Магазинчик разбитых надежд

— Ппдхм! — донеслось из-под цилиндра мистера Шнапса.

— Ой, ой, ой, простите! Это перо…

Глава 4 и последняя,

как ни странно, про страусов

Страусы, принадлежность пера к которым установил Колючка, обитали на Холодной Пустоши — в нескольких милях от Чудного города. Дороги туда, как таковой, не было, но направление легко угадывалось по следам могучих лап на снегу.

«Эх, мне бы такие ноги. Олимпиаду бы выиграл».

Еще на выходе из поселения Питер впервые увидел здесь настоящих людей: юношу-мавра; мужчину европейской внешности и пожилого араба. Они шли навстречу и оживленно спорили между собой:

— … быть, ладан и смирну как обычно? — почесал затылок самый молодой.

— Он и так жалуется, как все провоняло этим ладаном, — ответил европеец. — Галстук? Розовый и с херувимчиками.

— Каждый год одно и тоже! — вздохнул старец-араб.

— Распродажа в «Маркс и Спенсер»! — вскинул руки мавр. — И никаких споров.

Люди прошли мимо напарников, и Колючка обиженно растопырил иглы — еще бы, подарок обсуждали, а именинника не поздравили.

— Человеки, — приободрил кактуса мистер Шнапс, — что с них взять!

Холодная Пустошь на деле оказалась совсем не такой холодной и пустынной, как ждал Питер: всего лишь заснеженная полянка и чахлые кустики по краям. Страусы стояли кружком на серединке и хлебали чаек:

— Хлюп!

— Плюп!

— Ом!

— Глом!

— Пошто… — маленький констебль хотел было выдать свою дежурную фразу, но его самым бессовестным образом прервали:

— Паллундра!!! — заголосила одна птица, и все они тут же повтыкали головы в снег.

— Добдый день! Неповиновение пдавосудию? Ну-ка, пдизнавайтесь, кто укдал Семицветика? Или я всех адестую! — мистер Шнапс ткнул карамельной тросточкой в небо и яростно вздыбил усы.

— Я был вчера в доме Парабеллума, но никого не крал, — раздалось из-под снега.

— Кто, я? Покажись, виновник!

Одна птичка все-таки вытащила голову наружу и затрясла ею, избавляясь от налипших хлопьев:

— И вовсе я не виновник! — глаза у страуса были разного цвета и косые (как говорится, один на вас, другой — в Гондурас).

— Тогда чем ты там занимался?

Птичка аккуратненько отпила чаю, который так и держала в правом крылышке, и поставила чашку обратно на блюдце.

— Как «что»? Забирал груз.

— Какой еще гдуз?

— Бандероль коричневая, 327 грамм. Вчера утром пришло письмо — быть в 16:32 в доме мастера Парабеллума, забрать посылку, — птица развела крылышками с видом «ну что тут может быть непонятного», — и доставить по адресу «Церемониальное графство Девон, Неторный путь, Зеро».

— Семицветика ты в доме видел? — теряя терпение, дернул себя за ус мистер Шнапс. — И как ты миновал ботинок?

Страус подул на чай и сделал малюсенький глоточек:

— Я и вас не особо вижу, — указала птичка на свои косые глаза и изящно втянула левую ножку. — Коробка лежала у двери. А… Ботинок кушал, вы знаете же, они такие милые, когда поедят.

Мистер Шнапс позеленел (что, согласимся, было крайне непросто, учитывая его пряничность), и Питер поспешил разрядить обстановку:

«Отвезешь нас туда?»

— Простите, молодой человек, буквы я плохо вижу, — птичка выпучила глазки и упорно пыталась рассмотреть написанное.

— Ой, ой, ой! Доставьте нас туда? Куда посылку доставили, — запрыгал в нетерпении кактус.

— С превеликим удовольствием, — страус пожал крылышками. — Вот только чаек до… — но тут маленький констебль так посмотрел на птичку, да так дернул ус, что пернатый икнул и продолжил: — Впрочем, я и по дороге могу…

Посылки там, конечно, уже не было: стоял указатель на широкий тракт и ругался с парочкой булыжников.

— Нет, Север не там! — столбик в сердцах махнул табличкой с названием дороги.

— Как же! Мы тут лежим еще со времен Карла, понимашь, Великого, — ответствовал маленький валун. — Мы лучше знаем! Там Юг!

— Да он и присаживался на меня, — не без удовольствия в голосе заявил камень покрупнее, имея в виду, разумеется, не Юг, а Карла Великого.

— Карл Великий жил во Франции, остолопы!

«Любопытно, это он оставил на камне надпись „Здесь был К.“?» — задался вопросом Питер, но так и не смог прийти к какому-либо окончательному решению.

— Тоже мне, знаток! И откуда ты такого набрался?

— Я, между прочим, — подбоченился указатель, — настоящий телеграфный столб.

— Оглобля ты плесневелая!

— Добдый день! — мистер Шнапс не выдержал и прервал перебранку. — Вы тут цветок не видели? Или посылку?

Воцарилась тишина. Булыжник поменьше скосил глаза на констебля; затем, также опасливо и медленно, повернулся столбик.

— ГОВОРЯЩАЯ ПЕЧЕНЮЖКА!!! — завопили хором камни.

— Иии!!! — пискнул указатель, выдернулся из земли и запрыгал семимильными шагами к лесу; удирая, знаток Карла Великого причитал:

— Социальный пакет? Налоговые льготы? Удобный график??? Тьфу!!!

А булыжников и след простыл — как сквозь землю провалились.

— Добдый, понимаешь, день, — почесал лакричный цилиндр мистер Шнапс. — Я, между пдочим, не какая-то печенька! Я антдопомодфный пдяник! — потоптался на месте и скомандовал ехать дальше.

Неторный Путь обладал двумя грандиозными странностями (кроме своей длиннющей длиннодлинющности, как подумал Питер, посапывая на спине птички): он не имел поворотов и съездов, а чуть левее центра тянулся канат — запыленно-заснеженный, косматый и такой же бесконечный, как и сама дорога.

Страус Додо (да, поверьте, именно так его и звали) исправно бежал вперед уже несколько часов, не забывая на ходу вкушать ароматного чаю из термоса; на горизонте ничего не менялось.

«Тебе не холодно?», — спросил Питер однажды Колючку, которого за время путешествия облепило снегом с головы до ног.

Растеньице оглядело себя и улыбнулось:

— Не-а! Я кактус-оптимист. Мне всегда тепло и солнечно, — и замурлыкало под нос всяческие самопоздразвления.

Временами путешественникам встречались деревушки, жители которых пытались дойти до конца Неторного Пути, но, в итоге, плюнули и зажили нормальной жизнью. Порой Питер замечал пеших и конных — те устало плелись по тропе и, видать, забыли куда направлялись.

Выглядело все это довольно пугающе.

«И странно».

— Смотрите, смотрите! — запрыгал Колючка пару дней спустя: команда оглянулась и заметила впереди рыцаря в грязно-ржавых доспехах. Борода и волосы путника были перекинуты через плечо и мотались по дороге — скручивались, набивались пылью и превращались в тот самый канат.

«Ой! Хочу длинную бороду! — восхитился мальчик. — Я бы мог лазить с ней по горам. И в новости попал бы…»

Питеру всадник напомнил римского легионера — благодаря прямоугольному щиту с гравировкой «S.P.Q.R.» —, но, насколько знал мальчик, ромейские воины обычно были куда внушительнее и, гм, чище.

— Вы не видели цветок? — спросил Колючка.

Рыцарь с хрустом открыл блеклые глаза, вскинул руку и рявкнул:

— Ave Rome!

Вдруг из леса выплыла стайка воздушных шариков, уже знакомая Питеру по поездке в Чудной городок. Летуны выглядели еще более закоченевшими (каждый второй щеголял сосулькой в носу) и решительными. Дробно стуча зубками от холода, они пели: «Нету милее нам края родного».

— Ave Caesar! Av… — легионер закашлялся, подняв косматое облако пыли.

— Нет, наверное, — Колючка проводил взглядом шарикофлотилию и пожал плечами, — не видел.

День, месяц, год?.. Ничего не менялось.

Питер уже перестал удивляться и либо дремал под ежеминутные «А-а-апчхы» мистера Шнапса, либо играл в имена с Колючкой; Неторный Путь и не думал кончаться.

«Хуже уроков истории».

— Ой, ой, ой! — запрыгал вдруг кактус и застенчиво сложил иголки. Птичка, на спине которой наблюдалось это безобразие, успела заснуть на полном ходу: с утренним «Таймс» в левом крылышке, а бездормосом (так называется бездонный термос) в правом. — Я понял! Понял, понял, понял!!! Никто, из тех, кого мы встретили, не знает, куда направляется! А Неторный путь — он, наверное, потому так и называется, что его нельзя пройти, пока не поймешь цель своего путешествия! Вот мы никуда и не можем добраться. Но ведь нам нужно отыскать Семицветика, и, если думать, как встретим его, сразу очутимся в правильном месте! Да, да!

Особого воодушевления, скажем откровенно, предложение кактуса не вызвало. Но, поскольку делать было нечего (да и не спорить же с кактусом?), путешественники стали мыслить о цветочке.

«Уммм. Думмм. Буммм!» — Питер зажмурился и представил идущего по Неторному пути бандита: носатого, волосатого и с посылкой за спиной.

«Семицветику, наверное, страшно? Похитили и везут неизвестно куда. Впрочем, все равно лучше подоконника», — мальчик и сам бы не отказался быть украденным из больницы.

«Нет, хватит отвлекаться. Цветок! Цветок… Ну же!»

Питер сжимал виски, пыхтел, гудел и начинал подозревать, что мысли от подобной встряски быстро сварганят какой-нибудь переворот в духе Оливера Кромвеля.

«Бзззззз. Жжжжжж! Ыыыыыы!»

Сначала ничего не происходило, а затем… Затем пейзаж начал меняться: небо изогнулось перламутровой лентой Северного Сияния; проступили башня на берегу и море — седое, холодное, с платиновыми барашками пены. Воздух посвежел.

— Дом последнего отшельника! — поперхнулся чаем страус.

— Нет, волшебного отшельника — возразил мистер Шнапс и шумно высморкался.

— Отшельного последника, — замотал головой Кактус.

Так они спорили, пока не добрались до здания. Дом оказался пуст, и лишь на двери висела бумажка:

«Ушел за газетой

P.S. Умная мысль № 4381: нет большего в мире волшебства, чем мы сами».

Чернила размылись и выцвели, и ясно было, что ветра и непогода уже не один десяток лет истязают листочек.

«Каково это, выйти за утренней газетой и никогда не вернуться домой? — от промозглых ли вихрей, или от записки у Питера пошли мурашки по коже. — Не хотел? Или не смог?»

Тяжко вздыхал прибой, гремел галькой и закручивался в маленькие водовороты. Далекое зимнее солнце танцевало на воде — заставляя мальчика невольно щуриться (на сей раз без мыслей о Клинте Иствуде).

— Семицветик! — Колючка стал упорно осматривать каждую щель в камнях.

— Пдимус! — точно также обыскивал окрестности мистер Шнапс.

— Бом джиа! — а Додо втянул ножку и, водрузив на голову наушники, учил португальский. — Эу амо абобре («Доброе утро! Я люблю тыкву»).

Было пусто, холодно и на удивление безмятежно.

«Вьюю», — завывал ветер в кроне кособокой сосны.

«Пшшш», — отвечал ему прибой.