Товарищ гвардии король

        Матерясь и потея русские, тащили два огромных железнодорожных контейнера. Из-под самодельных деревянных полозьев валил густой дым, а внутри что-то громко и мощно билось в металлические стенки.        - Капитан Небейвнос, десятый парашютно-десантный ударный батальон. Армия обороны Галицийского каганата, - молодцевато откозырял здоровенный офицер с выбивающимся из-под берета оследенцем, щёлкнув каблуками высоких шнурованных ботинок. - Увидели вас с горы, пришли на помощь. Вот. Хлопци, развертайти клетки до баррикади!        Солдаты в пятнистых комбинезонах, но с сине-белыми клетчатыми шевронами Баварского королевства с громким пыхтением развернули контейнеры в нужную сторону. Пулемёт противника снова открыл огонь, но пробить толстую сталь с такого расстояния было проблематично.        - Какие это, пгостите, гусские, - мрачно пробормотал под нос Абрам Рубинштейн, пряча под комбинезон командирскую флягу. - Где один этот гусский пгойдёт, там таких, как я, тгоих уже надо...        - Значит, так, - начал капитан, не обращая внимания на причитания механика-водителя, - группируемся за контейнерами и не высовываемся. Кто поймает пулю в лоб - лично придушу мерзавца. Да, трохи толкаем, подходим поближе, потом прорываем заграждения и всё. По вашей команде, конечно. Вы же у нас старший по званию, товарищ король.        В фон Таксе от неожиданности - ещё бы, совсем недавно помирать собирался - вдруг проснулось прошлое:        - О, я-я, натюрлихь, ихь бин официр. Но как есть быть мы прорыфайт провольока?        - Да це усё ерунда, прорвём. Я с ихнего зоопарку... Мы же как раз тудой и десантировались...        - Вы фсять там панцер? - удивился король, попутно раздавая указания своему поредевшему батальону, в котором даже и до неудачного штурма укреплений была всего одна рота.        - Танк, танк, панцер-ху... хм, простите, херанцер... А ну, навались, толкаем, мужики!        Прячась за контейнерами, они шли по неровной брусчатке. То и дело чья-нибудь нога проскальзывала на политых потом камнях, и весь путь сопровождался отборнейшими ругательствами на трёх языках. Это Абрам, неудачно приложившись носом о выступающие сзади полозья, вспомнил слова, слышанные только в самом раннем детстве. Видимо, это физические нагрузки благотворно повлияли на память Рубинштейна.        До баррикады оставалось метров тридцать, и Небейвнос повернулся к фон Таксу:        - Командуйте, товарищ король.        - Чем?        - Нами.        - А... Тогда приступить к операции.        - Есть! - капитан опять козырнул. - Петро, Гриня, открывайте. Стой, куда под пулемёты? Не лезьте, так обойдёмся, там спереди засовы совсем хлипкие. Сзади окошки открывай.        А потом скомандовал двум стоящим наготове бойцам с примкнутыми к трёхлинейкам штыками:        - Иван, Мустафа, колите!        После оглушительного визга, отдалённо напоминавшего поросячий, только многократно усиленный, передние двери контейнера будто взорвались изнутри. Засовы выдержали, но вот петли попросту вырвало вместе с куском стенки. Два огромных разъярённых носорога - недавнее приобретение Женевского зоопарка - вырвались на свободу. Не замечая колючей проволоки, очередей в упор и близких гранатных разрывов, они смели баррикаду вместе с пулемётчиками и ещё минут десять гонялись за уцелевшими защитниками. Всех затоптать не получилось - многочисленные пулевые и осколочные ранения сделали своё. Две гигантских туши упали, но в прорыв уже бросились баварские и галицийские солдаты.        - Пленных нихт! - завопил его величество, первым ворвавшийся в здание банка UBS.        После недолгой зачистки помещений Эммануил Людвиг выбрался на свежий, пропахший пороховым дымом воздух и подошёл к умирающему носорогу.        - Ты есть герой! Ты сделать подвиг, храбрый жифотный! - провозгласил он.        Голова зверя дёрнулась в агонии, ударив рогом в королевское бедро. И последнее, что успел крикнуть фон Такс, было:        - Ты есть гнида! Ихь штребе!

        Через два часа на озеро приводнился небольшой гидросамолёт и, негромко ворча мотором, подрулил к берегу. Вот он чихнул пару раз, плюнул сгустком чёрного дыма, винт остановился, и на поплавок вылез лётчик.        - Ну, чего вытаращились? Давайте сюда вашего короля!        - Земляк? - Абрам Рубинштейн встрепенулся, услышав знакомое волжское оканье.        Пилот смерил его оценивающим взглядом:        - Возможно. Ты как раз в профиль на стерлядку похож. Знаешь что, землячок, лезь сюда, будешь сопровождающим.        - Я?        - Ну не я же! Да не бойся, долетим, и не таких возили.        Тут Абрам окончательно опознал лётчика, чьё лицо сразу показалось очень знакомым. Точно, видел в газетах.        - Простите, Валерий Павлович, может, мне лучше своим ходом?        - Не умничай, сержант.        Чкалов был недоволен. Мало того что его не отпустили добровольцем в действующую армию, так ещё по распоряжению товарища Сталина борт номер один задействовали в эвакуации раненых. Самолёт совершал регулярные рейсы между Мюнхеном и Брестом, где располагался ближайший приличный госпиталь, но истребители сопровождения не позволяли сделать чего-нибудь героического. Поэтому, когда по радио сообщили о ранении баварского короля, Валерий Павлович ухватился даже за такой призрачный шанс. Но и тут не повезло. В смысле, наоборот, никаких происшествий не случилось. А жаль...        Баварцы совместно с десантниками (причём последние, как самые закалённые, стояли в воде) осторожно погрузили носилки с фон Таксом, так и не пришедшим в себя, в пассажирский отсек. Следом чуть не силой запихнули Рубинштейна, мотивируя это тем, что такая фамилия гораздо ближе к медицине, чем Небейвнос или Шмульке. Тем более капитан без парашюта в хлипкий самолётик залезать категорически отказывался. Суеверный, наверное. И как таких в десантные войска берут?        После взлёта Абрам почувствовал себя очень плохо. Нет, не физически, тут как раз было всё в порядке, а морально. Сидеть на откидном стульчике и ощущать под задницей пару километров пустоты было как-то не совсем уютно. То ли дело танк, когда кругом броня и всё по фигу. И если поймаешь бортом снаряд, это всяко милосерднее, чем падать с такой высоты. Результат, в принципе, один и тот же, зато не стыдно на том свете за испачканные подштанники. Хотя здесь немного комфортнее, вот чего не отнять. Даже окошки есть. Интересно, они открываются? Раненому командиру не помешал бы свежий воздух.        Заботливый механик-водитель поправил шинель, укрывающую короля, и, не вставая с сиденья, потянулся к иллюминатору. Нет, закрыто намертво. А там что за хреновина? Может, это и есть защёлка? Рубинштейн поднялся, чтобы заняться вопросом вплотную. Нет такой техники, которая не сдаётся советским танкистам! Но тут его взгляд зацепился за что-то, чего вообще не должно было быть. Во всяком случае, здесь.        - Товарищ Чкалов, там... там... там...        - Чего кричишь? - обернулся Валерий Павлович.        - Там это, - Абрам ткнул пальцем в сторону иллюминатора. - Баба.        - Голая и на крыле сидит?        - Да, а вы откуда знаете?        - Не обращай внимания. Обыкновенная валькирия.        - Кто? - глаза у Рубинштейна округлились до полной невозможности.        - Не приходилось слышать? Счастливчик, а мне надоели как собаки. И чего вьются вокруг женатого человека? Примета, правда, хорошая. Если рыжая, то к медали, а блондинка - бери выше, к ордену, - Чкалов скосился на иконостас на своей груди и уточнил: - А это хоть какая?        Абрам заглянул в иллюминатор ещё раз:        - Старая, с титьками до колен и седая. На голове тоже седая. Такие к чему попадаются, не к посмертному награждению?        Валерий Павлович, суеверный как все лётчики, не успел обругать не в меру болтливого пассажира. Прямо по курсу вдруг что-то вспыхнуло ослепительно со страшным грохотом, всё вокруг завертелось, расплылось, а потом пропало в ещё одной вспышке...

        Житие от Гавриила

        Последние приготовления перед выходом. Самые поганые минуты, сглаживаемые проверкой многочисленного вооружения и снаряжения. По мнению Ильи, мы напоминали ему небольшое незаконное бандформирование. Шутник, однако. Тем более он неправ - закон как раз на нашей стороне.        - Готовы? Теперь попрыгать...        - Гиви, а зачем попам рыгать? - неестественно громким голосом спрашивает Израил.        Наивный, думает я не расслышу подозрительное бульканье в карманах его разгрузки. Расслышу, но промолчу. Нельзя подавлять разумную инициативу подчинённых. Лаврентий Павлович тоже молчит. Но он человек аккуратный, и если прихватил что-то сверх нормы, то об этом узнаем, только когда сам покажет. Сказывается ГБ-шное прошлое.        - Жалко, что я с вами не смогу пойти, - вздыхает Илья. - Скучно тут стало, скоро совсем закисну.        - К гуриям сходи, развейся, - советует напарник.        - Да ну их... Всё время одно и тоже. Надоело. Знаешь, только с возрастом начинаешь понимать, что не в женщинах настоящий смысл жизни. В них вообще никогда смысла не было.        - Не переживай, - успокаиваю громовержца, - будет и на твоей улице праздник. А помочь нам и сейчас сможешь.        - Как в прошлый раз?        - Ага, аккумуляторы к порталу прибережём для экстренных случаев, когда ещё подзарядить получится. Бабахнешь туда пару молний?        - Без проблем, - соглашается Илья. - Только гроза в сентябре не будет выглядеть слишком странно?        Я пожал плечами:        - Если не сезон, то могу оплатить сверхурочную работу.        - Да иди ты со своей оплатой, - обиделся пророк. - Куда высаживаться будете?        - Где-нибудь поближе к Баварии. Лучше в горах.        - Зачем?        Хороший вопрос. Мы вчера весь вечер его решали. Израил предлагал десантироваться в районе Конотопа, что на первый взгляд выглядело вполне логично. Благодаря умело запущенной три года назад дезинформации именно в тех местах нас и искали в первую очередь. Поэтому появление из ниоткуда троих вооружённых до зубов личностей удивления не вызовет. А если что, так всё равно лишних вопросов не зададут. На конотопском направлении работают самые надёжные и молчаливые люди.        Но Лаврентий Павлович предложил другой вариант. По его мнению, будет по меньшей мере странно, если такая сверхсоветская организация, как наша, не заинтересуется большой европейской войной. И мы непременно должны сначала засветиться там, на фронтах, прежде чем объявиться в Москве. Это, кстати, мне самому больше понравилось. Гораздо лучше для самочувствия совершать подвиги, чем заниматься политикой. Только боюсь, на этот раз от неё точно не отвертеться. А как не хочется, боже ты мой!        Илья всё ещё смотрел вопросительно.        - Понимаешь, ведь там война.        - А, решили начать с самого вкусного, не оставляя на десерт?        - Ну, что-то вроде этого.        - Счастливцы, - пророк вздохнул и кивнул в сторону Врат. - Пойдём?        Опасается Илюшенька. В прошлый раз, когда мы тайком от всех уходили в экспедицию по спасению Такса, он открыл переход между мирами прямо из отдельного кабинета ресторана "У Агасфера". Старый скряга потом стребовал с нас такую сумму... А там, между прочим, ещё что-то целое оставалось. И где в жизни и после неё справедливость? Говорил я тогда - нужно в "Веселого шушпанчика". Не послушали.        И на этот раз не стал спорить. Ну хочется ему покомандовать на прощание, так почему не доставить маленькую радость хорошему товарищу. Чай не переломимся.        У самых райских Врат царила обычная суета - длинные очереди у окошек регистрации, толчея у рамки металлодетектора, ровное гудение автоматических счётчиков грехов, патруль херувимов с семарглами на поводках. А снаружи тишина. Если не брать во внимание того, что два дюжих ангела деловито метелили какого-то длинноволосого бородача в вышитой голубыми петухами рубахе. Апостол Пётр, сидящий на лавочке, позвякивал связкой ключей в такт равномерным ударам и лениво давал советы подчинённым. При виде нас он привстал и вежливо поздоровался:        - Доброго утра, многоуважаемые коллеги.        Я с удовольствием прожал протянутую руку. Уважаю рыбаков. А каких мы с ним осетров в Волге ловили в прошлый отпуск! Киты, не осетры. И если бы не торопились на Куликово поле...        - И тебе поздорову, Симон Ионович. Развлекаешься потихоньку?        - Ну какие тут развлечения, Гавриил Родионович, - отмахнулся Пётр. - Чистая профилактика. Восьмой раз наглеца выкидываем, а он всё равно пролезть пытается.        - А кто таков? - равнодушно поинтересовался Илья.        - Да как раз по твоей епархии проходит. Из этих, из язычников.        - Да ну? - громовержец подвинул ангелов в сторону и перевернул ногой лежащего на траве нарушителя. - Нет, не похож. Жидковат для перунова воинства, мои покрепче были. Нешто самозванец?        - Разве я говорю о ранешних? Это неоязычник, но невинноубиенный.        - Кем?        - Тобой.        Илья почесал в затылке и хмыкнул:        - Это не тот ли самый, что во время прошлой грозы в чистом поле Перуна призывал?        - Он, - подтвердил Пётр. - А ты не помнишь? Опять был пьян и куражился?        - Ты что, Ионыч, как можно? На этот раз в порядке самодурственной олигархии. А чего? Он звал, я пришёл.        - Жестокий ты, Илюшенька.        - С какой это стати? - удивился пророк. - Он сам виноват. Неужели в школе на уроках природоведения не усвоил? Там объясняют. Прогульщик, наверное?        - Угу, - апостол вытащил из-под лавочки включённый ноутбук и сосредоточенно застучал по клавишам. - Сейчас я ему карму подправлю.        - Не проще весь файл потереть?        - Проще. Но не так интересно.        Илья присел рядом, заглянул в экран и удивлённо присвистнул:        - Ну ни хрена себе...        - А ты как думал?        - Коллектив-то у них вроде мужской. Откуда свальному греху взяться?        - Это они так тебе молятся.        - Чего? Вот сука! Мои ребята жизнь отдавали, а эти жопу... Что значит, стой? Я сейчас эту скотину форматировать буду!        Мы дружно бросились держать громовержца, уже вытащившего откуда-то из-за спины огромную, переливающуюся злыми огнями, секиру. Конечно, он в своём праве, но если бабахнет здесь, то от Врат останутся в лучшем случае дымящиеся головешки. А оно нам надо, чтобы в рай беспрепятственно пролезало всякое недоразумение, вроде этого бородача? Хорошо представляю особенности родной бюрократии и готов спорить на месячный оклад, что восстановят их не раньше чем через полгода. И то если за наш счёт.        - Илья, не заводись, - Лаврентий Павлович поправил пенсне и смахнул с разгрузки невидимую пылинку. - Мы пойдём другим путём.        - Без пролития крови? - с надеждой спросил пророк, в глубине души всегда восхищавшийся методами работы НКВД.        - Почти, - кивнул Берия. - Симон Ионович, разрешите воспользоваться вашим компьютером?        - Да, конечно, - согласился апостол, уступая место на лавочке.        - Спасибо, - Лаврентий присел, положил ноутбук на колени и быстро-быстро застучал по клавиатуре. Добрая усмешка нашего опричника не сулила клиенту ничего хорошего. - Готово!        Толстый волосатый палец ударил в "ENTER", послышался громкий хлопок, и ощутимо потянуло холодом. Так всегда бывает при использовании технологии внутриатомной перестройки, более известной как "эффект Канны Галилейской". А перед нами вдруг появилась здоровенная пупырчатая жаба с крохотной, прикрученной ржавым саморезом прямо к голове, короной.        - Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! - торжественно провозгласил Берия и сильно пнул уродливое земноводное.        От удара бедная животина пролетела метров пятнадцать, потом упала и заскользила по траве дальше. Вот она с треском вломилась в колючие кусты, ещё со времён сотворения мира растущие по краю седьмого неба, чуть зависла в воздухе, потеряв скорость, и рухнула вниз. Изя прислушался к удаляющемуся жалобному кваканью и спросил:        - Не разобьётся?        - Нет, - успокоил Лаврентий Павлович. - Там дополнительной опцией тормозной парашют. Новая конструкция.        - Так это что теперь, он так и будет по болотам скакать, пока какой-нибудь царевич не поцелует? - в глазах у Ильи-пророка читалось явное неудовольствие. - Гуманисты вы все. Секирой-то понадёжнее.        - Я так подозреваю, что не совсем поцелуй нужен, - Израил вопросительно посмотрел на Палыча и, дождавшись утвердительного знака, склонился к уху громовержца.        Сначала тот слушал с некоторым недоверием, но потом заржал и уточнил:        - Таки непременно зоофилы нужны?

        Ладно, порезвились и хватит. Прямо как дети малые. Хотя для небольшой разрядки перед сложным заданием весьма полезно бывает прибить пару-тройку грешников. Помогает при переходе. И для повышения уровня святости не повредит... Видимо, мои подчинённые считали так же, потому что начали оглядываться по сторонам в поисках новых жертв. Пришлось напомнить о дисциплине и воззвать к совести. К большому удивлению подействовал последний, самый сомнительный на мой взгляд, аргумент. Да, не только хороший коньяк меняется с годами в лучшую сторону.        - Илья, готов?        - Как пионер! - пророк достал из кармана небольшой артефакт, подозрительно похожий на брелок от автомобильной сигнализации. - На счёт "три" открываю портал. Один, два, три... Поехали!        От грохота немного заложило уши. Вниз протянулись две ветвистые молнии, оставив после себя светящиеся следы. Первым в переход ступил Израил, потом Лаврентий Павлович. Я, как и положено настоящему полководцу, десантировался последним. Как оказалось - зря.        Вместо ожидаемой мягкой травы альпийских лугов под ногами меня ударило обо что-то твёрдое сразу всем организмом. Ох, больно-то как! Больно, но патриотично, так как кровавые сопли из разбитого носа красивой кляксой разлетелись по здоровенной красной звезде. Это всё, что удалось разглядеть сквозь сыплющиеся из глаз искры.        - Держи его, Палыч, сейчас нае... Держи, падает! - голос Изи был едва слышен из-за свиста ветра в полуоглохших ушах. - И хвост хватай! Отваливается!        Странно... Что там напарнику мерещится? У меня хвоста нет, у Лаврентия тем более. Это про кого? Куда мы попали? Если к вероятному противнику, то живым не дамся. Где гранаты? И почему падаем? Осторожно отклеиваю лицо от гордого символа любимой Родины. Ой, мамочка родная, которой у меня никогда не было! Оказывается, я лежу на крыле самолёта, и только автоматный ствол, пробивший фанеру, зацепился как якорь и не даёт упасть вниз. А где все?        Ага, вижу. Лаврентий Палыч сидит задом наперёд и пытается удержать руками теряющий куски обшивки стабилизатор, а Изя впереди - упёрся плечом, стараясь поменять курс падающей машины. Откуда она взялась в нашем портале? Чудеса или банальная контрреволюция? В смысле - диверсия. Неважно, размышлять на отвлечённые темы уже некогда. Осторожно, но очень быстро пробираюсь к напарнику, цепляясь практически за воздух, и тоже присоединяюсь к спасательным работам.        Самолётик несколько раз пытался сорваться в штопор, но мы не позволили. А вот когда нас на бешеной скорости стали обгонять перелётные птицы, мои нервы не выдержали.        - Изя, я, конечно, не сатрап и самодур, чтобы давить разумную инициативу подчинённых, но ответь на один вопрос... Тебе непременно нужно лететь вперёд?        - Да, там километров через сорок должен быть аэродром. Долетим, командир! - по лицу Израила стекали крупные капли пота, что, впрочем, не убавляло энтузиазма.        - А вниз?        - Что вниз? - не понял напарник. - Нельзя, разобьём машину.        - С высоты полутора метров?        Напарник опустил голову и задумчиво посмотрел на траву, уже достававшую до поплавков гидросамолёта. Потом сказал:        - Да, действительно, немецкие аэродромы мне никогда не нравились. Ну их на фиг...

        Трёх часов нам вполне хватило, чтобы разобраться в сложившейся ситуации. Уютно потрескивал костерок, над которым Чкалов повесил котелок с водой, а запасливый Рубинштейн пытался приготовить ужин из случайно завалявшихся в его вещмешке продуктов. Абрам уверял, что трёх килограммов гречки, куска копчёного сала размером пятьдесят на пятьдесят сантиметром и восьми банок тушёнки вполне хватит заморить червячка. Наш человек! Ага, ничто так не сближает людей, как совместная трапеза. Кроме выпивки, конечно. Я не человек, но против предложения перекусить не возражал.        - Что будем делать с бароном? - прошептал мне на ухо Израил, отмахиваясь рукой от дыма. - Валерий Павлович говорит, что он уже пять часов в сознание не приходил.        - Он уже король.        - Кто, Чкалов? - не понял напарник.        - Он лётчик. А ты - дурак! Я про фон Такса.        - Теперь понял. Только как его отсюда вытаскивать будем?        Вопрос хороший, жалко что ответа не знаю. Можно, конечно, попытаться просто перенести в ближайший госпиталь, но, насколько помню, аварийный канал телепортации переместит туда, куда живым людям вход строго воспрещён. Рано ему на тот свет. А другие способы приведут к аналогичному результату, только более болезненно. Как ни осторожничай, но... Что архангелу здорово, то немцу смерть. Хотя и обрусел фон Такс до неузнаваемости, только рисковать не стоит.        - Резать будем! - принял я волевое решение.        - Кого? - Абрам выронил ложку и побледнел. - Командира?        - Кого надо, того и будем! И не лезь не в своё дело! - пришлось прикрикнуть на Рубинштейна. - Лаврентий Павлович, ты готов?        - А почему сразу я? - возмутился Берия. - На вашей совести, Гавриил Родионович, народу побольше будет.        - И что?        - Ну как же? Вам привычнее. Или Изяславу Родионовичу поручите, - по предварительной договорённости мы перешли на земные имена и звания. - Пусть Раевский фон Такса добивает.        - Кто говорит о добивании? Операцию делать будете.        - Нашими методами? - Лаврентий Павлович достал из кармана очередной приборчик.        - Погоди, - вмешался Изя. - Это же для экстренных случаев.        - А сейчас какой? Не бойся - тридцать лет гарантии.        - Вот и я про то. Сейчас фон Таксу чуть больше тридцати, а в шестьдесят два нога и отвалится.        - Да? Не знал.        - Конечно, производители никогда не предупреждают о побочных эффектах. Так что готовься.        - Но почему я?        - Потому что интеллигент.        - Чего? - рука Лаврентия Павловича потянулась к лежащему на траве автомату.        На подчинённых пришлось слегка прикрикнуть:        - Тихо, товарищи генералы!        В наступившей тишине вдруг послышался треск кустов и незнакомый голос:        - А старшим сержантам можно громко, однако?        - Кто здесь? - Берия клацнул затвором. - Выходи, стрелять буду!        - Тогда не выйду, товарищ генерал-майор, - но, противореча словам, над зарослями показался плохо различимая в вечернем сумраке фигура. - Зачем стрелять? Бадма не белка, однако.        При ближайшем рассмотрении незваный гость оказался танкистом. Во всяком случае, на это указывал промасленный и прожжённый в нескольких местах комбинезон, а также шлемофон, зачем-то отороченный лисьим мехом. И ещё были у незнакомца узкие глаза, высокие скулы, нос кнопочкой и круглое лицо, наводившее на мысль, что родители при его зачатии слишком долго глядели на луну.        - Танкист? - уточнил Раевский.        - Так точно! Старший сержант Бадма Долбаев!        - А где танк?        - Там! - закопчённый палец ткнул в звёзды над головой. - На благословенном небесном полигоне, где текут соляровые реки, боекомплект никогда не кончается и каждую ночь приходят семьдесят семь опытных механиков с золотыми маслёнками.        - Подбили?        - Угу, совсем сожгли, - старший сержант грустно кивнул и заметил лежащего на носилках фон Такса. - Что, совсем дохлый?        - Нет, живой ещё.        - Лечить надо, однако.        - Надо, - согласился Израил. - Только некому.        Долбаев, укоризненно покачав головой, достал из-за пазухи смятую немецкую фуражку и баранью лопатку, хранящую следы острых зубов.        - Добрых духов подманивать надо. Завтра как новый будет.        - Думаешь, поможет?        - А то нет... В моём стаде ещё ни один бык не подох! Водка есть?        - Есть.        - Чуть побрызгаем. Тогда жить будет.

        Глава шестая

Кажется, чего-то удостоен,

Награждён,

И назван молодцом.

Владимир Высоцкий.

        За три дня до описываемых событий.

        - Ой, перемать, мани падме хум, Никола Угодник-даа... Однако головой думать надо, хундэтэ нухэрнууд!        Как всегда в минуты душевного волнения командир танка СМ-1К под номером пятьдесят два Бадма Иринчинович Долбаев заменил в своей речи не совсем цензурные выражения призывами всех святых и словами родного языка. Впрочем, переводить их с бурятского явно не стоило. Но материться при подчинённых - моветон. Особенно сейчас, когда кругом сам виноват. Зачем нужно было торопиться из рембата? Кровь потомственного потрясателя вселенной взыграла - боялся, что не достанется воинской славы, достойной двадцати поколений великих предков. И вот, как говорится, сам себе тынык хороший. Слава где-то там, а приключения на задницу - вот они.        Радовало только то, что танк вернули родной. А вот экипаж... Ребятам ещё долго по госпиталям валяться, пришлось брать, что дали. Пятый интернационал, прости, Никола-даа, за грубое слово. А чего, нормально? Мехвод из бывших поляков по национальности, только год как литвином стал, стрелок-радист - откуда-то с Кавказа, башнёр - немец. Кроме командира из русских только наводчик - Кямиль Джафаров. Хорошая фамилия, в Казани у многих такие.        Их бы всех погонять недельку-другую на предмет боевого слаживания, и цены бы экипажу не было. Но времени как всегда не хватило. И вот опять не повезло, мени нухэрнууд!        Танк попал в засаду по пути из рембата в родной полк. Гудериановские артиллеристы сначала влепили из своей сволочной пушки бронебойный снаряд прямо под погон башни, вторым разбили гусеницу, и вот уже минут двадцать колотили болванками по броне, отчего машина вздрагивала, а в ушах долго звенело. Механик-водитель крепко приложился лбом и громко выругался по-польски.        - Адам! - прикрикнул на него командир. - Оштрафую. Как тебе не стыдно говорить на языке тех, кто тебя же и угнетал тысячу лет?        - Я немного помоложе буду, - ефрейтор Мосьцицкий осторожно потрогал шишку. - Меня только двадцать лет угнетали. Виноват, товарищ старший сержант, исправлюсь.        - То-то же... - Бадма одобрительно похлопал ногой по погону сидящего ниже мехвода и спросил: - Слушай, Адам, а у тебя орден Красной Звезды за что?        - За новую Конституцию, товарищ командир.        Это говорило Долбаеву о многом. У самого два "Красных Знамени" за второй кавказский рейд и Туркестанскую операцию. На человека, получившего боевую награду в мирное время, можно было положиться полностью вне зависимости от происхождения. И, что не могло не радовать, таких людей в Советской Армии становилось всё больше и больше. Особенно после событий прошлого года, когда таившаяся гидра контрреволюции подняла голову и показала свой звериный оскал.        Во время обсуждения Проекта новой Конституции, планировавшего упразднение большинства из имеющихся в СССР союзных республик, замаскировавшиеся во власти буржуазно-феодальные недобитки пытались проявить недовольство центральной властью и поговаривали даже о выходе из Союза. Попытки развалить державу были жёстко пресечены со всей пролетарской ненавистью Особым Миротворческим Корпусом под командованием архиепископа генерал-майора Воротникова. А на месте бывших республик образованы несколько новых областей: Северо-Кавказская с центром в Кизляре, Батумская, включившая в свой состав территории Грузии, Армении и Азербайджана, а также Прикаспийская область, состоявшая из большей части Туркмении и Казахстана. Остатки среднеазиатских республик вошли в Алма-Атинский автономный район. Узбекистан, как главный поставщик хлопка, имел особый статус с прямым подчинением Ивановскому тресту хлопчатобумажной промышленности.        - Батоно сэржант! - Долбаева отвлёк стрелок-радист. - Нэмцы лезут. Чито дэлать?        - Стреляй, Церетели.        - А нэчим. Пулемёт асмолкамы разбило.        - Вот немецка шутхэр, - пробормотал Бадма и покосился на башнёра. - Это не тебе.        - Ничего страшного, герр командир, - Клаус Зигби оскалился в злой усмешке. - Я баварец.        - Тогда заряжай.        - Фугасный?        - А без разницы. Кямиль, ты чего-нибудь видишь?        - Вижу. Какая-то сволочь на пушке сидит.        - Может, Мюнхгаузен? - предположил начитанный механик-водитель.        - Ядро ждёт?        - Не знаю. Но просто так никто не полезет.        - Отставить разговоры! - вмешался Бадма. - Адам, короткую!        - Так уже полчаса стоим, - удивился команде Мосьцицкий.        - Что ты можешь понимать в ритуалах, европеец, элго, - проворчал Долбаев. - Огонь!        Бабахнуло стопятидесятимиллиметровое орудие производства Ворсменского завода медицинских инструментов, и сразу же заворчала автоматическая система принудительного вентилирования. Наводчик оторвался от прицела и радостно крикнул:        - Есть один шайтан!        - Куда попали?        - Нет, верхолаз с пушки упал.        Бадма брезгливо поморщился. Ему уже приходилось видеть результаты подобных экспериментов. То, что осталось от немца, можно было сворачивать в трубочку - шкурка целая, а внутри жидкий кисель. Мечта таксидермиста.        - Не получился, значит, из него Мюнхгаузен.        - О, я-я, герр старший сержант, - согласился Клаус Зигби. - Во всей Германии может быть только один настоящий барон. Это Его Величество король Эммануил Людвиг фон Такс!        - Вах, как сказал! - восхитился стрелок-радист. - Настоящий тост! За короля нэпрэмэнно нужно випить!        - Размечтался, - усмехнулся командир. - Сейчас гансы, однако, придут и нальют. Тебе гильза вместо стакана подойдёт?        - Да я..., - начал было Церетели.        Договорить ему не дали - раздался громкий стук чего-то металлического по броне.        - Вот видишь? Уже пришли. Сиди, я сам открою.

        Обер-лейтенант Эрих Руммениге в бессильной ярости , внешне проявившейся в гримасе, от которой треснул монокль, повернулся к артиллеристам. Они стояли по стойке смирно и виновато поедали глазами начальство. Расстрелять бы мерзавцев, но из всей дивизии "Великая Богемия" его высокопревосходительства герцога Гейнца Гудериана осталась пара батальонов, и народу катастрофически не хватало. Приходится терпеть даже этих болванов, которые не могут уничтожить единственный русский танк. К тому же уже подбитый. И не оправдание, что в наличии было всего двенадцать бронебойных снарядов. Двумя попали, а где остальные?        - Герр обер-лейтенант...        - Молчать! Швайне и шайзе! Вы что, хотите попасть на беседу к гауптману Айсману? Я вас спрашиваю. Молчать!        Артиллеристы побледнели и пригорюнились. Командир фольксштурмгруппы, незаметно как прибравший к рукам внутреннюю безопасность в дивизии, был фигурой зловещей и бескомпромиссной. Ему не объяснить, что русский танк неожиданно оказался неуязвимым. Ведь панцеркампфвагены тевтонбургского курфюрста пробивались насквозь даже шрапнелью, поставленной на удар. Айсман заявит о полной неспособности славянских варваров создать что-либо подобное, а тем более превосходящее. И после получасовой лекции о непобедимости германского сумрачного гения последует расстрел. Других приговоров он не выносил        - Герр обер-лейтенант, может быть, стоит подорвать русских гранатами? - осмелился предложить фельдфебель с усиками а-ля фюрер, вышедшими из моды ещё в тридцать третьем году.        - Вы болван, Кребс! - взорвался Руммениге. - У нас две недели как кончились гранаты.        - Тогда облить бензином и поджечь, - не унимался артиллерист, которому явно не хотелось познакомиться поближе с командиром фольксштурмгруппы.        - Дас ист фантастиш! - ещё громче рявкнул офицер. - Вы сказочник, фельдфебель. Где мы возьмём бензин, если наш тягач ездит на дизельном топливе?        - А...        - Молчать! Я буду связываться с командованием. Радиста ко мне. Бегом!        Бегом не получилось. Более того, выяснилось, что обер-лейтенанту самому придётся идти, так как брошенный на дерево тросик антенны не позволял принести рацию на позицию. Руммениге опять крепко выругался, упомянув тойфеля и думпкопфов в различных комбинациях, и с крайне недовольным видом спустился в оборудованный для радиста окопчик.        - Вызовите штаб герцога, гефрайтер.        - Уже готово, герр обер-лейтенант, - услужливо протянутая трубка была предварительно протёрта белоснежным платочком, неведомо каким образом сохранившим невиданную на войне чистоту.        - Штандартенфюрер Вагнер слушает, - голос начальника штаба дивизии заставил Эриха вздрогнуть.        Он не ожидал, что такой занятой человек заинтересуется делами простого обер-лейтенанта. И как собеседник герр Вагнер ничуть не лучше того самого Айсмана. Хотя от СС во всей Германии осталось всего ничего - две пехотных роты у Гудериана и, по слухам, около взвода у пфальцграфа Ганноверского, но жуткая слава сохранилась. Особенно после штурма и последовавшей за ним показательной зачистки Бремена. Тогда, собственно, эсэсовец и примкнул к дивизии "Великая Богемия". Что ему ещё оставалось делать, если даже у отмороженной на всю голову Кильской вольницы адмирала Деница на Вагнера имелся большой зуб и тщательно намыленная верёвка?        - Докладывает обер-лейтенант Руммениге, герр штандартенфюрер! Веду бой с тремя батальонами русских танков в районе моста через Циммерманбрюккенстром. Срочно требуется подкрепление!        - Какие, к чёрту, подкрепления? - начальник штаба был раздражён. - Их нет, держитесь, геноссе. Дойчланд надеется на вас.        - Мы постараемся, герр штандартенфюрер! Уже отбиты шесть атак. Потери противника составили пятьдесят, нет, семьдесят танков и до двух рот живой силы!        - Да?        - Так точно! К сожалению, русским удалось эвакуировать подбитую технику и трупы. За исключением одного.        - Трупа?        - Никак нет, танка.        - Это замечательно, мальчик мой, - обрадовался в трубке Вагнер. - Постарайтесь взять в плен хоть одного русского танкиста, и можете обмывать сразу майорские погоны. Да, и ещё... Поздравляю вас с награждением Железным Крестом.        - Слава великому Гудериану! - Руммениге щёлкнул каблуками, чтобы грозному начальнику штаба были слышны радость и служебное рвение подчинённого.        Обер-лейтенант вернул трубку радисту и опять мысленно выругался: - "Старый скупердяй! Да пусть повесит себе этот крест на задницу!" По-своему Эрих был прав - описанный им подвиг тянул не на какую-то там висюльку, которых в штабе лежало ровно четыре ящика, а гораздо выше. По меньшей мере на две бутылки шнапса и килограмм шпика. А тут крест. Тьфу! Его же кушать не будешь, и даже не обменяешь на что-нибудь съедобное.        - Гефрайтер, вызовите сюда Кребса.        Появившийся артиллерист явился точно через минуту и замер в ожидании дальнейших распоряжений.        - Итак, фельдфебель, вам даётся шанс реабилитироваться.        - Яволь, герр обер-лейтенант.        - Берите своих болванов и захватите экипаж танка в плен.        - Каким образом, герр...        - Молчать! Исполнять! Через час русские должны быть здесь!        - Они не успеют, герр обер-лейтенант. Там ремонта не меньше трёх часов. Мы должны им помочь?        - Думпкопф! Вы должны притащить их сюда! Уточняю - связанных и без танка. Понятно?        - Яволь, герр обер-лейтенант. Разрешите исполнять?        - Проваливайте, Кребс.        Фельдфебель козырнул, чётко развернулся, щёлкнув каблуками, и только тогда позволил себе усмешку. "Ещё неясно чья голова глупее", - подумал он. - "Не видать тебе пленных, как своих ушей. Приведу сразу в штаб, и господин штандартенфюрер обрадуется. Дохлую кошку тебе в карман, павлин надутый."        Для себя Кребс уже всё придумал. Во время последнего рейда его расчёт изрядно поживился в развалинах уничтоженного вместе с персоналом госпиталя одного мятежного городка. Удалось найти несколько стеклянных ёмкостей со спиртом, вполне приличным, только пришлось выкинуть оттуда непонятно как попавших змей, лягушек, чьи-то неприглядного вида почки... А ещё три литра глюкозы и большую бутылку с хлороформом. Поначалу её содержимое тоже приняли за выпивку, но когда при дегустации трое уснули и не проснулись, фельдфебель конфисковал ценный препарат. И как раз сейчас намеревался его использовать в качестве вундерваффе.

        Штрафники-артиллеристы осторожно ползли к русскому танку.        - Фердинанд, залезешь наверх и бросишь им в ствол вот эту бутылку.        - Почему я, господин фельдфебель?        - Потому что ты не начальник, это во-первых. А во-вторых, у меня есть галета и немного порошка от насекомых. Награда достойная, как думаешь?        Солдат ожесточённо почесался:        - Галета моя. А к соседям в своих подштанниках я уже привык.        Спрятавшийся за высокой травой Кребс издалека наблюдал за Фердинандом Левински, пробирающимся к танку с тыла. Сам фельдфебель решил не рисковать - мало ли сколько пулемётов наставили русские на своего монстра. Но вот солдат беспрепятственно дополз и вскарабкался на моторный отсек. Оттуда, стараясь не стучать подкованными ботинками, вскарабкался на башню и встал на маску пушки, балансируя подобно канатоходцу. Но зажатая в правой руке бутылка с хлороформом постоянно перевешивала, потому солдату пришлось сесть на ствол верхом и передвигаться по нему при помощи энергичных подёргиваний задницей. Со стороны всё выглядело весьма эротично, особенно принимая во внимание длину и внушительный калибр орудия.        - Как бабуин в Берлинском зоопарке до войны, - коротко хохотнул кто-то из артиллеристов.        Фельдфебель не глядя ткнул кулаком в нарушителя дисциплины. Ничего позорящего честь немецкого солдата он не увидел. Пусть похоже на обезьяну... И что? Покойный доктор Геббельс, отправленный в прошлом году Манштейном-отступником на костёр по обвинению в колдовстве, в своих речах рассказывал о древности арийской расы, и если храбрый воин прикоснётся ненадолго с самым истокам, изначальному, к прародителям...        - Молчать, болваны! - Кребс непроизвольно процитировал обер-лейтенанта. - Русские могут услышать.        Сглазил, как есть сглазил. Неожиданно танк выстрелил, и Левински пропал из поля зрения. Откуда-то издалека донёсся грохот разорвавшегося снаряда, и над лесом взлетели подозрительные обломки досок и брёвен. Жалко что герр Руммениге находится немного в стороне - русский фугас не самый плохой подарок для надоевшего командира. И приказ бы сам собой отменился. И сейчас фельдфебель задумчиво чесал затылок, размышляя над порядком дальнейших действий.        "Айне колонне марширен, цвайне колонне марширен... Нет, не то. Что делать? Усыпить не получилось, может, попробовать переговоры?"        - Кто знает их язык? Ламм, ты, кажется?        - Совсем чуть-чуть, герр фельдфебель. В плену с нами разговаривали мало, я запомнил только часто повторяющиеся слова.        - Наплевать, пошли. Для разговоров с дикарями большой словарный запас не нужен. - Кребс решительно встал. - Какими бы они ни были варварами, но от разумных предложений отказаться не должны.        Через пару минут расхрабрившийся фельдфебель колотил по броне прикладом своего карабина.        - Какого хрена, твою мать? - донеслось в ответ.        - Они спрашивают про урожай овощей в огороде вашей матушки, - перевёл Ламм. - Вежливые. А вы говорите - варвары.        - Притворяются. А ну-ка предложи им сдаться.        Переводчик ещё раз постучал и крикнул:        - Рус Иван, сдавайся!        - А ху-ху не хо-хо? - донеслось в ответ из приоткрывшегося командирского люка.        - Что они говорят?        - Не понял, герр фельдфебель, - пожал плечами Ламм и повторил: - Рус Иван, сдавайся!        Наверху раздался металлический лязг, и над башней появилась луноликая физиономия:        - Однако, рус Иван нет. Бурят Бадмашка надо?        От неожиданности и испуга у Кребса подкосились ноги. Генетический ужас цивилизованного европейца вздыбил волосы вдоль хребта, а его (ужаса, разумеется) причина ласково смотрела узкими глазами и укоризненно качала головой.        - Ты баран, да? Сколько можно повторять - бурят надо?        Из необъятных глубин русского танка донёсся восторженный вопль:        - Гидэ барашик, камандыр? Шашлик дэлать будим, люля-кибаб дэлать будим, палчыки аблызывать будим! - вслед за воплем открылся ещё один люк и показалась небритая физиономия стрелка-радиста. - Гидэ барашик, камандыр?        - Герр фельдфебель, - стуча зубами перевёл рядовой Ламм, - они хотят нас съесть. Предварительно облизав пальцы.        - Нам? - Кребс икнул и посмотрел на свою грязную ладонь.        - Ну не себе же? - солдат спрятал руки за спину.        - А зачем?        - Не знаю. Видимо таковы варварские обычаи.        Фельдфебель мысленно простонал, проклиная обер-лейтенанта Руммениге, пославшего на такое самоубийственное задание. Какие, к тойфелям, русские?! Бежать, срочно бежать... Топот за спиной доказал, что не только в командирскую голову приходят умные мысли. Но автоматная очередь и последующая за ней команда лишили надежды на спасение хоть кого-нибудь из расчёта.        - Хальт, хара мангыт!        Кребс послушно вскочил, выполняя приказ, и осторожно оглянулся. Видимо странный человек с узкими глазами стрелял поверх голов, так как застывшие в самых причудливых позах артиллеристы были живы. Хочет сделать запасы продовольствия? Скорее всего, потому что в азиатский гуманизм фельдфебель не верил, а слово "человеколюбие" и сам полагал чисто гастрономическим термином.        - Вы куда собрались, однако? - удивился Бадма неожиданной резвости гостей. - Не видишь - танк лечить надо? Арбайтен, понимаешь?        - Арбайтен? - немец с готовностью ухватился за знакомое слово.        - Натюрлихь! - блеснул эрудицией танкист. - Представляешь, какие-то шутхэры гусеницу порвали. Ремонтировать поможешь? Или боишься лишний раз задницей пошевелить?        - Просят помочь, - опять перевёл Ламм. - Иначе обещают порвать задницу шевелящимися гусеницами.        - Это как?        - Не могу знать, герр фельдфебель. Да и не хочу узнавать. Может, отремонтируем?

        Несмотря на относительную храбрость Кребс также не был склонен к рискованным экспериментам и предпочёл согласиться. Через пару минут он уже деловито командовал своими солдатами, ежесекундно оглядываясь на полученный щедрый аванс - настоящий белый хлеб и небольшой кусочек копчёного шпика. От них так одуряющее пахло позабытой роскошью, что почти сразу же пришлось попросить убрать отвлекающее великолепие.        Но всё же до чего наивны эти нерусские! Да за такую щедрую плату можно было заставить толкать танк вручную до самой ремонтной мастерской. Страшно подумать - после окончания работы обещано три буханки и килограмм шпика на семерых! Это за гусеницу, а за ремонт башни - по банке тушёнки на двоих. Командиру - целую.        - Ламм, переведи... Господам танкистам не нужна почти новая пушка очень недорого? Что? Только прицел и затвор? Договорились. Гюнтер, сходи...

        Вроде всё. Приказы розданы, личный состав озадачен, добровольные помощники принуждены к трудолюбию и добросовестности. Чего ещё желать? Бадма присел на нагревшуюся за день броню и зорким взором окинул местность. Как тут люди живут? Или здесь не люди? Ни степи ни тайги нет, в редком лесу каждое дерево пронумеровано, все звери в ошейниках... Где красота, где полёт вольной души? Срамота, однако.        А дома сейчас... А дома широкая степь, убегающая под копыта верного коня, деревянный восьмистенок у речки, ласковая дочь Очира-пастуха Сэсэгема, на которой надо непременно жениться сразу же, как только отпуск дадут. И зазвучала над немецкой равниной, похожей на чистенькое и ухоженное кладбище, красивая песня о большой любви. Мелодичная как хрустальное журчание весеннего ручейка, прекрасная как гроза над Байкалом, гармоничная как атакующий танк...

        Уе сагшье унгэроол даа        Угхэньшье сайжа захалаал даа.        Би шамда яа золгохоо ерээб        Туруушиин дууран, туруушиин дууран.        Би шамда яа золгохоо ерээб        Туруушиин дууран, туруушиин дууран.

        Глава седьмая

Все мы люди и конечно

Все доедем до конечной.

Все мы выйдем на конечной

В аккурат у райских врат.

И Господь нас спросит: - "Дети,

Чем прославились на свете?"

Что мы Господу ответим?

Тем, что пьём по три ведра?

Тимур Шаов.

        Тюрингия. Берег реки Циммерманбрюккенстром.

        - Да, герр штандартенфюрер! - в голосе обер-лейтенанта Руммениге, только что получившего звание майора, звучали подобострастие и ликование одновременно. - Нет, русских у моста точно нет. Что? О, я-я, да здравствует Великий герцог Гудериан!        Эрих бросил замолчавшую трубку на землю и устало привалился к стенке окопа. Тяжёлый разговор с начальником штаба дивизии совершенно вымотал его, но позволил объяснить ситуацию к своей выгоде. Вернувшиеся с опозданием на десять минут артиллеристы явились без пленных, но утверждали, что ни одного русского на расстоянии ближайших десяти километров нет. А на прямой вопрос о судьбе подбитого танка только смущённо отводили глаза, молча кивая на фельдфебеля. Сам Кребс хмурился и старался даже дышать в сторону. Видимо, стыдно за невыполнение приказа. Чего они там натворили? Сначала были слышны выстрелы, потом удары кувалды по железу... дикие крики на непонятном языке. Почти голыми руками вскрыли танк и уничтожили недочеловеков? Досадно. Но похвально.        А пленные... Да тойфель с ними. Пожалуй, и к лучшему - не пришлось потратить драгоценное время. А оно поджимало. Поджимало настолько, что даже пушку придётся бросить здесь, только не забыть оформить как погибшую в неравном бою и заверить печатью. Снарядов к ней нет и не предвидится, а из штаба сообщили о срочной передислокации. По слухам, доставленным разведкой, русские танки, проскочившие вчера на ту сторону реки, составляют лишь малую часть ударной группы большевиков. В том, что против них воюют именно большевики, Руммениге не сомневался. Кто ещё может так безжалостно уничтожить вполне боеспособную дивизию и не заметить этого? А сейчас, говорят, пошли в наступление основные силы.        Теперь дай Бог унести ноги. Интересно, куда теперь поведёт своих непобедимых воинов герцог Гудериан? Изначально, два с половиной года назад, в его планах был захват Чехословакии и установление там твёрдой власти, о чём говорит само название дивизии - "Великая Богемия". Но тут Советы подложили быстроходному Гейнцу большую свинью, поддержав мятеж полковника Штоцберга. А от Дрездена до Праги было рукой подать... Две недели ожидания у границы, в надежде на провал путча. Но он удался и оказался революцией. И горький вздох разочарования при получении приказа об отступлении.        Но это тогда. А сейчас тот же самый приказ доставил ни с чем не сравнимую радость. Не до высококалорийных продуктов - остаться бы в списке стоящих на довольствии, как говорят эти проклятые русские. Но жалко, до слёз жалко прощаться со славной вольницей. Ах, какие были времена! Могучие панцеркампфвагены Великого Герцога шутя разгоняли жалкие батальоны захудалых баронов, и мановением руки щедрый командир дивизии отдавал городки на разграбление своим доблестным солдатам. Сердце сжимается, когда вспоминаются стройные колонны, под барабанную дробь марширующие на очередную оргию или вакханалию. Эриху неоднократно приходилось и самому принимать в них участие. Разумеется, в офицерской компании, так как инструкции по безудержному кутежу и стихийным грабежам не одобряли панибратство с нижними чинами. И вот всё в прошлом, осталась только надежда...        - Гефрайтер!        - Яволь, герр майор.        - Вызовите ко мне фельдфебеля. Я буду ждать в тягаче.        Руммениге ушёл, а радист, бормоча проклятия, принялся сворачивать рацию. Приказ приказом, но за сохранность вверенного имущества приходится отвечать головой. Это майору хорошо - раз, и объявил пушку погибшей в бою. Простому гефрайтеру такое с рук не сойдёт. А к артиллеристам успеется, всё равно по пути. Но ходить никуда не пришлось. Вылетевший из-за бруствера длинный берёзовый дрын, из гуманности и маскировки обёрнутый каким-то тряпьём, описал в воздухе дугу и ударил присевшего на корточки радиста по затылку.        - Готово, герр фельдфебель.        - Отлично, Ламм, - похвалил Кребс, отряхивая с мундира прилипшие за время сидения в засаде колючки. - Как ты думаешь, Гюнтер, в комплекте с этим придурком радиостанция будет стоить дороже?        - Вряд ли, - солдат деловито упаковывал добычу в старую шинель, - господа танкисты просили что-то стоящее. А тут...        - Ты прав. А вот майора мы зря отпустили.        - Да ладно вам, герр фельдфебель, наши ребята всё равно за тягачом пошли. Он посолиднее будет. Тем более технику обещали брать за наличные.        - Думаешь?        - Так точно.        - Ну и ладно, пусть порадуется новому званию. Пошли, господин Бадма ждёт ещё полчаса.

        Генерал Гейнц Гудериан, несостоявшийся герцог Богемский, в своё время не обратил внимания на неожиданно усилившееся Баварское королевство и теперь пожинал горькие плоды своей ошибки. Первый звонок прозвучал ещё в прошлом году, когда неизвестно откуда появившийся пограничный наряд остановил усиленный бронетранспортёром взвод разведчиков и попытался задержать нарушителей. Недоразумение решили смести с дороги огнём, но вызванное баварцами подкрепление имело противоположное мнение и пять танков. Следующие инциденты заканчивались не менее печально, бывало и с применением авиации. Тогда дивизия была занята в других землях и дерзкие выходки оставались без ответа, а потом стало вовсе не до этого. Сейчас тем более.        Какие могут быть мысли о мщении, если осталось всего две роты пехоты, отделение разведчиков, фольксштурмгруппа, три мотоцикла да штабной автобус? Единственная оставшаяся пушка сегодня погибла в неравном бою с бронированными русскими чудовищами, расстреляв последние снаряды. Но храбрые германцы сделали своё дело! Мост через Циммерманбрюккенстром - выход из готовой захлопнуться мышеловки, был свободен. Четыре раза за последние две недели удавалось ускользнуть, похоже, и сейчас получится уйти от погони. Тем более опоры моста должны быть подпилены головорезами Айсмана. Враг не пройдёт, но остатки техники "Великой Богемии" вырвутся. Только тревожило отсутствие новостей от гауптмана. Но он, скорее всего, согласно приказу вышел к героической батарее новоиспечённого майора Руммениге и вот-вот свяжется со штабом уже оттуда.        А потом "Великая Богемия" вырвется на оперативный простор и горе будущим побеждённым! Набрать новых солдат можно будет в Шлезвиг-Голштейне, оставшемся без присмотра после повешения местного пфальцграфа, и по совместительству самопровозглашённого адмирала, подгулявшими корсиканскими подводниками. Сам виноват - не нужно было делать стоянку в Кильском порту платной. Ах, бедный Карл... Из-за его жадности побережье теперь патрулируется совместно Великим Княжеством Литовским и Норвегией. Но если не лезть на рожон, то, скорее всего, удастся присоединить к дивизии пару-тройку баронских дружин, посулив им оплату наличными кроме обычной доли в добыче. Всё равно у себя много не заработают - король Хокон давно облизывается на Данию и очень ревностно относится к посягательствам на границы своей мечты.        Или набрать тех же самых датчан. Или даже шведы с удовольствием примут предложение послужить под доблестными знамёнами. Особенно если оно будет подкреплено добрыми английскими фунтами, уже изрядно подешевевшими, но ещё принимаемыми в некоторых европейских странах. А их пока в достатке - немецкая полиграфия всегда славилась качеством и добротностью. Конечно, специалист определит подделку после тщательной экспертизы, но неизбалованные достатком потомки викингов не побегут в банк с каждой банкнотой. Более того, бегать им будет некогда. Путь к славе придётся мостить именно их трупами. Чего жалеть новобранцев - присяга и в бой!        Бой... Бой... Генерала не оставляла мысль о какой-то упущенной из виду мелочи. Что-то неправильное промелькнуло сегодня, но за повседневной суетой забылось. Но что? И связанное именно с боем... Штандартенфюрер докладывал о почти полном отсутствии боеприпасов. Нет, не то. Разведка боем? Не она, эти дармоеды обленились до того, что даже шнапса себе добыть не могут. Расстрелять бы негодяев, а потом наградить посмертно, благо кресты можно раздавать хоть пригоршнями. Наградить!?        Вот оно! Гудериан хлопнул себя по лбу. Награды! Вагнер принёс на подпись приказ о "Железном кресте" для Руммениге, совершившего беспримерный подвиг. Это хорошо, но куда же тогда делся его противник, которому удалось эвакуировать семьдесят подбитых танков?        - Скажите, штандартенфюрер, - он повернул голову к начальнику штаба, умудрившемуся задремать на жёстком сиденье прыгающего по разбитой дороге автобуса. - Когда последний раз выходили на связь Руммениге и Айсман?        - Они уже четыре часа молчат, мой генерал.        - Четыре часа? Цум тойфель! - волосы под фуражкой Гейнца Гудериана встали дыбом в предчувствии опасности, а остальные чувства, особенно самосохранения, просто громко вопили о ней. - Назад! Срочно поворачиваем назад!

        - Батоно камандыр, сывяз есть! Чито им сказать?        - Скажи им, что когда вернусь, заставлю весь рембат мой танк зубными щётками чистить, однако. Без порошка. И спроси, какая сволочь пометила на карте броды?        - Я их сам зарэжу! - радист сделал неприличный жест, видимо, обозначающий убийство, и что-то пробубнил в трубку по-грузински. - Нэ панимают, батоно старший сэржант.        - А ты на русском передай.        - Нэльзя. А вдруг эфир маленький дэвочка слюшает? Что она про дядю Шалву падумает? Пусть лючше Адам передаст.        - Как ты меня назвал, морда нерусская? - снизу раздался плеск воды и недовольный голос Мосьцицкого. - Я сейчас кое-кому из рации конфедератку сделаю.        - Отставить! - прикрикнул на подчинённых Бадма. - Какой пример новобранцам показываете? Займитесь чем-нибудь полезным.        - Давайте кораблики пускать? - предложил Клаус Зигби. Его, в прошлом недоучившегося инженера, всегда тянуло к технике. Даже деревянной.        - А я подводной лодкой буду, пся крев, - отозвался механик-водитель.        Два часа назад танк вышел к реке, но указанного на карте моста не обнаружилось. Не то, что его совсем не было - частично он присутствовал. Дымящиеся обломки наводили на нехорошие мысли о диверсии, наверняка проведённой фашистскими фанатиками. Точно ими, так как фрагменты тел в фельдграу начали попадаться под гусеницы метров за триста до берега. Танкисты отдали дань памяти мужеству погибших за заблуждения врагов, щёлкнув вхолостую бойками автоматов, но хоронить не стали. Во-первых, нечего, а во-вторых - что осталось, можно было собрать только граблями.        Бадма прошёлся по топкому лугу, сбегающему к реке, и подошел к воде чуть ниже разбитого моста. Волна плеснула и выбросила к его ногам посечённый осколками обрывок немецкого гауптманского погона.        - Это, похоже, наша работа, - Долбаев задумчиво почесал в затылке и крикнул: - Кямиль, ты зачем в мост попал?        - Я вообще не целился, командир, - ещё издали начал оправдываться наводчик. - У нас же башня не поворачивалась.        - Ну и что? Поднять пушку повыше, глядишь, и с перелётом пошло. Не пришлось бы сейчас брод искать.        - О, я-я, брот, - поддержали сидевшие на броне немецкие артиллеристы-добровольцы во главе с фельдфебелем Кребсом. - Брот отшень есть зер гут! Вкусно!        - Заткнитесь, проглоты, - осадил старший сержант изголодавшихся новобранцев. - Лезьте в воду, в этом месте дно помечено как твёрдое.

        Результатом неудачной попытки форсировать реку стало то, что танк застрял на илистом дне, провалившись чуть не по башню в какую-то подводную промоину. Купленный у фельдфебеля за три бутылки шнапса тягач оказался слишком слабым и не смог вытянуть многотонную махину. И теперь экипаж вычерпывал воду подручными средствами, включая сапоги более всех пострадавшего от наводнения механика-водителя.        - Ну что, Церетели, помощь идёт? - Бадма требовательно посмотрел на радиста.        - Навэрна, батоно камандыр.        - Не понял...        - Плохо слышно. Савсэм проклятый нэмец раций дэлать нэ умеит, - Церетели с ностальгией погладил торчащую из воды крышку родной радиостанции и стукнул кулаком по приобретенному недавно раритету, с помощью которого и пытался наладить связь со своими. - Адын помехи кругом! Будта какой свинья савсэм рядом мотор завёл. Искра прабиваит.        - Зачем такие плохие слова говоришь? - возмутился наводчик. - Не надо про свинью, давай про барашков. Вот кончится война, командир, приезжай в Казань. Моя Лейсан такой азу приготовит!        - Он ко мнэ паедит, - радист хитро улыбнулся. - Тебе чачу пить нэльзя. Чем угощать будэшь?        - Пока нельзя, - согласился Джафаров. - Но если орден получу, то будет можно. Мне наш мулла, лейтенант Хусаинов, обещал. Так что приезжай, командир.        - Сначала ко мне, тут близко, - оживился башнёр. - И конца войны не нужно ждать.        С Клаусом Зигби спорить не стали. Действительно, до замка его папаши километров триста по прямой. И, судя по письмам, пленные пруссаки уже заканчивали ремонт, отрабатывая нанесённый во время одного из набегов ущерб. А что, можно будет и заехать.        - Я в армии останусь, - заявил механик-водитель. - Мы, Мосьцицкие, всегда служили.        - В которой армии останешься?        - Да мне без разницы, лишь бы воевать.        - Тогда, Адам, тебе в Баварскую стоит перевестись. Или в Корсиканскую. Наша, Советская, она самая миролюбивая - карьеру трудно сделать, - посоветовал Бадма. - Вот как закончишь училище, (орденоносцев, однако, без экзаменов берут) так и пиши рапорт.        - Не возьмут в училище, - тяжело вздохнул Мосьцицкий. - Происхождение у меня не того... бывшее польское.        - Ерунда. Водку пьёшь?        - Пью. И что с того? Католик я.        - Грех, однако. Большой грех. Слушай, а может тебе в буддизм перейти?        - Это как, товарищ старший сержант?        - Пошли, покажу! - Бадма вылез на башню и уселся прямо на броне. Через минуту рядом опустился заинтересованный механик-водитель. - Повторяй за мной... Ом мани падме хум!        - Немцы, командир!        - Какие, хара мангыт, немцы? В буддизме никаких немцев быть не должно, однако.        - Там! - Адам показал пальцем на трёх мотоциклистов, сопровождающих переваливающийся на разбитой дороге автобус. - И пехота ещё сзади.        - И ты молчал? Экипаж - к бою!

        "Краткая историческая справка.        Мосьцицкий Адам Квасимирович. Родился в г.Белосток бывш. Польск. Респ. (в наст. вр. Белостокский р-н Гродненской обл. БССР) 2 апреля 1914 г. Ум. 5 августа 2030 г.        Генерал-полковник бронетанковых войск ООН. Герой Советского Союза. После выхода в отставку в 1982 году более известен как Адам-лама. Основатель и первый настоятель Ново-Краковского дацана. Автор знаменитой книги "Абхидхармасамуччая и марксизм"        С 1948 по 1970 гг. - вице-король Англии, Шотландии и Канады.        Член-корреспондент Берлинской Великокняжеской Академии Наук.        С 1970 по 1982 гг. - Начальник Секретариата врио Е.И.В. Николая Александровича Белякова.        Именем Адама Мосьцицкого назван город на вост. побережье бывш. США и монастырь в Шаолиньском районе Бурятской АССР.        Большой энциклопедический словарь. Имперское историческое общество. Н.Новгород. 2057г."

        Там же. Два часа спустя.

        Командир отдельной танковой бригады майор Карасс был человеком сдержанным, но сейчас не смог сдержать досады. Какой прокол, а? И пятно на репутацию. Очередное, потому что в пятый раз подряд упустить Гудериана способен только хронический неудачник. До последнего времени Роман Григорьевич себя таковым не считал - были основания. Карьера складывалась более чем удачно. Из бывших прапорщиков военного производства и парижских таксистов всего за два года дослужиться до майора Баварской Армии - это говорило о многом. И пусть кто-то саркастически ухмыльнётся столь невысокому званию... На первый взгляд так оно и есть. Но если учесть, что даже Его Величество Эммануил Людвиг фон Такс всего лишь полковник... А генералов всего два, да и то оба прикомандированные советские добровольцы - генерал-майоры Величко и Годзилин. Первый командует ВВС королевства, а второй контрразведчик, имени которого пугаются все добропорядочные бюргеры и бауэры от Рейна до Шпрее.        И вот неуловимый Гейнц подкинул очередную пакость. Опять сбежал, несмотря на то, что по пятам шли Двенадцатый дважды Краснознамённый бронетанковый и Нижегородский Гвардейский мотострелковый полки Его Величества. И как умудрился, сволочь? Не иначе душу дьяволу продал, с него станется.        Роман Григорьевич оглядел поле недавнего боя. Чадно дымящий "Опель" уже догорал - стопятидесятимиллиметровка старшего сержанта Долбаева превратила его в причудливо покорёженный железный букет с небольшими вкраплениями языков пламени. На месте, где предположительно шла пехотная колонна, сейчас ковырялись похоронная команда и прихваченный из соседнего городка пастор, пребывающий в глубокой прострации. Он в первый раз увидел работу крупнокалиберных снарядов так близко и потому постоянно путался при подсчёте погибших, которых до сих пор находили в самых неожиданных местах.        От снайперского огня удалось сбежать только мотоциклистам, бросившим свои машины на берегу и спасшимся вплавь. Скорее всего, с ними был и непоседливый Гудериан - не в его привычках трястись в неповоротливом штабном автобусе. И что теперь докладывать фон Таксу? Опять бегать по всей Германии, когда танки срочно необходимы в Австрии и Швейцарии?        Внезапный шум привлёк внимание Карасса, прервав печальный ход мыслей. Неподалёку от него распекал своих подчинённых герой сегодняшнего дня старший сержант Долбаев. Бадма ходил перед строем почему-то одетых в немецкую форму солдат и громко ругался на незнакомом языке. Роман Григорьевич прислушался и достал блокнотик, чтобы пополнить коллекцию командных выражений. Вообще-то смесь официальных байриша и русского порой выдавала такие перлы, но плох тот военачальник, что откажется от возможности повысить уровень знаний и боеготовности.        - Хара гоохой боохолдой Кребс! Запомни, тынык, ты уже в армии! И я вас, шулмусов, научу любить Советскую Родину, однако!        Стоящий перед старшим сержантом пожилой, лет сорока, немец со следами споротых нашивок на погонах виновато ковырял землю носком растоптанного сапога и молчал, пряча руки за спиной.        - Тебя, мунхоог, как человека приняли. А ты...        - Что случилось, товарищ Долбаев? - решил вмешаться комбриг.        - Да вот, товарищ майор, - пояснил Бадма, - пытаюсь растолковать новобранцам разницу между мародёрством и боевыми трофеями.        - А она действительно есть?        - Так точно! Честно поделенное - трофей, только для себя - мародёрство. Давай, Кребс, покажи товарищу майору, что ты хотел утаить и потом позорно сменять на водку.        Означенный боец жалобно всхлипнул и достал из-за спины заляпанную кровью генеральскую фуражку. Роман Григорьевич взял её, с интересом заглянул внутрь и схватился за сердце, прочитав надпись.        - Где нашли?        - Там, - Долбаев махнул в сторону прибрежных кустов. - В ней ещё немножко башки было, но этот боохолдой шуубун её вытряхнул. Надо? Сейчас принесёт.        - К чертям башку! - Карасс радостно потряс в воздухе трофеем. - Крутите дырки для орденов, орлы! А ты, Бадма, сразу две. А то и Героя по совокупности. Сам представление напишу, ей-богу.        Майор перекрестился и тут же вскрикнул, выронив фуражку. Она вспыхнула чёрным пламенем, странным и холодным. Даже на миг показалось, что солнце моргнуло, а на танк упала зловещая тень нетопыриных крыльев.        - Что это было? - спросил Роман Григорьевич, когда огонь пропал, не причинив видимого ущерба.        - Мангытсхээ шапку носил, однако. Баян-Хангаю молиться надо и брызгать много - злых духов отгонять.        - Святой водой?        - Нет, товарищ майор, водкой. Раньше всегда помогало, однако.        - Водка после победы будет, - комбриг отрицательно покачал головой. - И много. А сейчас нужно отвезти трофей товарищу королю. Справишься?        Бадма, которому не хотелось расставаться с верным танком, досадливо поморщился, что не укрылось от цепкого командирского взгляда.        - Что такое?        - Может, своим ходом, однако?        Карасс задумался. Пятьсот с небольшим километров можно за день пройти даже по немецким дорогам. И это выйдет не намного дольше, чем вызывать транспортный самолёт, отрывая его от перевозки раненых. Пока прилетит, пока старший сержант до аэродрома доберётся... Да танком и надёжнее - в горах до сих пор бродят дезертиры из "Великой Богемии", надеющиеся прорваться в Швейцарию. Пожалуй, и верно...        - Хорошо, давай своим ходом. А Его Величеству я радирую, на границе тебя встретят. И передай, что сами завтра начинаем погрузку. Будем дня через три.        - Так точно, товарищ майор, передам, - Бадма лихо козырнул и повернулся к своим: - Экипаж, слушай мою команду...

        Место вне времени и пространства.

        Над светлыми вершинами горы Мунку-Сардык вставало солнце нового мира. Правда, на взгляд Божественной бабушки Манзан-Гурмэ он вроде и оставался старым, но Эсэге-Малан повелел так считать, и она не стала спорить с мужем. Зачем сомневаться в мудрости властителя небес? Есть более достойные пожилой и уважаемой женщины занятия. Такие, например, как чтение серебряной книги, в которой явлены судьбы всех её подданных. А их, спасибо другу Николе-бурхану, советской власти, девяноста девяти тенгриям и лично товарищу Сталину, с каждым годом становилось всё больше и больше.        Бабушка любила в свободную минуту просто полистать книгу, наблюдая за деяниями героев. Иные были настолько хороши, что порой Манзан-Гурмэ не выдерживала и чуточку помогала своим любимцам. Совсем чуть-чуть, не больше пары строчек... А то обидно бывает, когда хорошему человеку на роду написано погибнуть в цвете лет. Жалко. И потом, как однажды сказал при встрече Александр Христофорович Бенкендорф (большой начальник, однако, сидящий на белой кошме у подножия трона Русского Бога): - "Не стоит ждать милостей от природы. Пролетарское чутьё - вот важнейшее из искусств".        Ну как не помочь вон тому воину, едущему на своём танке по извилистой лесной дороге? Как бросить его на чужбине? Немного путь сократить, усталость убрать, добавить соляры в баки... Он давно уже бабушке приглянулся - ладный, храбрый, пригожий. И мысли хорошие, добрые. О доме, о любви...        "Однако, хорошо!" - думал Бадма, сидя на башне и свесив ноги в открытый люк. - "Главного бандита прибили, фуражку отдам - два ордена получу. Отпуск дадут - домой поеду. Не насовсем, ненадолго, только жениться. Уж за героя-то Очир Дармаич свою Сэсэгму точно отдаст".        На странице серебряной книги появился образ стройной черноокой девушки в синем дыгыле, едущей на коне, а сам Бадма вспомнил робкие поцелуи в тальнике над рекой, вкус свежей курунги... Однако, совсем хорошо стало! Манзан-Гурмэ осторожно смахнула слезу умиления - какой молодец, всё о любви да о любви, за столько времени ни разу о водке не вспомнил. Таких людей Божественная бабушка уважала.        - Ахтунг! - донеслось с неба. После крика на раскрытую книгу упало что-то липкое и вонючее. - Их бин шайзештурмфогель!        - Cука ты долбанная! - от огорчения супруга властителя небес забыла родной язык. - Чтоб тебя в полёте раскорячило и об землю шлёпнуло, дристуна крылатого! Испортятся же записи!        - Их бин шайзештурмфогель! - повторился вопль, и на страницу легла чёрная тень нетопыриного крыла.        А под гусеницей танка вдруг рванул неизвестно кем и когда установленный фугас, от которого сдетонировал боекомплект. И тишина...

        Очнулся Бадма на охапке свежескошенной травы посреди широкого поля. Слева от него были горы, высокие, упирающиеся в небо белыми вершинами, справа - пологие холмы, покрытые лесом. Под ближайшим холмиком стоял верный танк - обгорелый, без башни, с оторванной правой гусеницей. Вокруг суетились восемьдесят восемь механиков, все до единого в белых комбинезонах, с алмазными гаечными ключами и золотыми маслёнками. Рядом два здоровенных мужика с большими крыльями за спиной грузили в санитарные машины остальных членов экипажа.        - Куда вы их тащите? - Бадма считал себя ответственным за боевых товарищей и был настроен решительно.        - Ясен пень, в рай, - охотно откликнулся один из мужиков.        - А это что?        - То же самое, но с национальным колоритом. Да ты не бойся, командир, ещё увидишься с друзьями. По одному ведомству проходите, хоть и подразделения разные.        - Тогда вот этого не трогайте, он буддист.        Словоохотливый ангел сверился с бумагами:        - Странно... У меня написано - бывший католик.        - Не-е-е, он даже в позе лотоса сидеть умеет.        - Точно?        - Что я, врать буду? - Бадма вспомнил скрюченные от сидения в холодной воде ноги Мосьцицкого и понял, что не кривит душой. - Сам видел.        - Ладно, забирай, - согласился ангел. - Опять что-то в отделе кадров напортачили. Вот здесь распишись.        После того как была поставлена затейливая закорючка и четыре кляксы, Адам открыл глаза.        - Где я? - но, увидев инструмент в руках механиков, сам себе и ответил: - В раю...        Послышался стук копыт, и прямо из воздуха возник всадник на соловом коне. Слева у луки седла висел круглый щит, за спиной виднелся саадак с луком и стрелами, а в правой руке он сжимал кривую саблю. Почему-то с Анненской "клюквой". Бадма сразу узнал его, хотя и ни разу не видел. Ничего удивительного - мало кто может похвастаться личным знакомством с совестью, но, почувствовав однажды её угрызения, каждый определит - она.        - Здравствуй, защитник Шаргай-нойон!        - Здравствуй и ты, воин. Пойдём, я провожу тебя в рай, ибо по делам и награда!        - А здесь?        - И здесь тоже он. Но Небесный Полигон не для людей, а для их верных коней, с честью погибших, но не предавших. Пойдём, воин.        - Постой, Шаргай-нойон, мой боевой товарищ...        - Оставь. Посмотри на него. Неужели ты не видишь - он счастлив. Он нашёл свой рай и в другом месте будет страдать. Пойдём, воин.        - Эх, пошли, однако! - Бадма присел, чтобы перемотать портянки перед дальней дорогой, но тут же вскочил и вытащил из-под обгоревшего комбинезона фуражку. - Я не могу, защитник Шаргай-нойон. Я не выполнил приказ и моё место не там, понимаешь?        - Хаишта, Бадма-мэргэн! И не печалься, ибо смерть твоя была достойной.        - Но дело несделанным...        Всадник нахмурился, собирая морщины на лбу.        - Да, долг превыше всего, - и громко свистнул. Рядом с ним всё так же из воздуха появился ещё один конь - огромный чёрный иноходец под серебряным седлом. - Садись, поехали к начальству, пусть оно решает, однако.

        Небесный дворец поражал красотой и великолепием. Огромная золотая юрта, серебряная коновязь - воплощение мечты кочевника. Только стенд со свежими газетами немного выбивался из общей картины, но не портил её. На перекладине коновязи сидел орёл Ехэ-шубуун, негромко матерясь на всех известные ему языках, и чистил клюв и когти.        - Чего это он? - спросил Бадма у своего провожатого. - Разве можно ругаться в таком месте?        - Мне можно, - ответил орёл. - Проходи, не задерживай. Не создавайте очередь, товарищ.        - Действительно... Если птица говорить умеет, то не стихи же ему рассказывать. Быстро научился?        - Ты к Владыке пришёл или в стол справок? - недовольно проворчал Ехэ. - Надо было, и заговорил.        - У нас в батальоне старшина один есть. Вот это специалист - за два часа даже эстонца обучить русскому языку может.        - Так быстро? - Шаргай-нойон не был специалистом по европейским видам мелкой нечисти, но кое-какие слухи доходили и до него.        - Трибунал, однако, больше времени не давал.        - Молодец. Хорошие у тебя друзья, Бадма-мэрген.        - Кто, эстонцы?        - Нет, я про Трибунал-хана, - Шаргай спешился и показал саблей на открытую дверь. - Заходи, там решат твою судьбу.        Владыка неба патриарх Эсэге-Малан сидел на золотом троне и занимался разбором очередной свары между пятьюдесятью пятью добрыми и сорока четырьмя злыми тенгриями. По уму, конечно, такие вопросы должен решать Гэсэр, но после мерзкого пасквиля, написанного в городе Лукоянове, он отказывался спускаться на землю. Гордый, понимаешь. А видеоконференции же не признавал принципиально.        Появлению Шаргай-нойона и Бадмы патриарх даже обрадовался и прикрыл газетой лежащий на столе ноутбук. Работа подождёт, всё равно то и дело зависает, и пока подойдёт обещанный Николой-бурханом специалист по антишутхэрам, можно спокойно поговорить с достойными людьми.        - Сайн байна, воины! Присаживайтесь к столу, отведайте угощение, выпейте священного напитка, - в голосе Эсэге-Малана вдруг послышалось сомнение. - Или сразу по коньячку?        - Я на службе, Великий, - осторожно напомнил Бадма.        - А я? - внезапно разозлился небесный патриарх. - Работаю днём и ночью, глаз не смыкаю... А дел всё больше и больше. Вот скажи, какому му..., хм... мужественному человеку пришло в голову присоединить к Бурятии ещё и Монголию?        - Так не всю, товарищу Чойбалсану выделено место для проведения Великих Хуралов...        - Ага, под Пекином. И что, мне от этого легче стало?        - Да, но...        - Ладно, забыли, - отмахнулся Владыка Неба. Сзади него появился невысокий стол. - Присаживайтесь, это приказ.        Бадма дисциплину понимал, поэтому не стал спорить. А перекусить и вправду не мешало: после боя у немецкой речки с труднопроизносимым названием было просто некогда. Съеденные же по дороге бутерброды с колбасой из сухого пайка в счёт не шли. Им не сравниться со здешним угощением - позы, истекающие соком, конский урбян, варёное мясо, чаши с молоком и архи...        - Ну, за знакомство! - когда гости чуть перекусили и выпили чашу гостеприимства, Эсэге-Малан первым поднял стакан. - Начнём с главного.        - Разве коньяк главное в нашей жизни? - Бадме случалось раньше мешать пятизвездочный "Арарат" с молочной водкой, а потому представлял завтрашнюю медленную смерть. - Может, без него?        - Причём тут коньяк, воин? О нём ли разговор? Я о жизни вообще, - пояснил патриарх. - Как вы там, в Нижнем Мире? Тучны ли стада, хороши ли овцы и кони? Не идёт ли царь Салтан бусурманить христиан?        - Что?        - Ой, извини, перепутал. Вчера с поэтами... Не обращай внимания.        Бадма и не обращал. Он понимал, что русский Бог на вероисповедание не смотрит, и будь ты хоть трижды Владыкой Неба - припашет работать на благо Родины. И не только христиан, а и чукчей начнёшь защищать от неведомого царя Салтана.        - Овцы и кони сыты, коровы дают белую пищу по доброте твоей и твоих детей, о Великий, - неторопливо, как предписывали обычаи, ответил Бадма и добавил: - Воины храбры, броня крепка и танки наши быстры.        - Крепка, говоришь? - Эсэге-Малан с сомнением посмотрел на прожжённый комбинезон танкиста.        - Правду он говорит, старый, - голос вошедшей в юрту бабушки Манзан-Гурмэ отвлёк патриарха от дальнейших вопросов. - Злые духи сгубили экипаж машины боевой.        - Из наших кто? Убью ханзохынов!        - Не ругайся, людей бы постыдился. И пьёшь с утра.        - У нас всегда утро.        - Тем более. А воина обратно отправь, ему только через семьдесят лет мало-мало помирать. Угробил немецка шулмус хорошего человека, нохоой. Возвращай немедленно на землю, пусть живёт.        - Погоди, жена, не торопись. У меня же отчётность.        - А у него приказ. Забыл, что Яса говорит? А Николе-бурхану сообщишь об ошибке.        - Ага, и опять, как в прошлом году, переходящее Красное Знамя не получим. Кимереть по шести показателям впереди идёт.        - Нечистого духа, которому Гудериан душу продал, предъявишь. Его Ехэ-шубуун поймал. И съел.        - Так чего тогда предъявлять?        - Так не сегодня же? А завтра будет. Тот же самый хуухэ шубуун шаазгай, только сильно бывший в употреблении, однако. У Николы микроскоп есть?        - У Николы всё есть, - кивнул Эсэге-Малан. - Шаргай, пусть Великий Орёл отнесёт воина обратно.        - И танк, - попросил повеселевший Бадма.        - Танк нельзя, он на профилактике. Завтра переправим.        - А мехвода моего?        - Может, тебе ещё взвод добрых тенгриев? И не торгуйся с Владыкой небес!        Божественная Бабушка наклонилась и что-то прошептала мужу на ухо.        - Ладно, тоже завтра. Только учти - инструмент ему не отдадим, пусть своим обходится.        Бадма вспомнил командира ремонтного батальона старшего лейтенанта Рабиновича, с благоговейным ужасом отзывавшегося о предусмотрительной запасливости Адама Мосьцицкого, и улыбнулся:        - Хорошо, о Великий.        - Вот и договорились. Ехэ-шубуун! - раздался хищный клёкот, и в распахнутую дверь золотой юрты просунулась громадная голова Великого Орла. - Отнеси его обратно. И осторожнее, по дороге не помни. Прощай, воин, мы ещё обязательно встретимся. Только сам сюда не торопись.        - А танк? - напомнил Бадма. - У меня приказ.        - Да, - поддержал Шаргай-нойон, - без боевого коня никак.        - Эсэге-Малан посмотрел на орла:        - Ехэ, поможешь? А я тебе разрешу в Нижнем Мире на китайские самолёты охотиться. Что? Договорились, и на английские тоже. Ну всё, летите. Хотя постой, Шаргай что-то хочет сказать.        Нойон отцепил от пояса и отдал Бадме кожаную флягу.        - Держи, пригодиться.        - Это та самая вода?        - Она, - улыбнулся небесный воин. - Раны заживляет, усталость снимет, и для мужской силы самое оно. А теперь иди, товарищ генерал.        - Я старший сержант.        - Иди-иди... И не спорь с теми, кто видит будущее.

        Глава восьмая

В наш город въехал странный хиппи на хромом ишаке.

Носили вербу, в небе ни облачка.

Он говорил нам о любви на арамейском языке,

А все решили: косит под дурачка.

Ему сказали: - "Братан, твои призывы смешны,

Не до любви, у нас программа своя.

Идёт перфоменс под названьем "Возрожденье страны".

Часть вторая. Патетическая.

Тимур Шаов.

Богемиен зольдатен,

Унтер-официрен,

Дойче генерален,

Нихт капитулирен.

Эх, мы к Милану подъезжали

Итальяшек побеждать.

А швейцарцев раскатали, ух,

Много сладкого едять!

        Где-то в Баварии.

        Абрам Рубинштейн с опаской смотрел на готовящегося к процедуре излечения Бадму Долбаева и недоумевал. Это почему товарищи генералы, аж целых три, не остановят творящееся мракобесие? Сам он, будучи девяностопроцентным атеистом с лёгким уклоном в ортодоксальное православие, раньше относился к подобным действиям достаточно равнодушно, но когда дело дошло до экзотических процедур над командиром, заметно обеспокоился. А вдруг повредит? О том, что можно остановить начинающуюся гангрену странными манипуляциями с большой кожаной флягой и невнятным бормотанием, и речи быть не могло.        Тем временем танкист (хоть это немного успокаивало Абрама) зачем-то нахлобучил на свою голову задом наперёд помятую генеральскую фуражку, обрызгал с головы до ног лежащего на носилках фон Такса и протянул руку за водкой. Чёрта с два Рубинштейн бы её отдал, но под требовательным взглядом генерал-майора Архангельского оторвал от сердца запечатанную белым сургучом бутылку. Перед началом церемонии, не веря в её успех, он предлагал использовать спирт, но Бадма отказался. Дескать, европейские духи слишком нежные и хрупкие, и при воздействии более крепких напитков могут быть буйными и непредсказуемыми. Пришлось пожертвовать неприкосновенным запасом.        Королевский механик-водитель беспокоился напрасно - бережливый бурят налил полный стакан, но выплеснул из него только по несколько капель на каждую сторону света. Потом сделал небольшой глоток и протянул водку генералу Архангельскому, как самому старшему.        - Выпить надо, однако. Всем.        Эта часть лечения понравилась Рубинштейну больше предыдущей. Особенно потом, когда ритуал совместного распития стакана закончился и Бадма предложил закрепить успех.        - Теперь много пить надо. Иначе злой дух, который из короля выйдет, в нас залезет.        - Да я этих духов по три десятка перед завтраком... - пробурчал генерал Раевский, похлопав по странного вида автомату.        - Что, отказываешься? - удивился третий генерал, который Абраму так и не представился. В стёклах его пенсне отражалось и подмигивало пламя костра.        - Что значит, "отказываюсь"? - Изяслав Родионович нахмурил брови. - Водку буду, но не из-за боязни какой-то нечисти, а из принципа. Мне, Лаврентий Павлович, не пристало... Ну, ты понимаешь.        - Зря, - в голосе генерала в пенсне прозвучало искреннее сожаление.        - Думал, тебе больше достанется? Фигушки.        - Да я не о том. Понимаешь, Изяслав Родионович, не чувствуешь ты самой сути, в корень действа не зришь. Это же не просто пикник какой на обочине, тем более таковым и не является... Вот скажи - отчего русский народ водку пьёт?        Раевский задумался. Видимо, Лаврентий Павлович собирался подвести философскую базу под намечающуюся гулянку. Надо же, а на первый взгляд про него такого и не подумаешь - интеллигент интеллигентом. Стёклышки поблёскивают, лысина опять же... Как есть профессор какой-нибудь биологии из Конотопского университета. Впрочем, кто знает, может быть, именно профессора и бухают всё свободное от науки время.        - Не так уж много пьёт русский человек, - вступился Изяслав Родионович за репутацию родного народа. - Разве что с устатку, после бани, в праздники. Да с получки если чекушку возьмёт. Или там от простуды. Не сравнить с теми же французами. Вот кто квасит по-настоящему. Немцы ещё... По объёму вроде и немного, но если засчитывать по результату - рекордсмены.        - Товарищ король не такой! - Абрам Рубинштейн не дал в обиду Его Величество.        - А вы, товарищ сержант, не путайте добропорядочного баварца, два года как русского, с разными прочими гансами. Король бы не одобрил. И народ его в том поддержит. Вы когда-нибудь слышали о диких оргиях, устраиваемых пруссаками ежегодно близ Мюнхена? Нет? Эх, молодёжь...        - Простите, товарищ генерал-майор, но я провёл молодость в Америке.        - Вот! - Раевский указующе наставил палец, и Рубинштейн поёжился. - Вот они, недостатки американского образования.        - Изя, - недовольно произнёс Лаврентий Павлович, - мы отвлеклись от темы, и ты не ответил на мой вопрос.        - Какой, о пристрастии русского человека вот к этому? - генерал посмотрел на костёр сквозь стакан и медленно, сквозь зубы, выцедил его. - А нету никакого пристрастия, товарищ Берия. Всё зависит от моего желания. Захотел - выпил. Спроси у Гавриила Родионовича, как мы с ним в Сирийской пустыне... Или на Синае. Воды не было, не то что водки. И представь, обошлись.        - Сравнил, - хмыкнул Лаврентий Павлович. - Вы с товарищем Архангельским не совсем... хм... Не о вас речь.        - О ком же? Или я чего-то не понимаю, или ты сам запутался.        - И вовсе не запутался.        - Конечно, вы, опричники, всегда отличались хорошей памятью.        - Я опричник? - товарищ Берия тонко улыбнулся. - А вот в письмах князя Курбского...        - Курбский врёт! - Изяслав Родионович отчего-то покраснел.        - Да, но...        - И он врёт! - рассердился Раевский. - Слушай, Лаврентий, ты специально всех от сути вопроса уводишь?        - Какого?        - Про русский народ и водку.        - А кто меня всё время перебивал?        - Может быть, это Курбский перебивал? - робко предположил Абрам, который очень не хотел, чтобы ссорились генералы. Крайним-то всегда останется сержант. - Мне его фамилия сразу не понравилась. Это не родственник Троцкого будет?        Генерал-майор Берия неожиданно поперхнулся и долго кашлял. Потом, сняв пенсне и вытерев выступившие слёзы, ответил:        - Возможно, вы и правы. Такую гипотезу историки ещё не рассматривали. Надо будет подсказать Михаилу Афанасьевичу.        - Не шути так, Палыч, - подал голос товарищ Архангельский, до этого молча поджаривавший на костре ломтик сала. - Тебе ли не знать, на что способен отмороженный талант в своей беспощадной любви к Родине. Давай лучше о бабах. Или о водке.        - Да, действительно, - согласился Лаврентий Павлович. - На чем я остановился? А, вспомнил. Так вот, русские люди пьют от своего большого благочестия. Кстати, товарищ Чкалов, не задерживайте стакан. Именно из стремления к чести и благу пьём эту гадость.        - Да? - удивился Валерий Павлович. - Нам раньше только о страхе Божьем рассказывали.        - Это будущие троцкисты уже тогда вредили, - Берия поправил пенсне. - Какой страх? Бога не нужно бояться. Вот вы его боитесь? Что же плохого сделал вам Господь? Нет уж, помолчите, а то опять... Его даже любить не обязательно.        - Постойте, а кого же тогда?        - Как это кого? Любите жену, детей, родителей. Родину любите. Мало? Так какого же хрена ещё надо? Кошку с собакой заведите, канарейку. Скажу вам честно, Валерий Павлович... Не нужно его бояться или любить - он помощи нашей ждёт.        - Сложно всё это, товарищ генерал-майор.        - Ничего подобного. Просто оставайтесь человеком. И достаточно. На первое время достаточно.        - А потом?        Берия кивком поблагодарил Бадму Долбаева, передавшего ему стакан, и ответил:        - И потом тоже.

        Житие от Гавриила

        Что-то Лаврентия Павловича в теологию потянуло. Дело, конечно, полезное и нужное, не зря же богословие ввели в обязательную программу для слушателей академии имени Фрунзе, а количество военно-духовных семинарий за последнее время увеличилось втрое. Но говорить об этом не место и не время. По моему мнению. Разумеется, у товарища Берии могут быть свои взгляды на столь важный вопрос. Да, скорее всего, и есть. И я их уважаю - Лаврентия Павловича и его взгляды.        Несмотря на тяжёлую судьбу, предательство тех, кому верил, вываленную на могилу грязь, он сохранил главное - любовь. Смотрю и удивляюсь - в Лаврентии нет ненависти, нет этого перегноя страха. Отненавидел и отбоялся... Да и был ли он, тот страх?        Ладно, лирика всё это. Важнее то, что с ним я за спину спокоен. А если Палыч с Израилом в паре, так вообще несокрушимая мощь. И пожнут, и посеют, и вспашут. Несмотря на кажущиеся различия и постоянные споры, убьют любого, кто усомнится в их миролюбии. И всё с любовью и всепрощающей улыбкой.        - Вот объясни, товарищ Берия, что ты понимаешь под благочестием? - требовательно спросил Раевский. - И как оно согласуется с водкой? Читал, помнится, одну версию. Так там питие оправдывается большой набожностью. Дескать, из-за многочисленных постных дней русские люди вынуждены есть пищу грубую и тяжёлую для желудка, а водка весьма способствует пищеварению.        - Как вариант, - согласился Лаврентий Павлович. - Даже не вариант, а вывод на основе практики. Приемлемо как одно из объяснений. Но на самом деле немного не так. Водка, в разумных пределах, естественно, обеззараживает организм и душу от мелких бесов и прочей нечисти. К сожалению, как и всякое лекарство, в больших дозах она становится ядом. Бесы, конечно, вымирают, но не столько от лечебного эффекта, сколько от голода, потому что убитая передозировкой душа в пищу им уже не годится.        - Постой, - перебил Раевский, - по-твоему, алкаши являются самыми безгрешными людьми на земле?        - Я разве так сказал? Наоборот, наличие души и является определяющим человека признаком. А при её потере... Труп, ходячий, но труп.        Впечатлённый новой информацией Рубинштейн с опаской посмотрел на протянутый ему стакан.        - Не бойся, Абрам, мы же в меру, - ободрил Изя. - Правда, Лаврентий Павлович?        - Причём здесь мера, Изяслав Родионович? - Берия подмигнул королевскому механику-водителю. - Мы пьём за здоровье товарища фон Такса, а за други своя и душу положить не жалко.        Успокоенный Рубинштейн осушил стакан в три глотка, не почувствовав вкуса. Для короля не только души, вообще ничего не жалко!        - А вот скажите, товарищи генералы, - слегка захмелевший, а потому храбрый Абрам задал мучивший его вопрос. - Вот вы наверняка коммунисты, подозреваю, что даже живого Ленина видели, а разговариваете о вещах, историческим материализмом не признанных. Как соотносятся вера в передовую марксистско-ленинскую теорию и та же вера, но в бесов и нечистую силу? Существование души, да, оно доказано и прописано в Конституции. Но остальное?        - Эвон как вас нахлобучило, молодой человек, - со странной смесью одобрения и лёгкой зависти к юным годам танкиста произнёс Лаврентий Павлович. - И Карла Маркса сюда приплели. Вообще, какое отношение имеет этот отъявленный русофоб к светлой идее построения коммунизма в Советском Союзе? Что он путного сделал для России, если не считать невнятного разделения общества на пролетариат и буржуазию?        - Но товарищ Ленин говорил... - попробовал возразить Рубинштейн.        - Владимир Ильич велик, бесспорно, - Берия не стал разочаровывать собеседника и открывать всю глубину своих познаний. - Но его обманывали. Знаете, это у нас традиционно - бояре обманывают царя, царь ничего не знает, народ безмолвствует. А потом какие-то сволочи разбудили Герцена.        - Простите?        - Это я так, о своём. Так вот... Товарищ Ленин, при всей своей великости, которую отрицать не только очевидная глупость, но и грех... Да, молодой человек, он имел существенный недостаток - удивительную доверчивость. Поэтому все его обманывали. Сначала Маркс с Энгельсом, потом Плеханов с Мартовым, Надежда Константиновна... Нет, это мы, пожалуй, опустим. Потом были Троцкий, Каменев и Зиновьев. Врали, нагло врали, глядя прямо в добрые и ласковые глаза вождя мирового пролетариата. А сам он хороший! И отрицать сей отрадный факт может только последний негодяй. Надеюсь, юноша, вы к ним не относитесь?        - Никак нет, товарищ генерал-майор!        - И это радует. Так что не нужно мне тут рассказывать про передовые теории. Только мы, верные ленинцы, знаем - Владимир Ильич непогрешим, несмотря на отдельные недостатки. А про Маркса забудьте. Понятно объясняю?        Растерянный Рубинштейн кивнул.        - Что же касается существования разной нечисти и бесов, - продолжил Лаврентий Павлович, - то этот факт советской наукой давно уже не отрицается. И доказательства тому общеизвестны. Вы, товарищ сержант, когда-нибудь Троцкого видели?        - Никак нет!        - Вот! А он есть. Так что не надо приписывать мне пошлую мистику. Мы материалисты, как и полагается настоящим большевикам. А то, что некоторые буржуазные недобитки, в силу своей ограниченности не способные понять суть тонких материй, объявили мистикой, существует на самом деле.        Абрам проникся пониманием буржуазной неполноценности и с опаской огляделся вокруг. И где они тут, эти невиданные им, но ведомые передовой советской науке материи? Пусть только вылезут, и настоящие большевики (а по мнению Рубинштейна каждый уважающий себя танкист таковым является) научат их чистить репку поперёк чешуи. А это не они ли лезут?        Бадма Долбаев еле успел перехватить руку потянувшегося за гранатой Абрама и пояснил, указывая на появившуюся над кустами огромную орлиную голову:        - Это свои, однако. Ехэ-шубуун прилетел. Мне пора.        - Ты куда собрался? - удивился Израил. - Хорошо, вроде, сидим.        - Надо, - бурят развёл руками. - Мне дали всего четыре часа. Если не вернусь на место взрыва своего танка - совсем сдохну. Тонкие материи, однако.        - А как же фон Такс?        - Утром как новый будет, - заверил Бадма. - Шаргай-нойон обещал.        Изя кивнул в ответ:        - Этот врать не будет, в отличие от Маркса. Хороший дядька, я у него в своё время уроки сабельного боя брал.        Интересно, а мне такие этапы жизненного пути моего напарника неизвестны.        - Когда успел? Почему не знаю?        - А ты занят был, - заржал Израил. - Во глубине сибирских руд после побудки Герцена. Кстати, а кого недавно Лаврентий Павлович сволочью назвал?        - Троллите потихоньку, коллега? - ядовитым голосом поинтересовался Берия. - Я имел в виду декабристов, а Гавриила Родионовича, если мне не изменяет память, по этому делу в январе арестовали. Так что учите матчасть, Изяслав Родионович.        - Слив засчитан, - опять засмеялся Изя.        - Отставить разговоры! - пришлось прикрикнуть на подчинённых. - Или вы забыли, что такое государственная и военная тайны? Лаврентий Павлович, возьмите со всех подписки о неразглашении.        - И с орла?        - С него в первую очередь. Выполнять!        - Есть! - коротко ответил Берия и потянулся к замаскированному ноутбуку.        - Вручную, - напомнил я. - И перьевой ручкой. Не плодите анахронизмов, товарищ генерал-майор.

        Три недели спустя. Италия.

        Растягивая меха потрёпанного баяна, Его Величество Эммануил Людвиг фон Такс пребывал в меланхоличной задумчивости. Потехинская гармошка механика-водителя, к которой он привык с начала войны, сгорела вместе с танком у Женевского озера, а потому приходилось играть на чём ни попадя. Свежий ветерок, несущий прохладу с недалёких Альп, трепал рыжую шевелюру короля и выбивал скупую мужскую слезу из глаз сидящих вокруг штабного СМ-1К танкистов. А может, то не ветер? Может, вспомнились пылающие машины на подступах к швейцарской столице и не вернувшиеся оттуда товарищи?        Абраму Рубинштейну настроение командира не нравилось. Дела давно минувших дней и славные битвы, где бились они, хорошо вспоминать дома, в соответствующей обстановке, под приличествующие закуски и напитки. Тогда можно взгрустнуть, поплакать, помянуть друзей и выпить за врагов, непременно мужественно павших. Иначе и не враги вовсе, а так, дрянь, недоразумение, недостойное звания противника. Да, дома можно. Но не сейчас, когда разведка в любой момент может доложить об обнаружении итальянской армии, до сих пор успешно скрывающейся от принуждения к миру по-баварски. Нет, не такое настроение должно быть перед боем. Что это за достоевщина?        Рубинштейн решительно положил руку на меха баяна:        - Разрешите, товарищ король?        - Давай, согласился фон Такс и, отдав инструмент, уселся поудобнее, вытянув недавно вылеченную ногу.        Мехвод пробежался пальцами по ладам и подмигнул ефрейтору Шмульке, штатному запевале лейб-гвардейского батальона:        - Ну, Ваня, давай нашу?        - О, я, я, - согласился Иоганн и завёл частушку:

        Доблестные солдаты Баварского королевства и многочисленные добровольцы дисциплинированно подхватили припев:

 Опа, та опа, тупофая ократа,         Дьефка люпит Римский Папа,        Так ему и ната!

        Шмульке продолжил:

Эх, где-то бродит толстый дуче.        Убегает, подлый гад.        Мы его не будем мучить,         Но порвём фашистский зад.

        - Абрам, - фон Такс строго посмотрел на баяниста, - что за гнусности? Нас могут неправильно понять.        Рубинштейн молча пожал плечами, не переставая играть. Он, мол, ни при чём, вокс попули, так сказать... А хор грянул новый припев:

Опа, та опа, тупофая ократа,        Туче пусть себя полюпит,        Дьефка тут не ната!

        Идиллическая картина привала была прервана самолётом. Разведчик Potez-39, в профиль похожий на беременного карася, свалился с неба прямо на поляну, по краям которой стояли замаскированные танки. На его крыльях и фюзеляже гордо сияли золотые треуголки Корсиканского королевства. Пилот выскочил из кабины и побежал к командирской машине, издалека опознав в фон Таксе старшего.        - А чего он не с нашими эмблемами? - удивился Абрам. - Собьют же нафиг.        - Нет, не собьют, - пояснил король. - Величко предупредил своих орлов, что оба корсиканских самолёта будут летать со своими опознавательными знаками.        - Оба?        - Ну да. Остальные прикрывают высадку на Сицилию и Сардинию эфиопского десанта. Сам Негус командует, не хрен собачий.        - И всё равно... Треуголки эти...        - Тебе что, жалко? Тем более граф купил самолёты за свой счёт. Теперь по чётным на разведчике летает, а по нечётным - истребитель. И неплохой, между прочим. Я наградные листы читал - двух макаронников завалил и полтора австрийца.        - Это как, Ваше Величество?        - Их этажерки по половинному тарифу оплачиваются.        Пилот, придерживая путающуюся в ногах планшетку, подбежал к танку.        - Monsieur le colonel! - отчаянно грассируя и размахивая свободной рукой закричал он. - Il y a beacoup de tanks de l"adversaire et le battalion des soldat sortent a l"arrier de notre armee.        - Ну наконец-то мы их поймали, - радостно потёр ладони Рубинштейн и не глядя бросил в открытый люк башни жалобно всхлипнувший баян. И попал, судя по эмоциональному возгласу радиста.        Фон Такс поднялся на ноги:        - К бою, воины Баварии! Танки коварного противника обходят нас с фланга!        - Какая неосторожность с их стороны, - улыбнулся Абрам. - Я таки напишу "Спасибо" на надгробной плите господина Муссолини. Кто-нибудь подарит мне карандаш?        - Monsieur le pilot, - повернулся фон Такс к лётчику, - quand ils se nous approcheront? Et comment votr nom?        - Dans cinq minutes. Antoine de Saint-Exupery, monsieur colonel!        - Так близко? У нас пять минут. По машинам! Антуан, прыгайте сюда.        Командирский танк, единственный не замаскированный, попятился кормой в редкий лес и застыл, выставив стомиллиметровую пушку из помятых кустов. В башне стало тесно, хотя угловатый лягушатник много места не занимал. Только жестикулировал, опасаясь за оставленный самолёт.        - Да чёрт с ним, - успокаивал лётчика король. - Я тебе другой куплю, ещё лучше. Или у товарища Сталина новый выпрошу. Не жадничай, Антоша. А этот пусть приманкой побудет. Вот, видишь, как припустили?        Показавшиеся из-за поворота танки противника, увидев вожделенную добычу, действительно увеличили скорость, хотя и до этого стремительно летели на двадцати километрах в час. Грозным клином тридцать новейших Fiat L6/36 шли на захват ценного трофея, первого с начала войны, и напоминали непобедимые легионы Римской Империи. Зловеще смотрели вперёд толстые стволы двадцатимиллиметровых пушек, мощная двадцатимиллиметровая броня надёжно укрывала экипаж из двух танкистов... Берсальеры в чёрной форме катили на велосипедах к славе и победе, глотая пыль и обильно потея. И ничто не могло остановить их неудержимый натиск.        - Где же мы их хоронить-то будем? - ефрейтор Шмульке бережно погладил крупнокалиберный "ворошиловский" пулемет.        - Ай, не переживай, Ваня, - отозвался Рубинштейн. - Если таки ты решишь проявить гнилую либеральную филантропию, так и быть, могу совсем недорого продать свою лопату.        - Заткнитесь оба, - попросил фон Такс негромким голосом. А потом крикнул: - Огонь!        Пушка рявкнула, и под звон выброшенной гильзы послышалось удивлённое восклицание мехвода:        - Ачоа?        - А ничо! - огрызнулся король. - Какого хрена бронебойный зарядили?        - Так танки же, Ваше Величество, - оправдывался Шмульке.        - Осколочным!        Дело пошло лучше, а когда к пушкам присоединились пулемёты, то и совсем хорошо. Пули величиной с сосиску легко брали лобовую броню итальянских танков и разносили в клочья экипажи, в отличии от болванок, пролетавших насквозь три-четыре машины. Через несколько минут от "Фиатов" остались не очень аккуратные кучи металла, взрывающиеся, когда огонь добирался до боекомплекта.        - Как по воробьям стреляем, - ворчал себе под нос Рубинштейн, направляя СМ-1К на разбегающуюся пехоту, бросившую велосипеды.        - Абрам, давай без фанатизма, - попросил Шмульке в промежутках между очередями. - Мне потом гусеницы отмывать.        - И что? - механик-водитель был зол, так как переезжая очередной вражеский танк прикусил себе язык. - Вот дослужишься до сержанта, найдём и тебе персонального ефрейтора. А пока стойко переноси тяготы и лишения военной службы. А лучше долбани того, слева....

        Через три дня фон Такс и граф де Сент-Экзюпери сидели в таверне "Ostera dell operetta" и в который раз пили за братство по оружию. На груди у лётчика сиял новенький орден "Байриш Лейб-Штандарт", который король принёс самолично и с обмытия которого началось сегодняшнее утро, незаметно наступившее после вчерашних вечерних посиделок. Да почему бы и не расслабиться двум приличным людям во время затишья между боями?        Тем более, что предметом дружеской беседы служили не женщины или пошлые разговоры о выпивке, а темы возвышенные и благородные. Любовь, например. Любовь к литературе, как у графа, или к танкам, как у Его Величества.        - Нет, что ни говорите, граф, но в современной литературе наблюдаются некоторые упаднические настроения. Тенденции, я бы сказал. Ваше здоровье! Я не имею в виду нашу, русскую, а тем более советскую, они как раз превосходны и вне всяких подозрений. Давайте сравним того же Булгакова и какого-нибудь... допустим, Хемингуэя. И если у первого мы видим прекрасно прописанные образы советского человека (разве генерал Чарнота, отнимающий панталоны у господина Пуанкаре, не прекрасен?), то у второго... Чему хорошему могут научить описания жизни нищего и вечно пьяного журналиста, охотящегося на голубей в Булонском лесу? Или он кушал их в другом парке? Неважно, я никогда не понимал извращений, пардон, прелестей французской кухни. И ведь то же самое творится в живописи. Символисты, акмеисты, барбизонцы... Это сколько километров заборов они могли покрасить при правильной постановке вопроса, займись ими родное ОГПУ?        Сент-Экзюпери не ответил. Скорее всего он и не слышал страстного монолога Его Величества, с увлечением черкая что-то на салфетке.        - Посмотрите, месье, - граф подвинул рисунок фон Таксу. - Как вы думаете, что это?        - Понятно что - мой танк. Но где у него пушка?        - Увы, Ваше Величество, это удав, который проглотил слона. Но ваша версия мне кажется не менее оригинальной. Позвольте, - уверенным движением пилот добавил к картинке несколько штрихов. - И так получается даже, как бы это сказать... Эротичнее.        - Так выпьем же за это!        Граф с тоской в глазах оглянулся на стойку, где за спиной бармена виднелись многочисленные разнокалиберные бутылки, и предложил:        - Может быть, перейдём на вино?        - Исключено, Антоша. Ты что, не русский?        - Нет, mon colonel.        - Досадно, - фон Такс осуждающе мотнул головой. - Надеюсь, ты понимаешь всю глубину своей ошибки? Ещё по соточке за советскую живопись?        - Будьмо! - Сент-Экзюпери вспомнил любимый тост своего механика.        Внезапно в разговор вмешался худощавый человек с вдохновенным и голодным лицом, неизвестно как просочившийся мимо охраны:        - Простите, Ваше Величество, но я слышал что вы говорили о живописи. Некоторым образом... Понимаете... Как сказать...        - Смелее, друг мой, - баварский король был благодушен и настроен любить весь мир. - Так что вы хотели сказать, таинственный незнакомец?        - Простите ещё раз, Ваше Величество, но не нужен ли вам придворный художник?        - Мне? - удивился фон Такс. - У меня и двора-то нет. Хотя... постойте, камуфлирующую раскраску на танк можете нанести?        - Конечно, - поклонился гость.        - Тогда вы приняты на работу. Абрам!        - Чо? - откликнулся сидевший у стойки Рубинштейн.        - Ничо! Выдай товарищу художнику краску.        - У меня свои, Ваше Величество.        - Да? Как хотите. Абрам, покажи товарищу королевскому живописцу нашу машину.

        Наутро Эммануил Людвиг фон Такс, король Баварский, слуга трудовому народу, отец солдатам и прочая, и прочая, и прочая, не узнал свой родной танк. Дикими, насквозь демаскирующими цветами на нём был нарисовал СЛОН. Именно СЛОН большими буквами. Пушка стала хоботом, катки - ногами, на корме - хвост, и страшно даже подумать, что изображено на днище. На башне надпись крупными русскими буквами "Элефанто ди Милано". А внизу скромный автограф - "Сальвадор Дали".

        Глава девятая

Подполковник Матвей Сухостроченко

Прибыл поездом в город Москву,

Получить повышенье досрочное

И в столице побыть наяву.

А Москва, словно девка беспутная,

Предложила своё сатисфе,

Расстелив одеяло лоскутное

Казино, кабаков и кафе.

Сергей Трофимов.

        Житие от Израила

        Что ни говорите, товарищи, а спальный вагон есть одно из величайших изобретений человечества. Честью клянусь - никто из наших к этому руку не прикладывал. И крыло тоже. Они всё сами. Самородки, Кулибины... То вот такое чудо техники и комфорта на колёсах сделают, то атомную бомбу в гараже. За что и люблю людей. Хорошие они, хоть и сволочи. Нет, не обращайте внимания, ворчу просто так, для порядка. Хотя проводника, постоянно запирающего сортир, хочется прибить жестоко и медленно.        А в остальном путешествие меня вполне устраивает. Приятно дремать на мягком диване под мерный стук колёс, зная, что на столике лежит традиционная жареная курица и стоит суровым часовым початая бутылка "Столичной". Совсем как у героев недавно прочитанного опуса. Правда, ехали они в противоположную сторону и в несколько другой компании. И попутно пугали грозными удостоверениями сопровождающих поезд энкаведешников. Но в этом мире НКВД ещё нет, по-прежнему всё то же ОГПУ, так что здесь мечте либеральных писателей осуществиться не суждено. И хруста хлебобулочных изделий французского изобретения не будет! Гарантирую.        Впрочем, отвлёкся... После чудесного излечения фон Такса мы добрались до цивилизации и сели на поезд в Берлине, куда незадолго до этого вошли войска товарища Деникина. Нет, что вы, никакой агрессии или оккупации... Антон Иванович любезно пришёл на помощь угнетаемым славянским народам, о чём его попросили руководители местного "Комитета по воссоединению с исторической Родиной" - Эрих фон Краузе, Рудольф Гроссбег и Аарон Подопригора. Радостные толпы горожан, несколько дней подряд приветствующие освободителей, чуть было не помешали нам вовремя добраться до вокзала. Ликующие фрау и фройляйн, принарядившиеся по случаю праздника в вышитые сорочки, при виде военной формы пытались броситься на шею и крепко расцеловать. Ужас!        Их можно понять - три года гражданской войны, голод, отсутствие нормальных мужчин, почти поголовно призванных в свои армии новоявленными феодалами. А то, что у меня лет триста с лишним как аллергия на сомнительные немецкие прелести - никого не интересует. Не поверите - прикладом отбивался. Если бы не помог патруль норвежских королевских стрелков, то пришлось бы и в воздух стрелять, разгоняя проклятых фетишисток. Четыре гранаты на сувениры спёрли! Союзники же были суровы и непреклонны, а их нордические лица наводили ужас на местных жительниц, позволяя держать поклонниц на почтительном расстоянии.        Да, войска Его Величества товарища Хокона Седьмого тоже приняли участие в освободительной операции, так как последними исследованиями советских историков было подтверждено славянское происхождение древних викингов. Только не всех, а исключительно норвежских. Все остальные пока имели довольно мутное и неизученное прошлое, впрочем, напрямую зависящее от настоящего. Так, например, датские учёные упорно искали новгородские корни своих конунгов, но ослиное упрямство правительства сводило на нет результаты изысканий.        И хрен с ними, а мы едем в Москву. И в кои-то веки на приличном паровозе. Иосиф Виссарионович, когда узнал о появлении в Баварии так долго разыскиваемых товарищей, распорядился, было, доставить нас личным самолётом, благо он был под рукой вместе с Чкаловым, но Гаврила Родионыч отказался в пользу раненых. Да и нам с Лаврентием Павловичем захотелось просто прокатиться, посмотреть на страну из окна вагона, отдохнуть перед ратными трудами. То, что Сталин попытается припахать аж сразу трёх лишних генерал-майоров к работе, подразумевалось по умолчанию. Но на этот раз и возражать не буду - соскучился по нормальным человеческим проблемам, тем более карт-бланш от вышестоящего командования получен.        Не буду возражать... Но потом. А сейчас стучат на стыках колёса, тихонько похрапывает непосредственный начальник, доносится из соседнего купе дурацкий смех охмуряемой Лаврентием мадамы французской наружности и рубенсовских габаритов... А я смотрю в окно.        Что, скажете, будто из вагона нельзя увидеть страну? Зря вы. Это я на вид дурак-дураком, а так умный. И, в конце концов - кто у нас генерал? Правильно. А кто тогда дурак? Стоп, в зеркало не подглядывать.        Посмотрите, вот на переезде среди грузовиков, легковушек и телег - мотоцикл с коляской. Дед в телогрейке гордо поглядывает по сторонам - все ли видят купленный новенький холодильник? Вроде мелочь, а понимающему человеку достаточно для кое-каких выводов. Можно судить и о промышленности, и о благосостоянии народа, и даже о появлении частного автотранспорта. Да и о состоянии дорог. Из двух десятков машин только одна заляпана грязью. А ведь осень, вот и деревья стоят жёлтые, как китайские невесты на выданье.        Китайские... Китайские... Ах, да, давеча на вокзале в Орше купил свежую газету, вот и навеяло. На первой полосе большая статья об искоренении товарищем Егоровым антикитайских настроений в Маньчжурской АССР. После проведённых мероприятий настроения пришли в норму ввиду образовавшегося отсутствия причин. (Ох уж эти газетчики, где так учат изъясняться?) Кстати, а нет ли в действиях командующего Особой Дальневосточной Армией скрытой русофобии? Вполне - освободившиеся территории заселяет так называемыми экономическими беженцами из Соединённых Штатов, игнорируя интересы уже два года как коренного русского населения. Надо будет обязательно разобраться.        - Чего не спишь? - голос непосредственного начальника испортил мне всю задумчивую созерцательность и геополитическую философичность.        - Так время-то...        Гиви посмотрел на часы:        - Плевать. Наше дело солдатское, спим в прок.

        Эх, командир! И в этом он весь - суров и прозаичен. Хотя, не спорю, бывают и у него проблески творчества. Гениальности, я бы сказал. Но, слава Богу, случаются они редко. Зато какие! Что стоит одно глумление над поляками в тверских глухих лесах или сломанные рёбра Пифагора. Может же проявить понимание прекрасного... Когда захочет. А сейчас вот спит. Господи, как банально и обыденно, при таких открывающихся перспективах.        А они великолепны. Наконец-то станем настоящими попаданцами и вполне официально займёмся прогрессорством. Гавриила Родионовича пусть товарищ Сталин назначит самым главным военачальником, благо опыт командования многомиллионными армиями у него ещё с прошлого тысячелетия, а я стану наркомом внутренних дел. Или государственной безопасности, тут надо подумать над уместностью переименования. А что, не самый худший нарком из меня получится. Не Лаврентия же Павловича на столь ответственную должность ставить? Во-первых, мягкий он слишком и добродушный, а во-вторых, пусть промышленностью займётся в союзном масштабе. Не зря ноутбук с собой таскает. А в нём, рупь за сто даю, наверняка чертежи автомата Калашникова, промежуточного патрона и атомной бомбы.        - Эх, развернёмся! Прямо руки чешутся в предчувствии великих дел. Англичанку, которая постоянно гадит, обязательно разбомбим. Не всю, всю не надо, пожалеем мирных жителей, но без промышленности они гадить уже не смогут. Или смогут, но под себя. Американцы... что делать с американцами? Уже сейчас понятно - "pax America" в этой реальности никак не вытанцовывается. Да и хрен с ними, будь что будет. Придёт наш "pax gavriilica" и всё расставит по своим местам.        Так, продолжим список обязательных для приличного попаданца мероприятий. Да, жалко, с Хрущёвым погорячились три года назад. Попал бедолага под "ворошиловские репрессии". Я бы его сейчас собственноручно...        - Изя, лимончик скушай, - окончательно проснувшийся генерал Архангельский не дал спокойно домечтать.        - Что? Зачем лимончик?        - Рожа у тебя такая...        Вот, вечно он недоволен. Сейчас прочитает лекцию о недопустимости вмешательства в естественный исторический процесс. Лицемер! Я же помню, как в былые времена... Орёл был, да... Теперь другим вольным птицам крылья на лету режет.        Я заглянул в зеркало на двери купе. Нет, вроде бы всё нормально. Чем опять начальник недоволен?        - Что-то не так, Гиви?        - А сам не знаешь? - Архангельский упёрся в меня тяжёлым взглядом. - Да на твоей физиономии всё написано. Даже атомная бомба.        Зря он так, ей-богу. Я же от чистого сердца.        - Забудь, - Гаврила показал внушительный кулак. - Не будет здесь никакого "ядрён-батона". А чтобы не искушать судьбу - лично займешься отстрелом всех возможных участников "Манхэттенского проекта". Списки фигурантов у Лаврентия. Понял?        - Конечно-конечно, - спешу согласиться с начальником. - Вот только зачем? Тем более ситуация в этом мире изменилась настолько, что в ближайшие годы про ядерное оружие никто и не задумается.        - Правильно, - кивнул Гавриил. - Некому будет.        - А наши?        - Твои проблемы... Займи их чем-нибудь более приличным. Пусть памперсы изобретут. Или, на худой конец, презервативы электроникой проверяют. И нехрен смеяться, - Гиви повысил голос. - Атом будет только мирным. А право на оружие массового поражения может быть только в руках Божьих...        - А мы...        - А мы ещё рылом не вышли, понял?        - Угу.        - Это хорошо. Ладно, я ещё вздремну. А ты поосторожнее со своими мечтами. Договорились, товарищ генерал-майор?        Я чего, дурак, спорить с начальством? Конечно же соглашусь. Но и мечтать мне никто не запретит. Это не грёзы какие - всё вполне осуществимо. Вот почему бы товарищу Сталину не сделать меня маршалом? И Лаврентий Павлович пусть будет. А Гаврила обойдётся, в простых генерал-полковниках походит. И так в армии которое столетие про него подозрительные слухи ходят. Он рассказывал? Тогда вы меня понимаете.        Оглянувшись на уснувшего командира, я подсел к столику и налил себе половину стакана. Ну что, за маршальские звёзды, товарищи?