Помоги проекту - поделись книгой:
Майкл Айзнер и Джефф Катценберг в то время стояли у руля студии «Парамаунт», и Брукс принес сценарий Айзнеру. «Я сказал: “Прочти, пожалуйста”, – вспоминал Брукс. – Майкл в скором времени перезвонил и сказал: “Мне понравилось, я хочу за это взяться”» (кинокритик Полин Кейл обозревала материал для “Парамаунт” и убедила Айзнера заняться этим фильмом, затем отправила Де Вору и Бергрену письмо, где говорилось, что в сценарии полностью игнорируется сексуальность Меррика).
Хотя Линч быстро понял, что оригинальный сценарий «Человека-слона» очень хорош, тем не менее, он тщательно его вычитал. Оригинальный черновик Бергрена и Де Вора насчитывал двести страниц, и первым делом было необходимо упорядочить повествовательную линию.
Корнфельд, который был исполнительным продюсером фильма, вспоминал: «Дэвид и Мел были движущей силой всего процесса переписывания, при этом Мел многое добавил в сценарий». Сэнгер подтвердил: «Мел внес значительный вклад в сценарий и придал истории драматизма. В фильме события излагаются немного по-иному, но Мел сказал: “Неважно, что происходило в реальности, наша забота – то, как это сработает эмоционально в виде фильма”».
Линч, Де Вор и Бергрен каждую неделю встречались с Бруксом в офисе напротив его дома на протяжении двух месяцев работы над сценарием. «Они вслух читали уже написанное ими, и Мел делился своими наблюдениями, – рассказал Сэнгер, продюсер фильма. – Мел бросал что-нибудь в стену, потому что с жанром комедии он работало именно так, иногда его наблюдения не приносили пользы, а иногда были прямо в точку – Мел очень умный малый».
Деньги на проект были найдены, и тогда задачей номер один на тот момент стал выбор актера на роль Человека-слона. В этой связи всплывали самые разные имена. Участие крупной звезды могло бы привлечь дополнительные средства в проект – среди всех прочих, на роль рассматривался Дастин Хоффман – но звезде такого масштаба было бы сложно раствориться в персонаже. «Мы слышали о том, как Джон Херт сыграл в “Голом чиновнике”. Вместе с Мелом мы посмотрели этот фильм и были впечатлены, – рассказал Сэнгер. – Дэвид настаивал, чтобы Джек Нэнс сыграл Меррика, но Мел решил, что Дэвиду необходимо поработать с актером, который вытащит его из зоны комфорта, так что мы принялись предлагать Херта на эту роль».
Херт в тот момент находился в Монтане на съемках фильма «Врата рая» Майкла Чимино, но в начале 1979 года приехал в Лос-Анджелес на церемонию вручения премии «Оскар» – его номинировали за лучшую мужскую роль второго плана в картине «Полуночный экспресс». «Мел позвонил менеджеру Джона и попросил назначить встречу, пока Джон был в городе, – рассказал Сэнгер. – Мелу пришла в голову идея распечатать фотографии реального человека-слона в полный рост и развесить их в офисе, и он подготавливал все это. Мел сказал: “Так, вот тут Джон будет сидеть, и мы повесим фотографии здесь, но упоминать о них мы не будем. Мы просто начнем говорить о фильме”».
«Все пришли, сели, Мел начал рассказывать о фильме, и мы заметили, что глаза Джона скользили по фотографиям, – продолжил Сэнгер. – Джон был очень вежлив, а его менеджер сказал что-то вроде “Звучит интересно”, а потом Джон внезапно перебил его и сказал: “Я хочу сниматься в этом фильме”. Дэвид встал, подошел к нему и пожал руку – с того момента у них завязались отношения особого рода. В Дэвиде было нечто, что заинтриговало Джона. Они оба очень разные, но Дэвид – победитель, ему действительно очень сложно противостоять – и они мгновенно поладили друг с другом».
Фильм бодрыми шагами двигался вперед, а сам Линч погрузился в его создание целиком и полностью. «Он любил проект, и сама история что-то в нем затронула, однако та реальность, в которой он снимает фильм для Голливуда, была для него абсолютно в новинку, – рассказала Мэри Фиск. – Все случилось так быстро, и постоянно скапливалось огромное количество дел. Мой брат не знал, справится ли Дэвид, ведь он художник».
Линч, очевидно, никогда не сомневался в своей способности управлять процессом создания кино – когда дело доходит до искусства, он теряет всякий страх – и изначально он планировал использовать тот же практический подход, что и на съемочной площадке «Головы-ластика». «Дэвид сказал, что если он делает кино, то сам делает и грим, – вспоминал Брукс. – Я говорил ему: “Я режиссировал несколько фильмов, а ты очень занят”, но дал ему шанс. «Вскоре после того, как Херт вернулся на съемки “Врат рая”, семья Линчей отправилась за ним в Монтану, где Дэвид делал слепок с тела актера. «Этот слепок был суровым испытанием», – вспоминала Мэри. «Джон был полностью завернут в гипс, к его носу были подведены трубочки, но он держался молодцом».
С законченным черновиком сценария и главным актером, прикрепленным к проекту, Линч, Сэнгер и Брукс направились в Лондон, чтобы заняться пред-продакшеном. «После того, как мы приехали, значительно похолодало, – вспоминал Брукс. – Я купил Дэвиду синий плащ, и он носил его каждый день съемок».
Троица приземлилась в Лондоне, затем отправилась в Уэмбли, неописуемую глушь в сорока пяти минутах езды на северо-запад от центра. Когда-то это место было процветающей производственной площадкой, но когда Линч туда приехал, Уэмбли мало что мог предложить посетителю – разве что футбольный стадион. Однако «Ли Студиос», недавно переструктурированная телестудия, которой владели братья Джон и Бенни Ли, располагалась именно здесь и отлично подходила для съемок. По сравнению с тремя гигантами – «Шеппертон», «Элстри» и «Пайнвуд Студиос» – она была довольно скромной, но менеджер по производству Терри Клэгг выбрал именно ее, потому что решил, что для съемок будет лучше, если не придется бороться с более масштабными производствами за услуги студий. До возвращения в Лос-Анджелес Брукс полчаса в день проводил на съемочной площадке – первые три дня – «веселый, любящий и поддерживающий», – вспоминал Линч. «Он говорил, что в его жизни были перерывы, и он хочет помочь молодым людям найти свой путь».
За исключением Анны Банкрофт и Джона Херта, весь отбор актеров проводился в Лондоне под надзором директора по кастингу Мэгги Картье. Энтони Хопкинс получил главную роль сэра Фредерика Тривза, а Джон Гилгуд и Уэнди Хиллер пришли на обсуждение второстепенных ролей. «Я был удивлен, что люди их уровня вообще пришли на эту встречу, но мы были счастливы, – вспоминал Сэнгер. Уэнди Хиллер была восхитительна, а Джон Гилгуд – красивым и скромным, с прекрасным голосом и изумительной дикцией. Ему понравилась роль, и с ним всегда обращались в духе “как тебе хочется”. Дэвид сказал, что с работать с Джоном было потрясающе, потому что можно было общаться мыслями: ты просто говорил ему, что хочешь чего-то, и он тут же давал тебе это в точности. Дэвид был в восторге от его технических актерских умений».
Завлечь актера Фредди Джонса, который позже появился еще в нескольких фильмах Линча, включая «Дюну» и «Диких сердцем», оказалось сложнее. «Дэвиду он понравился с первого взгляда – он необычный, будто из сна, идеально вписывающийся в мир Дэвида, – рассказал Сэнгер. – Но Фредди сказал, что персонаж, которого ему предложили сыграть, был слишком плоским, и что он больше, чем парень, который избивает беззащитное создание. Он не дал нам окончательного отказа, и Дэвид сказал ему: “Ты мне правда нравишься; я пересмотрю сценарий с позиции этого персонажа”. Позже Линч согласился, что чувства героя по отношению к Человеку-слону должны быть более сложными – вклад Фредди ясно виден в финальной версии сценария».
В двух сценах фильма показаны цирковые уродцы типичного для викторианской эпохи вида, и подбор актеров на эти роли стал настоящим вызовом. Популярность фрик-шоу пошла на спад в 1890 и практически свелась к нулю к 50-ым годам. Более того, медицинские достижения 20-го столетия в значительной степени снизили случаи странных физических аномалий, которые давали жизнь фрик-шоу в девятнадцатом веке. «Мэгги Картье разместила в лондонской газете объявление такого содержания: “Требуются люди с физическими отклонениями”, – вспомнил Сэнгер. – Вот это нам потом досталось!»
Гусиная ярмарка в Ноттингеме проходит в Англии ежегодно еще с елизаветинских времен, и одна из ее достопримечательностей – шоу уродов. Пока фильм находился на стадии препдроизводства, Линч узнал, что кто-то, связанный с ярмаркой, был менеджером сиамских близнецов. «Дэвида это крайне взволновало, – вспоминал Сэнгер. – Мы позвонили тому парню, и он сказал: “Да, я менеджер сиамских близнецов”. Мы с Дэвидом отправились на гусиную ярмарку – она оказалась кучкой убитых трейлеров на задворках города. Мы нашли его трейлер, постучали, и дверь нам открыл толстяк в грязной футболке. Он и его жена пригласили нас войти. Это место будто сошло из снов Дэвида. Толстяк сказал: “Дорогая, давай сюда близнецов”, и его жена пошла в дальний конец трейлера и вернулась с огромной банкой из-под варенья, наполненной формалином, где плавали эмбрионы мертвых сиамских близнецов. Дэвид был разочарован».
Картье нашла лондонское агентство «Агли», которое предоставило гигантов и карликов, которые появлялись в фильме. Остальных персонажей шоу уродов Линч и его художники воссоздали сами. У внучатого племянника Фредерика Тривза есть камео в фильме – он появляется в роли члена совета графства. Сценаристы Де Вор и Бергрен тоже появляются в кадре. «Мы показали менестрелей, которые играли на “лире-ящике” – это уникальный инструмент, который Дэвид создал совместно с художником-постановщиком Бобом Картрайтом. Это была шарманка с приделанным к ней пластиковым мешком».
Во время создания фильма Фиск и Линч жили в маленьком домике в Уэмбли, гараж которого был переделан в студию, где в течение двенадцати недель шла работа над гримом для человека-слона. «Дэвид был словно безумный ученый, который работал в своем гараже в одиночестве, и никто не знал, что там творится», – вспоминал Сэнгер.
Но все-таки нашелся один человек, который прошел мимо знака «Не входить». «Я бывала на площадке немного, – вспоминала Дженнифер Линч. – Я была главной моделью папы, когда он работал над гримом. Это важное воспоминание. Помню, как в моем носу были соломинки, чувство легкого сжатия, то, как он говорил, звуки, его движения губами, когда он думал вслух, и я чувствовала себя причастной к процессу. Было так мило».
Менее милым был день, когда Линч показал созданный им грим коллегам. «Он создал нечто, похожее на скульптуру реального человека, но на самом деле это была маска, – рассказал Сэнгер. – Он попросил Джона Херта принять участие в работе над ней, так что ее невозможно было приладить к его лицу, и Дэвида это страшно расстроило».
После того, как съемки были окончены, Линч сказал Сэнгеру, что хочет сесть в самолет и бросить фильм на том моменте, где он остановился, потому что он чувствовал, что провалился. «Дэвид находился на гребне волны, думая, что он все сможет, потому что он всю жизнь делал нечто особенное и уникальное, – рассказал Фиск. – Но даже такому талантливому художнику, как Дэвид, недоставало знаний. Когда стало ясно, что грим придется переделывать, Дэвид и Джонатан перестроили расписание таким образом, что сцены без участия Джона Херта снимались первыми. Они придумали, как решить проблему с гримом, но Дэвиду все еще было невероятно сложно. Он, выпрямившись, сидел в кровати три ночи подряд, испытывая ужас. Дэвид всегда выглядел так, будто твердо стоит на земле, и обстоятельствам не сбить его с ног, но не в том случае. Вскоре после фиаско с гримом позвонил Мел и сказал: “Дэвид, я хочу, чтобы ты знал: мы на тысячу процентов с тобой”, и ему стало легче. У Мела замечательно получалось поддерживать Дэвида».
Хопкинсу предстояли съемки в фильме «Смена времен года» с Бо Дереком, и у него обозначился дедлайн, а это означало, что на то, чтобы возиться с гримом, времени совсем не оставалось. Сэнгер немедленно позвонил Крису Такеру, который родился в английском городе Хартфорд в 1946 году, и отказался от карьеры в опере ради того, чтобы стать художником по гриму. Такер заявил, что для того, чтобы выполнить работу, ему потребуется увидеть своими глазами слепок лица Джозефа Меррика, которая хранилась в коллекции музея Королевской лондонской больницы и архивов, и Линч с Сэнгером направились туда, чтобы встретиться с главным куратором Перси Нанном. «Сначала он был совершенно не заинтересован в проекте, – вспоминал Сэнгер. – Он считал создание такого фильма богохульством, но после беседы с Дэвидом понял, что мы не собираемся делать ничего плохого. Но все-таки, я думал, он ни за что не позволит нам одолжить слепока лица Меррика – я по сей день недоумеваю, как он нам его отдал. Это жемчужина их коллекции, а Дэвид просто пришел и сказал: “Можно мы возьмем ее на время?” Ему хватило наивности, чтобы об этом спросить, и он просто очаровал сотрудника музея».
С этой маской дело у Такера пошло гораздо быстрее, но все-таки ему не хватало скорости. Создание грима для одной лишь головы заняло восемь недель и потребовало пятнадцать различных накладывающихся друг на друга частей, сделанных из мягкого пенопласта; каждый кусок можно было использовать лишь один раз, и Такер каждый день готовил новые в печи. На то, чтобы наложить такой грим, уходило семь часов, и Херт работал через день. Он приезжал на студию в 5 часов утра и сидел семь часов, пока его гримировали. Он не мог есть, лишь изредка попивал через трубочку коктейль из сырого яйца, смешанного с апельсиновым соком, а затем выходил на площадку с полудня до десяти вечера.
К счастью, актеры и группа не смеялись, когда впервые увидели грим. Херт вспоминал: «Можно было слышать, как падает булавка, и это придало Дэвиду – который был тогда очень молодым режиссером – уверенности. В тот момент мы поняли, что у нас получилось»[5].
Начавшиеся в сентябре 1979 года съемки продолжались все Рождество и заняли начало 1980 года. Линч хотел огромный холст для работы, и он снимал фильм для большого экрана, как вестерны и эпические фильмы. Атмосфера Лондона после индустриальной революции странная и привлекательная как в «Голове-ластике», так и в «Ронни-ракете»: и там, и там есть дым и копоть – среда, которой Линч блестяще манипулирует для достижения драматического эффекта. Оператором фильма был Фредди Фрэнсис, дважды удостоившийся премии «Оскар» и сыгравший центральную роль в определении того, как выглядело британское кино новой волны того периода. Широкоэкранный формат, который выбрал Линч, оставил для Фрэнсиса простор для игры со светом и тенью.
Большая часть истории Меррика происходит в Королевской больнице в Лондоне, где он проводит последние годы своей жизни. Снимать непосредственно там было невозможно – это действующее медицинское учреждение; более того, к 1979 году здание лишилось элементов, свойственных викторианской архитектуре. Вместо этого картину снимали в Восточном госпитале в Хомертоне, основанном в 1867 году. Когда сюда приехал Линч, он практически прекратил работу (окончательное закрытие произошло в 1982 году, а вскоре после этого здание снесли). В госпитале было множество палат, которые не использовались, и они идеально совпадали с представлениями режиссера о Королевской больнице викторианской эпохи. Несколько сцен было снято в районе Лондона Ист-Энд, где располагались самый убогие трущобы викторианского времени. Когда Линч вел съемки, там даже еще сохранились короткие полосы убитой мостовой того периода, но сейчас их давно уже нет. Линч говорил, что в Англии после 1980 года снять «Человека-слона» уже было бы невозможно. Он приехал туда как раз вовремя.
Линчу был по душе хрупкий блестящий мир больниц – с газовыми лампами, чугунными каминами, лакированными полами и изящными декоративными элементами из дерева. Вкупе с темнотой и грязью викторианских фабрик это создавало эстетику, безупречно ему подходящую. «Съемочной группе потребовалось время, чтобы приспособиться к его видению. «Первым требованием Дэвида было затемнить все, – рассказал Сэнгер. – Боб Картрайт, художник-постановщик от Стюарта Крейга, говорил: “Мы делаем эту работу и сами ничего не видим”. У Дэвида были очень четкие идеи касательно того, что он хотел, и когда он делал какой-либо выбор, то знал, каким получится результат».
«Дэвид всегда был лидером и авторитетом на съемочной площадке, – вспоминал Брукс. – Но за всем этим фасадом таился ребенок, который восторженно думал: “Ура! Мы делаем кино!” Он вел себя как взрослый, но фильмы снимал его внутренний ребенок».
На съемках «Человека-слона» Линч показал, что он настоящий режиссер, и что он хорошо сработался с опытными актерами, которые снимались в классическом кино. Игра Хопкинса – вне сомнения, одна из лучших в его карьере. «Есть сцена, где глаза Энтони Хопкинса наливаются слезами, и одна большая слеза срывается и падает – Дэвид смог поймать нужный угол и свет, чтобы это передать – просто поймал, – рассказал Брукс. – Дэвид мгновенно завоевывал симпатию, но были и моменты волнений. Джон Херт всегда его поддерживал, а Джон Гилгуд и Уэнди Хиллер были настоящими профессионалами. Если ты рядовой в армии, и мимо тебя проходит офицер, то ты отдаешь честь; Дэвид был их офицером. Энтони Хопкинс не добивался собственного увольнения напрямую, он лишь жаловался и говорил: “Не думаю, что у него есть полное понимание того, что здесь требуется сделать”».
Сэнгер вспоминал: «Хопкинс не шел на открытый конфликт, но он держался в стороне. Однажды он позвал меня к себе в гримерку и сказал: “Почему этому парню дали снимать фильм? Что он сделал? Он снял один маленький фильм. Я этого не понимаю”. В общем, Хопкинс не был доволен. Единственный раз, когда возникла проблема на площадке, случился, когда снимали сцену, где Тривз приводит Меррика домой, чтобы познакомить с женой. Хопкинс входит в прихожую с зеркалом на стене, и Дэвид хотел, чтобы Хопкинс заходил и смотрел в зеркало. Хопкинс отказался. Он сказал: “Мой персонаж этого не сделал бы”. Дэвид, в его прямолинейной манере, пытался убедить его, что это не противоречит логике, но Хопкинс отказался наотрез. В конце спора Дэвид сказал: “Ладно, я пересниму”, и вопрос был закрыт. В конце дня Дэвид заявил мне, что больше не возьмется за кино, персонажей которого прописывал не он, потому что ему не хотелось, чтобы ему говорили, что персонаж должен делать, а чего – нет».
Фиск сказал: «Снимать этот фильм было очень сложно, и Дэвид каждый день проходил через испытание. Там был тот паренек из Монтаны, Джон Гилгуд и Уэнди Хиллер, и мне кажется, они думали: “Кто этот человек из Америки? Они оба закате своей карьеры, и хотят вот так закончить? У меня есть фотография с Джоном Хертом в костюме человека-слона, а в ее нижней части написано: «Надеюсь, это того стоило».
«Я был горой за Дэвида, – продолжил Фиск. – Но каждое утро в 5 часов он уходил на работу, у него был замечательный водитель, который привозил кофе и круассаны, и множество всего прочего, что было связано с созданием фильма, который был ему дорог. Дэвид наслаждается жизнью. Но работать приходилось на протяжении многих часов, а воскресенье было единственным выходным днем, и в эти дни Дэвид впадал в ступор».
Будучи на площадке, Дженнифер Линч видела, что «папа столкнулся лицом к лицу с безумными и талантливыми людьми, который считали, что они опытнее и умнее. Я знаю, что Хопкинс, который не очень хорошо к нему относился, позже принес извинения, но у меня никогда не возникало ощущения, что у папы стресс. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, я впечатлена тем, как красиво он со всем справлялся, он никогда не выглядел расстроенным. У него все замечательно получалось».
«По мере того, как шла работа над фильмом, рос и Дэвид, – вспоминал Джон Херт. – Этот молодой человек приехал в Англию, где его никто не знал. Люди относились к нему с подозрением и не спешили стать первыми, кто будет с ним сотрудничать, но я думаю, что к концу съемок они изменили свое мнение. Когда Дэвид загорается идеей, он становится очень целеустремленным. И разубедить его не так-то просто»[6].
По привычке Линч во время съемок жил довольно скромно. Каждый день он обедал сэндвичем с сыром и скопил достаточно, чтобы купить машину по возвращении в Лос-Анджелес. Его съемочная площадка была закрытой, и туда мало кого пропускали. «Дэвид ясно дал понять, что не хотел видеть меня на съемках и хотел отделить свою творческую жизнь от личной, – рассказала Мэри Фиск. – Я это приняла, но он каждый день возвращался домой и рассказывал мне о прошедшем дне, а я просто была хорошим слушателем».
Вскоре после приезда в Лондон Фиск и Линч завели собаку. «Дэвиду нравилась порода джек-рассел-терьер, и я взяла такого у заводчика, – вспоминала Мэри. – Мы назвали ее Спарки, и она была сумасшедшей, но они с Дэвидом нашли друг друга. Она единственная собака, к которой Дэвид был привязан, он играл с ней в игры, которые она понимала. Он хотел снять ее в “Синем бархате”, и она появляется в первых кадрах фильма».
Фиск была по большей части предоставлена сама себе в чужой стране, пока Линч был занят работой, и пока фильм находился на стадии предпроизводства, она забеременела близнецами. «Дэвид был в восторге. Мы собирались назвать их Пит и Репит, – рассказала она. Однако это была сложная беременность, и на первом триместре Фиск положили в больницу на три недели. – Дэвид приходил каждую ночь и сидел со мной в больнице после того, как весь день работал на съемках. Он не мог приходить раньше десяти вечера, а в это время больница закрывалась. Но он так понравился медсестрам, что они впускали его ко мне. Затем вмешался Мел и оплатил все больничные счета – он потрясающий человек». После того, как Фиск выписали, мать Линча приехала, чтобы ухаживать за ней дома, но через две недели у Фиск случился выкидыш.
На подходе к финишной прямой съемок Линч обнаружил место в часе езды от Лондона, которое, по его мнению, прекрасно подходило для сцены в Бельгии. Снимать там было непростительно дорого, и Стюарт Крейг придумал, как воссоздать это место в павильоне; однако для этого ему требовался павильон таких размеров, которых в Уэмбли просто не было. Братья Ли только-только приобрели «Шеппертон Студиос», самую большую студию на противоположном конце Лондона, которая могла бы удовлетворить пост-производственные нужды фильма, и Фиск и Линч перебрались в квартиру в Туикенеме, а все производство перенеслось в Шеппертон, где и завершились съемки.
Тогда на студии «Шеппертон» насчитывалось семь павильонов (сейчас их пятнадцать), и когда Линч приехал, все они были заняты. Съемки фильма «Абсолютные новички» Джульена Темпла только набирали обороты и занимали много места – там были внушительные натурные декорации. «Нам с Дэвидом приходилось парковаться вдалеке от нашего офиса, потому что теперь мы были лишь теми, кто снимает маленький фильм на задворках», – вспоминал Сэнгер.
Во время последней фазы съемок Алан Сплет прибыл в Шеппертон, и они с Линчем работали вместе в уединенной комнате, не привлекая других специалистов по звуку. «Звуковики не понимали, зачем приехал Алан, потому что тогда люди в целом не понимали, что такое саунд-дизайн. В киноиндустрии тогда было не особо много саунд-дизайнеров, и Алан был одним из первопроходцев в этой области», – рассказал Сэнгер о Сплете, который получил «Оскар» в 1979 году за лучший звук к фильму «Черный скакун» Кэррола Бэлларда.
Фиск вспоминала: «По мере того, как близился конец съемок, у Дэвида возникало ощущение, что фильм скатывается, и он решил показать мне черновой вариант. Несколько человек из тех, кто работал над фильмом, узнали, что будет показ, и тоже пришли. После него один из них позвонил Дэвиду и сказал, что фильм ужасен, попросил вырезать из него свое имя и добавил, что никто поверить не мог, что получится такой шлак. Я чуть ли не отскребала Дэвида от пола».
«Пока Дэвид все еще монтировал фильм, на студии EMI сделали свою версию без его участия, затем позвонили Мелу и сказали, что у них есть своя версия фильма, которую они могут ему показать, – продолжила Фиск. – Мел сказал: “Я даже смотреть не буду на то, что вы сделали. Мы будем работать с версией Дэвида”. Студия намеревалась раздавить Дэвида, но Мел был настоящим адвокатом для него».
Первая версия фильма длилась почти три часа и в конце концов была обрезана до двух часов шести минут. «Было очень много кадров, где люди просто идут по длинным коридорам, и прочие вставки для атмосферности, но их итоге убрали, – рассказал Корнфельд. – Но большая часть того, что было снято, вышла на экран. У Мела была финальная версия, но он уступил Дэвиду, а также попросил не упоминать его в титрах, чтобы не создавать никаких ожиданий насчет фильма».
Отдых для Линча – это что-либо создать, и когда Фиск вернулась в Америку за дополнительной медицинской помощью после выкидыша, он занял себя новым проектом. В день, когда она уехала из Лондона, он отправился на рыбный рынок, купил скумбрию, принес ее домой, разрезал на три части, пометил их, чтобы собрать обратно, а затем сфотографировал композицию. «То, что обычный человек считает гротескным, для меня таковым не является, – комментировал Линч. – Я одержим текстурами. Нас повсюду окружает винил, и я понимаю, что везде ищу текстуры». Он назвал свой проект «Собери рыбу». К нему прилагалась инструкция, которая предписывала «поместить готовую рыбу в воду и покормить». Это была первая работа из серии наборов, которая позже пополнилась экземплярами «Собери цыпленка» и «Собери утку». Для мышиного набора он нашел шесть мертвых мышей, но так его и не сделал и оставил их в холодильнике в доме в Уилмингтоне, в Северной Калифорнии, где жил, пока работал над «Синим бархатом». Он хотел делать наборы и более крупных животных, но такой возможности у него не было.
Кинематографисты являются в том числе и фотографами – это важный аспект умения подбирать локации – и Линч активно занялся фотографией во время работы над «Человеком-слоном». Снимки, которые он создал за последние тридцать восемь лет, можно разделить на две категории: женщины и заброшенный фабрики. Линч часто говорил, какими притягательными он видит мощь и величие механизмов, и за месяцы, проведенные в Англии, он начал стойко восхищаться промышленными руинами. «Я слышал, что на севере Англии находятся самые грандиозные фабрики, и мы с Фредди Фрэнсисом организовали поездку туда, но, вероятно, опоздали на несколько лет», – вспоминал Линч. – Повсюду, куда бы мы ни отправились, заводы были снесены. Угнетающее вышло путешествие»[7].
Пост-производство все еще шло, когда Фиск вернулась в Лондон в начале лета 1980 года. «Он тогда не был поставлен в рамки жесткого графика, и мы вместе рисовали акварелью дома, – вспоминала она. – Еще мы взяли неделю отпуска и поехали в Париж, фантастический город. Первая ночь выдалась кошмарной, потому что Дэвид считает каждый пенни, и я всегда переживала, когда тратила деньги, а тут я забронировала отель, который привел его в ужас. Район не показался мне плохим, но Дэвид заявил, что не никуда не выйдет из номера».
В сентябре 1980 года Линч вернулся в Лос-Анджелес с готовым фильмом, и продвижение картины началось немедленно. Линч и Фиск жили все в том же бунгало на Роузвуд, когда биллборд с афишей «Человека-слона» появился на бульваре Сансет. Фиск вспоминала: «Ничего сильно не изменилось, когда мы вернулись домой. Дэвид не начал получать повышенное внимание, пока фильм не вышел в октябре, так что мы просто жили как жили».
Линч обладал потрясающей способностью делать несколько дел одновременно, и по возвращении в Лос-Андджелес он появился в киноадаптации автобиографии Кэролин Кэссиди «Стук сердца», которую снимал режиссер Джон Байрам, а главную роль играла его подруга Сисси Спейсек. Линч сыграл художника, а также написал картины, которые появляются в фильме.
Его интерес к фотографии стал глубже и подтолкнул Линча к созданию серии снимков неработающего нефтяного колодца, расположенного в сердце Лос-Анджелеса. Это был примечательный след безвозвратно ушедшего прошлого, и снимки, которые Линч сделал там, стали образцом для всех его последующих фоторабот. Индустриальные фотографии Линча выстроены по классическим правилам композиции, в этих изображениях заключена невыразимая мягкость, словно их напечатали на бархате. На них нет ослепительного белого цвета, все в приглушенных серых тонах. На ранних снимках из Лос-Анджелеса изображены скрученные шланги, трубы, головки вентилей и огромные резервуары, скрепленные аккуратными рядами заклепок, изящными, словно ряд пуговиц на рубашке. Спустя двадцать лет Линчу предстояло обнаружить заводы из своих снов в польском городке Лодзь, но корни снимков, которые он сделает там, уходят глубоко в 1980-е, в то, что он фотографировал в Лос-Анджелесе.
Линч был занят вплоть до выхода «Человека-слона» на экраны, но занимался он совсем другими вещами. «Дэвид не ходил на показы для съемочной группы и актеров – он был настоящим комком нервов – но я ходила и сидела рядом с рядом с хорошим другом Джона Херта, Джереми Айронсом», – вспоминала Фиск.
Линч пропустил и премьеру фильма. «Дэвид слишком нервничал и остался дома, чтобы посидеть с моим шестимесячным сыном Эндрю, пока мы с моими родителями и двумя тетями, Маргарет и Нони, сестрами нашего отца, пошли на премьеру», – рассказала Марта Леваси. «Дэвид не очень много рассказывал об этом фильме, и мы понятия не имели, чего ждать. Когда эта потрясающая картина начала разворачиваться перед нашими глазами, нас просто унесло. Мы потеряли дар речи, и весь зал был просто зачарован».
Фильм вышел на экраны 3 октября 1980 года и заработал восемь номинаций на «Оскар», включая лучший фильм, режиссуру, мужскую роль, адаптированный сценарий, монтаж, музыку, работу художника-постановщика и дизайн костюмов. «Я помню, как Чарли Лутес говорил: “Сейчас Дэвид вступает в новый мир”, – вспоминала Леваси. – Его жизнь сильно изменилась после “Человека-слона”».
Перемены наступили быстро. «Мы с Джеком всегда знали, насколько Дэвид хорош, но после “Человека-слона” мы были обязаны поделиться этим знанием со всем миром, – рассказала Сисси Спейсек. – Поработав с ним раз, люди хотят еще, чтобы побыть рядом с этим пламенем, ведь он отдает процессу творчества всего себя полностью. Иногда работа с ним похожа на вспахивание поля, иногда – на полет на ракетном корабле, но это неизменно захватывающее путешествие».
Мэри Фиск вспоминала, в какой восторг пришел Линч, когда картина получила номинации. «Когда мы жили на Роузвуд, у меня была тележка для овощей, с которой я ходила на рынок через дорогу от роскошного ресторана “Чейсенс”. Я могла тратить лишь тридцать долларов в неделю, а с покупками возвращалась пешком. Однажды ночью я шла мимо “Чейсенс” и увидела, как ко входу подъехал огромный лимузин, и из него вышли Дайан Кэрролл и Кэри Грант – такая роскошная картина! А год спустя уже мы с Дэвидом точно так же выходили из лимузина у “Чейсенс” и шли на вечеринку в честь “Человека-слона”, где собрались все актеры, сценаристы и продюсеры. Дэвид всегда мечтал по-крупному, но я никогда не видела, чтобы у кого-либо мечты сбывались так же, как у него. Мы в буквальном смысле выбились из грязи в князи».
«Дэвид всегда знал, что станет знаменитым. Такое у него было видение себя самого», – добавила Фиск.
К концу года карьера Линча стремительно взлетела, а Фиск забеременела снова. «Когда Дэвид делал мне предложение, я сказала, что хочу семью. Он ответил: “Когда я буду зарабатывать семьдесят пять тысяч в год, то мы заведем детей”. У него тогда даже не было работы, и это казалось весьма отдаленной перспективой, но именно столько он получил за “Человека-слона”. Спустя несколько месяцев я снова подняла этот вопрос, и он ответил: “Давай заведем ребенка, когда Сисси забеременеет”, зная, что она слишком сфокусирована на своей работе для этого. В октябре 1981 года Сисси все же забеременела, но Дэвид все еще был против этой идеи. В конце концов, я решилась на перевязку труб и назначила операцию, но Дэвиду это не понравилось, и 28 декабря он сказал: “Сегодня мы займемся любовью, и если ты забеременеешь, то так было предназначено”. И я забеременела».
Настало время съезжать из крошечного бунгало на Роузвуд. Линч и Фиск начали искать жилье и в начале 1982 года они купили небольшой домик в Гранада Хиллс за 105 тысяч долларов. «Дэвиду не нравилось в Долине, но в Лос-Анджелесе мы не могли ничего себе позволить, – рассказала Фиск. – Мы подружились с Джонатаном Сэнгером и его женой. Они жили в Нортридже, а Чарли и Хелен Лутес, и еще несколько наших друзей из сообщества медитации, – в Долине, так что мы обосновались здесь».
Леваси описывала их дом так: «Мило, но предсказуемо и совсем не похоже на то, что выбрал бы Дэвид. Но он знал, что это важно для Мэри, и я ни разу не слышала, чтобы он жаловался. Они ждали ребенка, и с его стороны покупка дома была значительным проявлением заботы – он сделал это ради Мэри. Но на его место этот дом был совсем не похож».
Линч и Фиск не задержались в Гранада Хиллс; элита Голливуда обратила свой взгляд на Линча, и его закружило в водовороте внимания, который заставил его покинуть долину Сан-Фернандо и немного сбил с курса. Большинство студий и продюсеров, не знали, что с ним делать, но все сходились во мнении, что он чрезвычайно талантлив.
«Дэвид – воистину гений, насчет этого двух мнений быть не может» – подытожил Мел Брукс. – Он понимает человеческую психологию, эмоции, человеческое сердце. Внутри него самого тоже нет покоя, и он проецирует собственные эмоциональные и сексуальные переживания на свои работы и бьет по нам теми самыми чувствами, которые бьют по нему. И делает он это блестяще в каждом из своих фильмов. Я люблю этого парня и я благодарен ему за его творения – лучшее, что производила студия “Бруксфилмс”».
Знаете, как получилось, что Бушнелл Килер стал таким важным человеком в моей жизни? Как вообще те или иные люди становятся для нас важными? Стюарт Корнфельд – еще один человек, который для меня важен. Как-то раз я пришел домой, и Мэри сказала: «Звонил мужчина по имени Стюарт Корнфельд». Что-то было такое в его имени, что я принялся ходить по дому и бормотать: «Стюарт Корнфельд звонил, Стюарт Корнфельд звонил». Позже он перезвонил, и когда я взял трубку, он сказал: «Ты чертов гений!», и я почувствовал себя хорошо. Он хотел позвать меня на обед, и мы встретились в «Нибблерс». Он хотел помочь мне с «Ронни-ракетой». У Стюарта великолепное чувство юмора и он всегда полон энергии – он тот, кто просто толкал меня вперед, и мне это нравилось.
До встречи со Стюартом мне пытался помочь парень, которого звали Марти Микельсон. Ему понравился «Голова-ластик», и, полагаю, он некоторое время был моим агентом, но из этого ничего не вышло. Также у меня была встреча на студии по поводу «Ронни-ракеты» с продюсером фильма «Автомойка». Он сказал: «Ну давай, герой, что там у тебя?». Я сказал: «У меня фильм, называется “Ронни-ракета”». Он в ответ: «О чем?», а я: «О пареньке ростом около метра с рыжей прической-”помпадур”, который питается переменным током». Он велел мне убираться из офиса.
Затея с «Ронни-ракетой» не удалась, и я задумался о том, чтобы снять фильм по чужому сценарию. Я был женат, не работал, строил сарай, выполнял мелкие работы и, если были деньги, немного рисовал. Деньги меня не слишком волновали, и Мэри меня поддерживала. Она была прекрасным исполнительным секретарем и могла получить работу в мгновение ока. Она была настоящим боссом и отлично справлялась на работе. Каждое утро, отправляясь в свой административный мир она выглядела на миллион долларов, а я оставался дома, как нищий. Не помню, чем я занимался целыми днями, наверное, просто размышлял о «Ронни-ракете». В конце концов, моя теща сказала Мэри: «С “Ронни-ракетой” так ничего и не получается, и лучше бы тебе разжечь огонек под этой индюшкой. Может, у него получится снять что-нибудь по сценарию, который написал кто-то другой».
Я подумал, что может быть, и правда, и позвонил Стюарту. «Стюарт, знаешь какие-нибудь фильмы, которые я бы мог снять?» – спросил я. Он ответил: «Дэвид, я знаю четыре таких фильма – увидимся в “Нибблерс”». Я отправился в “Нибблерс”, и как только Стюарт сел за столик, сказал: «Ну давай, Стюарт, говори». Он ответил: «Первый называется “Человек-слон”», – и словно водородная бомба взорвалась в моем мозгу. Я сказал: «Вот оно». Это было словно что-то знакомое, нечто из далекого прошлого. Вне сомнения, это был тот самый фильм, и я даже не спросил, какие были остальные три, да и знать я этого не хотел. Стюарт сказал: «Вот сценарий», а я ответил: «Хочу его прочитать».
Джонатан Сэнгер купил сценарий, и они со Стюартом познакомились, когда оба стали работать на Мела Брукса. Мел был занят – он развивал свою компанию «Бруксфилмс», и каким-то образом Стюарт устроил так, что жена Мела, Анна Банкрофт, прочитала сценарий. К счастью, он ей понравился, и она попросила Мела на него взглянуть. Мел смотрит, ему нравится, и он говорит: «Это будет первый фильм студии “Бруксфилмс”». Он собрал всех вместе, показал на каждого и сказал: «Ты в игре». Затем он спросил: «Кто такой этот Дэвид Линч?», и ему ответили: «Это тот, кто снял “Голову-ластик”», а он заявил, что хочет посмотреть этот фильм. Мне позвонили и сказали: «Мел хочет увидеть “Голову-ластик” перед тем, как ты примешься за работу», на что я ответил: «Ну, был рад знакомству, ребята». Я просто чувствовал, что вот и все. Они сказали: «Он смотрит фильм сегодня днем, а потом тебе надо с ним встретиться». И вот, я стою в вестибюле перед залом, где проходил показ, и тут распахивается дверь, и Мел летит в мою сторону, обнимает меня и восклицает: «Ты псих, я тебя обожаю!» Это было невероятно.
Крис и Эрик написали хороший сценарий, который уловил суть человека-слона, однако в нем не был отражен кризис, и Мел, будучи понимающим человеком, сказал: «Перепишем». И я стал сценаристом и работал вместе с Крисом и Эриком. Я занимался бумажными делами и делал на этом пятьдесят долларов в неделю, а тут автоматически выходило двести долларов в неделю за что-то, настолько же интересное, как писательство! Моя теща была счастлива, это были легкие деньги – и я, наконец, добился. Мы работали на студии «Фокс», обедали в общей столовой, и я ощущал себя причастным к миру кинобизнеса.
Мел активно участвовал в процессе переписывания. Мне больше по душе нечто абстрактное, но нам было необходимо добавить напряжения в сценарий; уж не знаю, кто придумывал идеи, но в итоге рождались ночной портье, бар, проститутки – сила, противоположная «Человеку-слону». Никто из нас не умел печатать, так что Крис или Эрик писали от руки, а тот, кто не писал, жонглировал. У них были такие маленькие погремушки для этого, и вскоре я тоже научился ими жонглировать.
В тот момент своей жизни я не особо много путешествовал, но в итоге оказался вместе с Джонатаном в Лондоне. Перед этим нам надо было остановиться в Нью-Йорке, чтобы встретиться с оператором-постановщиком, который тогда снимал фильм Билли Фридкина «Разыскивающий», потому что он мог бы взяться за «Человека-слона». И вот мы добрались и пошли навестить этого зажиточного приятеля Джонатана, который был женат на телеведущей и жил неподалеку от Центрального парка. Мы приехали к его дому, и нас встретил швейцар. Внутри мы сели в большой красивый деревянный лифт, который остановился, не доезжая до этажа. Дверь открылась, и мы попали в роскошную квартиру супругов. Нас встретил дворецкий, провел через все эти комнаты и стены, обитые зеленой, коричневой и фиолетовой замшей. Мы вышли в гостиную с огромным окном, выходящим на Центральный парк, дворецкий приносил нам вино и изысканные закуски. Мы пили и беседовали. Я впервые в жизни своими глазами увидел такое богатство. Тем временем, внизу, в Центральном парке, Билли Фрикин снимал «Разыскивающего» вместе с оператором, на встречу с которым мы приехали. Предполагалось, что мы спустимся вниз. Я не хотел идти – мне никогда не хочется ходить на съемочные площадки к другим режиссерам. Пошел Джонатан, а я остался ждать в Центральном парке, где ужасно разило мочой. Непроницаемо черные тропы, моча, темные вибрации повсюду – мне здесь совершенно не понравилось. Нью-Йорк пугает меня до одури, помните? Так вот, я был напуган до одури. Я представлял, что мы встретимся с оператором, и он окажется хорошим парнем, однако он не согласился. На следующий день мы были на борту «Конкорда».
Три часа двадцать минут – и мы в Лондоне. Было лето, и на улицах еще не стемнело. Мы немного побродили, а когда вернулись в отель, там нас ждал Стюарт. Мы сидели и разговаривали, со Стюартом, когда тот сказал: «Мел может передумать, потому что он не уверен, что у Дэвида получится раскрыть эмоциональную составляющую фильма». Я сказал: «Что?», – потом встал и добавил: «Я ухожу». Я поднялся наверх и никак не мог заснуть. Меня лихорадило, и всю ночь я потел, как сумасшедший. Это была пытка. Утром я принял душ, оделся, помедитировал и спустился вниз, думая о том, что если кое-кто не извинится и не уладит этот вопрос, то я уеду домой. Двери лифта открылись. За ними стоял Стюарт. Он сказал: «Мне так жаль, Дэвид. Мел на сто процентов тебе доверяет». Не знаю, почему Стюарт сказал то, что он сказал, но вот так вот создаются фильмы. Это была проверка.
Я бы с радостью отдал роль Человека-слона Джеку Нэнсу, но я с самого начала знал, что этого не будет. Деннис Хоппер получил роль Фрэнка Бута, а Джон Херт стал Человеком-слоном. Ему было предназначено его сыграть, и я даже не помню, чтобы мы рассматривали кого-то еще.
Я собирался работать над гримом Человека-слона, но вскоре после моего прибытия в Лондон стали происходить странные вещи. В Уэмбли, в доме, где мы жили, был гараж. Там я работал над гримом, используя глицерин, детскую присыпку, латексный каучук и прочие материалы. Мы жили в настоящем британском домике, уставленному безделушками, и однажды я шел через столовую и внезапно ощутил дежавю. Обычно дежавю носит характер «Ого, это уже случалось раньше», но в этот раз я меня перенесло в будущее! Я увидел его и сказал себе: «Грим для Человека-слона не получится». Потому что я так увидел. Я увидел будущее. В него действительно можно попасть. Это непросто и случается не по желанию, но тем не менее, происходит. Было проделано много работы, но когда я примерил кусок готового грима на Джона Херта, он не мог пошевелиться и только и сказал: «Героическая попытка, Дэвид».
Когда убили Кеннеди, страна на четыре дня погрузилась во тьму – вот примерно такие же темные дни наступили тогда для меня. Когда я бодрствовал, то не мог выносить реальности, а когда спал, мне снились одни кошмары. Я подумывал, что мне лучше убить себя, потому что я с трудом мог находиться в собственном теле. Как можно спокойно находиться в собственном теле, когда испытываешь такие муки? Нашелся Крис Такер, и его очень веселило обливать меня помоями, делать из меня посмешище и делать вид, что сейчас он придет и всех нас спасет. Я стал чертовым слабым звеном. Мел сказал: «Я буду проездом и хочу увидеться с Дэвидом». Спустя четыре дня ожидания он приехал. Я вошел к нему, он улыбнулся и сказал: «Дэвид, твоя работа – режиссура, тебе вообще не стоило за это браться. Это слишком много для тебя одного! Слава Богу, у нас есть Крис Такер», – и вот так пытка закончилась.
В те времена в Лондоне все еще были улочки, сохранившие тот же вид, что в XIX веке. Люди на улицах, их лица, атмосфера – как будто вот-вот дверь откроется и выйдет Шерлок Холмс или из-за угла вывернет карета, запряженная лошадьми, или Джек-потрошитель выскочит. Невероятно. Через два года после окончания работы над фильмом позвонил великий оператор Фрэдди Фрэнсис и рассказал, что практически всех локаций, где мы снимали, больше нет. Вскоре после того, как мы закончили, Лондон постигло городское обновление.
Мы подобрали прекрасный актерский состав. Алан Бейтс изначально должен был играть Фредерика Тривза, но по какой-то причине не срослось, и выбор Мела пал на Энтони Хопкинса. А Джон Гилгуд был самым утонченным человеком, которого я когда-либо встречал. Он курил сигареты, но на его одежде никогда не было ни кусочка пепла. Дым словно улетал от него! Он курил особые сигареты овальной формы, которые изготавливали специально для него в одной лондонской лавке.
«Сыновья и любовники» – это фильм, который пришелся мне по душе, и которому удалось уловить дух «Человека-слона». Он черно-белый, и мне очень понравился Дин Стоквелл в нем, а также Уэнди Хиллер. Она должна была сыграть главную медсестру. И вот захожу я в комнату, а там Уэнди Хиллер. Она посмотрела меня, обняла за шею и принялась ходить со мной по комнате, приговаривая: «Я вас не знаю. Я буду за вами наблюдать». Она ушла из жизни, благослови ее Господь. Я любил ее и Фредди Джонса тоже. Он как раз мой тип человека. Есть люди, от общения с которыми возникает такое замечательное чувство – и Фредди как раз из таких. Он очень веселый, и мне нравится быть в его обществе. Фредди Джонс должен был сыграть во «ВНУТРЕННЕЙ ИМПЕРИИ», но в итоге эта роль досталась Гарри Дину. Фредди вышел из дома и по пути в аэропорт (он собирался в Лос-Анджелес) ему стало плохо. Мне позвонили и сказали, что Фредди не сможет приехать, потому что находится под наблюдением врача. Я не знал, что случилось, но ему необходимо было восстанавливать силы, и он остался дома.
Мэри забеременела, когда мы были в Лондоне, и мы узнали, что у нас будут близнецы. В «Ронни-ракете» есть два персонажа: близнецы Боб и Дэн. Я хотел близнецов-мальчиков и хотел назвать их Боб и Дэн. У них были бы отполированные черные туфли с круглыми носами и зачесанные волосы. Славные малыши. Меня грела эта мысль, но однажды я пришел домой, а Мэри была вся в крови неизвестно почему. Мы поехали из Уэмбли в Уимблдон, в какую-то католическую больницу, очень далеко. Не помню, сколько времени заняла дорога, но я не спал до рассвета, а рано утром мне надо было бежать на работу. Я пришел утром, и мне сказали, что Энтони Хопкинс хотел со мной поговорить. Я вошел в комнату в конце длинного коридора, бледный, после бессонной ночи, и тут он налетел, вцепился в меня и сказал, помимо всего прочего, что я не имею права снимать этот фильм. Я на это ответил: «Тони, мне жаль, что ты так чувствуешь, но я режиссер этой картины, и я им останусь», и ушел. В каком-то странном смысле Тони был прав – я не имел права снимать «Человека-слона». Я родом из Мизулы, из штата Монтана, а это викторианская драма, в которой снимаются величайшие звезды. И все мои достижения – это маленький фильм, который видел десяток человек. Безумие. Но я был режиссером. А этот фильм был моим боевым крещением. Невозможно было поверить, что это все происходит.
В начале фильма есть сцена, в которой доктор Тривз посылает за Человеком-слоном, и он приезжает в больницу на такси. В вестибюле сидят люди, две женщины дерутся, вырывая друг у друга одежду, жизнь идет своим чередом, а за столом сидит старшая медсестра. Она никогда не видела Человека-слона, и вот она смотрит на него, прячущегося под накидкой и капюшоном, и все в вестибюле тоже смотрят на него, потому что от него пахнет. Но медсестру не волнует запах. А затем выходит доктор Тривз. Так вот, на репетиции выходит Энтони Хопкинс, с огромной скоростью сбегает вниз и хватает Человека-слона. Я сказал: «Подожди минуту». Я отвел Тони в сторону и сказал: «Ты спускаешься слишком быстро». А он ответил, очень громко, так, чтобы все слышали: «Просто скажи мне, что делать!» Во мне поднялась ярость, и то, что случилось потом, происходило лишь пару раз в моей жизни. Она поднялась так чертовски высоко, что вы не поверите. Я даже не могу изобразить голос, которым я на него орал – в тот день я сорвал горло. Я что-то кричал на него, а затем, опять-таки криками, объяснил, что от него хотел. Уэнди Хиллер повернулась к Тони и тихо сказала: «Я бы лучше сделала, что он говорит». И он сделал. А во время обеда он позвонил Мелу и сказал: «Я хочу, чтобы этого ненормального уволили», и Мел попросил его замолчать. Тони великолепен в фильме, он просто прекрасен, но большую часть съемок он пребывал в мрачном настроении. Совсем как я в те четыре темных дня. Когда это скапливается внутри, в какой-то момент оно прорывается на поверхность, и ты ничего не можешь с этим поделать. Тони просто все достало.
В поисках больницы для съемок мы отправились в Восточный госпиталь – почти заброшенный, где все оставили как было. Лучше места и придумать было нельзя. Повсюду был голубиный помет, разбитые окна, но все это можно было просто убрать и почистить. Кровати все еще стояли в палатах, сохранились миниатюрные печки и газовые лампы – больница перешла на электричество, но они остались про запас. Я стоял в этом коридоре, смотрел в палату, и меня коснулся ветер. В ту минуту я понял, каково это – жить в викторианской Англии. Я узнал это. Прямо так. Этого знания у меня уже никто не мог отнять – я абсолютно точно это осознал, черт возьми. Любой может настроиться на волну чего угодно и понять это – неважно при этом, откуда ты родом.
После выкидыша Мэри очень хотела завести собаку, и вот тогда у нас появился Спарки. Я всегда буду повторять, что Спарки был любовью всей моей жизни – не поверите, какая это была чудесная собака. Мы узнали, что ему нравилось кусать воду – он просто кусал воду – и когда мы что-то поливали из шланга, он всегда был тут как тут. Спарки появляется в начале «Синего бархата».
После окончания съемок Ал вернулся, чтобы работать над звуком. Ал – такой же аутсайдер. У британцев был собственный отдел звукозаписи, и они думали, что им видней, да же? После «Человека-слона» Ал сказал: «Я, черт побери, ненавижу британцев!» Как-то раз мы с ним работали на студии в Шеппертоне, и кто-то из съемочной группы зашел и сказал: «Дэвид, не думаешь, что стоит провести показ для команды и актеров?» Я ответил: «Да, хорошо, но фильм еще не закончен», а он: «Они поймут, они просто очень хотят его увидеть». И вот мы провели показ, и никому не понравилось. Мне даже писали письма о том, насколько сильно не понравилось, что было не так, и как все были разочарованы. Я закончил фильм вскоре после этого и ушел на этой неважной ноте.
Мы с Мэри вернулись домой, и я привез с собой один экземпляр фильма, потому что Мел хотел посмотреть его немедленно. Джон Херт тогда был в городе, и кое-кто из его знакомых тоже хотел посмотреть, так что мы устроили показ на студии «Фокс». Я сказал Алу: «Я не пойду, но ты убедись, что со звуком все в порядке, ладно?» И вот фильм должен был начаться, но тут мне позвонил Ал и сказал: «Дэвид, это даже не моно! Аудиосистема сломалась. Это просто худший звук». И вот в таком виде они посмотрели весь фильм, и Джон Херт, благослови его Бог, сказал: «Я очень горжусь быть в этом фильме. Мне он очень нравится». Все прошло хорошо, и этот момент оказался поворотным для картины. Она стала получать отзывы – более, чем блестящие, просто космические. Людям понравился фильм. Такие картины, как «Человек-слон» должны выходить каждые четыре года, чтобы мир помнил. Прекрасная история вне времени, прекрасный опыт.
Я отправлялся в Европу и, возможно, снова летел на «Конкорде», хотя множество раз летал и компанией «Транс Уорлд Эйрлайнз». У них был первый класс. Ты поднимался на борт гигантского «Боинга-747», садился в носовой части, и за тобой ухаживали в течение всего полета. Тяжелые серебряные приборы приносили еще до ужина – воистину первоклассное обслуживание.
Итак, я отправился в Германию и познакомился с парнем по имени Александр, продюсером и дистрибьютором, а его отец был владельцем отеля. Он предложил мне остановиться там. Отель был очень милым, мне досталась большая комната, однако я в ней адски замерз. После первой ночи, отморозивший задницу, я спустился и сказал: «Немцы такие выносливые». Кто-то спросил, что я имел в виду. Я ответил, что в моей комнате было очень холодно. Мне сказали: «Ты включил обогреватель?» Оказалось, что батареи надо было включать, а я не заметил их за занавесками. Когда я был там, у меня брала интервью девушка-журналистка, и пока мы говорили, я сделал набросок Человека-слона, потому что беседа шла именно о нем. Когда мы закончили, она спросила: «Я могу оставить его себе?», на что я ответил «Конечно» и отдал рисунок. У Александра, который это видел, глаза стали как блюдца. Когда я уезжал, он спросил: «Дэвид, ты не мог бы мне тоже нарисовать что-то подобное?» Я ответил «Да, хорошо», но так этого и не сделал. Спустя значительное время в Лос-Анджелес приехал парень, с которым он работал, и мы встретились в «Шато Мармон». Он сказал: «Александр говорил, что вы пообещали ему рисунок Человека-слона», а я ответил: «Да, точно пообещал. Как долго вы здесь пробудете?» Я нарисовал его и вручил этому парню, чтобы тот передал Александру. Как же он обрадовался. Вскоре Александр шел по улице, и его насмерть сбил автобус. Я так благодарен, что успел подарить ему рисунок Человека-слона.
Поделиться книгой: