Разноцветный снег

– Да пожалуйста. Но в свободное от основной работы время.

Глава 5

Похоже, разговор сворачивался. Мне совершенно не хотелось попадаться на глаза Якову Семеновичу, а тем более заведующей, поэтому я, нахлобучив шапку, выбежала из библиотеки. Потоптавшись на пороге, опять зашла внутрь и направилась в дальний конец коридора, туда, где выдают книжки. Стоя спиной, Яков Семенович рассеянно перебирал карточки. Он, наверное, почувствовал сзади движение и на мгновение замер. Но, видимо, подумал, что это начальница, поэтому поворачиваться не торопился, а делал вид, будто очень занят.

– Здравствуйте, – сказала я.

Ну, теперь он должен понять, что это ребенок. Яков Семенович оглянулся и удивленно посмотрел на меня. Наверное, не ждал уже. И не знал, чего вообще от меня ждать: вдруг я какая-нибудь неуравновешенная, чуть что – кулаками машу? Но все-таки он смотрел довольно доброжелательно и оценивающе, словно делал для себя пометки: топчется на пороге, глаза не красные, на ладонь прилеплен пластырь.

– Здравствуйте-здравствуйте. Хотите все-таки записаться на карате? – усмехнулся он.

– Нет, хочу записаться в библиотеку, Яков Семенович. Можно?

– Раз так, пошли записываться, – кивнул Яков Семенович. – Кого записывать будем?

– Анастасия Бойцова, – продиктовала я.

– Бойцова, значит? Ну-ну, – хмыкнул библиотекарь, косясь на мою ладонь.

– Это я… тарелку разбила. Случайно, – пробормотала я и почувствовала легкое головокружение. Не хватало еще покрыться красными пятнами.

Но Яков Семенович, похоже, не обратил внимания.

– Так, Настя, теперь распишитесь. И можете выбирать книжку.

– Угу, только меня все называют Стасей, так привычней, – буркнула я и отправилась к стеллажам. – Вы мне, кстати, какую-то книжку хотели дать.

– А вы что любите? Фантастику, детективы?

– Без разницы, – я пожала плечами. – А есть что-нибудь про обычных подростков, как я?

– Пока трудно сказать, – улыбнулся Яков Семенович, – я же не знаю, какая вы. Давайте так: я дам книжку, а в следующий раз вы мне скажете, такая вы или не такая. Идет? Встречаемся в субботу в три.

Книжка была небольшая, а читала я быстро.

– Идет!

– И, раз уж мы с вами в одном подъезде живем, у меня будет просьба…

Яков Семенович накинул куртку, выключил в читальном зале свет и направился в хранилище. Через минуту он вышел с тяжеленной стопкой книг.

– Возьмите, пожалуйста, несколько, мне одному не донести.

Пока мы шли к соседнему дому, Яков Семенович рассказывал:

– Понимаете, уже месяц компания ребят собирается на моем этаже. Может, знаете их? Один высокий, лохматый, светлый такой парень, у него еще постоянно то глаз подбит, то губа в кровь.

– Гришка Савельев, что ли? Он в восьмом учится. То есть почти совсем не учится, в школе редко бывает.

– Может, и Гришка. Другие два поменьше, они ему в рот смотрят, он у них вроде главного. Так вот, они с ноября в подъезде собираются, как холодно стало. Они от меня сначала шарахались, на другой этаж сбегали. А я им стал чай в термосе оставлять и булки. А пару дней назад книжки из библиотеки принес, которые у нас списывают. Смотрю – не разбросали, а несколько даже с собой забрали. Вот, хочу им новые подложить.

Я удивленно глянула на библиотекаря. Он что, думает, они и правда будут его книжки читать? Небось, кинут на другом этаже или страницы повыдирают. Святая простота, а еще такой взрослый.

Сгрузив стопку на подоконник, Яков Семенович кивнул:

– Спасибо! Так мы договорились? В субботу в три, да? Не опаздывайте!

Глава 6

В субботу по дороге в библиотеку я встретила Ромку. Он стоял на автобусной остановке и рассматривал расписание. Мама его с утра уехала в больницу, в областной центр, и он изучал, когда она может вернуться.

– Пошли со мной? – предложила я. – Не знаю, что там за литстудия, но дядька прикольный ведет.

Я и не думала, что он согласится, – все-таки у него сейчас такое происходит. А он почему-то сразу кивнул и пошел со мной. Наверное, ему совсем одиноко и страшно было на этой автобусной остановке, он ведь не знал, какие новости привезет автобус из Воронежа. Только внутрь он со мной не пошел.

– Ты сначала узнай, может, мне нельзя. А я тут пока… – Ромка стал изучать табличку на библиотеке с таким же видом, с каким только что рассматривал расписание.

Я была в библиотеке без двадцати три и, как выяснилось, оказалась первой. Якова Семеновича я не увидела и решила подождать на диванчике в коридоре. Достала из сумки книжку; до конца оставалось две страницы. Без четверти три появился высокий светловолосый мальчик – потом я узнала, что его зовут Виталик. Редко кто ходит в выходные в белой рубашке с галстуком и в костюме, а Виталик вот пришел. Может, он, конечно, после студии в театр собирается, но вообще он весь был какой-то приглаженный, даже прическа волосок к волоску. У меня лично так никогда не получалось: на проборе и на лбу волосы всегда торчали в разные стороны, как с перепугу. Мама говорит, что это хорошо, это молодая поросль пробивается. А по мне бы уж лучше ее не было. Виталик переобулся, непонятно зачем причесался перед зеркалом и сразу прошел в читальный зал.

– Яков Семенович! Я подумал над вашим предложением, – поздоровавшись, по-деловому начал он.

– В самом деле? – Яков Семенович раскладывал на столе бумагу и краски. – И?

– И решил, что буду участвовать в конкурсе. Я вот тут рассказ принес, посмóтрите?

– Интересно, – Яков Семенович взял из рук Виталика скрепленные степлером листы и быстро пробежал глазами по строчкам. – Фантастика?

– Ну-у-у, – замялся Виталик, – не знаю. Я туда всего понапихал, по-моему.

– Ладно, почитаю, – нахмурился Яков Семенович, – а оперировать текст готовы, если надо?

– Как это – оперировать?

– Как? Резать лишнее, удалять неудавшееся, отрубать мертвых героев, сокращать, реанимировать, впрыскивать в текст жизнь.

Глаза Виталика расширились от ужаса. Не знаю, как он, а я вот живо представила операционный зал и рассказ, распростертый на столе, над которым в белом халате, в маске и перчатках нависал Яков Семенович и со зверским выражением лица резал его скальпелем.

– Но, может, – лукаво улыбнулся Яков Семенович, – нашему пациенту и не понадобится операция. Может, обойдемся амбулаторным лечением.

– А-а нельзя совсем без лечения? – Кажется, Виталик уже пожалел, что принес библиотекарю свое творенье.

– Практически никогда, – жестко сказал Яков Семенович. – Вы черновики Пушкина видели? Нет? Ну так посмотрите.

– Но это же Пушкин, – начал было Виталик, но тут в комнату ввалились еще двое – мальчик и девочка.

Шуму от них было как от целой толпы. Приглядевшись, я узнала этих двоих: брат и сестра из параллельного класса. Сначала мне казалось, что они совсем не похожи: темненькая остроносая Соня с порога начала щебетать без остановки, то и дело толкая в бок спокойного Даню. Позже выяснилось, что они к тому же еще и двойняшки.

– Дань, дай мне сумку; ну, что ты перегородил проход? Двигайся, шевелись. Здравствуйте, Яков Семенович! Привет, Виталь. Даня, да проходи ты уже.

– Здравствуйте, госпожа сорока, – потрепал ее по плечу Яков Семенович.

– Ха-ха-ха, – Даня бросил рюкзак на ближайший стул, – и точно, сорока, целый день трещит без умолку.

– А ты слон неповоротливый, встал посреди дороги, – не осталась в долгу Соня.

– Ну, начало-о-ось, – закатил глаза Виталик и стал вытаскивать вещи из сумки.

Потом пришла совсем маленькая девочка. Я подумала, она третьеклашка, и удивилась, чтó ей тут делать – она, наверное, еще и писать-то как следует не умеет, не то что сочинять стихи-романы или чем они тут занимаются. Малышку привела бабушка, сказала, что заберет в пять, и ушла.

– Меня зовут Таня, – в отличие от остальных, она сразу обратила на меня внимание и подсела рядом. – Вообще-то мне двенадцать, – добавила она и, заметив мой недоверчивый взгляд, вздохнула. – Никто не верит. Просто у меня родители маленькие. Наташка из нашего класса головы на три меня выше и говорит, что такой, как я, была лет пять назад. Ну и фиг с ним. У взрослых всегда есть присказки, чтобы я не расстраивалась: «мал золотник, да дорог», «маленьких на руках носят», «большие женщины созданы для работы, а маленькие – для любви». Но мне и без этого нормально, я не переживаю; жалко только, в автобусе до верхнего поручня не достаю, до вешалки тоже допрыгивать приходится, ну и до полки на кухне. А еще в школе все называют малышкой и всерьез не воспринимают. Только подойдешь к девчонкам, они тут же замолкают: мол, что я там понимаю в их «взрослых» разговорах. Даже в группу во «вконтакте» не добавили, а я три раза запрос посылала. Зато сюда Яков Семенович позвал. Я в библиотеку давно хожу, а тут этот литклуб появился, мне гардеробщица рассказала. Ну, я и вступила.

На этих словах из зала вышел Яков Семенович.

– Ага, не просто вступила в ряды нашей доблестной армии, а буквально расстреляла меня в упор своими вопросами, – усмехнулся он и, пародируя Танин писклявый голос, затараторил: – А как к вам можно записаться? А в какой день будут занятия? А что надо с собой приносить? А какая у нас сегодня тема? А Виталика еще нет? Будем ждать или без него начнем?

– Я такого не спрашивала, про Виталика, – обиделась Таня.

– Ну, это я предвосхищаю твои сегодняшние вопросы, – похлопал ее по спине Яков Семенович и махнул нам рукой: мол, давайте, заходите уже.

– Одна трещит, другая вопросами засыпает! Как жить, как жить? – Виталик сокрушенно схватился за голову. – А может, мы их отселим куда-нибудь, Яков Семенович? Таня будет спрашивать, Сонька – отвечать. Красота! А мы тут без них тихонечко позанимаемся, в чисто мужской компании.

– Погодите, Виталий, у нас сегодня мужской компании не получится, даже если мы наших балаболок отселим, – улыбнулся Яков Семенович. – У нас новый член клуба, вот. – Он махнул в мою сторону, и тут же все на меня уставились.

– Стаська? Бойцова, что ли? – оживилась замолчавшая было Соня. И, когда Яков Семенович кивнул, пояснила: – Мы в параллельных учимся.

– Ой, я же не одна, – спохватилась я. – Яков Семенович, я по дороге Рому из нашего класса встретила. Можно он тоже на занятии побудет?

Яков Семенович опять кивнул, и я выскочила на улицу. Ромка стоял на крыльце и смотрел куда-то вдаль.

– Пошли!

– Что ж, проходите, – Яков Семенович сделал приглашающий жест, а когда все расселись, облокотился о столешницу. – Больше, кажется, мы сегодня никого не ждем.

– А какая у нас тема? – спросила Танечка и тут же смутилась.

Глава 7

Похоже, Яков Семенович не любил не только лифты, но и долгие предисловия.

– Начнем? – И все глаза сразу же устремились на него. – Перед вами два листа бумаги и краски. Для разминки нарисуйте на одном листе снег, а на другом – ночь. Все ясно?

– А как же… – изумленно промямлил Виталик, – у нас что сегодня, урок рисования?

– А я вообще рисовать не умею, – Даня покрутил в руках кисточку.

– Ага, а кто во всех тетрадях «эксклюзивных драконов» рисует?

– Это секретная информация, предательница, – зашипел на сестру Даня.

– Тоже мне, шпион! – фыркнула Соня.

– А можно что-то еще нарисовать? Ну, домик на снегу или елку в ночи? – решила я уточнить.

Как ни странно, молчала только малышка Таня, чья согнувшаяся фигурка хоть и напоминала знак вопроса, но сама она на этот раз ничего не спрашивала. Таня уже обмакнула кисть в белую краску и старательно водила ею по бумаге.

– Приступайте, – немного разочарованно пробормотал Яков Семенович. – Только снег и ночь, не надо домиков, – а сам подошел к компу и нажал на кнопку.

В читальный зал вихрем ворвалась мелодия, она взмыла к потолку и закружилась вокруг люстры, затихла, притаилась и стекла по стене вниз. Небольшая пауза, и вот она опять медленно поднимается, вылетает желтыми канарейками из-под миллиона смычков и носится по комнате неуправляемой стаей. Я даже чувствовала, как меня обдувает ветер от крыльев маленьких птиц. Это какое-то волшебство? Я оглянулась и увидела Якова Семеновича, который, прикрыв глаза, стоял у компьютера. Он, наверное, думал, что на него никто не смотрит, и помахивал карандашом, словно дирижерской палочкой, в такт музыке.

– У-у-у, – протянул Даня, – лучше бы «Рамштайн» послушали. Моцарта нам и в школе включают.

– Дурак, – хлопнула его по руке сестра, – это Третья симфония Бетховена. Да, Яков Семенович?

Яков Семенович вздрогнул и молча кивнул.

– Ее еще «Героической» называют, – продолжала Соня. – Бетховен ее вроде для Наполеона написал, но потом он в этом Наполеоне разочаровался и название поменял.

– Вот-вот, – еле слышно сказал Яков Семенович, когда музыка смолкла. – Ну что, готовы?

– А что тут размусоливать? – Виталик протянул ему закрашенные листы. – Снег белый, ночь черная.

– У всех? – Яков Семенович явно ждал чего-то другого.

– У меня голубой снег, – я передала свой листочек. – Когда вечереет, на снег ложатся тени.

– Интересное наблюдение, – оживился Яков Семенович, – а тут у нас что?

Он с трудом протиснулся к Роме между столом и роялем и заглянул тому через плечо.

– А вот это уже совсем интересно. Сколько цветов вы использовали, Роман?

– Да в общем-то, все, что были, – смутился Ромка, – просто снег… он такой разный бывает, да и ночь тоже. Ты чего на меня уставилась, Стаська? – окончательно растерялся Роман.

– Прекрасно! – возрадовался чему-то Яков Семенович, возвращаясь на свое место. – Запомните эти слова!

– «Ты чего на меня уставилась, Стаська»? – хохотнул Виталик, но Яков Семенович грозно зыркнул на него, и тот сразу затих.

– Нет, – глядя Виталику в глаза, отчеканил Яков Семенович, – про снег, что он разный бывает. А еще запомните то, что нам тут не совсем вовремя, правда, Соня про «Героическую симфонию» вещала. Это была разминка. А теперь задание для творческих личностей, кто себя к таковым относит. Вот вам портреты, пофантазируйте об этих людях, напишите о них. Какие они? Что они делали час назад, с кем говорили? Способны они поссориться? А пробежаться босиком по траве? В общем, напишите их историю. Вперед! У вас двадцать минут.

Яков Семенович рассыпал по столу распечатанные фотографии. Здесь были физиономии на любой вкус: курносая веснушчатая девчонка в ромашковом венке, улыбающийся старик с морщинистым и темным лицом, похожим на сушеный чернослив, мрачный черноволосый и нахмуренный мужчина с пронзительным взглядом и саркастичной ухмылкой.

Я выбрала фотографию старушки в старомодной шляпке. Немка или англичанка. Какая она? Я зажмурилась – так всегда лучше фантазировалось – и представила, как старушка выходит с чайным подносом из аккуратного бирюзового дома, садится на узорную литую скамейку, достает тетрадь в тканевой обложке и записывает свои воспоминания. У нее давно уже выросли дети и внуки, они живут в городе и навещают ее на выходных, она радуется их приезду, выслушивает новости и никогда не читает нотаций. Она проводит дни за чтением и разговорами с подружками. Настоящий божий одуванчик. Но иногда ей хочется совершить какую-нибудь авантюру, и тогда она отправляется в путешествие или пускает к себе в дом цыганский табор.

Открыв глаза, я настрочила полстранички про вымышленную старушку и отложила ручку. Слева Ромка писал про какую-то старую картину, портрет знатного молодого человека, а справа Соня аккуратным круглым почерком выводила историю то ли рыбака, то ли кочегара.

– Вот интересно, – сказал Яков Семенович, когда все закончили, – догадались ли вы, что все это – известные персонажи? Кто-то вымышленный, кто-то реальный, но у каждого – свой характер и своя история. Смогли вы их понять по портретам? Кто первый будет зачитывать?

Соня, оказывается, сама того не подозревая, писала вовсе не про какого-то кочегара, а про героя Горького, Челкаша. Она его представила бомжом и убийцей. Ну, в чем-то она, конечно, была права, но оказалось, что Горький сам водил читателей за нос: он нарочно придумал Челкашу такую отталкивающую внешность, чтобы по сравнению с другим героем, Гаврилой, Челкаш казался отрицательным персонажем. А получается, подумала я, Челкаш совсем не так плох по сравнению с этим Гаврилой. Надо будет попросить у Якова Семеновича книжку, люблю неожиданные концовки.