Помоги проекту - поделись книгой:
Андрей Терехов
Магазинчик разбитых надежд
Пролог
Здравствуй, дорогой читатель! Что же ты — проходи, усаживайся поудобнее. Эк тебя замело! Снега по самую макушку навалило, как говорил мой дед.
Может быть, чаю? Ядренейшего такого горячего чаю с бергамотиком. И малиной, говоришь? Непременно, непременно!
Сейчас и камин разожгу, пошуршу-поворочаю угольками. Ты пока грейся — видишь, как огонек бурчит, решетку ощупывает да бока чайничка. Скоро и вода закипит. Хорошо, не правда ли?!
Сегодня я расскажу тебе подлинную историю, которая приключилась с одним мальчиком. Очень, надо сказать, смелым и добрым, но чуточку молчаливом.
Бог ты мой, про чай я и забыл. Прошу извинить, сейчас. Бери осторожнее, не обожгись. А вот и пироженки с медом — дабы не скучать.
Да ты чашку так слопаешь! Потихоньку, глоточками. Вот, молодец. Согрелся ты? Тогда слушай.
Глава 1,
в которой становится ясно, что ничего не ясно
Утром в Плимуте шел снег. Уже это было удивительно, ибо ни один старожил подобного отродясь не видел. Зима хозяйничала на улицах, холмах и полях; стучалась в окна и двери, хихикала в дымоходах и тайком готовила Сочельник.
Горожане нисколько не грустили из-за погоды. Все они, от мала до велика, радовались белым хлопьям, как падающим звездочкам: ловили их руками, подставляли красные носики, щечки и ждали конца дня.
Да, город предвкушал Рождество. В домах наряжали ароматные елочки, запекали гусей; через улицы протянулись радуги гирлянд и блестящей мишуры. Люди суетились — но не как в первый рабочий день после отпуска, а по-хорошему, по-доброму. Одни готовили праздничные торты, другие (с дырявой памятью, хи-хи) разыскивали последние подарки; самих же неудачливых Рождество застало в пути.
«… туда им и дорога, дорогие радиослушатели! С вами Йен Макферсон и Лидия Райс. Начнем час с новостей: из-за возросшей миграции голубей Парламентом было принято беспрецедентное решение о закрытие воздушного пространства над Виндзорским замком и близлежащими территориями. Начавшиеся протесты…»
Из окна палаты номер сорок два — чистой, с крохотной елочкой палаты в больнице святого Фомы — смотрел на застывший в зиме Плимут мальчик по имени Питер. На вид ему было около двенадцати, и, как все ребята этого возраста, Питер рос чрезвычайно костистым и угловатым. Он, казалось, состоял из одних локтей, коленок и плеч (и пижамы с сиреневенькими цветочками).
«Опять только я и окно. Может, оно начнет со мной разговаривать? У-у, хоть бы папы с работы отпустили», — грустил наш герой, когда в дверь постучали.
— Угадай, что я принесла? — спросил женский голос.
Принадлежал он доктору Бофур, очень умной (хотя мы об этом не узнаем) и очень похожей на ангела, девушке.
— Закончу обход, и посмотрим с тобой, — продолжила доктор. — А-а?
«„Да-а, — заявил соучредитель выставки, прославленный кондитер, Франсуа Безе, — наша галерея примет в ближайшие дни около сорока неизвестных работ Алана Данна. Дабы подогреть интерес, мы будет показывать в день несколько новых экспонатов, а на следующее утро их заменять“.
По информации от службы охраны выставки, в текущем году были предприняты беспрецедентные меры безопасности из-за участившихся в сфере искусства краж. Напомню, не далее как…»
Мальчик посмотрел на видеокассету, которую доктор держала в руке. Прочитал название и мрачно прищурился, как обычно щурился в фильмах Клинт Иствуд, но чуть менее сурово (все-таки Питер был маленьким мальчиком, а не грозным ковбоем).
— Не нравится Питер Пэн? — удивилась доктор.
Питер взял блокнот, со скрипом вынул ручку из пружинки и написал:
«Не люблю эту сказку. Он никогда не повзрослеет, и я тоже», — буквы оказались маленькие, кругленькие и толстенькие — точь-в-точь сдобные пирожки.
— Ты что, Питер… — доктор Бофур заметно растерялась, — мы тебя вылечим. Даже не сомневайся.
«… да мы и не сомневаемся, да, Йен? В конце концов, нам обещали холодную снежную погоду со шквалистым ветром и небольшой облачностью. Скажем спасибо синоптикам! Давай, Йен, помоги мне. СПАСИБО! А теперь поговорим о новостях спорта…»
Мальчик пожал угловатыми плечами, но щуриться перестал — уж очень клинтистудство было нелегко, даже несмотря на каждодневные тренировки.
«Почему мне не становится лучше?»
Доктор взглянула на блокнот, затем на Питера и поводила рукой в воздухе — точно ловила за хвостик убегающую мысль:
— Это долгий и сложный процесс, — наконец произнесла женщина. — Обычно люди сталкиваются с подобным в куда более зрелом возрасте, но и… ох, Питер, иногда нужно верить, всего лишь верить.
Мальчик снова пожал костлявыми плечиками.
— Я поищу другой фильм, хорошо? — предложила доктор. — А ты пока придумай… придумай подарок на День Выздоровления!
Девушка запнулась, удивленная своей же идеей.
— Верно! Думай над подарком, Питер, ведь ты точно поправишься. Хорошо?
Мальчик неуверенно кивнул, и доктор выпорхнула на крыльях собственных слов (продолжила обход).
«Что бы я хотел? — подумал Питер, смотря на летящие в окно снежинки. — Книжку про анаконду? Да, пожалуй. Вторую и третью, иначе так и не узнаю, чем ее приключение закончилось. Железную дорогу? Нет, лучше космическую станцию. Или…»
Тут мальчику пришлось прерваться, ибо со стороны окна раздалось настойчивое «Тук. Ту-тук».
«Я сплю???»
Это было бы самым раз умным объяснением, так как стеклом топтался самый настоящий пряничный человечек. В лакричных цилиндре, ботфортах и мундирчике из бежевой глазури. Одной рукой незнакомец держал карамельную трость-зонтик в красно-белую спираль, другой рукой накручивал пышные усы.
Глаза Питера округлились от удивления, но все же он открыл окно (Бррр! Ну и холодно, скажу я вам, было в тот Сочельник на улице).
— Добдый день! — крайне гнусаво поздоровался пряничный человечек. — Констебль Шнапс к вашим услугам! Это восьмое отделение? — и громко чихнул. — А-а-апчхы!!!
Питер поморгал — но человечек и не подумал исчезнуть. Тогда мальчик ущипнул себя (Ай!) и наконец взял блокнот (пока господин Шнапс тряс зонтик и критически шмыгал на каждую летящую на пол каплю).
«Будьте здоровы, — написал Питер. — Меня зовут Питер. Нет, второе. Здесь только шесть отделений. Мистер Шнапс, вы ничего не перепутали?»
— Спасибо. Пдостуда одолела! Но я не мог ошибиться. Мы же в больнице святого Фомы?
Питер кивнул, и маленький констебль смело шагнул к выходу из палаты:
— Ох уж эти голубиные авиалинии! Памятник увидят — и все, одни эмоции. Пойдем, поможешь доехать на лифте, гдомила.
Питер невольно загордился от «громилы», прищурился и попытался сунуть пальцы за ремень (так обычно делали ковбои). Но ремня, конечно, не было, и юному герою пришлось ограничиться кармашками пижамы.
Команда двинулась по праздничным коридорчикам больницы. На стенах висели декоративные снежинки и мишура, под потолками — омела; даже маленькие пальмы нарядились в елочные игрушки. Все это безобразие сверкало, искрилось и дожидалось Рождества. Питер, которого выпускали из палаты только на процедуры, рассматривал пейзажи больницы, как туристы — древний Колизей (то есть, во все глаза). Одновременно мальчик старался не обогнать пряничного человечка и размышлял, сон ли вокруг, или приключение случилось на самом деле.
«Как-то вот непонятно».
Так они добрались до лифта. Удивительно, но на панели действительно оказалась вожделенная кнопочка — хотя мальчик отлично помнил, как ездил вчера вечером на процедуры без «восьмерок» непонятного происхождения.
«Навещаете кого-то?» — решил проявить вежливость Питер. Кабинка с громыханием дотянулась до четвертого этажа и зашуршала дверьми. Неясно, зачем, ибо ни единой души снаружи не было.
— О, нет! Дасследую дело, — посмотрел на блокнотик маленький констебль. Створки снова закрылись, вверху заскрежетали невидимые тросы. — Укдали, или хуже… Семицветика, и, я подоздеваю, не обошлось без Годчичного куста. Тем более он снова объявился в окдестностях Плимута. Опасный децидивист, скажу я тебе. С виду… А-а-пчхы! Только что не хдизантема, но так и нодовит все подгодчить.
Тем временем лифт доехал до восьмого этажа, и Питер шагнул вперед, с интересом вглядываясь в каждый предмет мебели.
«Будьте здоровы! А кто такой Семицветик?»
— Спасибо! Семицветик — цветок, кто ж еще! Соведшенно обычный цветок. Пдимус, наш скульптод, выдезал его из Севедного Сияния года три назад. Милейший был паденёк, скажу я тебе: вежливый, понимаешь, начитанный. Не чета всем этим… Задослям!
За поворотом оказался пост медсестры, где читала газету маленькая фея в форме, — до того чистенькая и хорошенькая, что Питер невольно покраснел. И тут же был вынужден отвлечься, когда мимо прошествовало пирожное «Наполеон»: гордо вскинуло подбородок, руки за спину заложило — вылитый император.
— Добдый день! — устремился к конторке мистер Шнапс и чуть приподнял лакричный цилиндр (как обычно поступали раньше джентльмены, коих уже — впрочем, как и цилиндров, — почти не осталось). — Констебль Шнапс к вашим услугам! Где находится Годчичный куст? Дело неотлагательной важности!
Фея поморгала и, пискнув «сейчас», принялась листать журнал приема.
— Палата 812: направо и по коридору, — захлопала она ресницами и пожала с видом «я — не я, принцесса не моя» прозрачными крылышками.
— Спасибо! Полицейское упдавление благодадит вас за содействие, — пряничный человечек лихо крутанул ус и направился по указанному маршруту.
Питер затопал следом, не отрывая восхищенный взгляд от крылышек феи, и не заметил, как зашел в палату.
— Привет, — весело помахал лапкой снеговичок в больничной пижаме; он по одной вытаскивал из мешка морковки и примеривал на место носа.
У Питера задергалась левая бровь, но все же мальчик поднял ладошку… и шмыгнулся в коридор, догоняя пряничного человечка.
«На смерти… хмельной…» — донеслось горестное шепто-пение из палаты 812. Источником его был унылый горчичный кустик с кислолицей мордочкой на стебельке. Завидев злодея, маленький констебль р-рьяно шагнул внутрь, выставил указательный палец и обвиняюще завопил «До-об-дый день!». У Питера начало складываться четкое впечатление, что мистер Шнапс имел обыкновение утрамбовывать в данную фразу не только приветствие, но и любые возможные значения. Так, сейчас, было похоже на «Ага, негодяй!».
— Пошто укдал Семицветика, пдоходимец?! — продолжил знакомство пряничный человечек.
Кустик обернул печальное личико к вошедшему и тихо сказал:
— Ах… как это все тоскливо, — почесал веточку и ссутулился. — Снег, Рождество… Как пусто и тоскливо. Семицветик…
«Как это тоскливо», — мысленно повторил Питер, закатывая глаза к потолку. Мистер Шнапс тем временем попытался спросить, где вчера находился кустик «между шестнадцатью нуль-нуль и аналогично осемнадцатью».
— Где я могу быть, мне негде быть, — последовал протяжный вздох. — Жизнь моя печальна и бессмысленна. Зачем я существую? Зачем нужно существование? Ты знаешь? — спросил кустик Питера. Тот в ответ заморгал и пожал костистыми плечиками.
— Шифдуется, задаза, — подытожил пряничный человечек и вздохнул. — Пойдем, гдомила.
Напарники, как мысленно уже поименовал себя и маленького констебля Питер (или точнее, «нападники»), вернулись к фее и стали узнавать о подозреваемом. Оказалось, кустик уже давно лечился от «большого ума» и целый день вчера был в палате.
— Несостыковочка, — почесал цилиндр мистер Шнапс. — Кто ж тогда укдал цветок?
Питер предложить еще раз осмотреть место преступления и неожиданно для себя приписал:
«Я мог бы помочь», — на самом деле мальчик был готов расследовать хоть секреты ночного уборщика, лишь бы не просидеть все Рождество в палате.
— А верно! Ты, гдомила, со своей башни много чего увидишь! — завертел усами пряничный человечек и засеменил к лифту. — Впедед! Служить и защищать, гдомила, служить и защища-а-пчхы!!! Вот, пдавду говодю.
Глава 2,
в которой дело запутывается еще больше или Зачем Примусы ездят в Плимут
Питер — у которого внутри все пело и разве что не порхало в предвкушении Свободы — одел зеленую курточку и желто-вишнево-полосатые штаны (что хранил на тот редкий случай, когда врачи отпускали мальчика на прогулку) и отправился с мистером Шнапсом в вестибюль больницы.
Там все сверкало и искрилось в предвкушении праздника, а неразлучная парочка из охранника Бута и медсестрички Рашель смотрела выпуск новостей по барахлящему телевизору.
Питер на всякий случай помахал рукой, но дядечка и тетечка оказались слишком увлечены забастовкой авиаслужб. Поэтому, когда входные двери зашуршали и гнусавый голос пробасил «добдого вам дня и пдесчастливейшого Дождества», никто не обратил на беглеца внимание.
— В такую погоду и дазмякнуть недолго, — поворчал, раскрывая карамельную тросточку-зонтик, мистер Шнапс, и с комфортом уселся на плече Питера (прямо скажем, его «ходули» гораздо лучше подходили для местности вокруг больницы).
«Неужели, все взаправду? Только бы не догнали!» — шаг, другой: мальчик боялся даже повернуться; казалось, вот-вот завизжит мерзкая сирена, и луч прожектора испепелит невезучих героев.
Не сдаваться — идти. Идти! Укутанными снегом аллеями, горбатым мостиком — его освещали два лепесиновых и почти незаметных в метели фонарика, — немножко попетляли да и уткнулись в проселочную дорогу. Мистер Шнапс успел подышать на ручки и потоптаться (как и Питер — он принял действия «нападника» за ритуал вызова голубиных авиарейсов), когда из-за поворота показался самый необычный автобус, который мы могли бы представить.
Корпус его был из пористого и отменно, смею вас уверить, пропеченного бисквита, кресла — из слоеного теста, а в окошках колыхался рисовый пудинг (самый пуденистый, из всех, что когда-либо видел Питер).
— Два до Чудного, Пипиндук, для меня и гдажданского детектива Питеда, — скомандовал мистер Шнапс водителю — седобородому мухоморчику в черных очках. У Питера от улыбки затрещали щеки (эх, ну кто бы из нас не отказался называться гражданским детективом?). — За счет полицейского упдавления, — добавил маленький констебль, залихватски крутанув ус.
— Есть, Шнапс! Ик! Питед, привет! — грибок чуть приподнял очки и подмигнул.
— ПитеД, — поправил мистер Шнапс.
— Ик! ПитеД, — Пипиндук кивнул в знак понимания.
— ПитеДД, бдевно ты глухое!
— Я и говорю Пит… Ааа, Питер, — посмотрел мухоморчик на блокнот, где наш герой спешно рисовал букву «Р». — Ик! Так бы и сказал. Какие дела на страже закона, Шнапс?
— И не спдашивай… — пряничный человечек перебрался на приборную панель из глазури, и начал с грибком обсуждать задержание банды ирисок, которые всегда, отдам должное, доставляли немало забот правосудию (я и сам их не очень жалую, только тс-с-с!). Питер заскучал и, усевшись на переднее сиденье, ерзал всю дорогу, то разглядывая заснеженный лес и такую же искристо-белую автостраду, то карамельные поручни, а то и группу сорванцов — из проколотого крекера, луковицы-модницы и тертого сыра в кепочке, которые разместились в хвосте салона и до удивления красиво пели отрывок из древнего сказания:
От этих слов Питер вдруг ощутил небывалую и необъяснимую тоску по героям баллады, тому времени, которого не знал никогда и не видел, но чувствовал, как родное. Казалось, невидимая рука подхватывает мальчика и уносит в таинственные земли… Где из леса доносятся звуки битв и королевской охоты, парят над облаками башни родовых замков, и нет ни машин, ни больниц, ни набившего оскомину Плимута.
Питер помотал головой и вынул блокнотик, решив заняться делом полезным и, несомненно, приятным — расследованием. Юный детектив нарисовал цветок в горшке, кружок со знаком вопроса и прочертил меж ними стрелочку. Подразумевалось, что мистер «М» с неясной целью «Ц» украл Семицветика.
«Вот, непонятно: кто и зачем?»
Вероятно, похищение имело смысл, посему Питер прикрутил к своей схеме еще один знак вопроса и выписал подсмотренное в книжке про Холмса слово «Мотив». Понятнее конструкция не стало, но выглядела теперь вполне себе симпатично.
— Мотив? — посмотрел на чертеж мистер Шнапс и надул усы. Тут мимо лобового стекла пролетела стайка воздушных шариков в новогодних шапочках и полосатых шарфах; все летуны дрожали и стучали зубами, но выглядели чрезвычайно целеустремленными. — Добдый день! — сейчас это, вероятно, значило «ну приехали!». — Кабы я сам понимал, уже все-о, — пряничный человечек развел ручками, — раскдыл! Пипиндук, ддуг ты мой седдешный, как думаешь, зачем кдасть Семицветика? Обычный же цветок!
— Ик! Не знаю. В шахматы играть?
Питер мог бы возразить, что цветки из северного сияния скорее относятся к редким и исчезающим видам (как было написано в одной заумной и трудночитаемой книжке про ландыши), тем более, играющие в шахматы, и наш герой сам бы не отказался иметь такой (но в любом случае ничего бы не стал воровать). Подумав, Питер нацарапал на листке:
Поделиться книгой: