек полный энергии, неоднократно клявшийся при всех, что убьет того, кто у него ее похитит. Можно полагать, что с тех пор он уже покончил самоубийством. По уходе девицы Шокарель он распродал обстановку и скрылся неизвестно куда. Несмотря на все усилия, найти его не удалось. Вот женщина, с которой вы живете и ради которой вы совершили воровство!..
Партижан ожидал, что Проспер, задетый за живое, издаст крик отчаяния. Однако же тот молчал. Из всего того, что сказал ему следователь, в его голове засело только имя этого несчастного приказчика Кальдаса, покончившего самоубийством.
— Итак, — настаивал Партижан, — вы признаете, что эта женщина погубила вас?
— Я не могу признать этого, — отвечал Проспер, — потому что это не так.
— Тем не менее она была причиной больших издержек с вашей стороны. Вот смотрите. — Он вытащил из дела счет. — За один только минувший декабрь вы уплатили за нее портному Клопену: за два туалета для прогулки — девятьсот франков, за платье для вечеров — семьсот франков, за домино из кружев — четыреста франков…
— Все это я уплатил вполне добровольно, свободно, без всякого понуждения с ее стороны.
Партижан пожал плечами.
— Вы идете против очевидного факта, — сказал он. — Неужели вы станете отрицать, что ради этой девушки вы изменили даже свои привычки и перестали бывать у вашего патрона?
— Это не из-за нее, уверяю вас.
— Тогда почему же вы так сразу, вдруг, порвали отношения с домом, где, казалось, у вас был роман с молодой девушкой, рука которой вам была уже почти обещана? Мне рассказал об этом господин Фовель, да и сами вы писали об этом своему отцу…
— Я имею на это основания, о которых не могу сообщить, — отвечал Проспер дрожащим голосом.
— Значит, вас отстранила сама Мадлена? — продолжал следователь.
Проспер молчал. Он был, видимо, взволнован.
— Говорите же! — настаивал Партижан. — Должен вас предупредить, что именно эта подробность имеет очень серьезное значение в вашем процессе.
— Я буду молчать, даже если бы от этого погиб!
— Ну, берегитесь! С юстицией не шутят!
Партижан помолчал. Он ожидал ответа, но его не последовало.
— Вы упорствуете? — продолжал Партижан. — Отлично! По вашим словам, за последний год вы издержали пятьдесят тысяч франков. По нашим сведениям — семьдесят тысяч. Но возьмем вашу цифру. Ваши ресурсы пришли к концу, ваш кредит исчерпан, продолжать такую жизнь, какую вы вели, не на что. Что вы предполагали делать дальше?
— Я не думал об этом, — отвечал Проспер. — Я руководствовался правилом «живи, пока живется», а потом…
— А потом можно приняться и за кассу?
— Э, милостивый государь, — воскликнул Проспер. — Если бы я был виновен, разве бы я сейчас был здесь? Разве бы я вернулся снова к кассе? Я предпочел бы убежать…
Партижан усмехнулся.
— Поезд идет скоро, — отвечал он, — но телеграф действует еще быстрее. Бельгия под боком, а в Лондоне французского вора находят на пари за двадцать четыре часа. Америка — тоже плохое убежище. Вы для этого достаточно благоразумны. Вы остались в Париже и сказали себе: «Возвращусь-ка я лучше к кассе; а если я и попадусь, то, отсидев три или пять лет в тюрьме, все-таки по выходе буду богат». Очень многие люди, сударь, жертвовали пятью годами своей жизни из-за трехсот пятидесяти тысяч франков.
Проспер подумал, точно желая на это возражать.
— Господин следователь, — обратился он к Партижану. — Есть одна маленькая подробность, о которой я впопыхах забыл упомянуть. Она пришла мне сейчас на память и может послужить мне в защиту.
— Говорите.
— Деньги из банка принес мне артельщик, которого мы туда посылаем всегда. Мне было некогда, и я собирался уже уходить, когда он пришел с деньгами. Я уверен, отлично помню, что прятал деньги именно при нем. Ах, если бы он это заметил! Во всяком случае, я ушел из кассы раньше, чем он.
— Отлично, — сказал Партижан. — Мы его допросим. А теперь отправляйтесь в тюрьму, и предупреждаю вас: подумайте!
Проспера увели, а Партижан поехал в больницу, где лежал артельщик Антонин, так некстати сломавший себе ногу. Он тяжко страдал, но все-таки мог давать ответы. Партижан подсел к его кровати, а Сиго со своими бумагами поместился у маленького столика.
— Мой друг, — обратился следователь к Антонину, — чувствуете ли вы себя настолько хорошо, чтобы давать мне показания?
— Так точно, сударь.
— Это вы были посланы в банк за теми тремястами пятьюдесятью тысячами франков, которые после исчезли?
— Так точно.
— В котором часу вы вернулись?
— Довольно поздно. Было уже пять часов, когда я вернулся к себе в банкирскую контору.
— Не припомните ли вы, что сделал господин Бертоми, когда вы вручили ему деньги? Не старайтесь отвечать сразу, припомните хорошенько…
— Позвольте… Мне припоминается, что сначала он сосчитал деньги, потом разделил их на четыре пакета, затем положил в кассу, а потом… потом он запер кассу, и… да, да… я отлично это помню… он ушел!
— Вы это твердо помните? — спросил его судебный следователь.
— Твердо!.. Да я дам голову на отсечение!
Трудно было настаивать на более точном ответе, и Партижан счел возможным оставить больного в покое.
— Вот это так важно! — говорил он дорогой Сиго. — Это очень, очень ценное показание!
Глава VI
Номера «Архистратига» на набережной Сен-Мишель, куда скрылась госпожа Жипси, содержала мадам Александра, жена Фанферло. В тот момент, когда Партижан отправился в госпиталь, чтобы допросить Антонина, мадам Александра приготовляла для мужа суп и очень удивлялась, что его так долго нет. Вернулся он домой довольно поздно.
— Как ты сегодня запоздал! — воскликнула она, бросившись к нему навстречу.
— Утомился! — отвечал Фанферло. — Целый день играл на бильярде с Эваристом, лакеем Фовеля. Дал ему обыграть себя. Третьего дня я только познакомился с ним, а сегодня уже мы с ним большие приятели. Если бы теперь я захотел поступить к Фовелю на место Антонина, то мог бы рассчитывать на протекцию Эвариста.
— Как! Ты хочешь поступить в артельщики? Ты?…
— Да, если понадобится поближе все узнать у Фовеля и получше изучить всех, кто меня интересует.
— Разве лакей тебе ничего не сообщил?
— Ничего такого, что могло бы для меня быть полезным, а между тем я располагаю им вполне. Этот банкир какой-то невиданный человек! Эварист говорит, что у него нет никаких пороков, никаких грехов. Он не курит, не пьет, не играет, не содержит любовниц. Какой-то святой! Он миллионер, а тратит на себя так мало, как какой-нибудь лавочник. Он влюблен в свою жену, обожает детей. Он часто принимает у себя, но очень редко выезжает сам.
— А его жена молода?
— Лет под пятьдесят.
— А из кого еще состоит семья?
— Один сын — офицер, не знаю в каком полку, об этом не разговаривали. Очень еще молодой. Другой, Люсьен, живет с родителями, хоть он и старший, а, говорят, скромен, как девица.
— Ну а что сама барыня и та ее племянница, о которой ты мне говорил?
— На этот счет Эварист не мог мне ничего ответить.
Госпожа Александра повела плечами.
— Знаешь, что я сделала бы на твоем месте? — спросила она.
— Говори.
— Я посоветовалась бы с Лекоком.
При этом имени Фанферло вздрогнул так, точно над ухом у него выстрелили из пистолета.
— Хорош совет! — воскликнул он. — Ты, вероятно, хочешь, чтобы меня погнали со службы? Стоит только Лекоку усомниться в правильности моих действий, и я пропал.
— А кто тебя заставляет выкладывать перед ним все свои планы? Можно спросить его совета в совершенно индифферентной форме.
Сыщик подумал.
— Может быть, ты и права, — сказал он. — Только Лекок дьявольски хитер, и его не проведешь. Хорошо, я подумаю, увижу… А что наша жиличка?
— Жипси? — переспросила госпожа Александра. — Возбуждена до крайности. Хотела даже пойти устроить Фовелю скандал. А потом раздумала, написала письмо и приказала Жану опустить его в почтовый ящик. Но я перехватила его, чтобы показать тебе.
— Как! — воскликнул Фанферло. — У тебя письмо, и ты до сих пор ничего мне не скажешь о нем? Да ведь в нем, быть может, все решение загадки? Давай его сюда скорее!
Мадам Фанферло отперла комод и достала из него письмо Жипси.
— На! — сказала она. — Ешь его!
На письме был написан следующий адрес: «Господину Кламерану, владельцу рудников. Гостиница „Лувр“ Передать господину Раулю Лагору (очень нужное)».
— Вот так штука! — воскликнул Фанферло.
Поделиться книгой: