Помоги проекту - поделись книгой:
— Вы — Шендер Фикс? — спросил он.
— Я, — ответил, несколько струсив старик, хотя вся фигура незнакомца от его пыльных, заплатанных сапог до приветливо улыбающихся глаз, — не внушала никаких опасений.
— Скажите, это вас зовут Емараем Емаревичем?
— Меня, — сконфузился Шендер Фикс.
Впрочем старику уже стало ясно, что этого человека опасаться не надо, раз он знал прозвище Шендера Фикса. Вероятно, кто-либо из всегдашних посетителей направил к нему своего знакомого, который искал, где бы выпить рюмку водки перед обедом в столовой Ц.Р.К.
— А вам какой налить, товарищ? — оживился Шендер Фикс. — Латвийской, кминувки, зубровки или, может быть, простого спирту? У меня есть самогон. Ух, какой самогон! — зажмурил свои красные глаза Шендер Фикс. — Чистый первак!
И старик уже повернулся назад, чтобы итти за самогоном.
— Постойте, постойте, никакой кминувки мне не надо! — вдруг остановил его незнакомец. — Пойдите лучше сюда, я вас чем-то угощу!
И он быстро пошел на кухню.
А сзади за ним в драных шлепанцах семенил недоумевающий Шендер Фикс.
И то, что случилось в несколько следующих минут, врезалось в память Шендера Фикса на всю его остальную жизнь.
На лавке, у окна кухни, сидел большеголовый, рыжий мальчик лет пятнадцати. Он был одет, как все деревенские дети, — в единственную посконную рубаху и такие же штаны; на голове болталась истрепанная солдатская фуражка без козырька с нелепым желтым околышем; а ноги были босы и черны — неизвестно от чего больше — от загара или от грязи.
Мальчик смотрел куда-то в одну точку и блаженно улыбался.
— Скажите, Шендер Фикс, знаете вы этого ребенка? — спросил незнакомец.
Шендер Фикс приставил ладонь ко лбу, брезгливо посмотрел на мальчишку издали и, еще ничего не понимая, но уже предчувствуя что-то неладное, твердо сказал:
— Чтобы дал бог я так часто видел болезнь, как я вижу его в первый раз!
— Так вот это — ваш сын, — вдруг легко и просто выпалил незнакомец.
И пока, вконец ошеломленный Шендер Фикс, собрался хоть что-либо возразить, незнакомец проворно достал из своего широкого кармана бумажник, вынул оттуда несколько бумажек и протянул их Шендеру Фиксу.
— Видите, вот метрика. Имя ребенка — Митрофан, фамилия матери — Анна Доменикова, фамилия отца — Шендер Фикс, по прозвищу Емарай Емаревич. Мать ребенка умерла весной, ни имущества, ни родственников не осталось. Суд постановил передать его отцу. Распишитесь!
И незнакомец сунул в трясущиеся руки Шендера Фикса химический карандаш.
Все это было так неожиданно, так странно, что Шендер Фикс окончательно потерялся и только смог спросить:
— Писать по-еврейски можно? Я по-русски не умею.
И, подучив утвердительный ответ незнакомца, кое-как вывел на бумаге свою фамилию.
— Вот и готово дело! Получайте документы и мальца, — сказал незнакомец, протягивая Шендеру Фиксу бумаги.
— Это — копия, а все подлинники лежат у нас, в Залесском исполкоме. Ну, будь здоров, малец! — крикнул он мальчишке, и, козырнув Шендеру Фиксу, так же быстро исчез за дверью, как и появился. Мальчишка за все время не проронил ни слова: он только смотрел вокруг, приятно улыбаясь.
А потрясенный Шендер Фикс застыл на месте с проклятыми бумагами в руках. По сморщенной щеке старика в рыжую бороду ползла слеза, но он тоже, казалось, не замечал ничего: Шендер Фикс что-то припоминал.
Пока Шендер Фикс придет в себя, тем временем, можно рассказать, как появился на свет этот большеголовый рыжий мальчишка и какое отношение имел он к бывшему торговцу в развоз, Шендеру Фиксу.
Когда Шендер Фикс, в то время совсем еще не старый, крепкий и довольно красивый мужчина, впервые выехал из местечка со своим незамысловатым товаром, ему понравилась эта новая работа. Оказалось, что поливником веселее быть, чем рыбником.
На базаре вся расторопность Шендера Фикса, все его шуточки пропадали зря, потому что, если какая-либо Роха-Малка приходила к Шендеру купить щуку, а у него лежали окуни да лещи, никакие прибаутки не могли убедить Роху-Малку взять вместо щуки — леща.
А на деревне выходило по-иному. Случалось так, что баба шла к возу только затем, чтобы поглазеть на товар, совсем не собираясь ничего покупать. А уходила с полными руками покупок: здесь были и ленточки для дочери-невесты, и глиняная лошадка-свистулька меньшому сыну, и праздничный батистовый платок самой себе.
Шендер Фикс быстро приловчился к новой работе и к иным покупателям и знал, кого и чем можно взять.
Ребят он манил к своему возу веселыми кадрилями, которые он мастерски высвистывал на глиняных свистульках. И ребята готовы были начисто выдергать у всех отцовских лошадей хвосты, чтобы за пучок конского волоса купить такую свистульку. Девушек завлекал какими-либо невиданными у других торговцев кольцами, сережками и пахучим мылом и неслыханными комплиментами их румяным щекам и толстым икрам. И девчата охотно несли к Шендеру Фиксу свой товар: яйца, масло, шерсть. А «постепенных» баб раз навсегда прельстил своеобразной манерой торговли. Шендер Фикс позволял покупателям сколько угодно рыться в ситцах и пробовать их крепость руками; не боялся дать «на поверь», а главное не скупился, отпуская товар в развес.
Как все, разъезжающие по деревням торговцы, Шендер Фикс, за отсутствием разновесок, продавал краску, например, просто на конец ножа. И испокон веков каждая девчонка в деревне знала, что эта мера равняется лоту. Вот такой лот у Шендера Фикса получался более спорым, чем у его конкурентов.
Нравился Шендер Фикс бабам своей покладистостью и в покупке. Покупая тряпье или пеньку, он не боялся прикинуть бабе, недостающий до ровного веса, фунт.
Оттого, когда при расчете за купленную миску или кувшин-горлач Шендер Фикс брал не овсом, а ячменем, с ним мало спорили. И, таким образом, торг оканчивался всегда к полному удовольствию обеих сторон, а Шендера Фикса охотно встречали в каждой деревне.
Так благополучно Шендер Фикс разъезжал по деревням не один год и не два, когда однажды с ним случилось неожиданное приключение.
Это произошло незадолго до европейской войны. Шендер Фикс уже успел обзавестись телегой на железном ходу и сменял старого вороного жеребца на буланую кобылицу, а Сора-Лея уже гордилась своей помощницей, дочерью Шпринцей, и вместе с сыном Ицхоком подсчитывала, сколько лет остается ему до вожделенного дня Бар-Мицва[4]. Однажды летом, Шендер Фикс решил навестить самый отдаленный угол своего района, в котором давно не бывал с товарами. Местечковые торговцы не особенно любили ездить туда: надо было ехать около пятнадцати верст густым бором по тяжелой, песчаной дороге.
Но Шендера Фикса ничто не пугало: ни далекая дорога, ни глухой бор. Он нагрузил телегу разным добром и с восходом солнца выехал из местечка. Поторговав по пути в нескольких деревнях, Шендер Фикс лишь к вечеру выбрался из бора. Лошадь устала и Шендер Фикс лениво шел за возом, поглядывая по сторонам.
Уже кое-где жали рожь и с некоторых, более вызревших полос, на дорогу глядели жнеи, которые рады были тому, что есть предлог лишнюю секунду постоять, не сгибаясь. Истомленные целодневной работой, бабы не отвечали на шутки словоохотливого торговца.
Но, подъезжая к одной полосе, Шендер Фикс издали услышал девичий говор и смех. С десяток жней неспеша, легко дожинали по́стать. Полоса была широкая, не крестьянская, и жали на ней очевидно, не свои жнеи, а наемные.
Когда жнеи заметили приближающуюся к ним подводу, смех разом оборвался. Слышался только шелест соломы да перешептыванье, ретиво жнущих, девок. Шендер Фикс отлично знал, что скрывается под этим напряженным молчанием. Хохотуньи ждали одного: как и что скажет им проезжий. Можно ли будет потом вдоволь посмеяться над ним, если он как-либо неловко скажет «бог-помощь», или, если проедет молча, тут же всласть изругать его вдогонку. Потому Шендер Фикс приготовился. Он сел на грядку телеги молодецки, на отлет; сбил на затылок свою запыленную фуражку и, стегнув как следует лошадь, фертом подъехал к полосе.
— Поможи, боже! — зычно крикнул он.
И вдруг из-за стены ржи, вместо обычного скромного ответа, чей-то звонкий голос лукаво переспросил:
— Полежим, може, говоришь? А ну, давай полежим!
И при дружном смехе остальных жней, над по́статью ржи поднялась рослая, пригожая молодица.
— Чего глядишь, борода? Бросай свои горшки-миски! — задорно крикнула она, давясь от смеха и оглядываясь на товарок.
Чернобровая, румяная, она были так хороша, что Шендер Фикс в первую секунду даже немного опешил. А потом быстро схватился и в тон ей так же шутливо ответил: — Солнце низко. Боюсь: всю посуду обросишь!
Но молодица не слышала его ответа — она уже пела, притопывая по жнивью:
Глядя на нее, все жнеи полосы бросили жать. Более молодые — хотя и поднялись, но еще конфузились и делали вид, что продолжают работу: усердно крутили вязло. А остальные бесцеремонно разглядывали проезжего и перекидывались между собою замечаниями по его адресу.
Если бы солнце стояло хоть чуть повыше на небе, Шендер Фикс, в самом деле, остановился бы побалагурить. Но ему приходилось спешить и он мог лишь придержать лошадь, чтобы подольше полюбоваться на эту бойкую плясунью. Он ехал шагом вдоль широкой полосы, обернувшись и глядя назад. — Ну, и девка, цукер, а не девка! — не вытерпел, с восхищением сказал Шендер Фикс.
— Гануля, Гануля, чуешь! Тобой поливник интересуется! — прыская со смеху, закричала из одного конца постати в другой какая-то курносая жнея. Но Гануля ничего не слышала. Она продолжала петь, притопывая:
От ковалихи — все лихо
Эта черноглазая хохотунья не выходила у Шендера из головы даже на следующий день. Еще в тот же памятный вечер, проезжая через имение, Шендер Фикс подробно разузнал о ней. Оказалось что Гануля жила на хуторе неподалеку от имения со своим глухонемым мужем-кузнецом, который только весной снял хутор в аренду у пана.
Крестьянин, рассказывавший Шендеру Фиксу о кузнеце и его жене, не хвалил Ганулиной жизни.
— Какая там у нее может быть жизнь с немым? Одним словом, сказать — испортил коваль посуду! И это замечание рассказчика еще более подзадорило Шендера Фикса: ему хотелось во что бы то ни стало увидеть Ганулю еще раз.
Шендер Фикс нарочно не торопился объезжать намеченные деревни. Он хотел сделать так, чтобы, возвращаясь домой, завернуть на хутор к кузнецу. Шендер Фикс твердо рассчитывал, что застанет Ганулю дома — завтра был праздник, Петров день. И Шендер Фикс не ошибся.
Не успел он въехать на двор хуторка, как тотчас же увидел Ганулю. Она стояла на крыльце, глядя, на кого так свирепо брешет их цепная собака. Увидев Шендера Фикса, Гануля сразу узнала его.
— Что, купец, за новыми песнями к нам, или, может, еще за старые расплачиваться? — снова шуткой встретила она поливника.
Отдохнувшая и принарядившаяся, она была сегодня еще привлекательнее, чем на жниве.
— А разве Шендер Фикс когда-либо отказывался от платы? — весело ответил он, слезая с телеги и привязывая лошадь.
Затем Шендер Фикс проворно достал из своей поклажи самый лучший шерстяной платок и, покручивая усы, пошел к крыльцу.
— Ну, вот Шендер Фикс и платит! Носи на здоровье! — сказал он, протягивая изумленной Гануле дорогой подарок.
— Что ты, купец, что ты смеяться надо мной вздумал? — удивилась Гануля.
Но все-таки взяла платок, развернула его и, увидев красные розы по желтому полю, даже зажмурилась от удовольствия.
— Ох, да и пригожий какой!
— Пригожее только пригожему и дарить! — скромно ответил Шендер Фикс, не отводя глаз от ее дебелых плеч.
— Ну, что ж мы стоим? Пойдем в хату! — пригласила Гануля.
Она усадила Шендера Фикса на лавку под образа, а сама взялась перед маленьким, в жестяной оправе, зеркальцем примеривать платок.
Красные розы по желтому полю, как нельзя лучше шли к черноглазой и чернобровой Гануле. И она с удовольствием набрасывала платок на плечи, то так, то этак, любуясь собой. А затем, не переставая кокетливо глядеться в зеркальце, спросила:
— Ну, что сам-пан, мольчишь? Разве плохо, скажешь? Прямо — Шейна-марейна, не правда? — желая как-либо подделаться под разговор Шендера Фикса, сказала она.
Шендер Фикс не сомневался в ее красоте. Он был озабочен другим.
— А что ж я хозяина не вижу?
— Неужели тебе хозяйки мало? Хозяин в волости. И-и, подумаешь, нашел о чем говорить! Ты лучше скажи, чем я отплачусь за такой подарок?
— Вот сядем сейчас и будем торговаться! — сделанной укоризной бросил Шендер Фикс. — Такая беда. Пойдем, поймаем какого-либо петушка и хватит!
— Пе-етушка за платок? — недоумевая, поглядела на казавшегося равнодушным Шендера Фикса.
— А не хочешь петушка, так — курочку, — лукаво посматривая на Ганулю, ответил он.
Гануля улыбнулась, деловито спрятала подарок Шендера Фикса в сундук и пошла из комнаты.
— Ну, что ж пойдем, авось, кого-либо и поймаем! — многозначительно сказала она.
Но едва она ступила в полутемные сени, как Шендер Фикс, шедший сзади, вдруг схватил Ганулю за плечи и, громко чмокая губами, стал торопливо целовать ее шею и волоса.
Гануля вырвалась из рук Шендера Фикса и, смеясь, отбежала в угол, где стояли разные корыта и лохани. Она ничуть не возмутилась неожиданным нападением поливника и, только вытянув вперед свои полные, но по-мужски крепкие руки, отталкивала от себя наступавшего Шендера Фикса.
А Шендер Фикс, красный точно глиняный кувшин, не переставал лезть, повторяя шопотом одно и то же:
— Гануля, Ганулечка, ягодка моя! Я тебе в другой раз брунзулет на руку подарю! Золотой, хворей моя голова, золотой привезу!
Полные плечи Ганули тряслись от смеха. Она, чтобы только хуже распалить поливника, легко била его по рукам, или, если руки Шендера Фикса вдруг схватывали очень метко, щипала их, отводя в сторону. И все время не переставала делать вид, что серьезно пытается увещевать его.
— Как тебе не стыдно к чужой бабе лезть? Бородище вон по пояс, а такой ласый!
— Не стыдно, Ганулечка, ей-богу, не стыдно, — захлебывался Шендер Фикс.
— Погоди, постой, подумай сам, что ты делаешь? — в какой-либо отчаянный момент говорила она. — Неужели ты трефного не боишься?
— Не хочу думать, ничего не хочу знать! — не унимался Шендер Фикс.
Наконец Гануле надоело сопротивляться, и взъерошенный и потный Шендер Фикс снова схватил ее в объятия.
Тогда Гануля вдруг совершенно серьезно сказала:
— Погоди, не будь ты о́гером, дай хоть от свиного корыта отойти! Пойдем в пуню!
Шендер Фикс, нехотя выпустил из своих рук добычу и, вытирая потное лицо полой пиджака, пошел вслед за Ганулей.
Поделиться книгой: