Немезида

Я кладу на землю мою кожаную сумку, а рядом с ней кувшин с водой. Мыться обнаженной рискованно. Не считая того, что неожиданно могут появиться незнакомцы, мне придётся бежать голой, если в маловероятном случае меня атакует Парани. Если, конечно, удастся сбежать живой, что, если верить сказке о Рагане, так же маловероятно.

И, честно говоря, одежде не помешала бы стирка. Если я сделаю это сейчас, то она успеет высохнуть до того, как похолодает. Днём пустыня Теории — иссушенная равнина и безжалостный враг любого путника, но ночью она становится по-настоящему жуткой. Именно ночью отовсюду появляются ползущие, скользящие и летающие твари, а воздух становится настолько холодным, что в лунном свете можно разглядеть, как изо рта идёт пар.

Несмотря на все сомнения, я убеждаю себя в том, что искупаться — это хорошая идея. Не только хорошая, но и действительно необходимая. Единственное, что я снимаю — это рваные, изношенные туфли служанки. Туфли, предназначенные для того, чтобы ходить по замку, по мостам и, возможно, в змеином стойле, а вовсе не для многодневных скитаний по необитаемой Долине и палящей пустыне, где крошечные песчинки врезаются в ноги, попадают между пальцев, растирая кожу.

Поначалу вода жжёт мозоли на пятках. Я осторожно вымываю песок с открытых ранок, и с облегчением вздыхаю, когда боль начинает отступать, и ноги привыкают к свободе. Галька кажется гладкой и приятной на ощупь, и немного погодя я полностью погружаюсь в воду, наслаждаясь ощущением невесомости после того, как меня несколько дней стесняла тяжесть моего тела.

Я медленно выкапываю яму под галькой, добираясь до илистого русла и захватываю горсть грубого ила.

Для начала принимаюсь за своё лицо и с силой тру, пока не удостоверяюсь в том, что оно будет блестеть на солнце. Затем мою руки, ноги и шею, аккуратно, чтобы грязь не попала под одежду. Я тщательно себя ополаскиваю и выделяю для этого ещё больше времени, чем на само мытьё. Моё платье служанки — льняное, сиреневого цвета, и немного потерев его и отжав, пятна хорошо отстирываются в тёплой воде.

Чувствуя себя приятно и свежо, я расплетаю косу и привожу волосы в порядок. Как раз, когда заканчиваю их заплетать, меня пугает сильный всплеск на расстояние всего одной длинны Змея. Меня охватывает паника, когда я представляю, что причиной ряби, которая распространяется впереди меня большими кругами, исходит от огромного плавника. Это что-то огромное, что-то, что могло уже давно уплыть оттуда и быть где-то возле меня. С одной стороны, я хочу немедленно выбраться из реки, чтобы создать расстояние между собой и этими волнами. С другой, понимаю, что это было бы ошибкой. Шум от побега только привлечёт ко мне внимание.

Но то, что я дрожу под водой, стучу от страха зубами, и отчаянно хныкаю, тоже скорее всего не останется незамеченным. Я не могу предотвратить эти звуки, они вышли из-под моего контроля, так что, если всё равно создаю шум, то уж лучше, пока спасаюсь к безопасному берегу. Больше не пытаясь двигаться бесшумно, я оставляю меч в воде, — блин, зачем я вообще его положила? — быстро бегу к берегу и…

…Врезаюсь в самого высокого человека из всех, что видела. Моя голова даже не достаёт ему до плеч. Здесь вода достигает моей талии, но ему она едва доходит до бёдер. Солнце светит мне в глаза, и я могу различить только его гигантский силуэт. Но вижу, когда он сжимает руку в кулак. И жду удара.

6

.

ТАРИК

Сетос забирается на балконные перила и облокачивается спиной о колонну. Забрасывает виноградину себе в рот, и смотрит на Тарика с таким же сладким выражением, как и сам фрукт. Странное чувство — развлекать брата в кабинете короля, в том месте, куда Сетосу раньше было запрещено входить. Это место, где принимаются важные решения, планируются войны, заключаются мирные договоры. Это не место для мальчиков. По крайней мере, не было им ещё пару недель назад.

— Ты ведь знаешь, что нам поможет снять напряжение, — какое-то время спустя говорит Сетос.

— Я не заметил никакого напряжения, — рассеянно отвечает Тарик, сидя за столом и отодвигая свитки в сторону, чтобы освободить место для рассмотрения новых. Неудивительно, что отец всегда был занят и даже по вечерам брал свитки к себе в кровать.

— Ты всегда мог различить ложь, брат, но сам врать точно не умеешь. Как бы то ни было, я подумал о том, как было бы хорошо навестить твой новый гарем.

— Это гарем отца, и он вовсе не новый.

— Теперь это твой гарем, Тарик.

Гарем. Из всех обязательств и долга, что унаследовал Тарик, его брата больше всего заботил гарем. Гарем полный прекрасных женщин с красивыми ртами, которые нужно кормить. Что касается Тарика, это уже само по себе было тяжёлой ношей.

— Ты слишком мал, чтобы посещать гарем, даже если бы я изменил закон, который разрешил бы тебе туда ходить.

Однако закон гласит, и всегда гласил, что король — единственный мужчина, имеющий право любоваться королевским гаремом. Король и евнухи. Когда Тарик попросил Рашиди распустить гарем, тот только рассмеялся. Видимо, если ты король, то нужно содержать гарем уже только ради поддержания репутации.

— Рашиди говорит, что ты даже ни разу туда не сходил. Навещать собственный гарем — это твой долг, — говорит Сетос, слегка надув губы.

— Сейчас я не хочу говорить ни о долге, ни о гареме.

— Ты всегда был странным ребёнком.

— А ты — сопляком.

Сетос ухмыляется.

— Я весь в отца.

— Очень верно сказано.

Их отец был известен вовсе не своей сдержанностью, и был в восторге, когда понял, что Сетос унаследовал его темперамент. Они всегда находили общий язык.

Но с Тариком у короля было не всё так хорошо. Не то чтобы король хотел, чтобы его первенец был похож на своего брата: он понимал, что мальчики абсолютно разные, и принимал это. Но у Тарика всегда было такое ощущение, что он никак не может угодит отцу. Рашиди говорил, причина в том, что Тарик очень похож на свою мать, так что мальчик для короля Кноси — болезненное напоминание о её смерти. Она была Линготом, и крайне полезна для отца при дворе. Она начала обучать Тарика, как только обнаружились его способности, но через три года после рождения Сетоса она умерла, и обучение Тарика перешло в руки Лицея. Король говорил, что гордится Тариком, и тот видел, что отец говорит правду. Но Тарика не покидало чувство, что он мог бы сделать гораздо больше, стать чем-то большим. И он не уверен в том, что отец стал бы это отрицать.

— Ты слышал, что принцесса Серубеля разбилась насмерть? Как её там звали? Кажется, Магара? — спрашивает Сетос.

Тарик кивает.

— Рашиди рассказал мне.

Он слышал, что это был ужасный нечастный случай. Каким-то образом она свалилась со своего летающего питомца прямо в Подножье. Должно быть это случилось рядом с рекой Нефари, так как, очевидно, её тело унесло течением. Если верить тому, что слышал Тарик, они так и не нашли тело. Возможно, она стала королевской закуской для скрывающихся там Парани, и Тарик с этим согласен.

Рашиди посоветовал ему послать караван с подарками в честь соболезнования, несмотря на то, что король Серубеля так и не принял к сведению смерть короля Кноси.

— Мы не варвары, — напомнил ему Рашиди.

Не то чтобы Тарик был против подобных подарков, но целый караван для принцессы, которую он даже в глаза не видел? На самом деле, её практически никто не видел. Большинство людей думали, что она либо затворница, либо выскочка. Хотя её кончина стала такой трагичной, Тарика больше интересуют последствия несчастного случая. С момента смерти принцессы серубилианский король больше не торгует спекторием, а Теория во многом зависима от спектория, включая исследования Целителей.

— Она, наверняка, была очень красивой, — говорит Сетос и мечтательно смотрит в небо. — Говорят, что именно из-за её красоты отец никогда не выпускал её из королевства. Что он хотел выдать её замуж за короля Хемута, оттого и держал вдали от людей, и всё прочее.

Тарик анализирует этот слух и обдумывает его со всех сторон. Иногда он может различить правду в словах, полученных не из первых рук, но это получается не всегда. Обычно всё зависит от того, как сильно человек, приносящий весть, верит в то, что говорит. А Сетос очень хочет этому верить. Тарик качает головой:

— Я верю, что она была красивой. Но не думаю, что отец держал её при себе именно по этой причине.

Любопытство Сетоса просыпается. Он садится прямо и забрасывает в рот ещё одну виноградину.

— И в чём же тогда причина?

— Возможно, она была невоспитанной. Или безнадёжно глупой.

Сетос начинает хохотать, испугав птиц, усевшихся на балконе возле него. Тарик благодарен за этот смех. В последнее время его брата было не узнать.

— Не все так умны, как ты, — говорит Сетос.

— Если бы у меня была безнадёжно глупая дочь, я бы тоже спрятал её от всего мира.

— Сомневаюсь, что у тебя вообще может родится глупая дочь. Кстати, раз уж мы заговорили о наследниках, ты планируешь жениться в ближайшее время?

Тарик чуть лине рычит. Он едва справляется с правлением, а теперь от него ещё ожидают, что он найдёт себе жену?

— Ты, правда, не можешь говорить больше ни о чём, кроме женщин?

— А существует ли что-то более интересное, чем женщины? Однажды, брат, при виде одной женщины у тебя перехватит дыхание, тогда ты поймёшь, почему все остальные больше ни о чём, кроме женщин, не думают.

Тарик очень в этом сомневается, но спорить с Сетосом о женщинах — пустая трата времени.

— Тебя должны интересовать дела королевства.

Сетос закатывает глаза.

— Я — воин. Всю политику оставляю тебе.

— Эта болезнь касается на нас обоих, Сетос.

Его брат облокачивается назад и начинает размышлять. Их отец недавно умер от того, что народ теперь зовёт Тихой чумой. Тарик знает, что Сетос, по крайней мере, относится к этому серьёзно.

— Не правда ли, любопытно, что низших она обошла стороной? — говорит Сетос. — Возможно, это потому, что какая-то еда им недоступна, слишком дорогая. Или потому что у людей из Серубеля есть иммунитет.

— На самом деле, Целители рассматривают обе твои теории, и ни одна ещё не доказана. Пока что у нас нет ответов.

— Знаешь, люди не винят тебя. Я говорю о чуме.

Для того, кто не является Линготом, Сетос порой довольно проницателен. Именно об этом Тарик тоже подумал. Что если он не найдёт лекарство от чумы, то люди покинут Теорию. Они будут чувствовать себя безопаснее в любом другом месте, ведь собственный король не может их защитить. И всё развалится. Всё, что его отец так упорно сдерживал. Всё, что его предки так упорно создавали. Способен ли один плохой король положить конец всему этому?

Тарик вспоминает уроки истории о варварском королевстве Серубель. Давным-давно им правили несколько поколений никудышных королей, отчего вокруг Серубеля возникли четыре королевства. Конечно, Теория отделилась самой первой, когда высший советник короля Вокор — ныне считающийся Одарённым и, возможно, даже Линготом — покинул его и основал собственное королевство в безопасной, хотя и пустой, безжизненной пустыне.

После смерти принцессы Аилан и после того, как Вокор вступил в войну с Серубелем, другие группы людей тоже начали отделяться от некогда великого королевства. Вачук стал лагерем для беженцев, нашедших себе убежище в лесах к югу от Теории. После всей пролитой крови и потерь в Великой войне, они предпочли жить в духовности, почитая огонь своим богом, и разжигая огненные столпы круглые сутки в знак жертвоприношения. Они даже перестали общаться словами, объясняя это тем, что поступки говорят лучше слов, которые могут быть ложью. До сегодняшнего дня они продолжают общаться жестами и примитивными щелчками языком.

Как и Вачук, Пелусия сформировалась после Великой войны. Высокомерный король Серубеля наградил своего старшего генерала за его выдающиеся достижения, проявленные на поле боя, и преподнёс ему в подарок побережье Пелусии — просторные земли, тянущиеся вдоль берега огромного северного океана. Хотя Пелусия в основном держится в стороне, она находится в относительно дружеских отношениях с Серубелем. Если Тарик не ошибается, мать принцессы Магары родом из Пелусии. Сейчас жители этого королевства знамениты своими навыками строения кораблей и других морских сооружений, а само королевство торгует в основном со странами по другую сторону океана, хотя большинство еды, производимой рыбными фермами Пелусии, уходит в Серубель.

И, конечно, ледяное королевство Хемут, которое основала лишь одна семья, желавшая улучшить качество жизни, слишком долго пытаясь выжить под гнётом короля Серубеля. Кажется, его звали Сумасшедшим королём, вспоминает Тарик. Он намеренно морил людей голодом, и регулярно скармливал их Скалдингам, своим любимым огнедышащим Змеям, просто для развлечения. Клан Хемут, весьма немаленький на тот момент, ухватился за возможность, которую другие люди либо не видели, либо были недостаточно для этого храбры: сделать ледяные земли местом отдыха для других королевств. Поначалу успехи были небольшими, многие скончались от тяжёлых условий ледяной местности, но, в конце концов, они смогли освоить дикую территорию. В конечном итоге, множество торговцев из соседних королевств предпочли возвращению домой, жизнь в ледяном раю, где вот уже долгое время им от отдыхающих перепадали несметные богатства.

На самом деле, люди из высшего класса в Теории частенько наведывается в королевство Хемут, чтобы отдохнуть и развлечься, когда летняя жара уж слишком их обжигает. Они платят за свои поездки спекторием, который поддерживает тепло и уют в пещерах Хемута.

Что же случится, если спекторий не останется, и высшему классу будет нечем торговать?

— Если Высшие будут несчастны, — говорит Тарик скорее себе, чем Сетосу, — или почувствуют угрозу, они уйдут, забрав с собой свои богатства, на которых держится вся наша экономика. И я никак не смогу их остановить. Мало того, что цена на спекторий взлетела с того момента, как Серубель прекратил торговлю. Сейчас только Высшие могут его себе позволить, и то жалуются на повышение цен.

Сетос фыркает.

— А на что они вообще не жалуются?

Тарик вздыхает.

— Список получится маленький, брат.

Сетос спрыгивает с перил и потягивается. Он очень вырос за годы, проведённые в Лицее. Хотя ему только пятнадцать, его фигура походит скорее на тело мужчины, чем мальчика.

— Мне нужно вернуться к моим учителям Маджаи. Я скучаю по своим ежедневным победам. А ты скучен, как всегда.

— Ты имеешь в виду, я занят, как всегда.

Сетос пожимает плечами и направляется к двери.

— Ты ведь подумаешь над тем, чтобы разрешить мне ходить в гарем, правда?

— Передай наставникам мои наилучшие пожелания, Сетос.

7

.

СЕПОРА

История спектория никогда не записывалась из-за страха, что запись попадёт в плохие руки. Дар пропускает одно поколение и проявляется в следующем, а его история уже всегда передавалась дальше самими Создателями. Она пересказывается устно, являясь своего рода обрядом посвящения бедняги, наследовавшего дар от своего предка. Если верить моему дедушке, она звучит так.

Несколько сотен лет назад, после того как пять королевств разделились, и каждое пошло своим путём, мальчика из королевской семьи Серубеля — совсем ещё младенца — нашли в кроватке, покрытого сияющей жидкостью. Няня вытерла его и сообщила обо всём королю и королеве, но её история была такой сумасбродной, что те не поняли ни слова, уволили женщину, а взамен наняли другую няню. Следующей ночью случилось то же самое, но это обнаружили только, когда королева нашла своего ребёнка: пугающий её светящийся камень приклеил ребёнка к постели, а камень освещал комнату ярче нескольких сотен свечей. Она отнесла сына к королю, который сразу понял, что нужно делать. Говорят, что им пришлось аккуратно отсоединять камень от маленького тельца.

В частной крытой повозке они втроем, с несколькими стражами, отправились в путь, пересекли Пустынную долину, песчаную пустыню и, наконец, прибыли в город Аньяр. Там они искали помощь в Лицеи Одарённых, самых творческих и образованных мужчин и женщин во всех пяти королевствах.

Король Серубеля совещался с блистательными умами по поводу камня, который отбили от тела его маленького сына. Здесь важно заметить, что король был очень осторожен, и никогда не открывал Одарённым происхождение камня, боясь, что его сына будут считать проклятым, уродцем и негодным, чтобы принять королевскую власть. Иначе зачем камень сковал ребенка во сне? Почти сразу Одарённые объявили камень живым элементом и назвали спекторий, так как он сиял спектром всех цветов радуги. Они не только попросили оставить им привезенный серубелиянцами спекторий, но и потребовали привезти еще. Но король был слишком сбит с толку, чтобы предложить им помощь.

После возвращения короля и его семьи из Теории, король принялся внимательно наблюдать за сыном. Всю ночь он сидел в его комнате, стараясь не уснуть, чтобы оградить ребенка от проклятья, которое приходит ночью, освещает комнату и припаивает ребенка к шелковым простыням. В одну из таких ночей он понял, что не проклятье или дух атакуют его сына, а сам ребенок производит спекторий! Он сочился из ладоней младенца во время сна, засыхая коркой и сверкая, как солнце в полдень.

Король вздохнул от облечения, однако он не забыл просьбу Одарённых привезти им ещё больше сверкающего спектория. Так король начал проводить все больше и больше времени со своим сыном, наблюдая за его страданиями, а затем научил сына контролировать свой дар.

Так ребёнок стал первым Создателем.

Приходя в сознание, и вновь теряя его, я думаю об этой истории, и пытаюсь выяснить, не просочился ли мой драгоценный спекторий, пока я была в обмороке.

Первое, что я замечаю, придя в себя, это приближающуюся ночь, надвигающуюся на пустыню, как тихий призрак. Второе, что мои руки связаны за спиной, и я сижу прямо. Потом, что мой левый глаз не открывается и сильно болит. Через несколько мгновений я начинаю вспоминать. Река. Всплеск. Большой мужчина, чье тело закрыло солнце. Его кулак, занесенный над головой.

Больше ничего. И к моему облегчению я чувствую слабость и головокружение, верный признак того, что я вовремя обморока ничего не создавала.

Я из прошлого возвращаюсь в настоящее. Человек с реки развел костер и сидит напротив меня, наблюдая за мной с самодовольной ухмылкой. В блеске пламени я вижу то, что раньше скрывала тень: мужчина удивительно уродлив. Мой учитель Алдон всегда говорил, что красота есть во всем, что вещи уродливые снаружи могут быть интересными. Но этот бедный человек просто безнадежно уродлив. Каждая черта его лица несет, по меньшей мере, один существенный изъян. У него не хватает двух верхних зубов, а те, что остались внизу, частично почернели. Ради него самого я надеюсь, что это всего лишь тени от костра. Его веки обвисли, как будто кожа его щек тает, а один глаз выглядит так, будто смотрит в другую сторону. Нос у него, как картошка, и даже отсюда я вижу расширенные поры, и грязь, что забилась в них. Судя по одежде, он явно теорианец; на нём одета только белая льняная набедренная повязка — так называемый шендит, который совсем не красит его большой и довольно волосатый живот.

От моего внимания не ускользает, что его шендит и моя одежда сухие. Должно быть, прошли часы с тех пор, как мы были в Нефари. Сейчас я благодарна за то, что провела все это время, без нужды создавая в пустыне спекторий, так что моему телу не нужно было создавать его, пока я лежала без сознания, прислонившись к этому валуну. К тому же я рада, что сухая, так как одежда в мокром состояние совершенно точно была бы прозрачной. Но я не собираюсь краснеть, сейчас есть более важные вещи, которых стоит бояться, чем мысль о прозрачной одежде.

В Серубеле одежда этого мужчина должна была бы закрывать его от шеи до лодыжек, тогда и его пузо было бы не так заметно. Конечно, в Серубеле высокие горы обеспечивают приятную прохладу. У теорианцев же есть только солнце пустыни. Неудивительно, что они одеваются так скудно. Даже сейчас я чувствую, как пот скатывается по спине и приклеивает волосы к шее, как лианы. Наряд слуг особенно скромен, а это означает, что в таком климате можно зачахнуть.

Мужчина наблюдает за мной, пока я смотрю на него, между нами повисло напряжённое ожидание. Всё же я вздрагиваю, когда он заговаривает, возможно потому, что его слова звучат, как лай собаки.

— Я никогда раньше не видел таких глаз, как у тебя.