Антикоперник

– Вот эти люди, которые агитируют за радикальное уменьшение населения, – сказала Острайкер, когда они пили кофе втроем (вахта Мориса заканчивалась, вахта Острайкер – начиналась). – Они дураки!

– Почему же? – спросила Анге.

– Ну конечно они идиоты! Надо, чтобы было больше людей, а не меньше!

Морис скорбно посмотрел на Анге, но ничего не сказал.

– Кое-кто мог бы возразить, – сказала Анге с серьезностью классной руководительницы, – что на планете уже так много людей, что природа рушится под их весом.

– Это такая чепуха. Такая чепуха! Я смотрю на это так: население – это давление. Чем больше население, тем сильнее давление.

Анге осторожно согласилась: да.

– Значит, нам надо больше давление, вот что я думаю. Земля – это огромная бутылка шампанского; нам надо больше давления, и еще больше, пока пробка не вылетит, и мы не хлынем в галактику! Готова поспорить, что космическая эра у лебедян или как там их надо называть, началась точно так же. Сто процентов, что их родной мир, где бы он там не был, стал таким перенаселенным, что им пришлось улететь в космос!

Анге давно не слышала ничего столь идиотского, и она выразила свою ярость обычным для нее способом: еще глубже замкнулась в себе. Морис сдал вахту и заперся в каюте для выполнения тех монастических обязанностей, которые возлагала на него его вера. Анге проверила и перепроверила корабль, и отправилась осматривать груз. Она работало методично, пытаясь побороть ярость. Острайкер, однако, продолжала включаться и узнавать последние новости. Лебедяне совершенно перестали отвечать на запросы человечества, сообщила она. Некоторые сочли это важным знаком, другие отнесли на счет эксцентричности инопланетян. Вряд ли все это имело значение.

Как-то ночью Анге увидела сон. Она снова была дома. Человек, одетый в черное, белокожий и с черными белками глаз, стоял, склонившись над раскрытой книгой.

– Население – саморегулирующийся феномен, – произнес он. – Но «само-» следует понимать в широчайшем смысле! Лебедяне явились прополоть человечество, и они уничтожат треть, а еще треть погибнет от голода и болезней после их отлета! Возрадуйся!

Во сне откровение привело Анге в восторг, но проснувшись, она испытала укол вины. Сказанные слова преследовали ее весь день. Могли ли они быть пророческими? Чужие, откуда бы они там не явились, и в самом деле были постоянны только в своей эксцентричности. Как и многие, Анге предполагала, что она указывала на некое более глубокое различие между видами; английским они пользовались бегло, но подлежащие структуры языка не соответствовали их восприятию Вселенной. Что, если лебедяне рассматривают смерть как тривиальную проблему? Что, если они на самом деле явились, чтобы сжать человечество, как пшеницу? Что, если команда «Лейбница» после встречи с чужаками привезет с собой некую уэллсианскую чуму, нечто, что сумеет преодолеть карантин и опустошит планету?

В любом случае, она никак не могла ни на что повлиять. Ее не взяли в эту команду.

И ни несносность Острайкер, ни мрачная замкнутость Мориса не могли помешать Анге выполнять ее работу. Марс, глинисто-рыжий, испятнанный желтым и бурым, с каждым днем становился крупнее на центральном экране кокпита; и наконец они упали на его орбиту. Они прибыли – контракт был наполовину выполнен. Анге посадила корабль в Робинсонтауне, контейнеры были выгружены, а вместо них загрузили пустые баки, и с делом было покончено. После месяца полета, в котором мускульная сила и крепость костей поддерживались только ежедневными упражнениями с эспандерами, даже слабая гравитация Марса ощущалась ими как тяжкий груз. Им полагалось три дня отдыха, однако с общего согласия Анге увела корабль в пространства через полтора.

Затем обычные орбитальные процедуры. Возвращение было проще, поскольку маршрут Марс-Земля пролегал, что называется, под горочку. Вскоре они отправились по этому маршруту.

Через три дня после отлета пришли важные новости. Чужие (их не перестали, несмотря ни на что, называть лебедянами) исчезли – улетели, испарились, отчалили. Период неверия, проверок и перепроверок данных слежения был недолгим. Инопланетный корабль был столь велик и имел настолько заметный радиационный профиль, что не заметить его было попросту невозможно. Он исчез. Некоторые считали, что он сделался невидимым благодаря применение непостижимо могущественных инопланетных технологий, а другие утверждали, что невидимость была прелюдией к скрытной атаке на Землю. Большинство же склонялось к тому, что дела обстоят так, как выглядят: чужие явились в нашу глухую солнечную систему, поговорили с нами, согласились встретиться – при условии, что мы сами дошлепаем до облака Оорта, и после этого отвалили, даже не попрощавшись. Что это значило? Дебаты бурлили и полыхали повсюду, где только можно было найти человеческие существа. «Лебеди улетели» стала самой включаемой песней в истории музыкальной индустрии.

Ситуация определенно затруднила положение «Лейбница»; кораблю оставалось три недели до орбиты Урана, но двигался он с такой скоростью, что маневр пращи позволял зашвырнуть его еще дальше, но не развернуть на сто восемьдесят в направлении Солнца. Разгорелись горячие споры, что делать дальше. Следует ли продолжать движение к облаку Оорта в надежде, что инопланетяне вернутся (в конце концов, они же согласились встретиться) – или же корабль должен развернуться, покинув тщательно рассчитанную последовательность эллипсов, арок и кривых путешествия туда-и-обратно, затормозив с грубым применением двигателей, сжигая топливо, облететь Уран и начать долгое свободное падение к Земле?

– Похоже, тебе повезло, что ты не попала на «Лейбниц», – сказала Острайкер. – Что, если они решат лететь дальше к Оорту, а лебедяне так и не встретят их? Напрасное путешествие. Не могу поверить, что они ушли! А ты можешь поверить, что они ушли, Анге?

– Могу, – сказала Млинко.

– Ну ладно, а я не могу. Я не могу! Преодолеть такое расстояние, вступить в контакт, а потом просто... свалить? Почему?

– Вселенная не всегда дает внятный ответ на вопрос «почему», – заметил Морис. – На самом деле, почти никогда.

– Это неправильно! Это должно что-то означать! По крайней мере, – настаивала Острайкер в крайнем возбуждении, – должно быть какое-то объяснение. Почему они просто взяли и ушли?

Анге ничего не сказала, но по ее мнению, было более чем вероятно, что уход был событием столь же случайным и необъяснимым, как появление. Она верила (и эта вера была для нее настолько близка к истинной религии, насколько это было возможно), что Вселенная устроена не в соответствии с логикой человеческого разума (насмотря на то, что разум этот – какая ирония! – был неотделимой частью космоса). Миллиарды жужжащих человеческих мозгов выстраивали узор, структурировали и наделяли волей; они находили красоту сюжета в каждом изгибе радуги. Космос тоже любил структуры, конечно, но структуры гораздо менее сложного, или, говоря точнее, более однородно повторяющегося типа. Повсюду водород и гелий, слипающиеся в различных комбинациях; закон обратных квадратов во все поля. Все существует, ничто ничего не значит. Космос совершенно чужд сюжетам. Если инопланетяне вторгаются в земной нарратив и назначают встречу, ну как же – здесь просто-таки обязана быть какая-то развязка! Однако ни завязка, ни развязка не укладываются в логику космоса; и уж конечно же последняя никогда не лежит, аккуратно свернувшись, в утробе первой в ожидании рождения. Если чужие совершенно беспричинно исчезли, как они вроде бы и поступили, значит (думала Анге) это было не более чем еще одним чуждым гармонии проявлением бесконечно несогласованного фрагментарного космоса.

Острайкер отказывалась в это поверить. Она изнуряла себя и окружающих догадками о возможных причинах исчезновения лебедян. Может быть, их отозвали на родную планету; может быть, произошла какая-то катастрофа, связанная с технологией прокола пространства или движением быстрее скорости света, которая вычеркнула корабль из реальности. Может быть, на борту случился мятеж. Возможно (Острайкер творчески подошла к последней версии) разные племена чужих на борту огромного корабля не сошлись во взглядах на судьбу человечества – следует ли приветствовать его или уничтожить – и плохие инопланетяне заблокировали хороших, но последние предприняли последнюю отчаянную атаку, которая разрушила корабль и, таким образом, принесли себя в жертву ради спасения невежественного человечества.

– Не вполне вероятно, – сухо заметила Анге.

Вряд ли все это имело значение. «Лейбниц» получил указание продолжать путь в надежде, что лебедяне все-таки вернутся. Если же этого не произойдет, то кораблю следовало произвести исследование облака Оорта (как будто после автоматических зондов там еще было, что исследовать!). Чужие, однако, не торопились возвращаться. Предыдущие переговоры во всем их многословном безумии были просеяны через сита в поисках возможных объяснений. Люди согласились, что либо исчезновение было запланировано, либо произошел несчастный случай; человечество оказалось неспособным измыслить какую-либо третью причину. Из первой гипотезы вытекала недобросовестность инопланетян, из второй – их несовершенство.

В любом случае выводы были неутешительны.

Но, впрочем, не для Анге. Напротив, она находила разболтанную ассиметрию событий довольно отрадной; отрадной в эстетическом смысле. И даже с учетом того, что настоящей встречи не произошло, невозможно было отрицать, что человечество все-таки вступило в первый контакт. Теперь мы знали наверняка, что не одиноки во Вселенной. А это уже кое-что. Разве нет?

Определенно да.

Затем в одно прекрасное утро Морис не заступил на вахту; Анге и Острайкер, вскрыв замок, обнаружили его мертвым в его каюте. Разобраться в происшедшем удалось за полчаса. Запираясь у себя, чтобы погрузиться в медитацию, Морис на самом деле удовлетворял хроническую наркотическую зависимость – он сидел, как показал быстрый анализ крови, и на пинопиатах и на линктин-фармаконе. Убила его передозировка последнего, предположительно случайная.

Это был удар, разумеется; хотя, если бы Анге была честна с собой, то пришла бы к выводу, что шоком явилось само происшествие, а не эмоциональное переживание утраты. В конце концов, она едва знала его. Острайкер, однако, была шокирована по-настоящему. Мы же делили с ним корабль многие недели, говорила она. И мы совершенно его не знали!

– Он все держал в себе, – сказала Анге.

– И теперь понятно, почему! Как он прошел медицинские тесты?

– Я разберусь с этим, – согласилась Анге, хотя и так знала, что обнаружит. Подделка медицинского сертификата не являлась непосильной задачей для человечества. Она даже не была особенно дорогой.

Они упаковали тело в мешок, запечатали мешок медсетью и поместили его на лед в носу корабля. Анге забрала заначку Мориса. Она подумывала просто выбросить ее за борт, но поскольку об инциденте было уже доложено в офис компании, вещества следовало сохранить по юридическим причинам.

– Ирония в том, – сказала Острайкер, отвлеченная на время от бесконечных спекуляций о природе и целях визита лебедян, – ирония в том, что он уже объявил неудачу этого рейса свершившейся!

– Объявил, – согласилась Анге. – Не тот лед.

– Оказалось, что это не было неудачей рейса. Это было всего лишь мелкое неудобство. Это он оказался неудачей рейса, бедняга.

Анге обнаружила, что она, в совершенно иррациональном ключе, находит мрачное удовольствие в развитии событий. Она обнаружила, что в глубине души не верила, будто инцидента со льдом в самом начале рейса было достаточно, чтобы предотвратить будущую катастрофу. Но уж мертвый-то коллега (первый за всю ее карьеру, кстати) – это совершенно определенно настоящее несчастье. Никто не стал бы с этим спорить.

Они продолжали свой путь к Земле – долгое, неторопливое скольжение вниз по гравитационному склону к Солнцу. Анге и Острайкер пришлось переделать расписание вахт, но инерционный полет не требовал каких-то особых усилий, и никакого утомления они не испытывали. Несмотря на смерть на борту, а может быть, благодаря ей (кто знает, насколько патологично человеческое счастье?) атмосфера существенно улучшилась. Анге обнаружила, что Острайкер раздражает ее гораздо меньше. Ее одержимость, ее беспрерывный монолог об инопланетянах приобрел оттенок безвредного щебетания. Анге повеселела, потому что, просыпаясь по утрам, знала, что она теперь еще чуть-чуть ближе к дому.

Она отстояла вахту, разбудила Острайкер и отправилась спать. Ей приснился сон о двух деревьях. Первое было пуантилистским облаком скворцов, пульсирующим и мерцающим вокруг голых ветвей; птицы едва касались их и тут же взмывали в воздух, их крылья трепетали, как у насекомых, насекомых, насекомых. Бурое облако. Второе дерево, по контрасту с первым, было голым: черные ветви, подобные натянутым кожаным ремням, ствол, обладающий бугристой, жилистой твердостью черного камня. На этом втором дереве сидела единственная птица – сорока, и она сжимала ветвь, на которую взгромоздилась, с такой невероятной силой, что древесина выворачивалась, как мокрая тряпка, и сок сочился на землю.

Анге разбудила внезапная какафония корабельных сигналов тревоги. Высвобождаясь из обвязки и пытаясь стряхнуть сон, она уже знала, что произошло. Микрометеорит – пыль, камешек, кусок льда, на таких скоростях разницы никакой – угодил в корабль.

Анге выбралась из каюты и поплыла по главному коридору. Корабль содрогался, как дом во время землетрясения или толстяк, охваченный ужасом. Повиснув в воздухе, Анге ничего не чувствовала, но стоило ей прикоснуться к стенке, вибрация судна проникала до самых костей. Коридор был дымоходом, скважиной. Ружейным дулом. Коридор изгибался и стонал.

Она отключила варварский боевой вопль сигнала тревоги. Затем проверила схематику.

Переборки автоматически заблокировались. Она работала со всей возможной скоростью, проверяя отсек за отсеком и открывая их. Каждый раз она захлопывала люк за своей спиной. Где один микрометеорит, там, скорее всего, и другие. Но ей было необходимо добраться до Острайкер.

Она обнаружила точку, в которую ударил крошечный метеор. Корабельная схематика свидетельствовала, что он прилетел по абсурдной траектории, в борт, обойдя массивную носовую защитную обшивку. Скорость, стало быть, была его собственная, а не функцией от скорости корабля; впрочем, ее хватило, что пробить носовую пластину 2 и выйти через носовую пластину 7. Анге проверила помещение за переборкой, обнаружила, что давление в нем составляет две трети от нормального и разблокировала люк.

Внутри царил разгром. Воздух потихоньку вытекал через только что открытый люк, овевая ее и кружил по каюте, перемешивая суп из красных кровяных капель и пузырей. Острайкер висела у левой стены, зацепившись за скобу. Она была без сознания. Не отходя от люка, Анге покрутила регулятор воздушного фильтра, и кровавый туман поплыл в сторону. У Острайкер отсутствовала правая ступня, и кровь свисала с обрубка пульсирующими струйками. Темно-красными кровавыми нитями.

На правой переборке виднелась ярко-желтая заплата, и вторая такая же – на стене рядом с Острайкер. Вероятно, ей хватило присутствия духа перекрыть утечки, прежде чем отключиться. Также вероятно, что микрометеорит прошел не только через стены этой каюты, но и через ступню Острайкер, превратив ее в кровавый туман и облачко атомов.

Анге потратила несколько мгновений, устанавливая его траекторию. Острайкер заткнула обе пробоины в этом помещении. В прилегающем пространстве (на той стороне стены и перекрытом переборкой в коридоре) теперь, должно быть, царил вакуум.

Каюта была полна кровавых шариков. Ждать, пока воздух очистится циркуляцией, было слишком долго, к тому же фильтры, видимо, уже забились. Анге стянула рубашку и закрыла ею нижнюю часть лица, как маской. Затем она оттолкнулась от стены, отцепила руку по-прежнему пребывающей в отключке Острайкер от ременной скобы и вытолкнула ее в коридор. Она заперла люк позади себя. Она переместила рубашку со своего лица на культю Острайкер, соорудив неказистый бандаж. За этим последовало медленное продвижение по коридору с открыванием и закрыванием люков, пока они не достигли медблока.

Она зафиксировала Острайкер на операционном столе и загрузила данные по обработке травматических ампутаций. Первым делом она впрыснула анальгетик в ногу своей пациентки. Это действие казалось излишним, поскольку Острайкер так и не пришла в себя, но (рассуждала Анге), это могло произойти в любой момент и неожиданно. Она старательно протерла руки антисептической жидкостью. Затем она прилепила два пакета плазмы на живот Острайкер, под рубашку, и стянула промокший самодельный бандаж с ее правой ноги. Кровавый обрубок взгляд не радовал. Анге не была трусихой, и тем не менее желудок ей свело, когда она начала извлекать из раны обломки костей и обрывки студенистой, жилистой плоти. Анге покрыла всю культю нано-дрянью, с виду похожей на глину, сверху наложила медсеть, чтобы сохранить стерильность, и отправилась проверять здоровье корабля вообще.

Данные были нехороши. В отсеке, в котором Острайкер лишилась ноги, не было ничего существенного для функционирования корабля, но второй – на другой стороне, через которую микрометеорит вышел наружу – содержал несколько ключевых трубопроводов, и один из лопнул и сейчас сифонил в вакуум. Носовая панель 7 была разорвана вылетающими обломками, и в свою очередь вывернула и деформировала края четырех других панелей. Это было плохо. Анге сделала все, чтобы перенаправить потоки, и заглушила столько трубопроводов, сколько было возможно; не все, однако, можно было перенаправить удаленно, не входят в отсек, а значит, предстояла опасная и трудоемкая операция. Кроме того, столкновение серьезно нарушило ориентацию корабля. Сейчас они (Анге не чувствовала этого, хотя содрогания все еще ощущались через переборки) вращались в горизонтальной плоскости от носа к корме, а также крутились вдоль продольной оси с отклонением от нее на семьдесят пять процентов. Эти два цикла не совпадали по длительности. Ущерб, причиненный микрометеоритом, означал, что для выравнивания корабля она теперь располагала неполным комплектом маневровых сопел. Она потратила на это десять минут и кое-как погасила вращение, не устранив, однако, содроганий корпуса.

Она вернулась в медблок навестить пациентку. Острайкер пришла в сознание, хотя и не вполне. Анге поцеловала ее в лоб, порадовавшись, что уже ввела обезболивающее.

– Как ты себя чувствуешь?

– Пить хочу, – сказала Острайкер.

Анге достала грушу с водой и она шумно присосалась к ней.

– Что случилось? – спросила она.

Анге рассказала ей про микрометеоритный удар и про ногу. Острайкер восприняла известия довольно спокойно. Несколько мгновений она рассматривала ногу.

– Это объясняет боль, – прошептала она. – Я помню разгерметизацию, и помню, что сохранила спокойствие. Разве это не странно – оставаться спокойной?

– Ты молодец, – сказала Анге. – Ты не поддалась панике.

– Было темно, ветер свистел, но я ухватилась покрепче, и дырки было хорошо видно. Я заткнула обе, но потом, наверное, отключилась.

– Кровопотеря.

Тут Острайкер расплакалась.

– Голова кружится, –- сказала она. – Ох, моя нога! Бедная моя нога! Как я буду жить без ноги? Мои пальцы! Моя нога.

– Все будет в порядке, – смущенно сказала Анге. – Когда вернемся, сможешь сделать протез.

– Голова кружится. Ох, больно. Можно болеутоляющего?

Анге подала ей грушу с анальгетиком.

– Вот, – сказала она. – Прими немного. Лучше всего, если ты сама будешь за этим следить – начинает болеть, выпей чуть-чуть. Но немного.

Посасывая груши, как младенец, Острайкер, казалось, успокоилась.

– Спасибо, – сказала она. Ты хорошая.

– Тебе надо отдохнуть.

– Я бы поспала, да. Не думай, что я грубая, но. – и Острайкер уснула с грушей анальгетика в одной руке и грушей с водой в другой.

Анге была покрыта липкой, засыхающей кровью Острайкер; она отправилась в душ. Здесь, среди разнонаправленных сопел и паровых розеток, она обдумала ситуацию. Бродячий микрометеорит, поразивший корабль в борт, являлся исключительной неудачей, но была здесь и хорошая сторона, а именно: повторение можно было смело исключить. Разумеется, микрометеориты зачастую путешествуют в компании, но если бы корабль влетел в целое облако таких объектов, совокупной скорости корабля и частиц хватило бы, чтоб разорвать на части его ледяной щит, а после этого и сам корабль, и они с Острайкер были бы уже мертвы. Плохо было то, что ей придется надеть скафандр и войти в разбитый седьмой отсек, чтобы оценить перспективы ремонта. Только после этого она сможет понять, способны ли они вернуться на Землю без посторонней помощи. Она методично разобрала наихудший вариант. От любой помощи их отделяли недели. Время не было проблемой: воздуха, воды и пищи у них было на несколько месяцев, энергии – на несколько лет. Но Анге предпочла бы обойтись без помощи.

Вымывшись, она вернулась в медблок, чтобы объяснить Острайкер, что она собирается делать. Та все еще спала. Она отправилась в складской отсек и начала одеваться: эластичные штаны, эластичные рукава, многослойный грудной сегмент. Она уже собиралась надвинуть шлем, когда корабль яростно дернулся и накренился, с силой приложив ее о переборку.

Перемещаться внутри корабля в скафандре – задача не из простых, но времени разоблачаться не было. Первым делом Анге заглянула в медблок, чтобы убедиться, что с Острайкер все в порядке – та все еще спала – а затем к ближайшему контрольному посту. Питающий трубопровод разорвало по всей длине, и перистые серые струи охладителя и топлива фонтанировали в бездну. Должно быть, он был ослаблен предыдущим столкновением. Анге снова занялась маневровыми, пытаясь умерить рысканье и содрогание. Это заняло много времени, и к концу стало ясно, что корабль не может самостоятельно добраться до Земли.

В ярости на судьбу Анге послала сигнал SOS. Должно было пройти не менее получаса, прежде чем кто-нибудь ее услышит и минимум час, прежде чем она получит ответ, так что Анге вернулась в медблок. Острайкер бодрствовала.

– Ты в скафандре, – заметила она.

– Трубопровод прорвало, – сказал Анге. – Я собираюсь выйти в пробитый отсек и посмотреть, что к чему.

– Нам понадобится помощь? – спросила Острайкер. Она, казалось, знала и так.

– Боюсь, что да. Но мне надо посмотреть, как обстоят дела. Ты ОК?

Острайкер отхлебнула воды и улыбнулась.

– Я в порядке. Когда хочу пить, пью, если боль возвращается, принимаю обезболивающего.

– Сильно болит?

– Я ничего не чувствую.

– Это хорошо.

Анге толкнулась вперед, приладила шлем и двинулась вдоль по коридору. Внутренности пробитого отсека представляли собой сплошное переплетение обломков, окруженные облаками пыли. Под аккомпанемент собственного неровного дыхания Анге проверила одну за другой все трубы, пытаясь перенаправить ток жидкостей, и обнаружила, что это невозможно. Она выругалась себе под нос. Зияющая дыра в порту была размером в панель, и зашить ее не было никакой возможности; Анге даже высунула голову наружу, чтобы взглянуть на внешнюю обшивку. Вид разрушений, причиненных столь микроскопическим объектом, действовал отрезвляюще. Вся окружающая область была издырявлена и выщерблена – не самим микрометеоритом, но обломками, которые вылетели вместе с ним наружу. Фонарь на шлеме отбрасывал колдовские тени в выбоины и ярко сиял на перекрученных металлических лепестках. Дальше царила беззвездная тьма.

Так или иначе, она уже сделала, что могла. Поэтому она вернулось обратно, проникла в коридор, опустила переборку, загерметизировала отсек и проплыла дальше.

Освободившись от скафандра, она ощутила, что голодна; она разогрела тальятелле и выпила воды с сахаром. Пришли ответы на SOS: ближайшее судно отклонило запрос, поскольку смена курса свела бы на нет коммерческую оправданность рейса. Со второго корабля заявили, что он слишком мал, чтобы помочь (Анге потратила несколько мгновений, чтобы поднять его спецификации и убедиться, что это не более чем отговорка). Ничего поделать она, однако, не могла; она подтвердила прием и провела полчаса, работая маневровыми, чтобы хотя бы сориентировать изуродованный корабль носом к Земле. Они по-прежнему двигались к Солнцу, хотя вращение и добавило несколько месяцев ко времени полета.

Наконец отозвался третий корабль и подтвердил оказание помощи: еще один марсианский грузовик, порожняком возвращающийся на Землю. Если компания Анге готова компенсировать затраты топлива, они изменят курс и ускорятся, чтобы выйти на ее траекторию через две недели. Анге согласилась в надежде, что компания и правда будет готова (если нет, деньги спишут с ее зарплаты), и пошла сообщить Острайкер новости.

Острайкер спала. И только присмотревшись поближе, Анге заметила, что Острайкер не дышит. Ощущая тошноту в районе солнечного сплетения, Анге осмотрела ее. Никаких сомнений не было. Острайкер была мертва.

Анге позволила себе выплеснуться в детском приступе ярости, направленной на всю Вселенную в целом. Она сыпала проклятьями и пинала стены медотсека. Это было так глупо! Идиотизм! Вся вселенная страдала идиотизмом. Но следовало взять себя в руки; в этом она всегда была хороша. Поэтому она взнуздала ярость и обдумала положение. Было достаточно очевидно, как это произошло: держа грушу с водой в одной руке и грушу с болеутоляющим – в другой, Острайкер, не вполне соображающая и ослабевшая от потери крови, мучимая жаждой, сделала несколько больших глотков из последней, думая, что это – первая. Такая тривиальная ошибка! Такая глупая случайность! То, что эта женщина выжила, лишившись ноги, но умерла, перепутав левую и правую руку – в этом было что-то невероятно оскорбительное. Оскорбительное до глубины души.

И ничего было уже не изменить. Это называется стрела времени.

Анге занялась делом, чтобы перестать размышлять о вселенском идиотизме. Она завернула тело Острайкер, но вместо того, чтобы буксировать ее в нос корабля сквозь переборки, открывая и закрывая каждый люк по очереди, она понизила температуру в отсеке и оставила тело здесь. После этого она тщательно убрала в каюте и коридоре, собрав порхающие обрывки и оттерев со стен мазки крови и прочей грязи. Больших особых дел не было. Предыдущие кандидаты на неудачу рейса казались теперь дурацкими шутками. Даже смерть Мориса в пустоте его каюты. Это была его собственная глупая ошибка. Но Анге чувствовала себя виновной в смерти Острайкер – смерти, вызванной некомпетентностью.

Более же всего ее приводила в ярость незначительность всего происходящего. Смерть человека должна быть явлением величественным и трагическим, а не результатом дурацкой путаницы. Но это была логика толпы. Мало кто умирает с достоинством; столько же гибнет смехотворным, комическим образом – но основная доля пуассонова распределения была такая: мелкие, бессмысленные, незаметные кончины. Из всех великих философов и религиозных деятелей величайшим оказался Коперник, ибо это он открыл человечеству окончательную истину: в вас нет ничего особенного.

Анге теперь предстояло исследовать эту истину в одиночестве.

4. Второй контакт

Она снова была одна, и это было нормально; хотя одно дело сидеть в одиночестве в своем доме с его прекрасным садом и несколько другое – управлять изрешеченным космическим кораблем с командой из двух трупов. Снова возникла протечка, которая вызвала вращение корабля в вертикальной плоскости от носа к корме. Анге пыталась погасить его с помощью маневровых сопел, но добилась только новых сбоев в системе. Воздух струился в бездну кристаллическим фонтаном. На какое-то мгновение у Анге возникла тошнотворная мысль, что отсоединить вышедшую из строя трубу от основного источника удаленно не получится, и она уже подумывала выйти наружу и забить дыру ветошью или еще чем. Однако тут ей удалось-таки перекрыть утечку, потеряв кислорода всего на несколько дней.

Она задумалась, следует ли вести счет несчастий, но занятие это показалось ей несчастьем само по себе. Подброшенная монета может помочь принять решение, но сама монета ничего не знает. Все, что она делает, это вертится и падает той или другой стороной вверх в соотношении 50:50.

Она не разговаривала сама с собой. Только неприспособленные к одиночеству или те, кто ошибочно верит, что наслаждается им, разговаривают сами с собой. Она не чувствовала никакого напряжения и занималась своими делами. Кроме того, что тут можно было сказать?

В одном из носовых отсеков возник пожар, а автоматические средства отказали (поскольку она, чтобы уж наверняка, запечатала все трубопроводы, которые не сохранили стопроцентную структурную целостность). К тому времени, когда она отключила заглушки, разбрызгивающие головки сплавились от жара. Она была вынуждена пассивно ожидать, пока огонь не доберется до ледового щита и не погаснет сам собой. Пожар ослабил всю носовую часть корабля. В первый раз она начала прикидывать шансы, что ей вовсе не удастся вернуться на Землю. Спасение все еще было в нескольких неделях пути от нее, а системы корабля балансировали на грани распада. Чтобы ее прикончить, хватит нескольких неполадок.