Помоги проекту - поделись книгой:
Вольфганг Шрайер.
«Прелюдия 11»
Тайная воина США против Кубы
Автор «Прелюдии 11» принадлежит к числу писателей, наиболее читаемых, наиболее популярных в ГДР. Более чем за двадцать лет работы в литературе Вольфганг Шрайер создал целый ряд произведений, которые сам он определяет как приключенческие и как «романы действия».
«Прелюдия 11» — тоже остросюжетное произведение. Но не только. Это остросюжетный политический роман, переносящий нас в первую социалистическую страну западного полушария — на такую далекую и такую близкую всем нам революционную Кубу. Романы подобного рода у нас называют иногда, хотя, может быть, и не очень точно, «политическим детективом».
В. Шрайер дважды побывал на Кубе, где он собирал материалы для «Прелюдии 11», — ездил по острову, брал интервью, просто беседовал с самыми разными людьми. Результатом этой предварительной работы явилось правдивое произведение, в ко-тором скрупулезно точно отображены кубинские реалии, верно схвачены образы мышления и поведения кубинцев из лагеря революции и лагеря контрреволюции.
Тем не менее кое-кто, возможно, скажет с сомнением: «Оправданно ли обращение писателя к делам и событиям зарубежной страны, которую чрезвычайно трудно изучить досконально?»
Подобные вопросы иногда задают работники наших журналов, издательств, когда им в руки попадает рукопись... необязательно Шрайера — любого автора, рискнувшего вызвать к жизни картины быта, истории, тех или иных драматических коллизий не родной, а чуждой стороны.
Сразу оговорюсь, что в этих вопросах есть рациональное зерно. Как бы хорошо писатель ни знал то или иное из зарубежных государств, сколько бы лет он там ни жил, он — за редким исключением — вряд ли сможет создать развернутые, сложные характеры героев, не являющихся, так сказать, его соотечественниками. Однако все вышесказанное справедливо лишь в том слу-чае, если речь идет о психологическом романе, о большой, высокой, серьезной прозе.
Иное дело остросюжетный политический роман, лежащий в русле приключенческого жанра.
О тайной войне США против Кубы написано немало журна-истских статей и даже книг. Но эпизоды этой войны, легшие в основу «Прелюдии 11», романа Вольфганга Шрайера, эпизоды, скрученные автором в тугой, захватывающий сюжетный узел, оживают перед нами с той впечатляющей силой, что свойственна лишь добротному художественному произведению.
Итак, читатель уже знает, что в «Прелюдии 11» речь идет о тайной войне США против революционной Кубы. Действие развертывается в I960—1961 годах. Напомним: эта грязная война началась с ранних этапов кубинской революции, а ее главным действующим лицом стало ЦРУ — Центральное разведывательное управление США.
Именно ЦРУ заботливо вскармливало множившиеся, подобно амебам, кубинские эмигрантские организации — такие, как «Белая роза», «Война», «Крест», «Кубинская антикоммунистическая армия» или «Антикоммунистический революционный крестовый поход».
Именно ЦРУ проводило засылку на Кубу шпионов и диверсантов, навербованных на свалке эмигрантского отребья.
Именно ЦРУ вдохновляло и вооружало контрреволюционеров, этих, как их называют, «гусанос» — «червяков», создававших в горах Эскамбрая и в некоторых других районах Кубы вооруженные шайки, которые безуспешно пытались разжечь в стране антиправительственное движение, свалить новую, народную власть.
Именно ЦРУ в апреле 1961 года организовало в районе Плайя Хирон вторжение на Кубу своих наемников-эмигрантов из так называемой «Бригады 2506», вторжение, которое, как известно, закончилось полным крахом.
Автору этого предисловия к роману «Прелюдия 11» привелось жить и работать на Кубе в течение ряда лет и не раз доводилось самому сталкиваться с деятельностью «гусанос». Помнится, как в начале шестидесятых годов, вместе с корреспондентом «Комсомольской правды» Ириной Хуземи, мы, движимые журналистской любознательностью, надумали побывать в горах, где орудовали банды контрреволюционеров. В городе Санта-Клара, в провинциальном комитете партии, нам сказали: «В горы? Поездку мы можем разрешить при одном условии — до темноты вы должны вернуться назад: бандиты предпочитают действовать по ночам. И еще — мы придадим вам автоматчика».
Мы ехали на «джипе», изрешеченном пулями. Хакобо, солдат-автоматчик, рассказывал, темнея лицом, что эту машину горкома партии «гусанос» обстреляли неделю назад, убили шофера — молодого парня.
В горах мы посетили районную комсомольскую школу-интернат. Директор собрал учащихся, мы говорили им о Советском Союзе, о жизни и делах нашей молодежи. А потом нас провели в зал, задуманный, наверное, как гимнастический, но превращенный... в арсенал. В козлах рядами стояли винтовки. «Ночами нам не раз приходилось отстреливаться от бандитов», — сказал директор.
Во время этой поездки мы наслушались историй о зверствах «гусанос»: они убивали партийных и комсомольских активистов, нападали на народных учителей, посланных революцией в горы для ликвидации неграмотности, терроризировали крестьян, что объединялись в кооперативы.
Но возвращении в Санта-Клару мы посетили весьма своеобразный музей — «Музей контрреволюции». Там были выставлены бандитские обрезы, гранаты, пулеметы, рации, прочее снаряжение, на котором неизменно стояло клеймо «Сделано в США».
Позднее, но тоже в шестидесятых годах, вместе с тогдашним главным редактором «Комсомольской правды» Б. Панкиным мне вновь довелось побывать в районах действий вооруженных банд. В казарме одного местного гарнизона нас провели в помещение, где содержались мятежники, сдавшиеся в плен. Запомнились слова их главаря, гривастого, с косматой бородой, с густыми черными бровями, из-под которых зло и безнадежно — лихорадочным блеском — светился мятущийся взгляд: «Мы сд-лись, потому что стали чувствовать себя затравленными зверьми. Народ нас не поддерживал. Все, все были против нас! Иногда мы включали транзистор, слушали передачи для Кубы из США. Комментаторы разливались соловьем, расписывая, как «кубинское население поддерживает мужественных борцов за демократию, с оружием в руках сражающихся против коммунистов». А у нас скулы сводило от этого вранья, мы сжимали зубы от злости».
Такие вот и им подобные отщепенцы, засланные из США, и стали прототипами тех диверсантов, которые действуют в «Прелюдии 11».
Всех этих отщепенцев — повторю еще раз — вскармливало и пестовало Центральное разведывательное управление США. Тайную войну против Кубы оно предпочитало вести руками кубинских эмигрантов. Марта Гонсалес, репатриантка, которая вернулась из Соединенных Штатов на родину, разуверившись в «идеалах» контрреволюционной эмиграции, пишет в своей вышедшей в Гаване книге «Под честное слово»: «В полном соответствии со своим образом мышления американцы предпочитают рисковать кубинцами, нежели своими. Раса-то высшая, не так ли?»
Другая репатриантка, Эдит Рейносо Эрнандес, в изданных на Кубе мемуарах «Свидетельство эмигрантки» рассказывает о теснейших связях контрреволюционной эмиграции с ЦРУ.
Впрочем, сведения об этом не раз просачивались и на страницы самой американской печати. Вот, к примеру, выдержка из статьи Тейлора Бранча и Джорджа Крайла в нью-йоркском журнале «Харпере»: «ЦРУ организовало целый ряд десантных высадок на побережье Кубы и заслало нескольких наемников с целью убийства Фиделя Кастро... Ставшие достоянием гласности планы покушений, равно как и официально организованных заговоров и закулисных операций, породивших, по сути дела, вторую — тайную — вьетнамскую войну, не могли не произвести шокового впечатления». Касаясь вторжения наемников на Плайя Хирон, те же авторы отмечают в своей статье: «В Вашингтоне президент силился понять, как могло случиться, что столь многие люди, которые, очевидно, знали свое дело и успешно свергали другие правительства, не оставляя следов, потерпели такую полную катастрофу. Они (имеется в виду ЦРУ. —
Приведем еще одно свидетельство американской печати. В книге «ЦРУ и культ шпионажа» ее авторы, бывший агент вашингтонского департамента рыцарей «плаща и кинжала» Виктор Маркетти и бывший дипломат Джон Маркс, заявляют, что Куба — «главный объект операций ЦРУ в Латинской Америке».
А вот свидетельство советского историка. Ф. М. Сергеев в статье «Антикубинские акции секретных служб США», опубликованной в журнале «Латинская Америка», пишет, что политика правящих кругов США, направленная против революционной Кубы, проводится уже много лет. «За это время, — подчеркивает автор статьи, — опробован обширный арсенал средств: от клеветнических кампаний до вооруженного вторжения. Определенное место в этой цепи занимают террористические акции, используемые либо как самостоятельное средство, либо служащие фоном для более крупных операций (например, операция на Плайя Хирон)». Последняя фраза могла бы послужить эпиграфом к «Прелюдии 11», ибо в романе речь и идет как раз об одной диверсионной вылазке, долженствующей послужить фоном для вторжения наемников на Кубу.
Теперь читателю уже ясно, что в основу рассматриваемого романа Вольфганга Шрайера положены подлинные события. Тем не менее это произведение лежит вне рамок документальной или исторической прозы. Подчеркивая это, автор меняет некоторые географические названия. Так, например, известная всему миру Плайя Хирон превращается у него в Коста-Асуль, а полуостров Сапата — в Крокодилий полуостров.
Прием такого рода дает писателю возможность ввести в повествование ряд вымышленных героев и с их помощью создать острый, напряженный сюжет, который, на мой взгляд, передает дух подлинных событий неизмеримо полнее, чем стопроцентно точный документальный репортаж, рассказывающий о тех же событиях.
Этот прием, кстати сказать, не нов. Известен он и отечественной литературе. К нему прибегал, например, советский журналист и писатель Б. Коршунов в своих повестях, где действие развертывается в Африке.
Б. Шрайер «вышивает» свой вымышленный сюжетный рисунок по канве подлинных событий. Созданные им герои соответственно являются как бы оттиском прототипов, действовавших в реальной жизни. А в этой реальной жизни было так: революция перетасовывала людские судьбы, разделяла людей на два враждебных лагеря, большой — сторонников новой жизни, и значительно меньший — ее противников, но порою приключалось, как и всегда во время социальных катаклизмов, что случай определял место человека по ту или иную сторону баррикад.
Случайная встреча на дороге с партизанами Фиделя Кастро в годы народной войны против диктатора Батисты свела Карлоса Паломино с борцами за свободу. Он храбро воевал и был замечен и отмечен товарищами по оружию. Но после победы ему, человеку, не изжившему до конца привычку смотреть на мир глазами буржуазного либерала, стало казаться, что «революция изменилась, приобрела суровые черты». Он верит в конечную цель революционного движения, но не всегда согласен с методами достижения этой цели. К тому же он тщеславен и себя-любив (при всех своих прочих — вполне положительных, вполне привлекательных качествах). И вот уже сделан один неверный шаг, другой, и вот он уже на пути к предательству. И толь-ко тут он осознает всю безмерную низость замышленного им. Метания этого честного в основе своей, но нестойкого «попутчика революции» заканчиваются трагически.
Карлосу Паломино противопоставлены беззаветно преданные делу социализма Рамон Кинтана, Даниела, а также многие второстепенные персонажи повествования: солдаты, офицеры, народные ополченцы — «милисианос».
Бажно отметить, что все персонажи романа — и упомянутые выше, и откровенные враги революции, о которых речь впереди, — отнюдь не показываются автором лишь в двух контрастных цветах — черном и белом. Авторская палитра многоцветна. Его герои сложны и противоречивы, как сложна и противоречива сама жизнь.
Правдивым отражением реальной жизни стали и те страницы романа, на которых показаны диверсанты, тайком приплывшие из США на Кубу, чтобы взорвать стратегически важный мост.
Известно, что кубинская контрреволюционная эмиграция чрезвычайно пестра по своему составу. В ней представлены последыши батистовского режима, палачи, убийцы и бывшие противники Батисты, не сумевшие или не захотевшие принять и признать социалистический путь развития революции. В ней пред-ставлены помещики — латифундисты, промышленники, богатые торговцы, крупные домовладельцы и вместе с ними простые люди, запутавшиеся, сбитые с толку или просто занесенные в стан контрреволюции волею слепого случая.
Эта пестрота эмиграции, как в капле воды, отражена в составе диверсионной группы.
Некоторые из диверсантов хорошо знают, чего хотят. Сынок богача Умберто Родригес «хочет вернуть свои табачные плантации и несколько десятков тысяч гектаров леса, принадлежавших в сьерре его отцу». Пити Равело, репортер скандальной хроники и предприниматель средней руки, стремится «заполучить обратно свой ресторан с увеселениями».
Другие же скорее ошибаются, если думают, что знают, чего хотят, когда пробираются на Кубу.
Рино, негр-гватемалец, бедняк из бедняков, стал наемником по нужде.
Мигель Пино примкнул к бандитам-контрреволюционерам потому, что поверил по своей политической безграмотности в антикоммунистические басни, и потому, что «не в силах был жить больше на чужбине». Когда-то он «принадлежал к одной из подпольных групп, которая распространяла в Гаване листовки и подкладывала где надо взрывчатку, помогая свергнуть диктатуру Батисты». А потом, после бегства диктатора, все пошло, по его мнению, «шиворот-навыворот». Американская фирма, где он работал электротехником, закрылась или, вернее, перебралась в США. В погоне за длинным долларом туда устремился и Мигель.
Вожак диверсантов Серхио Фигерас даже в эмиграции оставался противником батистовцев, которых презирал и ненавидел с той же силой, как и в те годы, когда «он был с Фиделем в Сьерре-Маэстре». От революции он, буржуазный либерал, отвернулся после того, как она приняла социалистический характер и Куба, по его представлениям, «попала в кабалу к коммунистам». Он искренне верит, что их диверсионная группа, засланная в страну в канун вторжения интервентов, — «передовой отряд, боевое копье освободительной армии». «Перед нами рассвет свободы!» — записывает он в своем походном дневнике. Но дни идут, и вместе с ними начинают таять иллюзии. Фигерас видит, что народ не поддерживает контрреволюционные банды, действующие в горах. Он понимает, что никто не считает ни этих бандитов, ни их, диверсантов, борцами за свободу. Это понимание оборачивается для него полным моральным банкротством. В конце повествования мы видим его человеком, разуверившим-ся во всем.
Из очень разных людей составлена диверсионная группа, действующая в Сьерре-дель-Мико. Прихоть автора «Прелюдии 11»? Нет, так оно и бывало, так оно и бывает на самом деле. ЦРУ, орудующее с иезуитским коварством, использует для борьбы против лагеря социализма не только отпетых реакционеров, но и буржуазных либералов, и даже людей, называющих себя «марксистами». Вспомним хотя бы (пример не из кубинской действительности — из итальянской) о пресловутых «красных бригадах», которые, размахивая «революционными» знаменами, верно служат ЦРУ и, по существу, смыкаются с нео-фашистами Италии.
В «Прелюдии 11» ЦРУ персонифицируется в лице его представителя — капитана Мак-Леша, который выдержан, жесток, умеет «беззвучно убивать» и хорошо знаком «со всеми хитростями войны в джунглях».
В обличении ЦРУ, в разоблачении подлости и коварства тайной войны США против Кубы — главный пафос увлекательного романа В. Шрайера «Прелюдия 11».
Валентин МАШКИН
Часть 1. Высадка
Глава 1
Мигель чувствовал себя прескверно. Вот уже несколько часов, как ничего, кроме резкого гудения мотора, нервного разговора да качки. Нос яхты показывался из воды, задирался, срезал гребень волны и снова погружался в сине-зеленую воду. И так без конца. «Кабаллито-дель-дьябло» — «Чертов конек» скакал по морской зыби Атлантики, и все сошлись на том, что эта спортивная яхта с низкими бортами — одиннадцать шагов в длину, три в ширину — ведет себя нормально. Конечно, для круизов между островами она годится, но для морского похода — ни в коем случае. С тех пор как в утренних сумерках они отвалили от причала в Сан-Амбросио, у Мигеля было предостаточно времени познакомиться с лодкой. Правда, разбирался он в этом не очень. Его земляки всегда жили спиной к морю, которое их окружало. Молодой, крепкий парень, он толком не умел плавать. Зато его интересовало все, связанное с техникой.
Он долго наблюдал за игрой стрелок на приборной доске рулевого, которые показывали температуру воды за бортом, наличие бензина, давление в двигателе; количество оборотов доходило до 4000. Здесь — компас, там — насос. Вот и все, на что стоило посмотреть. И Мигель, которого знобило, забрался в каюту. Что будет, спрашивал он себя, если начнется шторм? И необязательно тайфун, вроде урагана «Элла»: обыкновенного крепкого ветра достанет, чтобы справиться с «Чертовым коньком». Разве мертвая зыбь не плохое предзнаменование?
Он выглянул наружу, стараясь отыскать какую-нибудь неподвижную точку. Облака словно набрасывали на солнце вуаль, потом оно совсем терялось на небосводе, а несколько погодя он снова видел его тусклый злобный зрак. Вода стала свинцово-серой, приобрела враждебный блеск. В ней кишели акулы. Но, как его ни била дрожь, как ни муторно было в каюте, он каким-то необъяснимым образом был счастлив. Мигель не в силах был жить больше на чужбине; сейчас он на пути к дому. Другие тоже возвращались обратно, но у них все иначе, они не мечтают, они говорят. Что бы ни ожидало их дома — родители, друзья, былая богатая жизнь, — такой девушки, как Даниела, у них нет.
Стоило им пройти мимо любой из белых прогулочных яхт, как он вспоминал о ней. И еще тогда, когда в нагрудном кармане похрустывало ее письмо. И золотая цепочка в конверте тоже напоминала о Даниеле, потому что ее вместе с медальоном подарила она — на день рождения, в двадцать лет. Боже, тому уже два года! Тогда, незадолго до победы, им, казалось, принадлежало все вокруг. Да, а потом все пошло шиворот-навыворот. Только он никогда не переставал думать о Даниеле. Он допустил страшную ошибку, расставшись с нею.
— Мыс Крус мы должны были обойти давно, — послышался снаружи голос Фигераса.
— Здесь есть течение... — ответил капитан.
— А вы сверились бы по секстанту, — предложил Родригес.
— Единственное, что ему в этой штуковине нравится, так это первые четыре буквы, — прокаркал Равело, и все рассмеялись.
Мигель молчал. Эти люди его мало интересовали. В группе он оказался вчера: им потребовался специалист. Ему нравился только Серхио Фигерас. Его называли тентьенте — лейтенант. Он был с Фиделем в Сьерре-Маэстре. Лучшего проводника и придумать нельзя. Серхио показал им место высадки на карте — видно, он привык все объяснять толково. Они должны высадиться в точке, которая на американских картах называется Два камня; а в действительности, уточнил Фигерас, она называется Эскольос Хемелос — Двойной риф. Им нужно обогнуть два коралловых рифа, чтобы под их защитой высадиться на совершенно безлюдном отрезке побережья.
Мигель погрузился в воспоминания: с Даниелой они были знакомы с самого детства, вместе играли. А потом, после долгого перерыва, снова сблизились. Наверное, сначала был какой-то знак, неясное предзнаменование того, что они снова нужны друг другу. Может, слабый запах ванили, который приносил ветер с набережной, где она вечерами прогуливалась с матерью; или шелест платья, когда она по железной лестнице поднималась в кинобудку, где ее отец мучился с кинопроектором, а публика в зале орала и свистела. Или пряный запах ее кожи и тяжелые волосы, скользнувшие по его лицу, когда она помогала Мигелю приподнять проектор. Ведь все началось с того, что ее послали к нему, потому что отец мог потерять свою ужасную службу.
У старого сеньора Фонте был больной желудок. В те дни он служил директором кинотеатра в портовом квартале, который принадлежал к целой цепи игорных домов, кинотеатров и стандартизированных кафе. Хозяева-китайцы доили свою цепь почем зря. Кино это было душной жалкой дырой без вентиляции, и до полуночи в нем показывали грязные фильмы, три или четыре подряд, пока выдерживала аппаратура. Дрожащий сноп света пробивался сквозь серые табачные клубы, а динамик швырял в зал ошметки английских, французских или итальянских слов. Да и испанских слов здесь никто бы не понял. Иногда части закладывались в проектор не в том порядке, но люди в зале этого почти не замечали, они курили, пили и нежничали. Это была самая непритязательная публика всей Гаваны; пока на экране любили и умирали, она себя обманутой не считала.
Кинотеатр и его программы были таковы, что Эмилио Фонте и в мыслях допустить не мог, чтобы взять дочь контролером в зал, хотя семья нуждалась в каждом сентаво. Больше того, он сумел устроить шестнадцатилетнюю дочь в торговую школу. А потом, выучившись, она, стройная и подтянутая, каждый день после полудня выходила из климатизированного кассового зала «Ройал бэнк оф Канада» — совершенно недоступная для юношей своего квартала. Когда с ней заговаривали, Даниела не отвечала. Длинные черные волосы падали ей на спину, движения ее были мягкими, словно во сне, и, когда она проходила мимо открытых окон пивнушек, вслед ей слышался свист, а когда оказывалась у начищенных до немыслимого блеска витрин ночных ресторанов, шоферы и грузчики прекращали выгружать ящики с бутылками, толкали друг друга локтями, уставившись ей вслед. Она как бы шла по волнам запахов кофе, бензина и музыки из музыкальных автоматов — прекрасный темный цветок, к которому не приставало ни пылинки.
Но однажды поздним вечером он обнаружил ее за хромированной, захватанной сотнями рук стойкой кассы кинотеатра.
— Ах, это ты, Мигель, -- тихо проговорила она.
Ее рука дрожала, когда она протянула ему билет. Он видел капельки пота между бровями девушки, а в миндалевидных глазах гнездилась усталость. Он страшно удивился, увидев ее здесь. Несколько дней спустя Даниела, задыхаясь от быстрого бега, постучала в его дверь: он был единственным на всю улицу, кто мог починить проектор. После того как аппарат снова заработал, сеньор Фонте стал называть его Мигелито. Полгода спустя, когда отец умер, Даниела уже тоже называла его так, а он ее ми чинита — моя китаяночка — из-за раскосых глаз.
— ...Восемнадцать узлов, — донеслось с кормы. — А теперь семнадцать с половиной, — доложил Рико, негр, силившийся разобрать цифры на лот-лине. Никого, похоже, это не интересовало.
— И вот еще что, — проговорил в этот момент капитан Мак- Леш, — вы ударная группа, и вы знаете, на что идете. — В каждое слово он вкладывал зловещий смысл. — Не стройте никаких иллюзий. Если кого серьезно ранят, он парализует всю группу, станет угрозой для всех. В случае необходимости вам придется от него избавиться.
Кто-то саркастически заметил:
— Хорошо, что это сказали именно вы — вам-то возвращаться назад.
— Ну, я думал, правила игры вам известны, — пробурчал капитан.
Несколько последующих реплик Мигель не разобрал, а потом услышал голос Фигераса:
— Бросать мы никого не бросим.
Наступила пауза.
— Двадцать узлов, — доложил Рико.
Мигель видел, как линь скользил по его светлой ладони.
— Если дойдет до серьезной переделки... — начал Мак-Леш, но Мигель не слушал его: когда они высадятся, они будут делать то, что прикажет Фигерас. Капитан только доставит их до места. Но его слова насчет «серьезных переделок» заставляли Мигеля задуматься. Одна из полу-размытых временем картин-воспоминаний всплыла перед ним. Он снова увидел себя в минуту смертельной опасности, когда ему удалось выстоять — вместе с Даниелой и благодаря ей.
Был с ними еще третий, красавец Аурелио, ее двоюродный брат. Он разносил молоко и мыл потом бидоны, что приносило ему шестьдесят пять песо в месяц. Мать Даниелы просила его сопровождать Даниелу во время встреч с Мигелем и блюсти ее честь — у самой у нее не было на это времени и сил. Аурелио оказался настырным: он сам влюбился в кузину. Он носил бородку и был крепким парнем, лучшим боксером из всех подручных рабочих с молокозавода. В то время, весной пятьдесят восьмого, Мигель давно принадлежал к одной из подпольных групп, которая распространяла в Гаване листовки и подкладывала где надо взрывчатку, помогая свергнуть диктатуру Батисты. В его группе было немало молодых женщин, и ему пришла в голову мысль: а что, если вовлечь в группу и Даниелу, вырвав ее таким способом из-под материнской опеки? Но... Ауре-лио тоже вступил в их группу.
В тот вечер они подложили мину в трансформаторную будку в Хесус-дель-Монте это была самоделка, но большой взрывной силы. Пока Мигель ставил взрыватель на час с четвертью, остальные стояли на стреме. Времени им должно было хватить, они все рассчитали: через проспект Агуа Дульсе они добрались бы до Старого города прежде, чем в Хесус-дель-Монте погас свет и полиция начала бы привычную охоту; но тут, когда они как раз решили разойтись, между остановкой автобуса и трансформаторной будкой их задержала патрульная машина. Полиция в те дни хватала молодежь без разбора. Это было сразу после неудавшейся всеобщей забастовки, и полиция страшно нервничала.
Он никогда не забудет той сцены. Они стоят втроем в коридоре 39-го участка с поднятыми руками, лицом к стене. За спиной слышатся резкие голоса, кто-то стучит прикладом по плиткам пола, чьи-то руки ощупывают их — нет ли листовок или оружия. Лейтенант спрашивает Даниелу:
— На что тебе два парня сразу? Они оба твои любовники?
— Нет, я еще не выбрала... — говорит она.
— Так поторапливайся! — орет он и вытаскивает у нее блузку из юбки. — Давай с обоими!.. Сколько их у тебя уже было?
— Не считала.
— Что, к тебе на очередь записываются?
— Да нет, все как у всех.
Полицейские начинают гоготать: да, мол, штучка что надо, в порядке. Такая против Батисты не пойдет, у нее другое на уме, при чем тут революция?! Их гонят в шею, они успевают еще вскочить в автобус, когда слышится звук отдаленного взрыва и весь пригород погружается в темень, а моторизованные негодяи из полиции и охраны под вой сирен начинают носиться по улицам.
В автобусе Мигель жарко жмет ей руку, но ему кажется, что она смотрит больше на Аурелио. Он все время словно слышит ее голос: «Нет, я еще не выбрала...» А вдруг так оно а есть? И с того дня встречи с Даниелой превращаются для него в нечто новое, сладкое и страшное одновременно. Мигель часто оставляет их вдвоем, потому что боится, что мог бы без всякой жалости убить товарища. Аурелио же, чтобы доказать девушке, чего он стоит, бросается с головой в сомнительные авантюры. Во время покушения на сенатора Фрагу его убивают прямо на улице. Даниела плачет в объятиях Мигеля; он клянется, что никогда ее не оставит... Он нарушил свою клятву, но теперь он возвращается, и все будет хорошо.
Рико кричит снаружи:
— Шесть с половиной узлов, сэр! Наверное, мы у самого побережья.
— Вряд ли, — отвечает капитан. — Это всего лишь банка Тибуронес.
— Я просто чую землю, — возражает Рико.
— А чем пахнет Куба, малыш, — спрашивает маленький Равело, — сахаром, да?
Мигель выполз из каюты, попросил у Фигераса бинокль, но, сколько ни вглядывался, нигде ничего похожего на землю не нашел. Да и вообще ничего не было видно. «Чертов конек» скакал по пышным белым облакам.
Поделиться книгой: